Текст книги "Прибалтика и геополитика. 1935-1945 гг. Рассекреченные документы Службы внешней разведки Российской Федерации"

1945

Некоторые исторические тенденции русской внешней политики. Секретный доклад Исследовательского отдела МИД Великобритании от 17 апреля 1945 г

Доклад МИД Великобритании

СОВ. СЕКРЕТНО

Экз. № 1

НКИД СССР

ТОВ. ВЫШИНСКОМУ

Направляем для ознакомления секретный доклад исследовательского отдела английского министерства иностранных дел от 17.4.45 на тему: «Некоторые исторические тенденции русской внешней политики».

По ознакомлении документ просим вернуть.

ПРИЛОЖЕНИЕ: по тексту на 36 страницах.

Начальник I Управления НКГБ Союза ССР

(ФИТИН)

Перевод с английского

СЕКРЕТНО

НЕКОТОРЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕНДЕНЦИИ РУССКОЙ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ

1. СССР обладает величайшей в мире территорией, и в его истории водные пути играют важнейшую роль. Возникшее на болотах славянское государство развивалось по торговым путям, шедшим вдоль великих рек. На протяжении столетий политика русского государства определялась желанием выйти к открытому морю. Путь в Западную Европу через замерзающий порт Архангельск был открыт английскими купцами в ХVI веке. Незамерзающий порт Мурманск был слишком далек для того, чтобы им можно было пользоваться в качестве торгового выхода, до появления железных дорог. Тихий океан, к которому русские вышли в 1640 году, не использовался до конца XIX века, когда была построена транссибирская железная дорога.

В средние века балтийское побережье было закрыто для торговых городов (Новгорода и Пскова) тевтонскими рыцарями. Когда же эти города были захвачены возрастающей мощью Москвы, путь в Балтику все еще был закрыт шведами, немцами, литовцами и поляками. Лишь в начале ХVIII века Петр Великий «прорубил окно в Европу» в результате ряда тяжелых войн, и только к концу этого столетия побережье от Выборга до Мемеля перешло в руки русских. В ХVIII веке русские также вышли впервые к Черному морю. Азовское море было окончательно отобрано у турок в 1739 г., а к 1812 г. русские владения простирались от устья Дуная до Грузии.

2. В русской политике, начиная с ХVIII века, наблюдаются две ясных тенденции, которые, будучи основаны на чисто географических соображениях, пережили царский режим. Первой является непрекращающийся нажим для получения доступа к открытому морю. Это, очевидно, обусловит заинтересованность СССР в Петсамо (лучшем порте, нежели Мурманск), в Персидском заливе и в порте на Тихом океане (вроде Порт-Артура или Дайрена), для которого, в отличие от Владивостока, не требовались бы зимой ледоколы. В прошлом эта тенденция также вызывала чрезвычайную заинтересованность России в проливах, контролирующих выход из Черного моря. Эта заинтересованность будет не снижаться, а, наоборот, возрастать по мере восстановления и расширения советской промышленности. К этому можно добавить желание участия в установлении режима для проливов, контролирующих выход из Балтики.

3. Второй неизменной тенденцией в русской политике является желание занять на западе и укрепить стратегическую линию, которая в общих чертах соответствует границе 1941 г. и базируется на Западной Карелии, прибалтийских государствах, Припятских болотах, Карпатах и Дунае и гарантируется на фланге уверенностью в том, что проливы никогда не будут находиться в зависимости от какой-либо другой державы. Эта линия (которая, за исключением Прибалтийских государств, примерно совпадает с этнографической западной границей России, Белоруссии и Украины) была завоевана Россией и защищалась ею в ХVIII веке (кроме Бессарабии, присоединенной в 1812 г.). Россия вышла за ее пределы только после того, как европейское равновесие было нарушено Наполеоном, произведя неловкое присоединение великого княжества Финляндского и так называемой «конгрессовой» Польши. Обе эти территории сохраняли полуавтономный статус в пределах русской империи на протяжении многих лет, никогда не были полностью освоены, и если бы даже правительство ЛЕНИНА было в 1918 г. сильным, а не слабым, оно наверное сочло бы благоразумным согласиться с их отделением.

Нет оснований полагать, что СССР захочет вновь присоединить к себе какую-либо из этих территорий после войны, если у него будут надлежащие гарантии против возрождения военной мощи Германии. С другой стороны, он будет настаивать на сохранении своей границы 1941 г., которая на всем своем протяжении на западе представляет не результат притязаний, а исторически обусловленную стратегическую и этнографическую черту. Граница 1941 г. с Финляндией приблизительно совпадает с границей, установленной в 1721 г. Граница 1941 г. с Польшей почти точно совпадает с границей, установленной в 1763 г. Граница 1941 г. с Румынией по Дунаю совпадает с границей, установленной в 1812 г. Кроме того, в дополнение к стратегическим соображениям, граница с Польшей и Румынией, установленная в 1941 г., включает в пределы Украинской ССР всех украинцев, за исключением проживающих в Прикарпатской Украине. Принимая во внимание попытки Франции после революции 1917 г. отделить Украину от СССР и аналогичные намерения немцев, высказанные в «Майн Кампф» и осуществленные впоследствии, правительство Советского Союза, вероятно, будет считать политически важным для своей безопасности и неприкосновенности, чтобы за пределами его границ не оставалось значительной группы украинцев, могущей превратиться в очаг сепаратистской пропаганды. Наконец, сюда входят и соображения престижа. Советское правительство и пресса описывают население, присоединенное в 1939 – 40 гг., как «освобожденное», а присоединение Прибалтийских государств и Восточной Польши представляется как основанное на народном голосовании. Поэтому им было бы чрезвычайно трудно оправдать в глазах своего собственного населения оставление этих территорий, даже если бы Советское правительство и было расположено по другим соображениям пойти на такой шаг. Советские настояния на сохранении границ 1941 года, конечно, не исключают возможности их пересмотра, но Советское правительство будет считать и захочет, чтобы и другие считали, что оно (как, например, при предложении начать переговоры с Польшей на базе линии Керзона) делает большую уступку, соглашаясь на рассмотрение вопроса об уступке того, что оно считает законно себе принадлежащим.

4. Относительно этой стратегической линии можно утверждать, что русская политика на западе была исторически по преимуществу оборонительной, за исключением имевших место в XIX столетии на Балканах выступлений, которые имели целью отчасти противодействие продвижению Австрии к проливам, а отчасти – укрепление русского влияния. Эта историческая тенденция к обороне будет значительно усилена обстановкой, при которой СССР выйдет из этой войны. Население его будет истощено войной и лишениями; большое число городских центров Советского Союза и значительная часть его промышленности будут уничтожены. На много лет вперед (по крайней мере в течение 20-летнего срока англосоветского договора) правительство Советского Союза будет занято исключительно внутренним восстановлением, обусловленным войной и возобновлением выполнения грандиозных планов национального развития, выполнение которых, как считалось в 1939 г., потребует 10 или 15 лет. В то же время Советский Союз встанет перед проблемами собственной внутриполитической эволюции в сторону либерализации и в области урегулирования отношений между Москвой и нерусскими народами, первым шагом к которому было изменение конституции, произведенное 1 февраля 1944 г., и последующее создание комиссариатов иностранных и военных дел в ряде Советских республик. Чаша весов, таким образом, сильно склонится в сторону неагрессивной политики, при которой безопасность СССР – при условии, что интересы, рассматриваемые им как жизненно важные, будут гарантированы – лучше всего будет обеспечиваться объявленной им политикой сотрудничества с США и Великобританией.

5. Для попыток предсказания характера послевоенных взаимоотношений между СССР и Германией ценность истории весьма ограничена: слишком много важных факторов изменилось за последнее время. Так, например, до 1914 г. положение осложнялось существованием габсбургской монархии, а с 1917 г. по 1935 г. и даже позже французская (истинная или предполагаемая) политика создания из Восточно-Европейских государств санитарного кордона против СССР, а равно и против Германии, естественно, отражалась на взаимоотношениях этих двух государств. Можно считать, что после окончания этой войны не будет ни крупного дунайского блока, ни санитарного кордона.

6. Со всеми этими оговорками в отношениях России с Германией могут быть установлены одно или два неизменных положения:

1. Желание держать Германию (и любую другую страну) в отдалении от восточного побережья Балтики.

2. Сопротивление германскому продвижению в Польшу, которое нормально вызывает ответное русское продвижение.

3. Сопротивление проникновению тевтонов на Балканы и особенно к проливам.

4. Сопротивление любой группировке в Центральной Европе, которая может быть использована Германией в качестве орудия против России.

5. Интерес русских к внутренним делам Германии обычно диктовался их заинтересованностью в безопасности и неприкосновенности их собственных территорий.

7. Советские журналисты в настоящее время широко используют факт славянской оппозиции тевтонским рыцарям в 13 и 15 веках. Вслед за укреплением власти ГОГЕНЦОЛЛЕРОВ в Восточной Пруссии последовало завоевание Петром Великим у Швеции нынешних Эстонии, Латвии и Западной Карелии, раздел Польши в 18 столетии, расширивший прусский контроль над южными берегами Балтики, а также передача в руки России современной Литвы, Западной Украины и Западной Белоруссии, за которыми последовало присоединение Финляндии в 1809 г. и Польши в 1815 г. В начале 19 столетия прусско-русская дружба основывалась на признании Пруссией русского контроля над Восточной Прибалтикой. Война 1914–1918 гг. не была вызвана германскими честолюбивыми претензиями на Балтийском море, но поражение русских привело к германской оккупации нынешних Балтийских государств и к фактической оккупации ФИНЛЯНДИИ. На протяжении мирных лет СССР все время опасался германского проникновения в Балтийские государства и Финляндию, и когда вспыхнула война в Европе в 1939 г., он снова занял Западную Карелию и Балтийские государства.

8. Судьба Польши находится в неразрывной связи с русскими взаимоотношениями с Германией. Присоединение Россией Польши в 1815 г. объясняется опасениями, что в результате слабости Польши Пруссия получила возможность продвинуться слишком далеко на восток во времена трех разделов. Польша, однако, была непереваримой, и ее независимость была добровольно признана Россией в 1918 г. Немецкое стремление на восток в Польшу в 1939 г. привело, как и в 18 веке, к русской оккупации Западной Украины и Белоруссии. СССР, несомненно, надеется сохранить полный суверенитет этих балтийских и польских территорий после настоящей войны. Если это желание не будет нарушено и если Советское правительство получит заверение, что Германия не сможет снова окрепнуть, нет никаких оснований предполагать, что СССР будет в дальнейшем предъявлять территориальные претензии в этом районе, за исключением одного или двух стратегических пунктов, вероятно Ханко и, возможно, Аландских островов, а также даже в вопросе контроля над Кильским каналом. Если, однако, в результате провала сотрудничества союзников СССР получит какие-либо основания предполагать, что Германия не станет слабой, он, вероятно, как в 1815 г., потребует более непосредственного контроля над Польшей, так как нет оснований предполагать, что маршал СТАЛИН не думал над своими словами, когда он торжественно заявил, что хотел бы видеть сильную и независимую Польшу. Однако Польша по образцу 1918 – 19 гг. оказалась слишком слабой, чтобы располагать самостоятельной политикой. Преследуемая мечтами о своем господстве в 17 и 18 веках над Литвой и Украиной, она в начале обратилась к Франции и затем к нацистской Германии за поддержкой ее антисоветской политики.

СССР будет, несомненно, рассматривать любое польское правительство, которое полностью не отречется от подобной претензии как недружественное. Это отречение будет отмечено добровольным признанием границы 1941 г., а принятие Польшей территорий в Восточной Пруссии, Силезии и даже Померании будет иметь тройное преимущество, с советской точки зрения, так как это поссорит Польшу с Германией и предотвратит, таким образом, прогерманскую ориентацию польской политики, усилит промышленную мощь дружественной Польши и, наконец, уменьшит политическое влияние внутри Польши класса земельных собственников, которых советское правительство не без основания рассматривает, как источник оппозиции в отношении СССР и как провозвестников экспансии на восток.

9. Пока самая большая часть Балканского полуострова находилась под турецким владычеством, Австро-Венгрия и Россия могли оставаться союзниками и врагами в разной степени, компенсируя друг друга за счет Турции. Но по мере того, как Балканские государства вышли из-под влияния распавшейся оттоманской империи, этот перемежающийся союз превратился в открытое соперничество, которым каждая страна стремилась создать и сохранить власти дружественные им правительства в номинально самостоятельных или автономных государствах. Панславянский призыв завоевал поддержку России, Болгарии, Сербии и Черногории и даже со стороны хорватов и словенов в пределах Австрийской Империи; призыв православных использовался, хотя и с меньшим успехом, в Румынии и Греции так же, как и в славянских государствах, Австрия, которая не была склонна делать такого рода призывы к балканскому национализму, основывалась, главным образом, на данной ей экономической и стратегической власт[и] над венгерской равниной и верхнедунайской долиной, контролируя все торговые пути и железные дороги в Центральную Европу, и она искусно настраивала Балканские государства друг против друга.

1878 г. является решающей датой. В этом году Австрия (при помощи англичан) нарушила русскую схему «Великой Болгарии» с доступом к Эгейскому морю при помощи которой Россия надеялась обойти проливы. Германо-австрийское объединение искусно использовало разочарование Венгрии, чтобы привлечь влиятельные правящие группы в Болгарии в оппозицию к России, которая оказалась слишком слабой, чтобы удовлетворить их территориальные претензии.

В Балканских войнах триумф и единство инспирированной русскими балканской лиги были нарушены выходом Болгарии, которая по настоянию автономной Венгрии напала на своих прошлых союзников. Ее поражение в 1913 г. обеспечило ее верность Австрии и Германии в войне 1914 – 18 гг., и ее разочарование Нейским договором сделало ее легкой добычей нацистского влияния.

10. Австро-Венгрия не пережила 1918 г., но гитлеровская Германия укрепила свою экономику и стратегическое положение за счет Балкан, в начале при помощи торговых договоров, затем решительнее, путем присоединения Австрии и Чехословакии. Советский Союз отнесся к этому с неодобрением, и даже в 1941 г., перед немецким нападением на СССР, когда последний все еще оставался нейтральным, Советское правительство и пресса побуждали Грецию, Югославию и Болгарию сопротивляться проникновению агрессии нацистов. Таким образом, два первых принципа советской политики на Балканском полуострове после поражения нацистской Германии должны сводиться к следующему:

а) Германия никогда не должна получить возможности контролировать Вену или Прагу.

б) Дунайская федерация будет рассматриваться с большим подозрением, если будут какие-либо указания на то, что во главе ее могут стать прогерманские австрийские или венгерские элементы, возобновив таким образом блок центрально-европейских государств 1879–1918 гг., СССР будет поощрять соответственно полную подлинную независимость Чехословакии и Австрии. Он захочет (на стратегической скорее, нежели на политической основе) наблюдать социальную революцию в Венгрии, которая свергнет прогерманские и монархистские элементы. Если эти жизненно важные стратегические позиции будут обеспечены, то заинтересованность Советов в Балканах будет незначительной. Они будут, безусловно, настаивать на восстановлении Бессарабии, которая была русской с 1812 по 1918 г. и захват которой Румынией никогда не признавался Советами. Возвращение ее будет иметь двойное преимущество: предоставление СССР возможности контроля над устьем Дуная и в связи с возвращением северной Буковины (присоединенной в 1940 г.) – вовлечение еще группы украинцев. Поскольку границы 1941 г. восстановлены, то заявление т. МОЛОТОВА, что СССР не имеет территориальных претензий по отношению к Румынии и не имеет намерений свергнуть ее социальный строй, представляет, очевидно, предполагаемую русскую политику. Как указал премьер БЕНЕШ, маршал СТАЛИН как будто одобряет возвращение Трансильвании Румынии, чтобы уменьшить стратегическую угрозу Балканам со стороны прогерманской Венгрии.

Особенно дружественные взаимоотношения существуют, как будто, между СССР и двумя южными славянскими государствами, однако нет оснований предполагать, что, поскольку германская угроза Балканам ликвидирована, не может быть и речи о непосредственном политическом контроле и еще меньше о включении в состав СССР, и, возможно, что в случае создания там после войны правительства левого крыла оно могло бы надеяться на поддержку советами требования доступа к Эгейскому морю. Это, однако, не предвидится, пока режим проливов не будет соответствовать советским требованиям. Если сотрудничества союзников в этом деле не будет, СССР может поддержать претензии Болгарии на получение выхода в Эгейское море, вернувшись таким образом к своей политике «Великой Болгарии» 1875 г.

11. Наконец, СССР безусловно захочет лишить Германию возможности снова наложить экономическую лапу на Балканы, как это было в 30 годах.

Много лет после войны СССР не сможет вывозить в Балканские страны предметы производства, получаемые ими прежде из Германии. Среди возможных выходов могут быть рассмотрены два:

а) чтобы эти предметы ввозились из Великобритании;

б) чтобы местная промышленность в Балканских странах спешно развивалась при помощи иностранного капитала.

Нет оснований предполагать, что СССР будет протестовать против любого разрешения, при условии уверенности, что нет намерения заменить германское экономическое господство на Балканах английским. Подобная уверенность могла бы быть создана подробными консультациями и, возможно, созданием некоего интернационального органа для привлечения капиталов на Балканы, где СССР должен быть представлен в соответствии с его политическими интересами в этой части Европы.

12. Правительство Советского Союза неоднократно решительно высказывало свое отрицательное отношение к ней, хотя оно заявило на Московской конференции, что в «должное время» оно будет готово рассмотреть этот вопрос в свете опыта послевоенного сотрудничества с другими союзными нациями и обстоятельствами, которые могут возникнуть после войны. Насколько советы против, настолько поляки выступают за эти планы. Правительство Советского Союза опасается:

а) Что подобная схема станет инструментом для осуществления польской мечты о создании блока «от Балтийского до Черного моря», который возобновил бы в новой форме примечательную Польско-Литовскую империю, какой она была в 16 и 17 веках. Польские ораторы не скрывают своего желания включить Балтийские государства в такую федерацию, не говоря уже о тех польских территориях, которые были присоединены Советским Союзом в 1939 г. Оба эти района, как мы видим, рассматриваются Советским правительством жизненно важными как в стратегическом, так и в политическом отношениях; больше того, его собственный престиж внутри страны связан с сохранением районов, которые «добровольно» пожелали войти в состав СССР.

б) Правительство Советского Союза опасается также, что подобная конфедерация, даже если она не направлена на отделение Балтийских государств и Украины от СССР, будет возглавляться антисоветскими элементами в Польше, Венгрии и других странах и таким образом может подпасть под германское влияние или влияние другой страны, которая захочет проводить антисоветскую политику.

13. Россия, как и Великобритания, ничего не сделала, чтобы препятствовать объединению Германии в 19 столетии, обе страны рассматривали это с благосклонным нейтралитетом. В 20 веке Россия стойко выступала против германского нажима в восточном и в юго-восточном направлениях. После войны 1914 – 19 гг. сложилось исключительное положение, так как большевистское правительство в России не признавалось западными державами, принимавшими участие в вооруженных попытках свергнуть его. Россия была, таким образом, брошена в объятия Германии. (Договор в Рапалло 1922 г.) Намерение большевизировать Германию было заменено военным и экономическим сотрудничеством. Возникло тесное взаимопонимание между рейхсвером и Красной Армией. Это взаимопонимание, однако, было основано на слабости и изоляционизме обеих сторон. Подобно «Дрейкейзербунд» 19 столетия оно прекратилось, как только Германия стала снова сильным военным государством.

В 30-х годах СССР был последовательным защитником коллективной оппозиции германской агрессии. Надо думать, что отмена этой политики в 1939 г. объясняется русскими опасениями (хотя и неоправданными), что Великобритания и Франция не намеревались вести эффективную борьбу против Германии и что англо-французская политика направлена на отвод германской агрессии на восток.

14. Между 1918 и 23 гг. Советское правительство, несомненно, прилагало усилия в сторону коммунизации Германии. После 1923 г. этот план был оставлен для более непосредственных политических и экономических выгод. Германская коммунистическая партия оказалась неспособной воспрепятствовать нацистскому движению. Вполне возможно, что после этой войны в Германии может возникнуть своего рода коммунистическое движение. Однако весьма невероятно, чтобы современное правительство СССР положительно рассматривало коммунистическую Германию при всех условиях, в течение многих грядущих лет. Если бы Германия вошла в состав СССР как составная республика, более высокое экономическое и техническое развитие ее и более высокий жизненный и политический уровень ее населения, несомненно, дали бы немцам право требовать господствующего положения, что, несомненно, не приветствовалось бы как Кремлем, так и вообще народами России. Весьма существенной задачей Советского правительства было оградить его политически отсталое население от общения с западными идеями, и оно едва ли изменит эту политику в пользу народов Германии, которые непрерывно на протяжении дюжины лет начиняются антикоммунистическими и антиславянскими идеями нацизма. Предполагаемая «большевизация» определенной части нацистской партии в конце настоящей войны может, в силу вышеуказанных причин, встретить только враждебное отношение со стороны Советского правительства. Даже если допустить невероятный случай, что Кремль решит последовать подобной политике, то почти невозможно, чтобы многострадальный русский народ, после трех лет суровейших в истории битв, вступил в дружественные взаимоотношения с немцами.

Первым требованием СССР после поражения Германии будет получение длительного периода безопасности и мира, во время которого он сможет перестроить разрушенные промышленные районы на Украине. При условии гарантии ему безопасности в результате эффективного сотрудничества с западными союзниками в деле обезвреживания Германии СССР будет первым долгом заинтересован в получении репарации в виде машин и рабочих из Германии. Для выполнения этой цели СССР, несомненно, будет поощрять согласие и стабильность в Германии (как и в Италии), для того чтобы можно было начать вертеть колеса промышленности на благо СССР. Советский Союз, однако, будет настаивать на строгом контроле тяжелой промышленности, оставленной Германии для того, чтобы ее продукция в первую голову могла использоваться для реконструкции районов в СССР и других местах, опустошенных Германией, и никоим образом для перевооружения Германии.

СССР будет способствовать восстановлению независимости Чехословакии, Австрии и Дании с соответствующими границами, включению германских промышленных районов в Польшу и даже Францию и Бельгию и, возможно, полному разделу Германии, если удовлетворительные гарантии не будут предоставлены со стороны остальных союзников, что ей никогда больше не будет дана возможность представить военную угрозу. Возвращение к рапальской дружественной политике с Германией возможно только в том случае, если повторятся условия, предшествовавшие Рапалло, а именно, если правительство Советского Союза увидит, что то, что оно рассматривает как свои жизненные интересы, не принимается во внимание западными союзниками, или если оно не получит удовлетворительных гарантий, что Германии не будет дана возможность восстановить ее экономическое, а также военное могущество, существовавшие до 1939 г. Если подобный срыв сотрудничества с союзниками произойдет, СССР сможет обратиться к политике 1923 – 39 гг. Необходимо напомнить, что дружественные отношения между СССР и Германией не влекли за собой попытки со стороны Советского Союза коммунизировать Германию, наоборот, дружба основывалась, главным образом, на отказе от подобных попыток. В Германии немало будет некоммунистически настроенных немцев, выступающих за русскую ориентацию в политике, не может быть, однако, никакого сомнения, что подобная политика будет рассматриваться правительством Советского Союза, как худший вариант по сравнению с сотрудничеством с западными союзниками, и это не будет соответствовать историческим интересам России.