Текст книги "Золушка вне закона"

– Старший! – фарга склонила голову и прикрыла веки, выражая покорность. Будь она рядом с вождем клана – опустилась бы на колени, не посчитав это для себя зазорным.

– Что случилось? – старик требовательно смотрел на нее. – Отчего ты побеспокоила меня?

– Я нашла третий образец! – воскликнула Тариша. – Я знаю, что с ним произошло!

– Это хорошо, – покивал старший. Выпростал из-под меха культю левой руки, коротко махнул, будто срубал кому-то голову. – Я сам свяжусь с тобой, и ты все мне расскажешь. А сейчас я занят!

– Но… – радость в лице фарги померкла. – Но, старший, это же так важно!..

– Не тебе решать, что действительно важно! – жестко оборвал собеседник. – Жди связи!

Зеркало померкло. Тихонько зашипев от ярости, Тариша бросила его в карман брюк и принялась прятать перстень.

А за много дней пути от нее, на острове, битом ветрами, изуродованный старик повернулся, чтобы взглянуть на тень, повисшую безмолвной угрозой в углу комнаты, и с несвойственным ему почтением произнес:

– Прости меня, недостойного! Так что тебе нужно, чтобы обрести силу?

Тень шевельнулась. Явственно потянуло первобытным ужасом могущества. Могущества, которое требовалось восстановить…

– Земля, – прошелестело по комнате могильными сухими листьями, и зрачки оборотня расширились, выдавая страх.

– Вода…

Старший покорно склонил голову, признавая говорящего господином всех времен.

– Кровь!

Глаза старика обрадованно блеснули.

– Будет все, что пожелает мой господин! – взволнованно прошептал он. – Людишек на Тикрее много!

– Хорош-ш-шо… – прошипела тень и растворилась в воздухе.

За стенами старинного замка, снаружи казавшегося развалинами, бились в вечной северной ярости тугие волны.

* * *

Ее светлость герцогиня Агнуша рю Филонель, сидя у окна, разглядывала свои безупречные руки. Бледная кожа тонких пальцев казалась прозрачной, перстни и кольца, в изобилии украшавшие их, были идеально подобраны друг к другу, отражая богатство, знатность и нынешнее положение официальной королевской фаворитки. Ни возрастных пятен, ни грубых кутикул или утолщенных суставов, свойственных старикам… Несмотря на почти пятисотлетний возраст, Агнуше нельзя было дать больше тридцати, а при определенном освещении она и вовсе казалась бы девчонкой, если бы не выдающийся бюст и женственная округлость соблазнительных бедер.

Переведя взгляд на дворцовый сад, засыпанный снегом и оттого казавшийся мирно дремлющим под теплым одеялом, Агнуша вздохнула. Иногда она скучала по цветущему кусочку древней земли, сохранившей прелесть и свет того, старого времени, что навсегда ушло в небытие. Лималль – королевство эльфов – и по сей день считался одним из чудес света, ибо только там росли некоторые виды растений и водились звери, уничтоженные в других местах Тикрея. А ее светлость была чистокровной эльфийкой. Прошли дни, когда она могла наслаждаться красотой родины и с радостью и нетерпением ждать свадьбы с младшим сыном одного из советников Мудрейшего. Радость и нетерпение были вызваны не столько горячим чувством к жениху, сколько возможностью после свадьбы оказаться во дворце и зажить наконец жизнью, полной удивительных и волнующих знакомств. Агнуша всегда знала, что унылое существование хозяйки в доме мужа не для нее. Ее влекло общество, дорогие наряды, изысканные интриги, косые взгляды. Однако мечтам не суждено было сбыться – незадолго до свадьбы несчастный юноша скоропостижно скончался от белой болезни: генетического заболевания эльфов, отголоска Вечной ночи и кровосмесительных браков расы, пытающейся отстоять свою чистоту у неумолимого времени. Другой подходящей по статусу партии для Агнуши в Лималле не нашлось. Выходить же замуж за низкородного она не собиралась. Прикинув свои силы, юная рю Филонель сообщила родителям, что едет учиться в Ласурию – крупнейшую страну на материке, кладезь новых технологий. И уехала… У нее, как и у всех эльфов, были врожденные магические способности, и она даже прозанималась два курса в Вейерфонском магическом университете. Череда завязанных там знакомств, имевших постельный уклон, привела наконец честолюбивую эльфийку в Вишенрог, а затем и в королевский дворец. Она стала любовницей Редьярда Третьего еще при жизни королевы Рейвин, надеясь пережить ее, поскольку люди умирают так быстро, а живут так глупо! Про Рейвин нельзя было сказать, что она прожила глупую жизнь, но – Агнуша оказалась права! – смерть быстро нашла королеву, оставив короля вдовцом. С тех пор прошло пятнадцать лет… Пятнадцать! По меркам эльфов – пустяк, не стоящий внимания. По меркам людей – непростительное промедление!

Герцогиня резко поднялась и покинула покои, жестом приказав свите оставаться на местах. Ей требовалась прогулка… или быстрое чувственное удовлетворение… или чашка горячего шоколада… в общем, что-нибудь, чтобы вновь ощутить себя живой и не потерявшейся в этом дворце, полном сквозняков. Можно было, конечно, довести до слез какую-нибудь фрейлину, но это уже приелось.

– Куда вы так спешите, ваша прекрасная светлость! – послышался вкрадчивый голос.

Агнуша тут же «надела» на лицо одну из своих сладчайших улыбок и развернулась, обнаружив за спиной Трояна рю Вилля, нескромно обшаривающего взглядом ее фигуру, затянутую в шикарное платье цвета коралла, украшенное вышитыми золотом птицами.

– Это у вас профессиональное? – любезно осведомилась она, с удовлетворением отмечая, что герцог рю Вилль фразу «не прочитал».

– Вы о чем? – в подтверждение собственной недогадливости уточнил мужчина.

– Желание обыскать любого встречного, Троян… Этот ваш испытующий взгляд в мое декольте… Я не прячу там контрабандные радужники, поверьте!

– Лучше бы вы предложили проверить, Агнуша, – нагло улыбнулся герцог. – Я бы не отказался!

– Даже на плахе? – мурлыкнула герцогиня, намекая на приоритет короны.

Рю Вилль перестал улыбаться.

– Если вы ищете его величество – я только что видел его в Малой тронной зале, – сухо сказал он. – И настроение у него не для приватных бесед.

– Я ищу хорошего настроения, – уточнила Агнуша. Своего она добилась – герцога «укусила», не стоит и дальше вести пикировку, доводя начальника Тайной канцелярии до белого каления. Он иногда бывает полезен. – Не знаете, где можно им разжиться?

– На третьем дворе гномы-механики готовят механическую карету для выезда молодоженов, это любопытно! – заметил рю Вилль и откланялся, довольно улыбаясь.

Они с герцогиней были противниками одной весовой категории, правда, рю Филонель больше пользовалась ядом в диалогах, а рю Вилль предпочитал иные способы воздействия.

Агнуша, проводив взглядом его прямую спину и характерную «матросскую» походку, поспешила во двор. Проходя мимо Малой тронной залы, задержалась и, не обращая внимания на застывших истуканами гвардейцев в красных мундирах, заглянула внутрь.

– Оридана сядет в проклятую махину! – орал его величество, брызжа слюной на пергамент, который держал в руках. – А эту ноту протеста герцог Ориш может засунуть себе в любое из телесных отверстий поглубже и запечатать собственной восковой печатью!

– Это жестоко, ваше раздраженное величество! – подал голос с королевского трона Дрюня Великолепный.

Шут сидел на нем с ногами и сосал леденец.

– А мне плевать! – выдохнул Редьярд, сунув пергамент в руки Первому министру Ложвину Свину. – Накатай ответ, мол, мы всегда с уважением относились ко всем расам, обитающим в нашем королевстве, и не можем позволить будущей ласурской инфанте действовать супротив политики страны, которая через пару дней станет ее домом навсегда! Ну, в общем, ты меня понял?

– Понял целиком и полностью, – улыбнулся министр. – Любезностей и комплиментов принцессе в ответное письмо добавить?

– Обязательно! – буркнул король. – Однако моя мысль должна прослеживаться четко! Пресвятые тапочки, Дрюня, когда все это кончится?

– Еще немного, братец, еще немного, – с явным сочувствием отвечал шут, – потерпи. Хочешь леденец? Тебе какой – белочку или зайчика?

Тяжелыми шагами его величество прошествовал к трону и, за шкирку подняв шута, пересадил его на пол.

– Давай зайчика!

Агнуша вздохнула и пошла во двор. Королю, желающему леденец в виде зайчика, близость с красивой женщиной явно не нужна.

* * *

Вита проснулась на рассвете, сама не осознавая, что ее разбудило. В последние ночи она спала плохо. С одной стороны, подспудно ждала сна, подобного давешнему, ибо тоска по Яго становилась сильнее, с другой – пребывала в расстроенных чувствах из-за отказа Варгасу. На следующий день встретившись с ней в Орденской резиденции, маг вел себя, словно ничего не случилось. Будто не ощутил он на сладкое мгновение девушку своей, а себя – ее желанным. Вителья была благодарна ему, но не знала, как объяснить, поэтому просто приняла правила игры. Бал как бал, ничего там такого и не случилось! Однако на настроении это сказывалось, и исправить его не помогло даже платье, которое Вите шили для представления при дворе и аудиенции у короля.

Девушка встала и подошла к окну. Из-под белых мазков зимней кисти алели засохшие ягоды шиповника. Речушка под обрывом почти не замерзла, лишь надела ледяные латы на плечи берегов, оставляя в середине потока черную полоску воды. Утки, не улетавшие на зиму, справедливо считая, что в городе еды всегда будет достаточно, уже плавали, иногда выпрыгивая на лед, чтобы почистить перья. Стылый пол холодил ступни. Захотелось горячего морса и ломтя белого хлеба с сыром. Зная, что матушка Ируна встанет чуть позже, Вита накинула халат, надела тапочки и отправилась на кухню, понимая, что сон больше не придет.

Когда девушка проходила мимо большой купальни на первом этаже, дверь неожиданно распахнулась, обдав ее горячим паром. На пороге стоял… Ягорай рю Воронн собственной персоной, в одном полотенце на бедрах.

– Ох! – одновременно сказали оба. Вита – испуганно, Яго – изумленно. И продолжили тоже одновременно:

– Прости, я не хотела…

– Извини, я не собирался…

И замолчали, понимая, что так разговаривать невозможно. Краснея, девушка потянулась взглядом к широким плечам Ягорая… Попыталась отвести глаза, но они, проявляя самоуправство, уже рассматривали рельефную грудь, курчавые волоски, вишневые плоские соски, поджарый живот и дорожку темных волос на нем, убегающую под полотенце. Рю Воронн резко развернулся, намереваясь скрыться в купальне, и Вителья увидела на его спине безобразную полосу давно зажившего шрама. Невольно шагнула следом, прикоснулась к нему пальцами…

Яго застыл как громом пораженный.

– Что это? – тихо спросила девушка.

Мышцы под ее рукой тут же напряглись, будто зимний холод коснулся и их, заморозив, как речные берега.

– Отец однажды протянул раскаленной кочергой… – равнодушно ответил черноволосый, и в равнодушии боли было больше, чем везде на земле.

Полоснуло по сердцу – за него, когда-то маленького, одинокого, беззащитного в собственной семье. Приподнявшись на цыпочки, Вита коснулась губами красной полосы, прижалась к ней щекой. Спустя мгновение шрам будто растворился в ее ощущениях от тепла сильного мужского тела, гладкой кожи, пахнущей чистотой.

– Вита… – хрипло сказал Ягорай. – Знаешь, я хочу тебе сказать…

Девушка улыбнулась улыбкой всех женщин – лукавой и мудрой. Не было никаких преград между ней и ним, кроме выдуманных ими самими!

Тепло его кожи под ее щекой оказалось ключом, отпирающим сердца.

– Говори… – прошептала она.

– Мне приснился сон… Я вернулся, и ты стала моей… Навсегда!

– И в окно заглядывала наглая луна… – тихо дополнила волшебница.

Яго развернулся – неторопливо, чтобы не спугнуть. Его широкая ладонь легла на затылок Виты, под тяжелую копну волос, заставив ее запрокинуть голову.

– И нам было хорошо… – улыбнулся он.

Нежная, чуть растерянная улыбка так не вязалась с его резкими, будто выточенными из камня красивыми чертами смуглого лица, с жесткой складкой у губ.

– И мало! – добавила Вителья и смущенно спрятала лицо у него на груди.

– Девочка моя! – засмеялся Яго, подхватывая ее на руки и возвращаясь в купальню. – Солнышко мое с рысьими глазами!

Он опустился на широкую скамью, рядом с которой валялась кучка одежды, донельзя изгвазданной то ли в земле, то ли в глине, посадил девушку на колени и начал целовать: бережно, будто она была из снега и могла растаять, и быстро, словно она собиралась передумать, а затем и жадно, едва сдерживаясь.

Прикрыв веки, Вителья вспоминала тот сон. Как, оставшись без одежды, она не поддалась стыду, как отвечала на голодные поцелуи Яго, не стесняясь собственных чувств. Видение, навеянное полной луной, прогнало страх перед тем, что могло случиться в реальности. На поцелуи хотелось отвечать со всей пока не расправившей крылья страстью, на которую Вита сейчас была способна. Его руки становились требовательнее, проникали все дальше под ее одежду, вызывая негу. Он же был перед волшебницей весь как на ладони… Полотенце давно сбилось, обнажив чресла, и девушке становилось неудобно сидеть у него на коленях. Неудобно и как-то волнительно.

Когда оба поняли, что поцелуями не обойдутся, Яго, крепко взяв Виту за плечи, чуть встряхнул ее, изгоняя из глаз сладострастную муть, и спросил, не выбирая слов:

– Ты уверена, что хочешь меня, Вита?

Та тряхнула головой, обрушив каскад волос ему на плечо. Взяла его лицо в ладони. Зашептала по-крейски, диковато блестя глазами в темноте:

– Ты нужен мне, Ягорай, здесь… – она коснулась пальцами своих губ, – здесь… – ладонь легла на сердце, – и здесь! – рука скользнула ниже.

И он повторил ее движение своей ладонью: запечатал губы на мгновение, огладил нежное полушарие груди, жарко зажал лоно… Вителья не сдержала стона. Вцепилась в его плечи, потянула к себе, как тогда, во сне. В мгновение ока Яго избавил ее от одежды, усадил на край скамьи, мягко заставив развести колени, и сам оказался между ними.

– Не бойся ничего! – прошептал он и шевельнул бедрами, проникая в нее.

Девушка замерла… Ждала невольной боли, а ощутила наполнение. Чувство полноты бытия, будто до этого волшебница была лишь частью чего-то неназываемого и древнего, а сейчас стала целой, обретя… Что?

– Вита? – спросил Яго, почувствовав заминку и, тяжело дыша, уткнулся лицом в ее волосы.

– Все хорошо, – прошептала она и потянула его ближе, – просто… Я так давно ждала этого!

– Ох! – задохнулся Ягорай от нехитрого признания и стал покрывать девушку поцелуями, начиная бережное движение, хотя внутренний огонь желания подталкивал совсем к другому.

Волшебница откинулась назад, оперлась на руки. И скоро уже тихонько стонала от его ласк, боясь спугнуть рассветную тишину дома на реке, и улыбалась утру, словно оно было для нее утром новой жизни…

* * *

После Ягорай отнес Виту в купальню и вымыл, как ребенка. Чувство щемящей нежности при виде ее маленьких ступней и ладоней, небольших тугих грудей, украшенных сосками, похожими на вишенки на торте, было ему внове, и он поймал себя на том, что наслаждается им… В теплой воде девушка, измученная страстью, охватывавшей раз за разом обоих, уснула. Яго вытащил ее, укутал в полотенце и, как был, отнес в спальню, не заботясь о том, что их может увидеть кто-нибудь из домочадцев. Ему казалось, он и Вита остались единственными людьми во всем мире, а в душе поселился тихий покой от того, что все верно.

Правильную картину бытия портила лишь одна горчинка – необходимость рассказать правду о той, действительно первой, ночи.

Уложив волшебницу головой на свое плечо, вдыхая ее сонное тепло и нежный аромат, Ягорай смотрел в потолок, слушал, как покрякивают снизу, с реки, неугомонные утки, и… боялся. Не сказать правды. Сказать – и, обретя, потерять любимую. Пожалуй, впервые в жизни он безмолвно просил помощи у Пресветлой.

Дом потихоньку просыпался. Из кухни потянуло горячим печевом – не иначе матушка Ируна, обнаружив возвращение хозяина дома, затеяла его любимые крендельки. Со двора раздалось конское ржание – Тито повел хозяйскую лошадь на водопой. В центре комнаты Яго из пустоты вытекло бесформенное пятно, жадно зевнуло розовой клыкастой пастью и сформировалось в Кипиша. Божок сел на ковер, чинно сложив ножки и ручки.

– Спит? – заботливо спросил он, пытаясь со своего места заглянуть девушке в лицо.

– Спит, – тихо ответил Яго. Ревниво притянул Виту ближе, словно божок мог попытаться отобрать ее у него.

– Не говори ей, – покачал головой Кипиш. – Дочь крейского народа горда, ей будет сложно понять… И простить!

Ягорай сдвинулся чуть выше, чтобы видеть собеседника. Спросил, глядя прямо в желтые кошачьи глаза бога:

– Скажи мне, что другого пути не было!

– Не было! – тут же ответил Кипиш, будто ждал вопроса. – Подобных Вите, впустивших и принявших Древнюю силу, в мире называют по-разному. Согласно традиции Тикрея – «сообщающимися сосудами». А по мне, так определение гаракенцев – «небесные проводники» – куда точнее. Такие люди более не нуждаются в магической подпитке, имея возможность черпать энергию без ограничений. Но только самые сильные из них подчиняют ее собственной воле, не становясь для нее пустой игрушкой. Волшебница, обретя Силу в моей пещере, оказалась слишком слаба и неопытна. До того случая с Дикраем она использовала Силу в разумных пределах, но для лечения оборотня зачерпнула слишком много… И не справилась. Ничьей вины, кроме провидения, здесь нет, мой друг!

– И все же ты мог вытащить ее обратно? – хрипло спросил Ягорай, вновь переживая мгновения того ужаса, когда понял, что может действительно потерять Виту.

– Мог, – кивнул Кипиш, – вместе с кем-нибудь еще!

– Объясни!

– Безвольными существами в тонком мире безраздельно властвуют сильнейшие сущности: развоплощенные боги, демоны Аркаеша, сильные духи, страшащиеся небытия. Гарантией того, что именно Вителья Таркан ан Денец вновь откроет глаза в той избушке, являлось только ее собственное желание вернуться в обычный мир. Но скажи мне, Яго, куда возвращаются охотнее – в пустой дом или в дом, в котором тебя любят и ждут?

Девушка пошевелилась, вздохнула – просыпалась с улыбкой на устах. Улыбкой, будто лезвием клинка резанувшей сердце Ягорая.

– Исчезни, – махнул он ладонью на Кипиша.

– Помни, что я сказал! – раздался скрипучий старушечий голос. Самого божка уже не было видно. – Не говори ей!

Затаив дыхание, Ягорай следил, как пропадают сонные тени с лица девушки, как распахиваются веки, являя миру тепло и радость таких любимых рысьих глаз.

Вита обняла его за шею и уютно повозила лицом по плечу, щекоча кожу теплым дыханием.

– Добрых улыбок тебе! Ты поспал? – спросила она, и Яго услышал в ее голосе заботу, благодарность и… смущение.

Покачал головой, давая себе еще немного времени.

Девушка вздохнула и прижалась теснее. Так они и лежали, слушая дыхание друг друга и наслаждаясь зыбкой тишиной.

– А сколько времени? – вдруг встрепенулась Вителья. – Ох, мне же нужно на занятия!

Так соблазнительно было бы продлить заминку еще на день, однако Ягорай рю Воронн не привык бегать от того, чего боялся, предпочитая встречаться с этим лицом к лицу. Лишь от страха перед отцом, темного подспудного страха, он так и не избавился за прошедшие годы.

На мгновенье крепко обняв девушку и поцеловав в макушку, Ягорай поднялся, не стесняясь собственной наготы. Отошел в угол комнаты, где валялся у стены нераспакованный дорожный кофр. Присел на корточки, развязывая тесемки, и сказал, не оборачиваясь:

– Я прошу тебя сегодня задержаться, Вита. Есть причина, точнее, две.

Она приподнялась, прикрывшись одеялом.

– Что-то серьезное?

Подойдя, Яго положил рядом с волшебницей сверток, невесело усмехнулся.

– Первая причина – мой подарок тебе, но прошу, не смотри его сейчас. Насчет второй я хотел переговорить с тобой за завтраком… Сможешь немного задержаться перед тем, как отправиться в резиденцию?

– Смогу… – растерянно сказала Вита.

Он подал ей предусмотрительно захваченные из купальни вещи, помог одеться, стараясь не обращать внимание на яростное желание, охватывающее его при прикосновении к ее телу, проводил до двери и поцеловал в губы перед тем, как она вышла. Оставшись один, шумно выдохнул, прижавшись затылком к дверной створке. Где-то глубоко в душе Ягорая продолжал жить мальчишка с буйными кудрями, который умел предчувствовать неприятности, но не умел избегать их, за что получал в полной мере. С тех пор и поныне страшнее всего для него было взглянуть в глаза собственным страхам – такой вот парадокс! Но он делал это снова и снова, стискивая зубы и стирая упрямые слезы. Так выстроил свою жизнь, чтобы не зависеть от своего главного страха – отца, поэтому вполне мог считаться бесстрашным человеком, поскольку с остальными опасностями справлялся играючи. Однако боязнь потерять эту девочку с рысьими глазами оказалась слишком сильна даже для него сегодняшнего. Он бы с удовольствием променял необходимость разговора с ней на очередную эскападу, полную опасностей.

Ягорай с усилием оттолкнулся от двери и пошел одеваться. Будь что будет, но он не начнет строить жизнь с любимой женщиной с обмана!

* * *

Ее светлость спала плохо. Причиной тому был гнев на герцога рю Вилля, отправившего ее любоваться гномьим механизмом. Вот только Троян не предупредил, что оное чудо техники находится на стадии доработки, а это чревато выбросом пепла в объеме новорожденного вулкана, который мгновенно сделал из прекрасной эльфийки подобие обуглившийся коряги.

Поэтому утром, едва Первая горничная Туссиана Сузон склонилась над ложем герцогини, чтобы разбудить ее, Агнуша открыла глаза и села. К удивлению эльфийки, на обычно сдержанном лице Туссианы играл возбужденный румянец.

Госпожа и служанка знали друг друга уже более десяти лет, потому лишних слов для общения им не требовалось.

– Что? – коротко спросила Агнуша.

– Бунт! – так же лаконично ответила горничная. – Лучше всего смотреть с балкона северо-западной стены.

– Одеваться!

Когда герцогиня встала, Туссиана уже держала серебряный исходящий паром кувшин и льняное полотенце, ожидая госпожу на омовение. Уточнила:

– Платье?

– Что-нибудь строгое, но не официальное! Его величество может потребовать моего присутствия.

Спустя недолгое время ее светлость уже шла по коридорам дворца, окруженная притихшими фрейлинами. Девушки разных возрастов казались испуганными – слухи ходили самые разные. От казни старшего принца до отречения королем от престола в пользу его высочества Колея.

В коридоре третьего этажа, ведущем из королевских покоев в официальную часть замка, было не протолкнуться. Придворные и слуги стояли рядом, плечом к плечу, нервно разевая рты. С улицы сквозь узкие щели незастекленных бойниц проникали утренний холод и шум, подобный морскому.

Шум толпы.

Услышав его, Агнуша, еще не до конца уверившая в серьезность положения, поняла, что дело плохо. Ласурия, несмотря на обилие сосуществующих рас, жила мирно. Да, случались на окраинах инциденты с бродячими кланами оборотней, а в портовых городах драки, принимающие иногда масштабы общего бедствия, но после пятилетней войны с Креем нахлебавшиеся горя люди не горели желанием менять мир, в котором живут.

Двери в дальнем конце коридора открылись.

Агнуша прекрасно знала любую из гримас Редьярда, а вот такую… неоднозначную видела впервые. Король шагал впереди, уверенный в том, что свита не отстанет ни на шаг. Впрочем, так и было. За его величеством шел старший принц, вопреки протоколу выглядевший ужасно: заросший щетиной, со спутанными волосами, в несвежем мундире с поблекшими пуговицами. Горели лишь глаза Аркея… И горели таким всепоглощающим счастьем, что герцогиня ощутила жгучую зависть. Так светиться могли лишь глаза человека, для которого Каскарты исполнили самое заветное желание! Он вел за руку девушку, чье имя герцогиня знала. Темноволосую простушку, обладающую врожденной миловидностью и грацией – черты, явно недостаточные для того, чтобы стать королевой. Она даже не пыталась оглядываться – не отводила взора от спутника, отвлеклась лишь когда ей что-то крикнула шутовская женушка-толстуха. Крикнула – и убежала прочь.

Агнуша переглянулась с Туссианой. Та кивнула едва заметно, мол, постараюсь прояснить ситуацию.

Король с сопровождающими замешкались у выхода на большой балкон, под которым собралась толпа.

– Все это любопытно, не правда ли? – лукаво поинтересовались над ухом герцогини.

Троян рю Вилль уже стоял рядом, хотя его только что не было, покачивался с мыска на пятку – проклятый морской волк, скучающий по неверной палубе под подошвами!

– Вы посмели подойти ко мне?! После того случая? – задохнулась от негодования Агнуша.

– Какого случая? – удивился герцог. – Знаю, что через пару дней мы отгуляем сразу две свадьбы, помню об удивительно вкусной камбале, поданной на обед позавчера… А о каком именно случае вы вспоминаете, ваша светлость?

– Карета… – прошипела Агнуша, чувствуя, как от ярости кровь приливает к щекам. – Я лишилась любимого платья и была вынуждена три часа отмокать в ванной!

– Все же лучше, чем плаха? М-м? – глубокомысленно заметил рю Вилль, напоминая о давешнем разговоре и давая понять, что отомстил. – Кроме того, если вам было скучно, вы могли бы позвать меня потереть спинку… Или животик?

И, хмыкнув, начальник Тайной канцелярии, яхтсмен и ресторатор отправился вслед за королем.

– Ну, погоди… – сквозь зубы прошипела Агнуша рю Филонель, – будет бал и в моем замке!

С улицы раздались крики толпы, приветствующей принца и его возлюбленную.

Герцогиня развернулась к Туссиане.

– Сейчас же разыщи Артазеля! Я хочу другое платье на свадьбу!

– Будет сделано! – улыбнулась служанка и отправилась прочь, высоко неся голову.

Агнуша невольно проводила глазами прямую спину горничной. Вот про кого говорят – королевская осанка. Но коли подобное скажут о простой трактирщице, ласурский трон опозорится на весь Тикрей! Каскарты свидетели!

* * *

Вителья умылась, оделась и попросила Дробуша сообщить в Орденскую резиденцию, что задержится, после чего в нетерпении присела на кровать рядом с подаренным Яго свертком. Было ужасно любопытно узнать о содержимом, но черноволосый просил пока не открывать его. Волшебница огладила ткань ладонью, ощущая под ней какую-то выпуклость. Ни единой мысли в голове на тему, что бы там могло быть!

Вздохнув, девушка спустилась в столовую.

Ягорай уже сидел на своем месте, а матушка Ируна хлопотала вокруг. В суетливых движениях пожилой женщины проглядывала искренняя любовь к воспитаннику. Когда Вителья вошла, экономка бросила на нее внимательный взгляд – нет, не прошло для старушки незамеченным случившееся на рассвете между хозяином дома и его гостьей.

Завтракали молча. С каждой минутой атмосфера в комнате все более сгущалась, будто и не было этого волшебного утра.

Волшебница уже сидела ни жива ни мертва, гадая, что же такого могло произойти, когда Яго негромко выругался, швырнул вилку, подошел к Вите, встал на колени и, обняв ее, сказал глухо:

– Прости меня! Надо было сказать тебе еще там, на хуторе…

– Что? – окончательно испугалась девушка, глядя, как побледнели его до синевы выбритые щеки. – Что случилось?

– Наша ночь… Наше утро… – черноволосый запутался, махнул рукой и добавил решительно: – Это было не в первый раз между нами!

Вита уронила салфетку, которую держала в руке.

– Что ты имеешь в виду?

Ягорай уткнулся ей в колени лбом и заговорил. Спокойно и размеренно, будто доклад читал по бумажке. Про случившееся с волшебницей во время исцеления оборотня, про совет Кипиша и его, Яго, согласие с ним. Ну… и про все остальное!

Вителья слушала, и ей казалось – мир рушится. Человек, которому она доверилась, использовал ее, как бездушную куклу! Но не это было самым страшным! О произошедшем узнали те, кому она доверяла. Боги, какой стыд! Какой позор для крейской девушки!

– Вита, прости меня, умоляю! – сказал Ягорай, когда молчание после его рассказа затянулось. – Кипиш объяснил мне, что только так тебя можно было вернуть! И никак иначе!

– Он все тебе объяснил? – сдавленным голосом спросила волшебница. – И как меня раздевать, и как в постель укладывать, и как…

– Прекрати! – попросил Ягорай, начиная злиться. Не на нее – на себя и на ситуацию в целом. – Пожалуйста, прости меня и нас всех, и давай забудем!..

– Забудем? – Вита вскочила, блестя глазами, как дикая лесная кошка. – Если бы тобой спящим овладела женщина, ты смог бы забыть?

– Да я бы и не запомнил, – простодушно сказал черноволосый.

От обиды, оказавшейся жгучей, как крейский оранжевый перец, на глазах волшебницы закипели злые слезы, а руки и губы задрожали. И слова все забылись, кроме каких-то совсем уж нехороших…

– Не трогай меня! Не подходи ко мне! Видеть тебя не желаю! – закричала Вителья и выбежала из столовой.

Яго так и остался стоять на коленях у ее стула.

Ворвавшись в свою комнату, Вита заметалась по ней, как слепая птица, натыкаясь на предметы интерьера.

– Вителья! – укоризненно сказал Кипиш, проявившийся на кровати. – Прекрати истерику! Ничего страшного не случилось, кроме того, что мы с Яго спасли твои жизнь и рассудок!

Девушка остановилась, словно налетела на невидимую преграду. Медленно развернулась к божку, сжала кулачки.

– Ты… Ты!..

– Не трогаю тебя, не подхожу… – любезно напомнил тот. – И меня ты видеть не желаешь!

Волшебница достигла той точки кипения, когда количество гнева переходит в качество магии. Медленно, словно сомневаясь в своих силах, она вытянула через всю комнату руку, ставшую чудовищно длинной, схватила божка за хохолок на голове и сунула… Куда-то сунула. Во всяком случае, тоненький возмущенный писк затих.

Вителья торжествующе отряхнула ладони и вдруг обратила внимание на сверток. Ткань распалась, обнажив деревянную полусферу на длинной ножке, оказавшуюся… настольным зеркалом. Даже не переходя на «Взор», девушка видела, что предмет полон магии: поверхность стекла была мутной и шла рябью от движения. Вита потрясла зеркало, подула на него, пробормотала несколько подходящих для такого случая заклинаний, но волшебное стекло осталось равнодушным. Пожав плечами, девушка сунула его в сумку, где лежали тетради для семинарских занятий, переобулась, схватила плащ и быстро вышла из комнаты. Когда она покидала дом, никто ее не остановил, и она была этому рада. Обида плескалась в душе как ядовитая лужа, отравляя прекрасное зимнее утро.

Решимость идти как ни в чем не бывало в Орденскую резиденцию покинула волшебницу на середине пути. Она замедлила шаги, потом вовсе остановилась возле телеги, с которой мужики разгружали мешки с мукой. Огляделась растерянно: ведь некуда идти, не к кому, незачем. Она совсем одна, чужая в этом засыпанном снегом городе!.. Вита ощутила, как глаза вновь наполняются слезами. Она не плакала, когда бежала из Грапатука, когда покидала, по всей видимости, навсегда Крей-Лималль. А вот сейчас заплакала, прямо на улице, торопливо стирая слезы и ловя себя на мысли, что хочет покинуть Вишенрог, ни с кем не прощаясь, и отправиться куда глаза глядят…