Текст книги "Гонение на христиан в России в 1895 г."

Л. Н. Толстой. [Письмо в иностранные газеты по поводу гонений на кавказских духоборов]

Дорогой друг.

В настоящую минуту на Кавказе происходит гонение на христиан духоборцев. И, право, кажется, что мучители, хотя и в другом роде, но не менее жестоки и глухи к страданиям своих жертв, и жертвы не менее тверды и мужественны, чем мучители и мученики времен Диоклетиана. Нельзя оставаться спокойным, зная об этих совершающихся делах, а я невольно близко знаю про них и не могу не попытаться сделать то, что могу, для того, чтобы облегчить положение жертв и, главное, грех мучителей, всегда не знающих, что творят.

Средств помочь и тем и другим не только у нас в России, но нигде в мире нет других, кроме света истины и увещания тех, которые в заблуждении своем, преследуя и обижая последователей Христа, думают, что они делают этим угодное богу. Обратиться прямо к лицам, творящим зло, я не могу и потому, что их слишком много, начиная от царя, которого уверили, что гонение на духоборцев есть необходимое дело, до последнего казака, воображающего, что, разоряя, оскорбляя, побивая своего брата духоборца, он [не] только не делает зло, но поступает хорошо, исполняя присягу, и потому, что они не захотят слушать меня; сделать это через русскую печать я тоже не могу, потому что то, что я напишу об этом, не пропустит цензура и ни одна бесцензурная газета не напечатает, и потому мне остается одно: говорить через иностранную печать, что я и делаю, обращаясь к вам и прося вас отдать это мое письмо для напечатают в какую-нибудь из самых распространенных газет: Times, Daily News, Daily Chronicle или другие, те, в которых вы найдете возможным напечатать это известие.

Дело вот в чем.

В Закавказье в начале нынешнего столетия были выселены из южных губерний (1) более строгие, чем церковные христиане, последователи учения Христа, получившие название духоборцев. Верования духоборцев не какие-нибудь особенные, как это любят представлять люди, враждебные учению Христа, а всё те же верования – исполнения в жизни учения Христа, которые исповедывали с древнейших времен все так называемые секты: павликиане, богомилы, альбигойцы и в позднейшее время квакеры, менониты, штундисты, назарены, верования, одна из выдающихся черт которых состоит в том, что христианин не может совершать насилия и участвовать в них. Так веровали и духоборцы и отказывались от присяги и военной службы (2) и за это были преследуемы, гонимы и под конец сосланы на Кавказ. Здесь, на Кавказе, несмотря на то, что духоборцы поселены были на нагорных, менее плодородных местах и что они были разорены переселением и не находили помощи в правительстве, они очень скоро, благодаря своему трудолюбию, взаимной помощи и трезвой общинной жизни, они очень скорей размножились и разбогатели. Теперь их всех на Кавказе до 20 тысяч, и все они отличаются от других кавказских жителей не только благосостоянием, грамотностью, но даже и внешним видом: все они замечательно рослые, сильные, красивые люди.

С духоборцами случилось то, что обыкновенно случается с замыкающимися в самих себя и вследствие того процветающими религиозными общинами: материальное благосостояние их увеличивается, но религиозное сознание понижается. То же сделалось и с духоборцами на Кавказе. Они постепенно богатели и по мере обогащения делали разные всё большие и большие уступки против своих первоначальных верований и дошли до того, что уже судом и насилием стали защищать свою собственность, присягали и поступали в военную службу. Так продолжалось несколько десятков лет. Но в последнее время, лет 8 тому назад, после смерти предпоследнего их руководителя Калмыкова и потом его вдовы, бывшей одно время их руководительницей, Лукерьи Калмыковой, среди них произошли внутренние раздоры преимущественно по поводу управления и употребления их больших, в несколько сот тысяч собравшихся общинных капиталов. После смерти Лукерьи Калмыковой руководители и управители сиротским домом и капиталом выбрали молодого глубоко религиозного человека Петра Веригина, который хотел прекратить злоупотребления, вкравшиеся в управление капиталами. Старики, заведывавшие капиталом, хотели подкупить Веригина, но, получив отказ, выставили Веригина бунтовщиком, человеком, желавшим основать отдельное царство, и, подкупив русское начальство, добились того, что Веригина, как всегда делается в России, без суда и тайно сослали сначала в Архангельскую губернию, а потом, за то что он при вступлении нового царя на престол отказался от присяги и, кроме того, вследствие своей христианской жизни имел влияние и на тамошних жителей из Архангельской губ., выслали в дальний край Сибири – в Березов.

В нынешнем 95 году, в то время как его пересылали из Архангельска в Березов, мне удалось войти в сношение с ним и видеть его брата и друга, приехавших в Москву, чтобы видеться с ним и другим его другом, который добровольно жил с ним уже 2 года в изгнании в Архангельской губернии и ехал теперь в Березов. И этого друга я видел, но самого Веригина мне не удалось видеть, так как [он] очень строго содержался, как преступник, в тюрьме. Люди эти имеют внешность обыкновенных образованных людей. Они одеты в европейские платья, сюртуки, пальто, бреют бороды, оставляя усы, очень по внешности опрятны и необыкновенно кротко вежливы и несколько торжественны в приемах. Все они за исключением друга, жившего с Веригиным, чрезвычайно рослые, сильные люди. Один из них – старик, необыкновенно сохранившийся, как это бывает только с людьми, ведущими трудовую, нравственную жизнь. В беседах с этими людьми я убедился, что верования духоборцев были верования всех тех людей, которые со времени проповеди христианства исповедывали его, а не подделанное вместо Христова церковное учение: верования эти состоят в том, что человек есть сын божий, обязанный исполнять волю отца, воля же отца состоит в том, чтобы содействовать установлению царства божия. Средство же установления царства божия есть признание братства всех людей и уничтожение вражды и насилия, а установление любви и согласия. Так что, исполняя волю бога, человек вместе с тем и достигает и своего спасения и своего высшего блага. И потому духоборцы, как и все истинные христиане, не признают ни насилия, ни наказаний, ни войны, ни убийства животных, ни даже права защиты насилием. Веригина сослали и отвезли в Березов, но движение, поднятое им среди духоборцев, не только не ослабевало, но всё усиливалось. Очень многие из духоборцев отказались присягать новому царю и в нынешнем же году 11-ть человек солдат духоборцев, уже служивших в полках, отказались от военной службы. Вслед за этими солдатами и запасные и рядовые из духоборцев принесли начальству свои билеты, объявив, что они служить не будут. После этого, 28 июня 1895 года, духоборцы, живущие в Ахалкалакском уезде Тифлисской губернии, снесли в одну кучу в поле, около села Спасского, всё свое имевшееся у них оружие и, обложив его дровами и углем и облив керосином, сожгли, показав этим, что не только некоторые лица из их общины, но все они отказываются от защиты своей собственности и самих себя оружием, что имеет особенно значение на Кавказе, где ношение оружия составляет не только обычай, но считается необходимостью для защиты от диких горцев, часто нападающих на жителей на дорогах и даже в селениях.

К костру собралось много народа, были мужчины, женщины и дети. В то время как оружие горело, духоборцы пели духовные псалмы. Костер горел всю ночь, и народ не расходился. Сведения эти и дальнейшие я имею от моего друга, человека в высшей степени правдивого и религиозного, который поэтому не стал бы утверждать того, в чем не был бы уверен. Он пишет мне, что это сожжение было выставлено в глазах начальства бунтом, и туда были посланы казаки, которые атаковали безоружную толпу духоборцев, налетев на них лошадьми. Духоборцы мужчины, как пишет Х[илков], поставив в середину женщин и детей, а сами взявшись рука с рукой, так встретили нападение казаков. Несколько человек было ранено лошадьми, и четыре человека убиты до смерти. После этого губернатор потребовал к себе духоборцев и стал спрашивать стариков, будут ли они служить в военной службе. Старики отвечали, что они уже стары и что их, вероятно, не потребуют. Тогда губернатор потребовал трех запасных рядовых и спросил их, будут ли они служить. Они ответили, что не будут, потому что это противно учению Христа, и, вынув свои билеты, отдали их губернатору. Тогда этих людей стали бить и, как это делалось с древнехристианскими мучениками, спрашивать их после истязаний, отрекаются ли они от Христа и соглашаются ли стать человекоубийцами, и мучимые духоборцы, как древние мученики, отвечали, что не отрекаются и служить не будут. Тогда их били еще и еще, как пишет Х[илков], несколько дней, и духоборцы, как древние мученики, остались верны Христу. После этого в дома непокорных духоборцев были поставлены постоем казаки, где, само собой разумеется, они предались всякого рода насилиям над жителями. Но и казаки, как пишет Х[илков], были покорены мужеством и кротостью духоборцев и, как передавали ему, «заскучали», т. е. им стало совестно, и они поняли, что дело, которое их заставляют делать, дурное. И тогда на место казаков была вызвана лезгинская милиция, состоящая из людей совершенно диких и чуждых христианству.

В другом же месте, именно в Карсе, как пишет Х[илков], происходило следующее:

Там тоже солдаты духоборцы отдали свои ружья начальству, объявили, что они без надобности, так как они их употреблять уже не будут. Там начальство объявило отказавшимся духоборцам, что их повесят, если они не возьмут ружей. Духоборы ружей не взяли. Тогда начальство построило виселицу, сшило саваны и со всею торжественностью, употребляющейся в казнях, вывело отказавшихся духоборов к казни. Перед виселицей начальство в последний раз обратилось к духоборам с вопросом, будут ли они служить. Они отвечали, что не будут, и попросили только позволения помолиться. Когда они кончили молитву, на них надели саваны, но, увидав их непреклонность и не имея еще разрешения свыше о предании их смертной казни, должны были снять с них саваны и признать себя побежденными.

В настоящее время духоборческие селения продолжают быть заняты войсками, в них никого не впускают и из них, и духоборцы целыми семьями выгоняются из своих домов и куда-то увозятся. Всё это – атака казаков, поранение многих и убийство четырех человек, истязания, производившиеся над запасными солдатами, отказавшимися от службы, угрозы и нравственные пытки, производившиеся в Карее, насилия, производившиеся сначала казаками, поселенными в духоборческих селениях, а потом лезгинской милицией, всё это известно мне по письму Хилкова. И сведения эти, несмотря на всё желание Хилкова быть точным, могут быть преувеличены, могут быть и неполны, так как Хилков сам находится в ссылке под присмотром полиции и не может свободно переезжать с места на место и, кроме того, начальством, как всегда, принимаются все меры для того, чтобы скрыть то, что делается им. Но почти в то же время, как я получил письмо Хилкова, в газете Биржевые Ведомости от 24 июня появилось следующее известие, и известие это, подтверждающее самое существенное из того, что сказано в письме Хилкова и не получившее со стороны правительства опровержения, может быть признано совершенно достоверным.

Вот это известие, представляющее в самом мягком и минимальном виде то, что совершилось и совершается. 11 человек приговорены к самому ужасному наказанию и побоям за то, что они хотят исполнять, как они понимают его, учение Христа, подвергаясь всем угрожающим за это бедствиям. Люди, переведенные в разряд штрафованных, подлежат телесному наказанию розгами и потому находятся в полной власти всякого своего начальника, который может их истязать их, как ему вздумается.

И 400 семейств, жены, дети, старики разоряются, повергаются в нищету и лишаются своей родины только за то, что они – отцы, жены и дети тех людей, которые, исповедуя учение Христа, хотят исполнять его.

Я надеюсь скоро получить более точные сведения обо всем этом деле от нашего друга, поехавшего на место, и сообщу вам или той газете, которая напечатает это мое письмо, то, что узнаю. Если же бы газета, которой вы передадите это письмо, послала туда своего корреспондента для исследования совершающегося, то я думаю, что она сделала бы то, что должно, потому что дело это, по моему мнению, огромной, исключительной важности. Не говоря уже о том, что исследование этого дела и оглашение его может избавить тысячи людей от страданий за свои христианские, признаваемые нами высшими, верования, может, что еще важнее, избавить правительственных людей, от царя до казака, от участия и ответственности в совершении этих жестоких дел, может содействовать разрешению того назревшего в наше время вопроса, который нельзя уже обходить, но который так или иначе подлежит разрешению людей именно нашего времени, главная важность этого дела состоит в том, что в этом случае повторяется то, что уже проявлялось несколько раз в последнее время: неизбежное столкновение насильнического склада жизни, признающего себя христианским, с теми истинно христианскими поступками людей, которые никакими ухищрениями мысли признать нельзя нехристианскими и которых нельзя не только не одобрять, но которыми нельзя не восхищаться, потому что нельзя не признать, что люди, поступающие так, поступают так во имя самых высших свойств души челове[че]ской, без признания высоты которых человечество падает на степень животного существования. Такие столкновения проявляются в последнее время везде и всё чаще и чаще, начиная от отказа от присяги на подданство, присяги в суде, участия в суде и до отказа от военной службы как отдельных лиц в России и в других государствах, где введена воинская повинность, так и отказа целыми общинами, как назарены в Австрии и духоборы и штундисты в России. И христианским правительствам уже пора перестать, как страус, прятать голову перед поднимающимся их обличителем – христианским духом, которым проникаются люди нашего времени, и дать ясный и прямой ответ на требования этого духа: или отречься от насилия, т. е. от себя как правительства, или отречься от Христа, т. е. от добра и истины, служащих (Написано: служащим) единственным оправданием существования правительства. И потому исследование того дела, о котором я пишу и в котором с особенной яркостью выразилось это столкновение отживающего насильственного порядка с зарождающимся христианским поведением, кроме того практического добра, которое оно принесет, избавив мучеников от страданий, а мучителей от их заблуждения, особенно важно. И чем больше прольется света на это дело, тем лучше.

Лев Толстой.

2/14 августа 1895.

Помогите!

На Кавказе теперь свершается ужасное дело. Более четырех тысяч людей[1]1
  В приводимых нами цифрах включены женщины, старики и дети.


[Закрыть] страдают и умирают от голода, болезней, истощения, побоев, истязаний и других преследований русских властей.

Эти страдающие люди – кавказские духоборы. Они терпят гонения за то, что их религиозные убеждения не позволяют им исполнять те государственные требования, которые связаны прямо или косвенно с убийством человека или насилием над ним.

В русской и иностранной печати за последнее время нередко появлялись краткие, отрывочные сведения об этих замечательных людях. Но все, что писалось в русских газетах, было или слишком кратко, или искажено, – одно намеренно, другое бессознательно, третье в виде уступки требованиям русской цензуры. А что было напечатано за границей, то, к сожалению, мало доступно русской публике. И потому в этом обращении мы считаем своим долгом дать общую картину происходящих теперь событий и краткий очерк обстоятельств, им предшествовавших. Духоборы появились в половине прошлого столетия. К концу прошлого столетия и началу нынешнего учение их настолько выяснилось и число последователей настолько увеличилось, что правительство и церковь начали жестокое преследование, сочтя эту секту особенно вредной.

Основа духоборческого учения состоит в том, что в душе человека пребывает дух Божий и наставляет его своим внутренним словом.

Пришествие Христа во плоти, его деяния, учение и страдания они принимают в духовном смысле. Цель страданий Христа, по их понятию, была та, чтобы подать нам пример страдания за истину. Христос продолжает в нас страдать и теперь, когда мы не живем согласно заповеди и духу его учения. Все учение духоборов проникнуто евангельским духом любви. Поклоняясь Богу духом, духоборы утверждают, что наружная церковь и все, что в ней совершается и к ней относится, не имеет для них никакого значения. Церковь там, где двое или трое собраны, т. е. соединены во имя Христово.

Молятся они внутренно во всякое время: в определенные же дни, для удобства соответствующие православным праздникам, они собираются на молитвенные собрания, на которых читают молитвы или поют духовные песни (псалмы, как они их называют), и братски приветствуют друг друга земными поклонами, признавая каждого человека носителем божества.

Учение духоборов основывается на предании. Это предание называется у них «животною книгою», потому что оно живет в их памяти и сердцах. Она состоит из псалмов, частью составившихся из содержания ветхого и нового завета, частью сложившихся самостоятельно.

Как свои взаимные отношения, так и отношения к другим людям, – не только к людям, но и ко всяким живым тварям, – духоборы основывают исключительно на любви; и потому они считают всех людей равными братьями. Эту мысль о равенстве духоборы распространяют и на государственные власти, слушаться которых они не считают для себя обязательным в тех случаях, когда требования этих властей противоречат их совести. Во всем же том, что не нарушает признаваемой ими воли Бога, они охотно исполняют желания властей, как и всех людей.

Противным своей совести и воле Бога они считают убийство, насилие и вообще нелюбовное отношение к живым существам.

В жизни своей духоборы трудолюбивы и воздержаны; в речах своих всегда правдивы, считая всякую ложь большим грехом.

Таковы в самых общих чертах те верования, за проявление которых духоборы издавна терпели жестокие гонения. Император Александр I в одном из своих рескриптов относительно духоборов от 9 декабря 1816 года выражается так: «Все меры строгости, истощенные над духоборами в продолжение тридцати лет до 1801 года, не токмо не истребили сей секты, но паче и паче приумножили число последователей ея». И потому он предлагает более гуманное обращение с ними. Но, несмотря на это желание Императора, гонения не прекращались. При Императоре Николае I гонения эти особенно усилились, и по повелению Николая I, в 40-х годах, они все были высланы из Таврической губернии, где были прежде поселены, в Закавказье, близко к Турецкой границе. «Польза этой меры очевидна», говорилось в ранее состоявшемся постановлении комитета министров от 6 февраля 1826 года, «пересылаемые (духоборы) за пределы Кавказской области, находясь всегда против горских народов, по необходимости должны будут оружием защищать свое имущество и семейство», т. е. должны будут отступить от своих убеждений. К тому же для поселения их назначена была местность в нынешнем Ахалкалакском уезде Тифлисской губернии на так называемых «Мокрых Горах», с суровым климатом, на высоте пяти тысяч фут над уровнем моря, где с трудом произрастает ячмень, и нередко хлебные посевы побиваются морозами. Часть же духоборов была поселена в нынешней Елизаветпольской губернии.

Но ни суровый климат, ни соседство диких воинственных горцев не поколебали веры духоборцев и они в продолжение полустолетия, которое они прожили на Мокрых Горах, превратили эту пустынную местность в цветущие колонии и продолжали жить тою же христианскою трудолюбивою жизнью, которою они жили прежде. Но, – как это почти всегда повторяется с людьми, – соблазн богатства, которого они достигли на Кавказе, ослабил их нравственную силу, и они мало-по-малу стали несколько отступать от требований своей веры.

Но отступая временно во внешней жизни от требований своей совести, они во внутреннем своем сознании никогда не отрекались от основ своих верований, и потому как только случились среди них события, нарушившие их внешнее спокойствие, так тотчас же воспрянул в них тот религиозный дух, которым руководились их отцы.

В 1887 году введена была на Кавказе общая воинская повинность, а на военную службу потребовали даже тех, для которых она раньше того была, вследствие их религиозных убеждений, заменена другим. Мера эта застала врасплох духоборов, и они сначала внешне подчинились ей; но никогда по совести не отказавшись от признания войны великим грехом, они уговаривали своих забираемых в солдаты сыновей, подчиняясь разным механическим требованиям начальства, никогда не употреблять оружия в дело. Тем не менее это введение воинской повинности среди людей, считающих грехом всякое убийство и насилие над человеком, – сильно встревожило их и заставило призадуматься над степенью своего уклонения от своей веры.

В это самое время незаконное решение правительственных учреждений и лиц, вследствие которого право на владение полумиллионным общественным имуществом духоборов было передано одному из них, ради своей личной выгоды изменившему общим интересам, вызвало протест большинства духоборов против этого человека и его партии, завладевших этим имуществом, и против подкупного местного правительства, так несправедливо решившего это дело.

Когда же несколько представителей этого большинства, – в том числе и выборный распорядитель общественного имущества, – были высланы в Архангельскую губернию, движение это приняло вполне определенный характер.

Большинство духоборов, около двенадцати тысяч человек, решили с полной строгостью держаться временно оставленных ими преданий отцов, отказались от употребления табаку, вина и мяса и от всякого излишества, равномерно разделили между собою все свое имущество, восполнив таким образом недостатки тех, которые оказались к тому времени обедневшими и нуждающимися, и собрали новый общественный капитал».

В связи с этим возвращением к строгой, христианской жизни они отказались и от всякого участия в делах насилия, а потому и от воинской повинности.

В подтверждение искренности своего решения не употреблять насилие даже для защиты себя, духоборы большой партией летом прошлого 1895 года сожгли все свое оружие, имевшееся у них, как у всех кавказских жителей, а находившиеся на военной службе отказались ее продолжать. Для сожжения своего оружия, составлявшего их частную собственность и потому находившегося в их безусловном распоряжении, они, по общему уговору, назначили ночь с 28 на 29 июня. И сожжение это было произведено при пении псалмов одновременно в трех местах: в Тифлисской и Елизаветпольской губерниях и Карсской области. В Карсской области оно прошло беспрепятственно; в Елизаветпольской губернии вызвало заключение 40 духоборов в тюрьму, где они находятся и до сих пор; а в Тифлисской губернии при этом со стороны местной администрации произошло бессмысленное, ничем не вызванное и неимоверное по своей дикости нападение войска на обезоруженных людей и жестокое истязание их.

Сожжение оружия в Тифлисской губернии должно было происходить близ села Горелого, населенного духоборами малой правительственной партии, в руках которых находилось отобранное ими общественное имущество. Эти духоборы, узнав о намерении большой партии сжечь оружие, испугавшись ли их большого скопления, или, желая оклеветать их по недоброму чувству к ним, донесли начальству, что духоборы большой партии затевают бунт и готовятся к вооруженному нападению на село Горелое. Местные же власти, не проверив основательности доноса, распорядились выслать казаков и пехоту на место мнимого бунта. Казаки прибыли на место сборища духоборов к утру, когда уже догорал костер, уничтоживший их оружие, и произвели две кавалерийские атаки на этих добровольно обезоруживших себя и певших духовные песни мужчин и женщин, и избили их плетьми самым бесчеловечным образом.

После этого начался целый ряд гонений против всех духоборов большой партии. Прежде всего вызванные войска были поставлены на «экзекуцию» по духоборческим селениям, т. е. все имущество и сами жители этих селений были переданы во власть офицеров, солдат и казаков, стоявших в этих деревнях. Имущество духоборов было расхищено, и сами жители были всячески оскорбляемы и истязуемы; женщины же были сечены нагайками и изнасилываемы. Мужчины, около 300, отказавшихся от звания чинов запаса, и около 30, отказавшихся от действительной службы, были заключены в тюрьмы и дисциплинарные батальоны.

Затем более четырех сот семей Ахалкалакских духоборов были оторваны от благоустроенных хозяйств и прекрасно-обработанной земли и, после продажи за бесценок их имущества, высланы из Ахалкалакского уезда в четыре других уезда Тифлисской губернии и расселены по грузинским деревням, от одной до пяти семей на деревню, и брошены там на произвол судьбы.

Еще с прошлой осени появились среди этих расселенных духоборов эпидемические болезни: лихорадки, тиф, дифтерит, поносы; значительно увеличилась смертность, в особенности среди детей. Выселены духоборы из холодного горного климата в жаркий климат кавказских долин, где и местные жители страдают от лихорадок; и потому почти все духоборы болеют, тем более, что не имея жилищ, они ютятся в тесноте по наемным квартирам; главное же то, что у них, в их местах изгнания, нет средств пропитания.

Единственный заработок есть поденный труд среди того населения, где они поселены и выйти за пределы которого их не пускают. Заработок же этот очень мал, тем боле, что местные жители в нынешнем году пострадали и от неурожая, и от наводнения. Поселенные вблизи железной дороги кое-что зарабатывают, работая на ней, и делятся с остальными полученною платою. Но заработок этот представляет лишь каплю в море общей нужды.

Материальное положение духоборов становится с каждым днем все тяжелее и тяжелее. У изгнанных духоборов нет другой пищи кроме хлеба, и в том иногда бывает недостаток. У большинства уже появились зловещие признаки голодания, куриная слепота, предвестница цинги. Смертность все увеличивается и увеличивается.

На месте ссылки в Сигнахском уезде из ста поселенных там семейств (около 1000 душ) умерло в продолжение года 106 человек. В Горийском уезде из 110 семейств умерло 91 человек. В Тионетском уезде из 100 семейств умерло 83 человека. В Душетском уезде из 72 семейств умерло 20 человек. Но положение их не лучше; почти все страдают болезнями, и болезненность и смертность все увеличиваются.

Кроме этих смертей, не превращаются смерти прямо насильственные среди духоборов, заключенных по тюрьмам и дисциплинарным батальонам.

Первым, в июле 1895 года, умер такою смертью духобор Кирилл Конкин от побоев, полученных во время экзекуции, – умер он по дороге, не доехав до места ссылки, в горячечном бреду, наступившем во время его сечения. Затем в августе 1896 года умер в Екатериноградском дисциплинарном батальоне Михаил Щербинин, замученный на смерть сечением и насильственным киданием во время расслабленного от сечения состояния через «кобылу»[2]2
  Гимнастическое приспособление для развитая в солдатах способности прыгать.


[Закрыть]. Из числа заключенных в тюрьмах многие уже умерли. Некоторые из них умерли в полном одиночестве и без всякого призора, запертые на ключ в отдельной комнате, в то время, как товарищи их по заключению и ближайшие родственники, пришедшие проститься с умиравшими, тщетно умоляли о разрешении зайти к ним. Новые смерти готовятся как среди населения, страдающего от нужды в изгнании, так и в тюрьмах и дисциплинарном батальоне[3]3
  Вышесообщенные нами вкратце общие сведения об этом деле в случае надобности могут быть нами пополнены во всех подробностях и подтверждены самыми неопровержимыми доказательствами, разрушающими всю возводимую на духоборов возмутительную клевету в таких источниках, как, напр. «Конфиденциальное Представление Тифлисского Губернатора, Князя Шерванидзе, на имя Начальника Кавказского края, Генерала Шереметева», которое было недавно почти буквально перепечатано в журнале «Русская Старина» в форме статьи некоего Тебенькова; после чего выдержки из этой статьи появились и в газете «Новое Время». Мы храним весь тщательно собранный нами материал, по которому можно проверить безусловную точность наших утверждений.


[Закрыть].

–

Духоборы сами не просят о помощи, ни те, которые с семьями находятся в ссылке, голодные и с голодными, больными детьми, ни те, которые в тюрьмах, и дисциплинарном батальоне медленно, но верно замучиваются до смерти. Они умирают, не испуская ни одного вопля о помощи, зная за что и для чего они терпят. Но нам-то, видящим эти страдания и знающим про них, нельзя же оставаться спокойными. – Но как помочь им?

Есть только два средства помощи людям, гонимым за веру: одно состоит в исполнении евангельской заповеди призрения странного, одевании нагого, посещения больного и заключенного и насыщения голодного, которую предписывает нам и сердце, и евангелие; другое – состоит в обращении к гонителям, как тем, которые предписывают гонения и допускают их, когда они могли бы прекратить их, так и тем, которые, не сочувствуя гонениям, принимают в них участие и делаются орудиями их, – для того, чтобы обнаружить передо всеми этими гонителями весь грех, всю жестокость и все безумие их деятельности.

И вот, имея возможность раньше других узнать обо всем, здесь сообщенном, – мы и обращаемся как к русским, так и нерусским людям, с просьбою помочь испытуемым тяжелыми страданиями нашим братьям, как денежными жертвами для облегчения страданий старых, больных и детей, так и возвышением голоса в защиту гонимых.

Денежная помощь может быть прямо передана на Кавказ тем духоборцам, которые распоряжаются распределением средств среди нуждающихся братьев, а в случае невозможности прямо передать деньги, духоборам, пожертвования могут быть направляемы нам, и мы уже перешлем их заведывающим помощью духоборам.

Самое же важное и драгоценное средство выражения сочувствия к гонимым и смягчения сердца гонителей заключалось бы в личном посещении гонимых для того, чтобы собственными глазами увидать то, что с ними в настоящее время происходит, и передать истину о них всеобщему сведению.

Выражение сочувствия дорого духоборам потому, что хотя они и не просят о помощи, но для них нет большей радости, как видеть проявление любви и жалости к себе со стороны других людей, – той самой любви, ради которой эти мученики жертвуют своею плотской жизнью.

Предание же всеобщему сведению истины о духоборах важно потому, что не может же быть того, чтобы русская государственная власть действительно желала уничтожения этих людей путем неумолимого требования от них того, чего они, по своей совести, не могут сделать, и неотступного их за это преследования и истязания. Здесь, вероятно, есть недоразумение, и потому особенно важно разглашение правды, которая может устранить его.

Помогите!

Павел Бирюков.

Иван Трегубов.

Владимир Чертков.

Москва, 12 декабря 1896 г.