Текст книги "Как Ельцин стал президентом. Записки первого помощника"

Прошло еще несколько минут, и эти женщины вроде бы начали успокаиваться. А в это время из Кремля стали появляться первые группы депутатов. Мы узнали, что никто из кандидатов не победил, и одна из женщин не удержалась и заплакала: «Как вам не стыдно?! Что вы делаете с Ельциным?» Кто-то из депутатов обратился к военным: «Уберите этих склочниц к чертовой матери!» – «Это нас убрать? – всполошились женщины. – Это вас надо убрать к чертовой матери… Не любите Россию, лижете зад партии… Сволочи…» Жаль, не было видеокамеры, это была еще та «историческая сцена».

Толпа между тем увеличивалась. И вдруг вижу – идет священник, в церковном одеянии, грудь расправлена, живот вперед… Спокойно так, с достоинством идет. Женщины к нему: мол, нет Бога, нет справедливости. «Отчего сомнения такие?» – спросил у них батюшка. «Двое суток мы молимся за Ельцина, а его никак не могут избрать. Где же ваш Бог?» Священник приостановился, посмотрел на женщин и изрек: «Не все еще потеряно, любезные дщери… Будет день, и Бог услышит ваши молитвы…» И спокойно пошел себе дальше. Мне слова батюшки, словно бальзам на душу. У женщин слезы на глазах… И вдруг появляется Ельцин. Его – высокого, седовласого – просто нельзя не заметить. Улыбается, вроде бы как ничем не озабочен. Но ято знаю цену этой улыбки. Напряжение, кажется, сейчас разорвет ему грудь. Сдерживается из последних сил. Увидев Бориса Николаевича, эти женщины побежали к нему навстречу. Протягивают цветы и говорят: «Борис Николаевич, не обращайте на них внимание, мы все равно вас выберем». Девочка тоже к нему подошла. Смотрю, взял от них цветы, пожал руки и вроде как напряжение в лице поослабло. Не зря, думаю, прорывались женщины, во всем свой смысл заложен…

Когда мы немного отъехали, он как жахнет кулаком по передней панели… Я уж думал – машина развалится… Уу-хх… Слава богу, разрядка произошла. А когда я ему рассказал про сцену с женщинами и священником, он от души рассмеялся. Приехали к нему домой, стали все успокаивать, говорить, что вся Россия звонит в Москву, люди ждут и верят в победу…

Назавтра новый раунд, новые дебаты, новая нервотрепка… На третий день, когда «рубка» уже шла с Власовым, я в Кремль не поехал. Просто не хватило духу выносить весь тот кошмар… Мы, его доверенные лица, находились в моем кабинете (на пр. Калинина, 27) и ждали исхода. Со мной были Михайлов и Демидов. Привезли шампанское, ибо у всех было острое предчувствие победы. Ждали конца сумасшедшего «турнира». Этот день запомнился навсегда: 29 мая 1990 года, мы ждали результатов выборов, и, как это всегда случается, сообщение пришло совершенно неожиданно и потому ошеломило нас. Борис Николаевич набрал шесть решающих голосов…

…Незабываемые мгновения. Мы всей гурьбой поехали к нему домой, чтобы поздравить. А через три дня бывший Председатель Президиума Верховного Совета России Воротников «сдавал» Борису Николаевичу Белый дом. И происходило это первого июня. Я поехал к себе домой, а Ельцин – в Белый дом. Когда я туда позвонил, ребята сказали, что там находится Ельцин и Воротников. Происходила «историческая смена караула». И я поехал туда. Вошел к Борису Николаевичу в его новый кабинет. Он сидел усталый, но явно в настроении. Только что от него ушел Воротников. Старое уступало дорогу новому. Я еще раз поздравил своего шефа с победой, но он мне о другом: «Смотрите, Лев Евгеньевич, какое мы отвоевали здание… Да разве только здание? Россию отвоевали у воротниковых». – «А какой хомут, – говорю, – вы себе, Борис Николаевич, повесили на шею. Хватит ли сил?» – «Должно хватить, – отвечает он… – Хотя, чтобы вывести Россию из этого состояния, может и десяти жизней не хватить». На лице шефа появилось мимолетное выражение отрешенности. Видимо, на мгновение ему открылись все «руины» и все «бездны» замученной России…

Верный страж

Александр Коржаков был первым телохранителем Б.Н. Ельцина, когда тот еще находился на посту главы МГК партии. Когда-то Саша работал в Афганистане, охраняя каких-то высокопоставленных особ. А когда приезжал в Союз Президент Финляндии Мауно Койвисто, то рядом с ним, как тень, находился Александр Васильевич.

Это опытный и физически очень сильный человек. Причем по его разговору, приветливо улыбающимся глазам ни за что не догадаешься, какая у него реакция и какое феноменальное угадывание ситуации. Все три охранника Бориса Николаевича из МГК остались ему верны, и при переводе в Госстрой лишь их начальник Юрий Федорович Кожухов «ушел в тень».

1 февраля 1989 года, в день рождения Бориса Николаевича, Саша Коржаков с двумя бывшими телохранителями Ельцина пришел к нам в Госстрой. Я встретил их в приемной, затем проводил в комнату отдыха (за кабинетом Ельцина), где и состоялось торжественное «салютование» шампанским. Немного выпили, повспоминали былое и разошлись. Это ведь элементарное дело: бывшие сослуживцы пришли поздравить своего старшего товарища, бывшего своего шефа… Но как бы не так. Через некоторое время все трое были из КГБ уволены. Саше тогда было 38 лет, человек в расцвете сил, а ему говорят: «Все, дорогой товарищ, оформляй пенсию…» А у него ведь семья: жена, две дочери. Что же, такова, видать, жизнь телохранителя: служи тому, кому служить прикажут. А эмоции, личные симпатии или антипатии – это ни к чему…

Пошел Александр Васильевич охранять председателя кооператива «Пластик». Работал, получал около двух тысяч в месяц. После Афгана он купил себе «Ниву» и на ней работал, за что еще доплачивали энную сумму. Словом, материально не нуждался. Однажды он пришел ко мне и говорит: «Лев Евгеньевич, бери в свою команду, не могу больше пахать на кооператорщиков. Не нужны мне их деньги, радости от них никакой». А мы к тому времени с Борисом Николаевичем переехали работать на проспект Калинина, 27, где на седьмом этаже расположился Комитет по делам архитектуры и строительства ВС СССР.

Саша перешел к нам и сначала работал в приемной Бориса Николаевича, а потом какое-то время был в его личной охране. Раньше на даче у Бориса Николаевича была сестра-хозяйка – убирала, мыла, готовила. Однажды шеф у меня спрашивает: «А если отказаться от услуг сестры-хозяйки, как к этому отнесутся министры?» Мы тогда еще работали в Госстрое. Я ему отвечаю: «Конечно, отнесутся негативно и скажут, что вы популист». Но он тем не менее сделал по-своему. Потом Ельцин отказался и от служебной машины, и Саша Коржаков возил его на своей «Ниве». Эта машина была, наверное, единственной в Кремле «неслужебкой», в которой разъезжал самый популярный в стране народный депутат. Потом Борис Николаевич отказался и от дачи в Успенке, хотя большинство бывших номенклатурщиков жили там уже в ранге пенсионеров. Не стал лечиться в поликлинике Четвертого управления Минздрава СССР. Вспоминается один любопытный эпизод. Однажды в кабинет Ельцина зашел хозяйственник Госстроя и предложил Борису Николаевичу паек… Что тут было… «Выйдите вон со своими подачками!» – выдал ему рассерженный Ельцин. Этим поступком он больше нажил врагов, нежели друзей. Никому ведь не хотелось лишиться министерских привилегий, к борьбе с которыми все время призывал Борис Николаевич.

Когда вы смотрите телевизор и рядом с Ельциным видите высокого круглолицего человека, знайте – это Саша Коржаков, верный страж Президента России. Они рядом находились в дни путча и в светлые мгновения, когда на площади Свободной России собрались тысячи москвичей, чтобы выслушать своего Президента. Он стоял на балконе в гуще своих соратников, и по бокам от него находились телохранители и держали перед грудью Ельцина пуленепробиваемый щит. Слева, ближе к сердцу Президенту, стоял Саша Коржаков…

Железное рукопожатие Маргарет

Я уже рассказывал о том, как Б.Н. Ельцин из-за Пленума ЦК не поехал в Лондон на презентацию своей книги. Однако Эндрю Нюрнберг настаивал на посещении столицы Англии, к тому же одновременно было получено приглашение от муниципалитета Кордовы (Испания) – принять участие в международной конференции «Европа без границ и новый гуманизм». И Борис Николаевич решил совместить эти два мероприятия.

Но, кроме презентации книги, Лондон для Бориса Николаевича был еще интересен возможной встречей с премьер-министром Маргарет Тэтчер. Во всяком случае Эндрю гарантировал такую встречу и действительно через аппарат премьера-министра получил с Даунинг-стрит «добро»: Тэтчер согласилась принять Ельцина.

27 апреля мы вылетели в Лондон. В аэропорту Хитроу нас встречал советский посол Замятин, пресс-атташе и Нюрнберг. Выпили по чашке кофе и отправились в резиденцию Маргарет Тэтчер. Эта встреча для Бориса Николаевича была чрезвычайно важной, и потому мы сильно занервничали, когда после некоторой задержки в аэропорту едва «вписались» в плотный автомобильный поток. Машин столько, что не разгонишься, не наверстаешь время, тем более на дорогах Англии, где царят железный порядок и дисциплина, когда превышение скорости чревато большим штрафом.

Ельцин очень беспокоился – не любит опаздывать, – но не имел ни малейшей возможности повлиять на ситуацию. Несколько раз из машины мы связывались с помощником премьер-министра и ставили его в известность, где находимся, в каком режиме идет поток машин. В итоге мы опоздали на 12 минут. Борис Николаевич извинился перед Тэтчер за опоздание, но и она, в свою очередь, извинилась за «наше ужасное движение на улицах» с их многочисленными пробками.

На встречу они отправились вдвоем: Борис Николаевич и Нюрнберг, поскольку, решили мы, для него будет полезнее встретиться со своим «премьером», тем более что за свои труды он заслужил такою встречу… Они поднялись на второй этаж, а я остался внизу – в небольшом помещении, где, как потом мне объяснили, находится музей консервативной партии. Я увидел очень много книг, различных документов, посвященных руководителям партии.

Окна музея выходили в маленький дворик, отгороженный от внешнего мира высокой кирпичной стеной. Он был чрезвычайно уютен, весь в зелени и цветах, в которых порхали разноцветные птички. Это очаровательный, как бы законсервированный во времени мирок, за пределами которого на больших скоростях проносится XX век.

Через какое-то время в помещение зашел человек и пригласил пойти за ним. Когда мы вышли, я увидел, как по лестнице спускаются Тэтчер с Ельциным, чуть позади – Нюрнберг. Борис Николаевич представил меня премьер-министру, она пожала мне руку, и я почувствовал действительно «железное» рукопожатие. Не у каждого мужчины бывает такая крепкая рука. Рукопожатие – это первый контакт между людьми, «зажигание» беседы, от чего во многом зависят дальнейшие отношения партнеров. Это жест невыразимого смысла, но сам по себе он очень важен. Борис Николаевич обычно крепко жмет руку, слегка отжимая ее вниз, как бы проверяет на прочность. Но это касается только мужчин, ибо я не слышал, чтобы какая-нибудь женщина жаловалась на его «железное» рукопожатие…

Времени было мало, и Ельцин, пригласив Тэтчер еще раз приехать в СССР, стал откланиваться. На выходе нас встретил корреспондент советского телевидения Всеволод Шишковский и попросил у Бориса Николаевича интервью. Шеф коротко поделился своими впечатлениями о встрече с премьер-министром и подчеркнул, что полностью удовлетворен ходом беседы. С Даунинг-стрит мы поехали в гостиницу «Савой» – старинный с шикарными номерами отель. И уже там к нам присоединились издатель книги «Исповедь на заданную тему» Кейб и переводчица Алена Кожевникова, сотрудница радио «Свобода». Несмотря на объявленную гласность, в Москву ее еще не пускали… Она рассказала о недавнем визите в Лондон министра обороны Язова с женой, которые в разговоре о демократических процессах в Союзе не сумели скрыть свою злобу к этим процессам. В середине дня мы поехали в лондонский пресс-клуб, где Борис Николаевич намеревался провести пресс-конференцию для журналистов.

Собралось около 150 человек. Затем мы поехали в банк для оформления фонда по борьбе со СПИДом. Все деньги, вырученные за его книгу, должны были быть перечислены в этот фонд. Позже в газете «Санди таймс» появился снимок, запечатлевший Бориса Николаевича и директора банка в тот момент, когда они подписывали соответствующие документы.

После скромного приема с шампанским мы отправились в самый большой в Европе книжный магазин, куда уже выстроилась длинная очередь. Здесь собрались журналисты, издатели, многочисленная читающая и просто любопытствующая публика. Все, кто в тот момент находился в магазине, имели редкую возможность заполучить автограф «самого» Ельцина. После теплой раздачи автографов, мы по приглашению Эндрю, вместе с его друзьями отправились в ресторанчик «Reform Club». Когда мы туда приехали, там уже находился Замятин с двумя сотрудниками посольства.

Присутствовал также князь Голицын, один из потомков древнего рода Голицыных. Он не предполагал, что пройдет совсем немного времени и он сможет свободно приехать в Москву. На прощанье все мы на столовой салфетке оставили свои автографы с трогательными напутствиями. Алена Кожевникова, например, написала такие слова: «На память о встрече «злопыхателя» (меня) с настоящим русским человеком, Борисом Николаевичем Ельциным».

В субботу, 28 апреля, мы покинули отель и отправились в аэропорт, где нас уже ждали. Подъехали симпатичные девушки, поставили наши вещи на маленький автомобильчик, а мы пошли на посадку. Все происходило быстро, без всяких ожиданий и с большим вниманием к Борису Николаевичу. С грустью простились с Нюрнбергом и на самолете Британской авиакомпании взяли курс на Испанию. Малага, после солнечного Лондона, встретила нас хмурой погодой. Была сплошная облачность, то и дело начинал моросить дождь. К трапу самолета подъехали работники аэропорта и проводили нас в зал для гостей, где уже находились Виктор Ярошенко и наша переводчица Галина Гонсалес.

Испанская авария

В Кордову ехали более двух часов по великолепной автотрассе. Мы пересекли долину, засаженную оливковыми деревьями, вдали виднелись зеленые террасы, обработанные трудолюбивыми испанскими крестьянами. В Кордове нас подвезли к самому престижному отелю, где уже ждали мэр города и председатель фонда, по приглашению которого мы, собственно, и прибыли в Испанию. Нам дали возможность немного отдохнуть, после чего повезли обедать в очень уютный ресторан «Красный конь».

Из-за поездки в Лондон Борис Николаевич опоздал к началу конференции «Европа без границ и новый гуманизм». Однако его приезд туда ожидался с большим интересом, о чем красноречиво свидетельствовала испанская пресса. Тематический диапазон выступлений был чрезвычайно разнообразен: конституционные системы, режимы и партии, процессы выборов, демократические преобразования в странах Восточной Европы, денежные системы, перестройка и гласность в СССР, Польше, Венгрии, монополия партий, политический плюрализм и т. д. Б.Н. Ельцин выступил с докладом «Перестройка и гласность в СССР» – тема по тем временам актуальная – и ему было что об этом поведать слушателям. А внимали ему политические деятели многих стран, известные ученые, экономисты, политики, среди которых такие имена, как А. Дубчек, Вилли Брандт, Адам Михник, В.-Ж. д’Эстен и другие.

Выступление Бориса Николаевича было мощным и реакцию вызвало тоже бурную. Пресса впоследствии расценила его доклад как смелое выступление, открывшее многим участникам конференции глаза на происходящее в нашей стране.

После ее окончания была принята резолюция и состоялось торжественное закрытие. В одиннадцатом часу вечера наша группа пошла погулять по городу. Погода стояла отменная, и народу на улицах было много. И туристы, туристы… На всех площадях и улицах песни и танцы, танцы и песни. Это карнавальный город, и казалось, что весь мир в это время поет и танцует. Слушали музыку, наслаждались неповторимым колоритом старины, заходили в лавочки и, ничего не купив, снова окунались в калейдоскоп улицы. Побывали в знаменитом на всю Испанию ресторанчике, в котором выступают известные музыканты и танцоры. Небольшой ресторанчик, вход свободный, атмосфера самая дружелюбная.

На улицах целые семьи, с детьми дошкольного и школьного возраста, которые в довольно позднее время предавались беспечному веселью. Однако в отличие от них мы не могли быть такими же беззаботными, ибо рано утром нас ожидал перелет в Барселону. Оттуда уже приехали две очаровательные представительницы телевидения, вознамерившиеся сопровождать нас из Кордовы в Барселону.

Рано утром мы собрались и в поданных к гостинице лимузинах отправились в маленький аэропорт, используемый для частных самолетов-такси. Один из таких самолетиков и зафрахтовало телевидение Барселоны для нашей делегации – небольшой, спортивного вида моноплан на шесть мест. Два пилота уже готовили его к рейсу. На одном из пилотов был спортивный костюм, второй – в простой рубашке и джинсах. Словом, обыкновенные воздушные извозчики. Когда подошли к аэроплану, Борис Николаевич, постучав ладонью по крылу, зловеще пошутил: «Ну что, ребятки, в последний путь…» Переводчица что-то сказала пилоту, но тот, явно не страдая избытком скромности, заверил нас, что в мире не существует более надежного транспорта, чем эта «консервная банка». Мол, этот воздушный лилипут ни в чем не уступит гигантскому «Конкорду»… В общем, пришлось нам погружаться в этот, с позволения сказать, лайнер.

Слева, впереди, разместились две девицы из ТВ, справа – Гонсалес и Ярошенко. Мы с Борисом Николаевичем устроились сзади – он слева от двери, я – рядом. Кресло у меня было без спинки, и потому я испытывал страшные неудобства. Если бы кто-нибудь из нас захотел встать во весь рост, то непременно прошил бы головой фюзеляж.

Однако наша двухметровая «консервная банка» шустро вырулила на взлетную полосу и, совершив «комариный» разбег, благополучно взлетела. Через крошечный иллюминатор я разглядел красноземное поле, на котором с мотыгами в руках трудились крестьяне. Была суббота. Среди живописных холмов серебряной ленточкой мелькнула река. День стоял солнечный, хотя кое-где уже плавали тучки. Но впереди, над перевалом, сформировалась достаточно плотная облачность.

Шутка Бориса Николаевича относительно «последнего пути» у всех оставила нехороший осадок. Об этом сразу вспомнилось при виде облачности по курсу нашего самолетика. Какое-то время сидели молча и потихонечку, несмотря на жуткое тарахтенье двигателей, стали впадать в сонливое состояние. В конце концов монотонность полета нас убаюкала, и мы с Ельциным задремали. Когда улетали из Кордовы, я видел какие-то строения, виноградники, и вот чудо: едва открыв глаза, я снова увидел тот же ландшафт. Спрашиваю у Ярошенко: «Мы что – уже прилетели в Барселону?» Хотя вижу, что это не так… Ярошенко, замечаю, ведет себя как-то необычно, да и лицо у него зеленее морской волны. И тут он меня ошарашивает: оказывается, электропитание на борту отключилось и приборы вышли из строя. Вот мы на аварийном режиме и возвращаемся туда, откуда так великолепно взлетели.

Борис Николаевич открыл глаза и, выслушав меня, сказал: «А что я вам говорил?» И снова прикрыл веки. У Ярошенко, чувствуется, сдают нервы, Гонсалес тоже изменилась в лице, да и я, грешным делом, подумал, что на этом перестройка для меня может навсегда закончиться.

Самолет между тем начал снижаться, видимо, заходил на посадку. И вдруг нас осеняет: мы не можем приземлиться, не раскрывается шасси. Оно, оказывается, тоже на электрической тяге. На взлетном поле уже собрались люди и смотрят вверх, на наш самолет, разумеется. На полях крестьяне, побросав мотыги, тоже уставились в небо.

И тут пилот начинает выделывать фигуры «высшего пилотажа»: он резко набирает скорость и так же резко бросает машину вниз, раскачивая ее с крыла на крыло. Самолетик ревет, как рассерженный бык, проносится над взлетной полосой и снова набирает высоту, чтобы сделать очередной заход. И так круг за кругом. В какой-то момент летчики хотели посадить машину на воду – не получилось. Пытались вручную вытолкнуть злополучные шасси – тоже напрасно.

Но, видно, не пришла еще пора нам прощаться с жизнью: в конце концов летчикам удалось отпустить шасси и, хотя посадка была жесткая, с подскоком, мы приземлились. Страх – вещь отвратительная, к нему тоже надо быть готовым, и тогда я отчетливо понял, что дилетантом в любом случае быть нехорошо. Однако выдержка Бориса Николаевича меня просто поразила: ни взглядом, ни жестом он не дал понять, что ему страшно… Да и что, собственно, произошло из ряда вон выходящего? В конце концов и «консервные банки» иногда благополучно приземляются и… нет худа без добра.

Смотрю на Ярошенко – испуг сползает с его лица, и, обратившись к Ельцину, он проговорил: «Борис Николаевич, а ведь мы с вами чуть было не навернулись к такойто матери…»

Девушки из барселонского ТВ стали куда-то звонить и вскоре прибыла машина. Нас отвезли в тот же ресторанчик «Красный конь». Мы страшно этим обстоятельством были довольны, а удивлению хозяина ресторана, кажется, не было предела. На столе появилось такое вино, которого, по словам хозяина, нигде больше в мире нет. Он был польщен визитом Ельцина и проявлял чудеса хлебосольства. Впрочем, испанцы удивительно доброжелательный и очень гостеприимный народ.

Примерно через два часа мы снова оказались в аэропорту и уже на более «солидном» реактивном самолете отправились в ту же Барселону. И опять фортуна отвернулась от нас: попали в грозовую облачность, хотя шли на приличной высоте. Началась сумасшедшая тряска, будто мы попали на виброустановку для проверки самолетных узлов. Это было даже пострашнее, чем полет на «консервной банке»… Но приземлились, в общем, благополучно, хотя и не без незначительного происшествия: внезапно мой шеф почувствовал острую боль в спине. Правда, быстротечную. Возможно, подумали мы, это было результатом тряски в грозовом небе.

Нас отвезли в отличный отель «Принцесса София». Вечером за нами приехали и мы отправились в ресторан. Ужинали до 12 ночи, и, хотя боль в спине у Б.Н. Ельцина не утихала, он старался не показывать вида.

Побродили по ночному городу – красивому, с широкими перекрестками. Пешеходы здесь, кажется, никогда не нарушают правила: хотя машин не видно, а люди все равно ждут зеленого света. Прошли по главной улице, такой же великолепной, как и Елисейские Поля в Париже. Затем приехали на бульвар Цветов – сплошное море цветов, сто радуг, сто северных сияний. Их здесь выращивают и еще «тепленькими» продают. Цветы в Барселоне можно купить в любое время суток, в любое время года и какие только душе угодно. Мне тогда подумалось, что культ цветов возможен только там, где царит культ любви или, во всяком случае, есть глубокие культурные традиции.

В отель возвратились во втором часу ночи, и боль в позвоночнике у Ельцина стала увеличиваться. Борис Николаевич рассказал: в то время, когда он еще играл за сборную России по волейболу, у него произошло смещение позвонков. Пришлось основательно лечиться, и, к счастью, обошлось без операции. Но, видимо, вибрация в самолете что-то растревожила. Засыпал он беспокойно, со стоном. Я просидел рядом с ним на диване всю ночь, ибо, когда ему надо было перевернуться на другой бок, он не мог этого сделать без посторонней помощи. Когда боль немного стихала, он засыпал, но не надолго.

Понедельник, 30 апреля, обещал быть напряженным. В 11 утра Ельцин должен был выступать по радио, в прямом эфире. Утром, превозмогая боль, он кое-как поднялся и, немного подвигавшись, понял, что без укола не обойтись. Однако сразу связаться с врачом не удалось, и мы попросили передать ему, чтобы он приехал на радио.

Боль усиливалась, и уже, кажется, не было никаких сил терпеть. О выступлении не могло быть и речи, хотя сотрудники радио имели на этот счет другое мнение. Пришлось мне вмешаться и объяснить журналистам причину срыва. Прибывший вскоре доктор сделал Борису Николаевичу обезболивающий укол, дал еще какие-то таблетки и уехал. Интервью вместо Ельцина давал Ярошенко, а сам Борис Николаевич сидел в кресле, стиснув зубы, не проронив ни звука. К 12 часам приехал нейрохирург и, расспросив больного, тут же назвал диагноз. «Я больше чем уверен, – сказал врач, – что у вас грыжа между позвонками, защемившая нерв».

Мы отправились в отель – вечером предстояло выступление по барселонскому телевидению, ради чего, собственно, мы и приехали в Барселону. Однако к вечеру Борису Николаевичу стало совсем плохо, и тот же врач, что делал укол, предложил ему лечь в госпиталь. В принципе Ельцину крупно повезло: госпиталь всего месяц назад был сдан в эксплуатацию и находился поблизости от гостиницы. Это кооперативное медицинское учреждение, построенное на средства пайщиков, оснащенное самой современной аппаратурой. Но главное, в этом госпитале работает профессор Жозеф Льевет – один из ведущих нейрохирургов мира.

В гостинице собрался консилиум, который и подтвердил прежний диагноз: застарелая грыжа изменила форму и защемила нерв. Одна нога была почти парализована. Нужно срочно решать – оперировать или нет. Сначала Борис Николаевич наотрез от «ножа» отказался, поскольку знал, что это за операция. Ведь при неудачном ее исходе можно на всю жизнь остаться парализованным. У нас в Союзе после таких операций люди проводят по полгода в больнице на строгом постельном режиме. Случись подобное – прощайте, выборы, прощай, работа, борьба…

Я не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не переводчица Галина Гонсалес: она сидела у него в палате, ухаживала за ним, плакала и все уговаривала согласиться на операцию.

Главным ее доводом было то, что «так хорошо, как в Барселоне, нигде вам операцию не сделают». А профессор Льевет действительно готов был оперировать и заверил нас, что все кончится хорошо. И что буквально через 3–4 дня Борис Николаевич сможет стать на ноги. И тем не менее, нас с Ярошенко попросили дать расписку, что мы не против хирургического вмешательства. Мы, естественно, согласились, предварительно поставив в известность самого Ельцина. Нам сказали, что оперировать его будут немедленно.

В 11 вечера его увезли из палаты № 326 в операционную. Ярошенко поехал на ТВ, чтобы выступить вместо Бориса Николаевича. Мы же с Галиной Гонсалес «болели» у дверей операционной. Вскоре к нам присоединился Ярошенко, возвратившийся с ТВ. К этому времени операция уже закончилась, и Бориса Николаевича положили в реанимационное отделение. Ночью я позвонил Наине Иосифовне и сказал ей, чтобы она не волновалась, поскольку операция прошла успешно и оснований для волнений нет. (По советскому телевидению показали профессора Льевета, который перед телекамерами держал на ладони раздробленный позвонковый диск, извлеченный из позвоночника Б.Н. Ельцина.)

1 мая 1990 года Бориса Николаевича перевели в обычную палату, куда мы всей группой и завалились, чтобы его проведать, поддержать. Настроение у всех отличное, хотя полной уверенности в положительном исходе операции не было. Но все же – операция прошла без осложнений, и это обнадеживало. Огромные букеты цветов прислал и хозяин нашего отеля, и мэр Барселоны.

Профессор Льевет очень напоминал доктора Айболита – исключительно добрый и внимательный человек. На все наши вопросы он твердо заявил: «Господин Ельцин скоро сам встанет на ноги и начнет ходить». Когда мы пришли к нему в палату, он был весел и слушал по радиоприемнику музыку. Однако, оберегая его покой, нас вскоре выпроводили из палаты, и мы отправились в район старой Барселоны с ее средневековыми улочками, домами и старинным собором.

Вечером Бориса Николаевича посетил президент Каталонии и в шутливой форме выразил удовлетворение, что именно в его провинции оказана медицинская помощь столь знаменитому человеку. Вечером мы снова навестили нашего больного.

Утром 2 мая нам довелось оказаться свидетелями триумфа испанской нейрохирургии. Ельцин, по требованию врача, должен был сам… встать с кровати. И, вопреки нашим страхам, он самостоятельно поднялся на ноги и… сделал первый шаг. Начал с правой ноги. И этого шага было достаточно, чтобы он сграбастал в охапку своего спасителя Льевета и расцеловал его. А еще до операции в госпитале сшили специальный кожаный корсет, который ему и надели.

Наступил кульминационный момент: доктор приказал Борису Николаевичу бросить костыли.

Ельцин очень волновался, боялся упасть, но, видимо, соблазн удостовериться, что операция прошла успешно, заставил его отбросить в сторону костыли и сделать два шага. Нас охватило восхищение врачом и его пациентом. «Достаточно, – сказал Льевет, – кажется, все идет нормально». И велел идти Борису Николаевичу отдыхать.

Позже до нас дошли воистину сенсационные сообщения о первомайской демонстрации в Москве. Впервые за 73 года празднования с трибуны Мавзолея ушел глава государства – под свист и улюлюканье демонстрантов. Испанские газеты это событие обсуждали очень бурно, в связи с чем буквально засыпали нас вопросами. Б. Н. Ельцина это сообщение мало удивило.

Днем он давал интервью телевидению и газетам, ходил тихонечко по палате, поднимал то одну, то другую ногу, демонстрируя искусство испанского врачевателя. Борис Николаевич с удовольствием позировал, чем приводил в восторг собравшихся журналистов. 3 мая он уже вовсю ходил по больнице, разговаривал с газетчиками, встречался с издателем, опубликовавшим его статьи и интервью, и даже вел беседы с министром строительства и экономики. Иностранные журналисты провели небольшую пресс-конференцию, на которой присутствовали и учредители, внесшие средства на постройку госпиталя. Почетный председатель Фонда сказал: «У нас в госпитале 460 одинаковых палат. И президент, и премьер-министр, и рабочий – все пользуются здесь совершенно одинаковыми условиями». И действительно, рядом с Ельциным находилась палата, в которой лежал рядовой испанец. Ему также сделали операцию. И к нему подход был точно такой же, как и к Ельцину.

Из Испании улетали 5 мая утром. Накануне вечером Борис Николаевич сфотографировался с персоналом госпиталя – медсестрами, врачами. Ему сделали весь комплекс анализов – там это обязательная процедура для каждого, кто выписывается. Проверяют все: работу сердца, печени, почек, состав крови и т. д. Потом дают на руки историю болезни, которую можно взять с собой. Передавая Борису Николаевичу историю болезни, врач сказала: «Этот человек совершенно здоров. У него небольшая травма, но это пройдет. Мы ему желаем, чтобы он таким оставался подольше».

Проводили нас очень тепло. Лететь нужно было сначала в Лондон и уже оттуда в Москву. Наше посольство связалось с посольством в Лондоне, чтобы Борису Николаевичу предоставили возможность хоть немного отдохнуть после перелета. Летели два с половиной часа, потом полуторачасовой отдых в лондонском аэропорту и еще три с половиной часа утомительного полета. В Москве Бориса Николаевича ждали тысячи людей. Ситуация оказалась непростой: народ кольцом окружил Ельцина, пройти было невозможно. На втором этаже подготовили зал, и представители прессы просили, чтобы Ельцин там провел пресс-конференцию. Но для этого нужно было по крутой лестнице подниматься наверх, и мы ему отсоветовали. Борис Николаевич принял решение ехать домой. Мы с трудом протиснулись к машине – люди, плотно окружив ее, скандировали: «Ельцина в Президенты».