Текст книги "Советская республика и капиталистический мир. Часть I. Первоначальный период организации сил"

Бобинский[91]91
  Бобинский, С. – старый польский социал-демократ. Ныне член ВКП(б).


[Закрыть] зачитывает декларацию от имени с. – демократии Польши и Литвы (см. приложение VIII).

Кюльман запрашивает, «является ли оглашенное заявление официальным заявлением российской делегации».

Троцкий. Могу только повторить то, что уже было сказано мною по поводу соответствующего заявления представителей Украинского Центрального Исполнительного Комитета.

Кюльман просит повторить заявление.

Троцкий. Это я и собирался сделать. По самой конструкции нашей делегации, мы предоставляем слово представителям трудящихся масс соответствующего народа. Поскольку в этих заявлениях охарактеризовано общее положение, эти представители привлечены нами потому именно, что они более компетентны в данном вопросе. Поскольку же эти заявления непосредственно затрагивают настоящие мирные переговоры, они не выходят из рамок, установленных российской делегацией с самого начала настоящих переговоров. В этих пределах они должны рассматриваться, как официальные заявления. В остальном же они являются информационным материалом, облегчающим ведение переговоров.

Кюльман заявляет, что на него прочитанное заявление произвело впечатление политической агитации, и что подобные «митинговые речи» подвергают серьезному испытанию терпение председателей союзнических делегаций.

Гофман протестует против того, «что г. г. Бобинский и Радек присвоили себе право говорить от имени польских солдат, входящих в состав германской армии».

Троцкий. Здесь говорилось несколько раз о документах, имеющихся в распоряжении объединенных делегаций и характеризующих отношение заинтересованных пограничных народностей к настоящим переговорам. Мы не имели, правда, возможности до сих пор ознакомиться с этими документами. Но нет никакого сомнения, – за это говорит логика вещей, – что заявления этих учреждений, групп, рижских ферейнов или союзов, на мнение которых ссылался генерал Гофман, не могут считаться официальными заявлениями. Это и есть тот материал, на который опирается противная сторона в своих доказательствах. Мы, со своей стороны, считаем мнение польской социал-демократии в высшей степени важным для наших суждений по этим же вопросам, и этим вполне определяется наше отношение к заявлениям трудящихся масс Польши. Отмечая, что подобного рода заявления рассматриваются г. председателем германской делегации только как агитационный прием, я не могу не вспомнить следующее: заявление украинской делегации, подвергавшее критической оценке внутреннее положение России, вне всякой связи с обсуждаемыми здесь вопросами, отнюдь не встретило отповеди со стороны г. председателя германской делегации. Я отмечаю, что г. председатель германской делегации не указал тогда, что такого рода речи носят явно агитационный характер; мало того, официальный немецкий отчет заключает в себе, насколько я помню, дословную передачу соответствующей агитационной речи; и, в то же самое время, в этом официальном отчете сплошь и рядом отсутствуют краткие и очень важные для хода переговоров заявления нашей делегации. Вот почему я не думаю, чтобы оглашенное здесь заявление могло, в каком бы то ни было смысле, вредно повлиять на ход наших переговоров, ибо во всяком случае оно дает нам ясное представление о том, как смотрит на вопрос о судьбе Польши польский рабочий класс, т.-е., с нашей точки зрения, важнейшая часть польского населения.

Господину Председателю Правительства Финляндской Республики.

В ответ на указания ваши относительно вмешательства войск в гражданскую борьбу внутри Финляндии, честь имею сообщить вам нижеследующее: Российское правительство вместе с вами считает недопустимым насильственное вмешательство русских воинских частей во внутренние дела Финляндии. Такова же, насколько мы знаем, точка зрения революционного финляндского пролетариата. Но все сведения, какие мы имеем от этих частей и их командного состава, говорят нам, что контрреволюционные и шовинистические элементы финляндского населения вероломно атакуют наших солдат, стреляют по поездам и пр., чем вызывают естественные меры самообороны.

Вместе с вами мы считаем необходимым в кратчайший срок очистить Финляндию от русских войск. Но мера эта, как вы сами признали, может быть проведена лишь в зависимости от военно-технических условий и обстоятельств. Мы выражаем надежду, что создаваемая ныне согласительная комиссия сможет разрешить все острые вопросы в интересах народов обеих стран. С своей стороны, просим вас сообщать нам со всей необходимой точностью обо всех известных вам случаях насилия русских войск над финляндским населением, дабы мы могли своевременно принимать необходимые меры.

Примите уверения, г. председатель, в том, что правительство Совета Народных Комиссаров преисполнено чувством уважения и дружбы к независимому финляндскому народу.

Народный Комиссар по иностранным делам Л. Троцкий.

«Известия Петроградского С. Р. и С. Д.», 29 (16) января 1918 г.

Приветствуем героический рабочий класс Финляндии, вырвавший государственную власть из рук буржуазии. Ныне Молодая Северная Республика с ее культурным и организованным пролетариатом станет образцовым опытным полем социалистического хозяйства. Весть о вашей победе воспламенит сердца рабочих всех стран и придаст им новые силы в борьбе против войны и капитализма. Здесь, в Брест-Литовске, в борьбе с империалистическими притязаниями буржуазии центральных империй, мы чувствуем себя укрепленными вестью о вашей победе. Настойчивость и выдержка финляндских трудящихся масс служит лучшей порукой за то, что вы справитесь со всеми трудностями и выведете ваш народ на широкий путь социалистического развития. Новые узы пролетарской солидарности связывают отныне свободную Финляндию со свободной Россией. У нас с вами одни враги и одни друзья, у нас общие идеалы и общие пути, наши сердца бьются заодно с вашими сердцами. Да здравствует братская социалистическая Финляндия!

От имени российской мирной делегации в Брест-Литовске, председатель, Народный Комиссар по иностранным делам Л. Троцкий.

Секретарь Л. Карахан.

«Известия Петроградского С. Р. и С. Д.», 2 февраля (20 января) 1918 г.

Вопрос возникает на заседании политической комиссии 3 февраля в связи с замечанием тов. Троцкого в его выступлении (см. стр. 87). В своем ответном слове Кюльман заявляет, что у него нет достаточных фактических сведений о положении в Финляндии, но что до него дошли жалобы на то, что русская армия будто бы приняла участие в гражданской войне.

Троцкий. Прежде всего я должен сделать ряд фактических замечаний по вопросу, возникшему здесь в связи с обсуждением польского вопроса, а именно по вопросу о Финляндии. Неизвестные нам лица или учреждения жаловались г. статс-секретарю, что мы не вывели наших войск из Финляндии. Не следует упускать из виду того факта, что независимость Финляндии мы признали еще до окончания войны, причем части войск, принимавшие участие в этой войне, находились на финляндской территории. Финляндский Сенат, обратившись к нам с предложением признать независимость Финляндии, сам высказал ту мысль, что вывод войск должен быть произведен не позже заключения мира. Это значило, что, если мы по военным соображениям найдем возможным вывести войска раньше, мы это сделаем. Мы вполне согласились с этим предложением и образовали согласительную комиссию на паритетных началах, в целях осуществления очищения финляндской территории. В этой плоскости у нас не было и не могло еще быть, за краткостью времени, никаких конфликтов. Когда в Финляндии началась революция рабочих масс, революция, которой значительная часть наших войск сочувствовала, – финляндские социал-демократы обратились к этим войскам и к нам с выражением пожелания невмешательства русских войск в происходящую в Финляндии борьбу. Мы пошли навстречу этому пожеланию, что я и выразил в телеграмме на имя г. Свинхувуда. Я не исключаю возможности, что отдельные незначительные столкновения в атмосфере революции могли иметь место между отдельными частями русских войск и группами и отрядами финляндской буржуазной армии, но я категорически отрицаю, что эти столкновения могли оказать не только решающее, но сколько-нибудь серьезное влияние на исход внутренней борьбы в Финляндии. Вместе с тем, я констатирую, что германское правительство, как и правительство австро-венгерское признали в свое время правительство Свинхувуда немедленно после признания нами независимости Финляндии. Сейчас, если я не ошибаюсь, новое финляндское правительство не встречает такой готовности со стороны германского правительства. Однако, смею указать на то, что правительство рабочих и крестьян Финляндии существует, и, с нашей точки зрения, оно вполне правомочно говорить от имени Финляндии.

Троцкий. Я считаю своим долгом, если, конечно, г. г. председатели германской и австро-венгерской делегаций ничего не имеют против, обратить внимание г. г. присутствующих на то, что та очень хорошо организованная кампания германской и австро-венгерской печати, которая, главным образом, обвиняет нас в затягивании переговоров, совершенно неправильно освещает действительный ход и смысл переговоров. Считаю необходимым, прежде всего, со всей энергией подчеркнуть то обстоятельство, что основные условия, выставленные Германией и Австро-Венгрией, стали нам известны только накануне последнего перерыва. Ввиду огромного значения этих условий, содержание которых стало нам известно лишь в процессе довольно сложных теоретических рассуждений, мы предложили перерыв для того, чтобы дать возможность нашему правительству взвесить все вытекающие из этих условий тяжелые последствия. После этого перерыва переговоры шли таким темпом, который никто из нас не назовет очень быстрым, но, в данном случае, инициатива задержек никоим образом не принадлежала нам. Итак, я считаю необходимым заявить, что все обвинения, исходящие от противной стороны, ложны в самой своей основе. Поскольку переговоры затягивались благодаря своему исключительно теоретическому характеру, ответственность и за это ложится не на нас. Именно г. председатель германской делегации, отвечая мне на одном из первых заседаний, обратил наше внимание на то, что, ввиду важности вопросов, необходимо, прежде всего, обсудить их с теоретической стороны; в своем практическом значении эти условия встали перед нами, повторяю, за день до последнего перерыва.[93]93
  Речь идет о перерыве 18–30 января.


[Закрыть] Таким образом, я перед лицом обеих соединенных делегаций, перед лицом общественного мнения обеих здесь представленных держав, решительно отвергаю всякую ответственность за затягивание переговоров.

Кюльман и Чернин заявляют о том, что они не оказывают никакого давления и влияния на свою печать. Кюльман «отклоняет всякие инсинуации, будто виновниками затягивания переговоров являются председатели союзнических делегаций».

Троцкий. Я не рискнул бы занимать время г. г. присутствующих дальнейшими прениями по этому вопросу, если бы не опасался, что неправильная информация по данному поводу может сделать бесплодными наши переговоры и по другим вопросам. Прежде всего г. председатель германской делегации совершенно напрасно отклоняет мнимое обвинение российской делегации в затягивании переговоров. Я говорил о том обвинении, которое предъявлено нам, и объяснял его самым ходом переговоров. Я отнюдь не собирался этим сказать, что германская и австро-венгерская делегации пытались искусственно затянуть переговоры. Но сейчас, оглядываясь на весь ход переговоров, я позволю себе заметить, что метод, принятый, как совершенно правильно было сказано, по инициативе г. г. председателей обеих делегаций противной стороны, метод этот сам по себе вел к затягиванию переговоров. Что касается печати, то я должен совершенно открыто признать, что мы, действительно, за время революции, закрыли целый ряд газет, но не потому, что они критиковали с точки зрения правых партий – слева у нас нет больше противников – поведение Комиссара по иностранным делам, а потому, например, что они призывали юнкеров и офицеров стрелять в рабочих и солдат и высказывали другие, подобного рода, «мнения» и «суждения». Я должен в наше оправдание сослаться еще на тот факт, что у нас нет предварительной цензуры, которая все-таки существует в некоторых других странах. Что касается статей нашей печати, то, разумеется, нельзя упускать из виду, что здесь, в Брест-Литовске, ведут переговоры две стороны, стоящие по политическим вопросам на прямо противоположных позициях. Мы готовы сожалеть о тех преждевременных комплиментах, которые делала официальная германская и австро-венгерская печать по нашему адресу. Это совершенно не требовалось для успешного хода мирных переговоров.

Перед нами стоит практический вопрос, который, определяясь, по существу своему, комбинацией исторических условий, в самой незначительной мере зависит от свободной воли обеих сторон.

Я уже однажды имел честь заявить, что мы предпочитаем открытую и резкую речь солдата. С самого начала мирных переговоров мы не пытались скрыть от другой стороны и общественного мнения всего мира, кто мы такие. Но совершенно ложно и в корне ошибочно утверждение, будто мы считаем, что до переворота в центральных империях нельзя заключать мира. Такого решения у нас не было, и, именно исходя из наших международных революционных задач, мы не вступали на путь такой политики. Правы ли мы или нет, но мы высказывали в наших решениях и в наших резолюциях тот взгляд, что именно заключение мира станет исходным пунктом глубоких потрясений в государствах всего света. Правы ли мы или нет, но мы верим, что широкие народные массы всех стран, возвращаясь из окопов, очнутся и подведут итоги опытам этой войны. Именно по этой причине мы с самого начала войны неутомимо и повсеместно боролись за мир, и, стало быть, раз противная сторона считает нужным – разумеется, не из сентиментальности, а из политических соображений – вести с нами переговоры, то я считаю необходимым дать исчерпывающие сведения по этому важнейшему вопросу, затронутому г. председателем австро-венгерской делегации. Только поэтому я и просил слова.

Что касается мнений германской и австро-венгерской печати, то они, к сожалению, основаны на недостаточной осведомленности, и те условия противной стороны, которые нам кажутся наиболее важными, до сих пор не были опубликованы ни германской ни австро-венгерской печатью.

Смольный, тов. Ленину от Троцкого.

Среди бесчисленного количества слухов и сведений в немецкую печать проникло нелепое сообщение о том, будто бы мы собираемся демонстративно не подписывать мирного договора, будто бы по этому поводу имеются разногласия в среде большевиков и пр. и пр. Я имею в виду такого рода телеграмму из Стокгольма с ссылкой на «Политикен». Если не ошибаюсь, «Политикен» – орган Хеглунда. Нельзя ли у него узнать, каким образом его редакция печатает такой чудовищный вздор, если действительно подобное сообщение напечатано в этой газете? Поскольку всяческими сплетнями полна буржуазная печать, немцы вряд ли придают этому большое значение. Но здесь дело идет о газете левого крыла, один из редакторов которой находится в Петрограде. Это придает известную авторитетность сообщению, а между тем оно способно внести только смуту в умы наших контрагентов. У нас было только одно чисто формальное заседание. Немцы крайне затягивают переговоры, – очевидно, ввиду внутреннего кризиса. Немецкая пресса стала трубить, будто мы вообще не хотим мира, а только заботимся о перенесении революции в другие страны. Эти ослы не могут понять, что именно под углом зрения развития европейской революции скорейший мир имеет для нас огромное значение.[94]94
  Настоящая записка представляет собой единственный документ времен Бреста, сохранившийся в архиве тов. Троцкого из его переписки с тов. Лениным. На запрос редакции о чрезвычайно странном характере этой записки тов. Троцкий сообщил следующее:


[Закрыть]

Ваш Троцкий.

Брест. 31 января 1918 г.

Чернин, подводя итоги, заявляет, что, ввиду невозможности соглашения по вопросу о территориальных изменениях, следует попытаться столковаться о мире, независимо от разрешения этого вопроса.

Троцкий. Нам также представлялось необходимым после последнего перерыва, – я имею в виду перерыв, вызванный нами, а не перерыв, вызванный германской и австро-венгерской делегациями, – подвести итог нашим предшествующим работам. Мирные переговоры имели своей точкой отправления нашу декларацию от 22/9 декабря и ответную декларацию Четверного Союза от 25/12 декабря.[95]95
  См. примечание 1 и приложения NN 3 и 4.


[Закрыть] Этими двумя декларациями переговоры были формально поставлены на почву принципа самоопределения народов. После короткого промежутка, исчислявшегося часами, когда уже казалось, что, с помощью принципа, признанного обеими сторонами, разрешатся поставленные войной национальные и территориальные вопросы, – неожиданно обнаружилось, что, после обмена формулированными заявлениями 27/14 декабря, вопрос осложнился еще больше, так как, с нашей точки зрения, применение, данное принципу самоопределения противной стороной, равносильно отрицанию самого принципа. Вследствие этого, дальнейшие прения получили чисто академический характер, безнадежный в практическом отношении, так как противная сторона стремилась, путем сложных логических операций, вывести из принципа самоопределения те именно заключения, которые были, по ее мнению, предопределены фактическим положением вещей, в соответствии с военной картой. Вопрос о судьбе оккупированных областей, стоявший в центре этих прений, свелся, после целого ряда заседаний, к вопросу об очищении данных областей от оккупационных войск, и в этом кардинальном вопросе, вследствие указанного выше характера прений, удалось лишь постепенно и с большим трудом достигнуть некоторой ясности. Первоначальная формулировка противной стороны, насколько мы ее поняли, – а мы стремились ее понять со всей добросовестностью, – гласила, что до окончания всеобщей войны для Германии и Австро-Венгрии не может быть и речи, по военно-стратегическим соображениям, об очищении оккупированных территорий. Из этого наша делегация сделала вывод, что противная сторона предполагает очищение оккупированных территорий произвести уже по заключении всеобщего мира, т.-е. после того как будут устранены упомянутые стратегические соображения. Вывод этот оказался, однако, ошибочным. Германская и австро-венгерская делегации категорически отказались сделать какие-либо обязующие их заявления относительно вывода войск из оккупированных областей, не считая той незначительной полосы, которую предполагается возвратить России. Только на этой стадии переговоров достигнута была требуемая ясность. Еще яснее стал вопрос, когда генерал Гофман, от имени обеих делегаций, предъявил нам ту пограничную линию, которая должна в дальнейшем отделить Россию от ее западных соседей,[96]96
  Речь идет о пограничной линии, которая от имени делегаций Четверного Союза была предложена Гофманом в утреннем заседании политической комиссии 18 января. (См. об этом примечание 37.)


[Закрыть] т.-е. фактически – от Германии и Австро-Венгрии, так как оккупационные войска остаются в оккупированных областях на неопределенное, никакими условиями не ограниченное время.

Мы неоднократно заявляли, что если провести новую границу России в соответствии с принципом самоопределения, то тем самым была бы создана наиболее надежная, при данных условиях, гарантия против возможности новых военных столкновений, так как в сохранении новой границы были бы непосредственно заинтересованы населяющие границу народности. Но немецкие условия, как и вся немецкая политика, совершенно исключают такого рода демократическую гарантию мирных отношений между Россией, с одной стороны, и Германией и Австро-Венгрией, с другой. Предполагаемая противной стороной новая граница продиктована, прежде всего, военно-стратегическими соображениями и должна быть оценена именно с этой точки зрения. Отделение от России не только Польши и Литвы, но и Латышского края и Эстляндии, – если бы таковой оказалась воля населения этих областей, – не представляло бы никакой опасности для Российской Республики; наоборот, дружественные отношения с этими новыми государствами, свободно вступившими на путь самостоятельной государственности, были бы обеспечены условиями самого их происхождения и существования. При такой постановке вопроса, стратегический характер новой границы не имел бы для нас существенного значения. Однако, в совершенно ином свете выступает та новая граница, которую предполагает провести противная сторона. Так как Германия и Австро-Венгрия оставляют свои войска в оккупированных областях и сохраняют за собою право связать эти области, при режиме оккупации, железнодорожными и другими конвенциями, то практически новая граница должна нами рассматриваться не как граница с Польшей, Литвой, Курляндией и проч., а как граница с Германией и Австро-Венгрией. Так как оба эти государства являются государствами, ведущими политику «военных приобретений», что ярче всего выражается в их отношении к оккупированным областям, то возникает новый вопрос: какую судьбу готовят республиканской России, т.-е. самостоятельности и независимости ее народов, правительства Германии и Австро-Венгрии той новой границей, которую они хотят провести? Иначе говоря, какими стратегическими замыслами продиктована новая граница? В целях пояснения этого нового вопроса, с точки зрения руководящих военных учреждений Российской Республики, прошу предоставить слово нашим военным консультантам.[97]97
  Военными консультантами советской делегации были: контр-адмирал В. Альтфатер, капитан В. Липский и генерал А. Самойло. Общая военно-стратегическая оценка предложенной делегацией Четверного Союза границы была дана Альтфатером и Липским в заседании территориальной комиссии 10 февраля. Подробнее см. примечание 90.


[Закрыть]

Но здесь перед нами встает новое затруднение; оно касается той неизвестной нам части границы, которая должна пройти к югу от Брест-Литовска. Противная сторона исходила из соображения, что эта часть границы подлежит определению совместно с делегацией киевской Рады. Мы заявляли в свое время, что, независимо даже от неустановившегося тогда еще государственно-правового положения Украины, не может быть и речи об одностороннем определении границ киевской Радой, без соглашения с делегацией Совета Народных Комиссаров. После нашего заявления определилось государственно-правовое положение Украинской Республики: она вошла в состав Российской Федеративной Республики. Делегации центральных империй, вопреки своему первоначальному заявлению о том, что они оставляют за собою право окончательно определить свое отношение к международному положению Украины к моменту заключения мирного договора, поторопились признать государственную независимость Украины в тот самый момент, когда Украина формально вошла в состав Российской Федерации. После этого произошли события, которые должны были иметь решающее значение для судьбы сепаратных переговоров противной стороны с киевской Радой. Эта последняя пала под натиском Украинских Советов, причем падение, неизбежное само по себе, было ускорено тем обстоятельством, что Рада в борьбе за власть сделала, при содействии центральных империй, попытку насильственного отделения Украины от Российской Федеративной Республики. Мы официально сообщили противной стороне о падении Украинской Рады. Тем не менее переговоры с несуществующим правительством продолжались. Тогда мы предложили австро-венгерской делегации, хотя и в частной беседе, но вполне формально, отправить на Украину своего представителя, дабы он получил возможность лично убедиться в падении киевской Рады и в отсутствии какого бы то ни было практического значения переговоров с ее делегацией. Делегации центральных империй нуждались в проверке фактов, и нам казалось, что, во всяком случае, они должны были отложить подписание мирного договора с киевской Радой до возвращения командированных ими лиц. Но нам заявили, что подписание договора не терпит отлагательства. Таким образом, продолжая вести переговоры с правительством Российской Федеративной Республики, правительства центральных империй не только поторопились 1 февраля, вопреки своему первоначальному заявлению, признать независимость Украинской Республики в момент ее добровольного присоединения к Российской Федерации, – но и теперь, насколько нам известно, спешно подписали договор с правительством, которое, как мы категорически заявляли противной стороне, больше не существует.[98]98
  Сепаратный договор Украины с державами Четверного Союза был подписан 9 февраля 1918 г. Подробнее об этом см. примечание 65.


[Закрыть] Такой образ действий не может не вызвать сомнений в наличности у противной стороны желания достигнуть мирных отношений с Российской Федеративной Республикой, к осуществлению которых мы в настоящее время стремимся не менее, чем в начале переговоров. Более того, весь образ действий противной стороны в этом вопросе производит впечатление, что центральные правительства как бы хотели создать для себя в признании Рады искусственную точку отправления для вмешательства во внутренние дела Украины и всей России.

Само собою разумеется, что по отношению к одной и той же территории не может быть двух различных мирных договоров. Мы заявляем поэтому, что тот договор, который, быть может, уже заключен с несуществующим правительством Рады, не может иметь и не будет иметь никакой силы ни для украинского народа ни для правительства всей России. Делегация Совета Народных Комиссаров, в состав которой входят официальные представители Народного Секретариата Украины, является единственно законным и полномочным представительством Российской Республики. Российская Федеративная Республика сочтет обязательным для себя и для составных своих частей только тот мирный договор, который будет, как мы надеемся, подписан нашей делегацией. В отношении же границы это означает, что мы можем ее рассматривать в интересах дела только в полном объеме. Поэтому мы просили бы противную сторону провести полностью на наших картах пограничную линию, предъявленную нам генералом Гофманом.

Не давая прямого ответа на поставленный вопрос, Кюльман и Чернин полемизируют с тов. Троцким по ряду отдельных вопросов, в частности, по вопросу об Украине.

Троцкий. Я, к сожалению, не получил ответа на один поставленный мною практический вопрос. Поскольку перед нами встает рассмотрение вопроса о проектируемой границе с новой точки зрения, именно с точки зрения военно-стратегической, мы должны иметь возможность эту новую границу оценить в полном ее объеме. Если бы мы даже условно согласились со взглядами графа Чернина, – что по существу дела недопустимо, – то и тогда, через неделю или через две, противной стороне, возможно, придется признать, что власть Совета Народных Комиссаров распространяется и на ту территорию, от имени которой говорит правительство Рады, единственной территорией которого является… Брест-Литовск. С этой точки зрения для нас, разумеется, не безразлична граница, которая проводится между украинской частью Российской Федеративной Республики и австро-венгерской монархией. Вот почему нам необходимо получить представление о границах в полном их объеме.

Кюльман предлагает перенести вопрос в военно-техническую комиссию, в которой он сделает соответственное сообщение.

Троцкий. После того как здесь было установлено, что нет и не может быть никаких разумных оснований, препятствующих выяснению предполагаемой границы той части России, которая, благодаря энергии и решимости украинских рабочих и крестьян, находится под властью Украинских Советов, я думаю, что не может быть никаких принципиальных возражений против создания военно-технической комиссии; она, таким образом, будет исходить из знакомства с проектируемой границей в целом.

После решения вопроса о перерыве, Кюльман в ультимативной форме заявляет, что окончательная форма соответствующего пункта мирного договора должна гласить следующее: «Россия принимает к сведению следующие территориальные изменения, вступающие в силу вместе с ратификацией этого мирного договора: области между границами Германии и Австро-Венгрией и линией, которая проходит… впредь не будут подлежать территориальному верховенству России. Из факта их принадлежности к бывшей Российской империи для них не будут вытекать никакие обязательства по отношению к России. Будущая судьба этих областей будет решаться в согласии с данными народами, а именно – на основании тех соглашений, которые заключат с ними Германия и Австро-Венгрия».

Конкретно вопрос о границах должен был быть разрешен в территориальной подкомиссии, заседавшей 10 февраля.[99]99
  При создавшихся условиях заседание подкомиссии по территориальным вопросам было лишь формальностью: предложение немцев было сделано в слишком ультимативной форме, чтобы можно было ожидать каких-либо изменений границы.


[Закрыть] После того как там соглашение достигнуто не было, вопрос был снова перенесен в тот же день на заседание политической комиссии.