Текст книги "Советская республика и капиталистический мир. Часть I. Первоначальный период организации сил"

Все это мы можем осуществить и осуществим полностью, когда нас поддержит европейский рабочий класс.

Товарищи, мы были бы жалкими маловерами и слепцами, если бы хоть на один день потеряли веру в то, что рабочий класс других стран придет нам на помощь, поднимется по нашему примеру и доведет наше дело до конца. Нужно только представить себе, что сейчас переживают трудовые массы, солдатские массы Германии там, на Западном фронте, где идет бешеное, адское наступление, где гибнут миллионы наших братьев по обеим сторонам фронта. Разве у немецких рабочих в жилах течет не та же самая кровь, что и в наших жилах? Разве не точно так же плачут немецкие вдовы, когда гибнут их мужья и дети-сироты, когда погибают у них отцы? Такая же там нищета такие же голодовки; так же несчастные калеки из окопов возвращаются в города и деревни и бродят, как жалкие истощенные тени. Везде и всюду война породила одни и те же последствия. Нужда, нищета воцарилась во всех странах. И последний результат будет везде один и тот же: восстание рабочих масс.

Немецкому рабочему классу труднее, чем нам, потому что немецкая государственная машина крепче нашей, сделана из более прочного материала, чем государство нашего, блаженной памяти, царя. Там дворяне, капиталисты-грабители, как и наши, такие же жестокие грабители, но только там они не пьяницы, не бездельники, не казнокрады, а дельные грабители, толковые грабители, серьезные грабители (смех, аплодисменты).

Там они построили крепкий государственный котел, который сжимает со всех сторон трудящиеся массы, котел, сделанный из хорошего материала, и нужно немецкому рабочему классу развить много паров, чтобы взорвать этот котел на воздух. Там пары накопляются, как накоплялись они у нас, но так как у них котел крепче, то и паров им нужно больше. Но наступит, товарищи, день, когда этот котел взорвется, рабочий класс возьмет в руки железную метлу и начнет выметать всю нечисть из всех уголков нынешней Германской Империи и сделает это с немецкой основательностью и солидностью, так что у нас, глядя на эту работу, душа будет радоваться.

А в ожидании этого мы говорим: туго нам, круто приходится сейчас, но и голод, и холод, и разруху, и много других бедствий и несчастий мы готовы выдержать, перетерпеть, потому что мы только часть мирового рабочего класса и боремся за его полное освобождение. И мы выдержим, товарищи, доведем дело до конца, железные дороги исправим, паровозы вылечим, производство упрочим, продовольствие наладим, сделаем все, что нужно, – был бы дух бодр и крепка воля. Пока жив дух наш, не погибла русская революция, не погибла Советская Республика (аплодисменты).

Будем же, товарищи, помнить и напоминать другим, менее сознательным, что мы стоим, как город на горе, и что рабочие всех стран глядят на нас и спрашивают себя с затаенным дыханием в груди: сорвемся ли мы или не сорвемся? Оплошаем или устоим? А мы взываем к ним: клянемся вам, что устоим, не оплошаем, удержимся у власти до конца (аплодисменты).

Но и вы, рабочие других стран, вы, братья, не слишком истощайте наше терпенье, поторапливайтесь, прекращайте бойню, низвергайте буржуазию, берите власть в свои руки, и тогда мы всю землю превратим в одну мировую Республику Труда. Все земные богатства, все земли и моря, – все это одна общая собственность всего человечества, как бы части его ни назывались: англичанами, русскими, французами, немцами и т. д. – Мы создадим единое братское государство на земле, которую нам дала природа. Эту землю мы запашем и обработаем на артельных началах, превратим ее в один цветущий сад, где будут жить наши дети и внуки и правнуки именно как в раю. Когда-то верили в легенды про рай; это были темные и смутные мечты, тоска угнетенного человека по лучшей жизни. Хотелось жить более праведно, более чисто, и человек говорил: должен же быть такой рай хоть на том свете, в неведомой и таинственной области. А мы говорим, что такой рай мы трудовыми руками создадим здесь, на этом свете, на земле, для всех, для детей и внуков наших во веки веков (аплодисменты).

Товарищи, тут много вопросов, но я буду отвечать только на то, что имеет общий интерес.

«Правда ли, – спрашивают, – что вы хотели ввести 10-часовой рабочий день?»

Нет, товарищи, это неправда. Хотя это и широко распространяется господами меньшевиками и правыми эсерами, но это ложь. А происходит это вот откуда.

На одном собрании я сказал: разумеется, если бы мы все теперь работали 8 часов в сутки добросовестно, как следует быть, и впрягли бы буржуазию и всех вчерашних саботажников в работу, путем строгой трудовой повинности, то мы могли бы поднять богатство нашей страны в очень короткое время на очень большую высоту.[182]182
  Об этом тов. Троцкий говорил в своей речи «Нам нужна армия» 19 марта (стр. 227 наст. тома).


[Закрыть] Нам нужно, сказал я, создать в себе это чувство ответственности за судьбу всей страны и работать изо всех сил, не покладая рук, вот как в семье, например, где друг с дружкой не перекоряются из-за работы. Если хорошая, честная семья, то не говорят: я, мол, больше сработал сегодня, ты меньше. Если у меня сил больше, то я больше и сработаю. Каждый готов работать и 16 часов, если что-нибудь нужно к спеху. Ведь работают не на барина, не на капиталиста, а на себя же. Отсюда и пошло, будто я хочу заменить 8-часовой день не то 10-, не то 16-часовым. Это – вздор. Мы говорим: в этом нет необходимости. Достаточно будет, если мы через профессиональные союзы и Советы установим такой твердый порядок, чтобы работать везде 8 часов – никак не больше, а при первой возможности и 7, – но работать добросовестно, чтобы все части рабочего времени были действительно заняты, чтобы каждый знал и помнил, что он работает на общую артель, в общий котел, – вот только к чему мы стремимся, товарищи (аплодисменты).

Спрашивают меня: "Вы себя считаете социалистами-коммунистами, а вот своих товарищей коммунистов-анархистов расстреливаете и сажаете в тюрьму?[183]183
  Речь идет об арестах анархистов, произведенных ВЧК в Москве в ночь на 12 апреля 1918 г. Арест был вызван самочинными действиями ряда анархистских групп, объединявших до 2.000 человек и производивших вооруженные ограбления и нападения на жителей. Захватив 26 особняков на Поварской, в Лефортове и др. местах, группы анархистов расположили в них свои штабы. Между штабами была тесная связь; все они руководились и управлялись главным штабом анархистов. Разоружение бандитов, именовавших себя анархистами, началось ВЧК в 4 часа ночи. Каждое гнездо анархистов окружалось, и анархистам предлагалось сдать оружие. В некоторых местах разоружение произошло без кровопролития, в других местах отрядам ВЧК оказывалось вооруженное сопротивление. В результате к часу дня 12 апреля были очищены все 26 особняков, арестовано около 400 чел.; остальные, побросав оружие, разбежались. При разоружении отобрано было несколько орудий, около 30 пулеметов, несколько сот патронов и ручных гранат. При обысках было найдено большое количество серебра, золота, муки, сахару и масла. В одном месте обнаружено было до 8.000 бутылок вина. Сообщение о разоружении анархистов было опубликовано в «Известиях Московского Совета» N 71 от 13 апреля.


[Закрыть]"

Это – вопрос, товарищи, который, действительно, заслуживает разъяснения, – вопрос, несомненно, серьезный. Мы, марксисты-коммунисты, являемся глубокими противниками анархистского учения. Это учение ошибочно, но за него никак нельзя арестовывать, сажать в тюрьму, а тем более расстреливать.

Я сперва скажу в двух словах, в чем ошибочность анархистского учения. Анархисты говорят, что, дескать, рабочему классу не нужна власть, ему нужно организовать производство. Власть, мол, есть буржуазная выдумка, власть – буржуазная машина, и рабочему классу брать в свои руки власть не нужно. Это ошибочно с начала до конца. При организации хозяйства в деревне Нееловке, вообще на мелких клочках земли, власть государственная действительно не нужна. Но при организации хозяйства во всей России, в большой стране, – а как нас ни обобрали, мы все еще страна большая – нужен государственный аппарат, аппарат, который находился до сих пор в руках у враждебного класса – у класса, который эксплуатировал и обирал трудящихся. Мы говорим: для того чтобы организовать хозяйство по-новому, нужно аппарат государственный, правительственную машину вырвать из рук врагов и взять в свои руки. Иначе ничего не выйдет. Откуда эксплуатация, гнет? От частной собственности на средства производства. А кто эту частную собственность отстаивает, поддерживает? Государственная власть, доколе она в руках буржуазии. Кто может частную собственность отменить? Государственная власть, как только она попадет в руки рабочего класса.

Буржуазия говорит: не трогайте государственной власти – это есть священное, наследственное право «образованных» классов. А анархисты говорят: не трогайте – это есть адова выдумка, чортова машина, не прикасайтесь к ней. Буржуазия говорит: не трогайте – это священно; анархисты говорят: не трогайте – это греховно. И те и другие говорят: не трогайте. А мы говорим: не только тронем, но и в руки возьмем и пустим в ход в своих интересах, для уничтожения частной собственности, для освобождения рабочего класса (аплодисменты).

Но, товарищи, как ни ошибочно учение анархистов, за это ни в коем случае нельзя их преследовать. Многие анархисты являются честнейшими сторонниками рабочего класса; они только не знают, каким путем замок отпирается, как дверь открыть в царство свободы; они толкутся возле двери, переминаясь с ноги на ногу, а как ключ повернуть – не догадываются. Но в этом беда их, а не вина, не преступление, и за это наказывать их нельзя.

Но, товарищи, под флагом анархизма у нас за время революции – это все знают, и это лучше всех знают честные, идейные анархисты – скопилось очень много всякого хулиганского воронья, грабителей, ночных рыцарей. Вчера еще он за изнасилование женщины сидел на каторге или за воровство – в тюрьме, или был за грабежи на поселении, а сегодня он говорит: "Я анархист из клуба «Черный Ворон», из клуба «Буря», «Штурм», «Лава» и т. д. и т. д., много названий, много (смех, аплодисменты).

Я, товарищи, об этом разговаривал с идейными анархистами, и они сами говорят: «К нам много привязалось этого черного воронья, хулиганов, всякой уголовщины».

Что в Москве происходит, вы это знаете прекрасно. Целые улицы обкладываются данью, захватываются здания помимо Совета Депутатов, помимо рабочих организаций, и бывает так, что советские организации занимают здание, а хулиганы эти, под маской анархистов, врываются в здание, пулеметы устанавливают, захватывают броневики и даже артиллерию. У них нашли там массу награбленных вещей, груды золота. Это просто налетчики, громилы, которые компрометируют анархистов. Анархизм, это – идейное учение, хотя и ошибочное. А хулиганство есть хулиганство. И мы говорили анархистам: необходимо вам строго размежеваться с громилами, потому что нет большего зла для революции, как если она начнет гнить с какого-либо конца. Вся ткань революции тогда расползется под пальцами. Советский порядок должен быть прочной тканью. Мы власть брали не для того, чтобы грабить, хулиганствовать, разбойничать, пьянствовать, а для того чтобы ввести общую трудовую дисциплину и честную трудовую жизнь (аплодисменты).

Я считаю, что Советская власть поступила совершенно правильно, когда г. г. лже-анархистам сказала: «Вы не думайте, что ваше царство настало, вы не думайте, что русский народ и Советское государство есть теперь падаль, на которую может слетаться воронье и расклевывать на части. Если вы хотите вместе с нами жить на трудовых началах, то вместе с нами подчинитесь общей советской дисциплине трудящегося класса, а если вы встанете нам поперек дороги, то не взыщите, мы вам покажем ежовые рукавицы рабочего правительства, Советской власти» (аплодисменты).

Если мнимые анархисты – а попросту громилы – попытаются и далее действовать в том же направлении, то вторая расправа будет втрое и вдесятеро суровее, чем первая расправа (аплодисменты). Говорят, что среди этих хулиганов попалось несколько человек честных анархистов; если это верно – а, по-видимому, это верно относительно нескольких человек, – то это очень прискорбно, и необходимо их в кратчайший срок освободить. Необходимо им выразить полное наше сожаление, но и сказать вместе с тем: товарищи-анархисты, чтобы таких ошибок впредь не было, проведите между собою и этими хулиганами водораздел, твердую черту, чтобы вас не смешивали друг с другом, чтобы раз навсегда знать: это – громила, а это – честный, идейный человек (происходит непонятное движение, шум и всеобщее замешательство).

Председатель (после некоторого времени). Ничего особенного не случилось. Анархисты, человек 15, демонстративно ушли.

Троцкий. Спокойствие, товарищи!

Вот, товарищи, мы только что видели пред собою маленький пример того, как небольшая группа людей может нарушить солидарность и порядок.

Мы здесь спокойно обсуждали наши общие вопросы. Трибуна была открыта для всех, г. г. анархисты, если бы захотели, имели право потребовать слова и выступить. Я говорил об идейных анархистах – это могут подтвердить все – без злобы, без ожесточения; больше того: я говорил, что среди анархистов есть много заблуждающихся друзей рабочего класса, что их ни арестовывать, ни расстреливать нельзя. О ком я говорил с враждой? О воронье, об уголовщине, о хулиганах, которые прикрываются знаменем анархизма, чтобы разрушать порядок и жизнь и труд рабочего класса. Я не знаю, к какому лагерю относились те лица, которые сочли возможным на многолюдном собрании устроить такого рода провокационную выходку, которая испугала многих из вас и внесла суматоху и хаос в наш порядок и в наше народное, открытое собрание (аплодисменты).

Меня спрашивают, товарищи, «почему отменяется выборное начало на военной службе?». Я об этом скажу сейчас несколько слов. У нас в старой армии, которую мы получили в наследство от царизма, необходимо было старых начальников, генералов, полковников, сместить, потому что в большинстве своем они были орудием в руках враждебного нам класса, в руках царизма и буржуазии. Таким образом, когда солдаты-рабочие и солдаты-крестьяне выбирали себе командиров, то они выбирали не военачальников, а просто таких представителей, которые могли бы охранить их от нападения контрреволюционных классов. В настоящее время, товарищи, армию строит кто? Буржуазия? Нет. Ее строят рабочие и крестьянские Советы, т.-е. те же самые классы, которые входят в армию. Здесь внутренней борьбы быть не может. Возьмем для примера профессиональные союзы. Рабочие-металлисты избирают свое правление, а правление подыскивает письмоводителя, бухгалтера и целый ряд других лиц, которые необходимы. Бывает ли так, чтобы рабочие-металлисты сказали: почему у нас и бухгалтеров и казначеев назначают, а не выбирают? Нет, ни один толковый рабочий этого не скажет. Иначе правление ему ответило бы: да правление вы же сами выбирали, если мы вам не нравимся, вы нас смените, но раз вы доверили нам руководство союзом, так дайте же нам возможность выбрать; нам виднее, какого бухгалтера или какого кассира взять, а если мы плохо сделаем, прогоните нас и другое правление выбирайте. Советская власть, это все равно, что правление профессионального союза. Она выбрана рабочими и крестьянами, и вы в любой момент на Всероссийском Съезде Советов можете эту власть сменить и назначить другую. Но раз вы эту власть поставили, вы должны дать ей право выбирать техников-специалистов, бухгалтеров, письмоводителей в широком смысле этого слова, и, в частности, в военном деле. Советская власть не может ведь назначать военных специалистов против интересов рабочей и крестьянской массы. Да и нет сейчас другого пути, кроме назначения. Мы только формируем армию. Каким образом солдаты, которые только вступают в армию, могут выбирать начальников? Где у них материал для этого? У них нет материала. А стало быть, выборы невозможны.

Кто назначает командиров? Назначает Советская власть. Ведутся списки бывшим офицерам и выдающимся бойцам из среды солдатской и унтер-офицерской массы, которые обнаружили свою пригодность. По этим спискам кандидаты получают назначения. Если они представляют известную опасность, то при них существуют ведь комиссары. Что такое комиссар? Комиссары назначаются из среды партии большевиков или партии левых эсеров, т.-е. из среды партий рабочего класса и крестьянства. Комиссары эти не заведуют чисто военными вопросами – этим заведуют военные специалисты, – но комиссар зорко глядит за тем, чтобы военный специалист не мог злоупотреблять своим постом против интересов рабочего, крестьянина. И комиссарам дано широкое право контроля и пресечения всех контрреволюционных действий. Если военный руководитель отдает приказ, направленный против интересов рабочих и крестьян, то комиссар скажет «стоп!» и наложит руку на приказ и на военного руководителя. Если комиссар ложно наложит руку, он отвечает за это по всей строгости закона.

Мы, товарищи, в первую эпоху, до Октября и в Октябре, боролись за власть трудящихся масс. Кто нам мешал? Мешали нам, в числе других, генералы, адмиралы, саботажники-чиновники. Что мы делали? Мы боролись с ними. Почему? Рабочий класс шел к власти. Никто не смел мешать рабочему классу овладеть властью. Сейчас власть в руках у рабочего класса. Теперь мы говорим: пожалуйте сюда, господа саботажники, на службу рабочему классу. Мы хотим заставить их работать, ибо они также представляют собою известный капитал, они учились кой-чему, чему мы не учились. Инженер знает то, чего мы не знаем, врач знает то, чего мы не учили, генерал, адмирал учились тому, чему мы не учились. Мы без адмирала с кораблем не справимся, без врача больного не вылечим, без инженера завода не построим. И мы говорим всем этим элементам: нам необходимы ваши знания, и мы вас привлечем на службу рабочему классу. И они все знают, что раз они работают честно, по мере своих сил, то им будет самый широкий простор для работы, никто им мешать не будет, а, наоборот, рабочий класс – достаточно зрелый класс, и будет оказывать им всякую поддержку в работе. Но если они попытаются свои посты использовать в интересах буржуазии против нас, мы напомним им и октябрьские и другие дни.

Тот порядок, который мы теперь устанавливаем, есть порядок трудовой, порядок рабочего класса и беднейших крестьян. Всякий специалист и интеллигент нужен нам; если он не раб царя и буржуазии, если он, действительно, способный работник, он может идти к нам, и он встретит с нашей стороны открытый и честный прием, мы с ним будем работать рука об руку, потому что он будет служить трудовым массам своей страны. Но для саботажников, интриганов, лентяев, паразитов – дайте нам только, товарищи, возможность получше наладить нашу организацию! – мы сейчас же утвердим закон и в жизнь проведем: кто не работает, кто упирается, кто саботажничает – тот не ест.

Мы отнимем хлебные карточки у всех саботажников, у всех, кто подрывает трудовую дисциплину Советской республики (аплодисменты).

Спрашивают: «почему мы не вводим свободную продажу хлеба?» Если бы мы ввели теперь, товарищи, свободную торговлю хлебом, мы через две недели оказались бы перед страшным призраком голода. Что произошло бы? Есть губернии, где хлебных запасов много, но где крестьянская буржуазия их не отдает теперь по твердым ценам. Если бы объявить вольные цены, то все спекулянты, все торговцы набросились бы на эти хлебородные губернии. Цены на хлеб поднялись бы во много раз в несколько дней или в несколько часов – до 50, до 100, до 150 руб. за пуд. Затем эти мародеры-спекулянты стали бы друг у друга рвать хлеб из рук, бросать его на железные дороги и рвать друг и друга вагоны. И сейчас у нас среди кое-каких железнодорожных служащих, особенно высших, есть много всяческого разврата: продают вагоны за деньги, берут взятки. А если объявить вольную торговлю хлебом, то спекулянты стали бы платить за вагоны еще большие цены, и получилась бы еще большая дезорганизация железных дорог. И тот хлеб, который приходил бы в города, был бы не по зубам вам, рабочим.

Нас, конечно, не спасут твердые цены на хлеб, если у нас не установится твердая дисциплина на железных дорогах. Нужно подтянуть старших служащих и тех, кто поддерживает там взяточничество, мародерство, хищничество. Нужно, чтобы весь железнодорожный персонал удвоил свою энергию.

Затем нужно показать деревенским кулакам, что мы не собираемся шутки шутить, что они обязаны по твердым ценам свои хлебные запасы отдать. Если не отдают – забрать у них силой, вооруженною силой крестьянской бедноты и рабочих, ибо дело идет о жизни и смерти народа.

Положение с продовольствием обстоит в высшей степени тяжело не только у нас. Голландия – нейтральная страна – не воевала, но вот на днях были телеграммы, что в Амстердаме уменьшен паек всему населению и произошел уличный голодный бунт. Почему? Да потому, что несколько десятков миллионов человек во всем мире, вместо того, чтобы пахать, сеять и жать, вот уже 4 года истребляют друг друга. Все страны обеднели, истощились – и мы точно также. Стало быть, должно пройти время, год, два, пока мы не возобновим своих хлебных запасов, а до тех пор нам поможет только трудовая дисциплина, порядок и суровый нажим на кулаков, на спекулянтов и мародеров. Если все это установим, тогда продержимся.

Последний вопрос, товарищи: «Кто будет платить контрибуцию Германии на основании Брестского договора?»

Как сказать, товарищи. Если Брест-Литовский договор удержится, то, разумеется, платить будет русский народ. Если в других странах останутся те правительства, которые существуют теперь, то нашей революционной России придет крышка, и за Брестским договором явится новый, может быть, петроградский договор или иркутский, который будет втрое или вдесятеро хуже Брестского. Русская революция и европейский империализм не могут жить друг с другом рядом в течение долгого времени.[184]184
  Мысль о невозможности длительного существования Советской Республики в капиталистическом окружении была в тот период общепризнанной в партии. Так, еще значительно позже – в 1919 г. тов. Ленин в отчете ЦК на VIII съезде партии говорил:
  «Существование Советской республики рядом с империалистическими государствами продолжительное время немыслимо» (Собр. соч., т. XVI, стр. 102).


[Закрыть] Мы сейчас существуем потому, что немецкая буржуазия ведет кровавую тяжбу с английской и французской буржуазией. Япония тягается с Америкой, и поэтому у нее руки пока что связаны. Вот почему мы держимся. Как только хищники заключат мир, они все обратятся против нас, и тогда Германия вместе с Англией и Америкой распластают тело России на части. В этом не может быть никакого сомнения. И Брест-Литовский договор не удержится. Нам предпишут гораздо более тяжкий, суровый и беспощадный договор. Это в том случае, если европейский и американский капитал останутся в седле, то есть если рабочий класс не сдвинется с места. Тогда нам гибель. И тогда, конечно, трудовой русский народ будет платить за все, будет платить кровью своею, трудом своим, будет платить десятилетиями, из поколения в поколение. Но, товарищи, я думаю, что у нас нет никаких оснований допускать, что после этой войны все в Европе останется по-старому. Рабочий класс во всех странах обманули при помощи лжесоциалистов, тамошних правых эсеров и меньшевиков, Шейдеманов, Давидов, – это немецкие Церетели, Керенские, Черновы, Мартовы. Все они объявляли рабочим: «Вы еще не созрели для того, чтобы взять власть в свои руки, вы должны поддержать демократическую буржуазию». А демократическая буржуазия поддерживает крупную буржуазию, крупная буржуазия – дворян, а дворяне – кайзера. Вот каким образом европейские меньшевики и правые эсеры оказались прикованными к телеге кайзера или к телеге Пуанкарэ во время этой войны. И вот так прошло 4 года. Нельзя допускать ни на минуту, чтобы после такого страшного опыта кровопускания, бедствий, обмана, истощения страны рабочий класс, выйдя из окопов, снова вернулся покорно на заводы и стал бы по-прежнему вращать, как раб, колесо капиталистической эксплуатации. Нет! Он выйдет из окопов и предъявит своим господам счет. Он скажет: «Вы взяли с меня дань кровью, а что вы взамен этого мне дали? Старых насильников, помещиков, гнет капитализма, бюрократию!»

Мало этого. Германия под себя подмяла сейчас Австро-Венгрию, Сербию, Болгарию, Турцию, Бельгию, Литву, Польшу.[185]185
  Германия обращалась к концу войны не только с оккупированными ею странами, как Польша, Литва, Бельгия и т. д., но и со своими союзниками – Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией, как с покоренными государствами. Это вызывалось тем обстоятельством, что силы союзников Германии приходили к концу и только при помощи постоянного давления удавалось заставлять их приносить все большие жертвы для продолжения войны. С другой стороны, они зависели от Германии и в отношении военного снаряжения и в отношении продовольствия.


[Закрыть] Я был недавно, во время Брест-Литовских переговоров, в Варшаве,[186]186
  Тов. Троцкий был в Варшаве в период перерыва переговоров в конце января 1918 г.


[Закрыть] меня сопровождали немецкие офицеры, чтобы не дать соприкоснуться с польским народом. И что же в Варшаве происходит, что в Польше происходит? Там стоит немецкий шуцман, за него платит немецкий рабочий. А польский народ? Когда мы, русские революционеры, проезжали по улицам Варшавы, то собирались тысячи и тысячи рабочих, граждан, трудящегося народа, и кричали: да здравствует русская революция! – единственный крик, который там раздавался. А в Риге? – Демонстрации под лозунгом «да здравствует революция» и расстрелы немецких шуцманов. Германцы со всех сторон подкладывают под себя мины, революционные мины. В Курляндии, Эстляндии, Польше, Литве, в Сербии везде нарастает и накопляется колоссальная ненависть против поработителей, а в самой Германии – ненависть трудящихся масс против того, кто их обескровил, обманул. Разве мы не имели в Германии восстания во флоте? В Германии, при ее дисциплине, там было восстание во флоте частичное. Но и мы начинали не сразу. Мы начинали с «Потемкина Таврического»[187]187
  «Потемкин Таврический» – один из кораблей Черноморского флота, на котором летом 1905 г. в момент подготовки революции поднялось восстание.
  Непосредственным поводом к восстанию, начавшемуся 27 июня, послужило скверное питание команды. Команда отказалась от обеда, сваренного из тухлого мяса. Когда прозвучал обеденный сигнал, никто на обед не явился. Унтер-офицер, матрос Матюшенко, стал во главе взбунтовавшейся команды и предложил собраться к башне. Вся команда двинулась за ним, но в это же время старшему офицеру удалось при помощи караула задержать 30 человек. Старший офицер отдал приказ караулу стрелять по задержанным. Караул отказался стрелять. Тогда офицер выхватил у караульного винтовку и убил одного матроса. Команда бросилась за оружием и патронами и стала стрелять в офицеров. В результате 9 офицеров было убито (в том числе и командир «Потемкина»), остальные были арестованы. Руководители восстания водворили порядок на «Потемкине» и избрали командиром прапорщика Алексеева.
  28 июня «Потемкин» прибыл в Одесский порт с поднятым красным флагом. На броненосец приехали представители одесской социал-демократической организации тт. Фельдман, Кирилл, Борис и др. и стали готовиться к встрече эскадры, высланной из Севастополя для усмирения «Потемкина». 29 июня прибыла под командой адмирала Кригера эскадра, состоявшая из пяти броненосцев, минного крейсера и шести миноносцев. После бесплодных попыток переговоров эскадра ушла в море. В это же самое время к «Потемкину» присоединился «Георгий Победоносец», но на завтра же изменил. «Потемкин» снова остался один. Наступил перелом в настроении команды, пошли разногласия и паника. Вследствие недостатка продовольствия решили отправиться в Румынию за углем и продовольствием. Румынское правительство отказало в снабжении и потребовало сдачи броненосца. «Потемкин» попытался достать необходимое в Феодосии, но, обстрелянный там войсками, снова ушел в Констанцу (Румыния). 7 июля 1905 г. броненосец сдался румынским властям.


[Закрыть] на Черном море. В Германии, в январе, была всеобщая стачка под лозунгом мира, честного, демократического мира и хлеба. В Германии сотни и тысячи передовых рабочих сидят в тюрьме. Либкнехт – в тюрьме, Роза Люксембург – в тюрьме, Клара Цеткин недавно освобождена, Франц Меринг[188]188
  Меринг, Франц (1846 – 1919) – крупный теоретик и историк германской социал-демократии. В начале своей деятельности Меринг примыкал к либеральным демократам и вел борьбу с германской социал-демократией. В 80-х гг. примкнул к социал-демократам, с 90-х гг. вместе с Каутским вел борьбу против ревизионистов. Когда начали проявляться колебания и у Каутского, Меринг примкнул к «лево-радикальной группе» (Р. Люксембург, Клара Цеткин, а позднее Карл Либкнехт). В период империалистической войны Меринг оказался одним из немногих теоретиков II Интернационала, не изменившим революционному марксизму. Такую же революционно-марксистскую позицию занял он и по отношению к русской революции; он сумел понять великий смысл Октябрьского переворота и всецело поддерживал политику и тактику большевиков. После образования германской коммунистической партии Меринг вошел в ее ряды и работал в ней вплоть до своей смерти (30 января 1919 г.). Уже на склоне дней ему, 70-летнему старику, пришлось еще побывать в тюрьме. Меринг был одним из наиболее образованных марксистов, хорошо владел методом Маркса, и его работы являются одним из лучших руководств для изучения марксизма.


[Закрыть] недавно освобожден, Курт Эйснер[189]189
  Эйснер, Курт – германский с.-д. Арестованный после январского движения в Германии, он был освобожден баварским правительством в ноябре 1918 г. Вспыхнувшая затем революция в Баварии поставила его во главе совета рабочих и солдатских депутатов, объявившего Баварию республикой. При создании коалиционного правительства из представителей буржуазии, с. – демократов и независимых Курт Эйснер был избран министром-президентом. 21 февраля 1919 г. Курт Эйснер был убит графом Арко-Баллей, представителем правых кругов, недовольных политикой правительства.


[Закрыть] повесился в тюрьме,[190]190
  Сообщение о самоубийстве Курта Эйснера оказалось ложным. Подробнее см. о нем примечание 172.


[Закрыть] одна арестованная с ним вместе женщина тоже повесилась. Что это означает? Это означает, что там царит тот же самый дух, какой был у нас перед нашей революцией. Частичные восстания во флоте, частичные восстания в войсках, всеобщие стачки рабочих, уличные движения голодных женщин под лозунгом хлеба и мира, массовые аресты – все это на что указывает? На то, что там закипает немецкий котел и крепко закипает. А если, товарищи, немецкий рабочий класс поднимется, то, стало быть, Брест-Литовскому миру не сдобровать. Когда немецкий рабочий класс опрокинет ту власть, которая нас заставила подписать Брест-Литовский мир, мы скажем вместе с немецкими рабочими: это что такое на карте? Что такое та граница, которую начертили генерал Гофман и Гинденбург? Это – кровавая царапина, которую провели насильники (аплодисменты.) И мы смоем эту кровавую царапину и скажем, что мы хотим, чтобы вся Европа превратилась в одну федеративную республику, где каждый народ живет свободно, как в своем собственном доме. И тогда мы скажем: это что за миллионы? Это контрибуция. Долой всякие контрибуции, замаскированные или открытые! Мы должны вместе с немецким рабочим классом, обладающим высокой техникой, большими знаниями, взяться за работу, залечить раны, которые нанесла война и нам и немецким рабочим, и создать почву для свободной и счастливой жизни (аплодисменты).

Повторяю, если на Западе сохранится капитализм, то нам пропишут мир, который будет вдесятеро хуже Брест-Литовского. Мы не устоим на ногах. Говорят, кто надеется на европейскую революцию, тот утопист, фантазер, мечтатель. А я говорю, кто не надеется на революцию во всех странах, тот ставит крест на русском народе, – тот говорит: у кого в руках машина убийства крепче, тот будет безнаказанно угнетать и терзать все остальные народы. Мы слабее экономически и технически – это факт. Стало быть, нам крышка? Нет, товарищи, не верю я этому, не верю тому, что вся наша европейская культура обречена на гибель, что капитал безнаказанно ее истощит, пустит ее с молотка, обескровит, погубит. Не верю этому. Верю, товарищи, и знаю – на основании опыта и на основании нашего марксистского учения – знаю и твердо верю, что капитализм доживает сейчас последние дни. Вот как лампа перед тем, как потухнуть, в последний раз ярко вспыхнет, так, товарищи, и эта могучая лампа капитализма: она вспыхнула вспышкой страшной кровавой бойни, чтобы осветить вокруг себя мир насилия, гнета, рабства, в котором мы жили, и чтобы заставить рабочие массы ужаснуться и пробудиться. Как мы поднялись, так поднимется и европейский рабочий класс, и тогда не только полетит в тартарары Брест-Литовский договор, но и многое другое: все коронованные и некоронованные деспоты, империалистические хищники и ростовщики, и воцарится царство свободы и братства всех народов (аплодисменты)!