Текст книги "Советская республика и капиталистический мир. Часть I. Первоначальный период организации сил"

5. Против буржуазной клеветы

Я, действительно, говорил на эту тему и, каюсь, не в первый раз.[313]313
  Об этом тов. Троцкий говорил в своей речи «Международное положение и организация Красной Армии» (стр. 269 наст. тома).


[Закрыть]

С тех пор как англо-французская печать (особенно французская) стала настаивать на необходимости военного вмешательства союзников в русские дела, чтобы побудить нашу страну к войне с Германией, я, в полном согласии с общей советской политикой, заявил, что к вмешательству союзных империалистов мы не можем относиться иначе, как к враждебному покушению на свободу и независимость Советской России.

Это значит, что в случае попытки десанта, мы будем сопротивляться всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами.

В этом смысле для нас нет разницы между немецким и «дружественным» нашествием союзных армий.

Более того, чтобы иллюстрировать свою мысль, я заявлял не раз, что «союзники» могли бы произвести серьезное военное наступление только при помощи японской армии. Думать же, что японская армия вступит на русскую почву для того, чтобы помогать союзникам и освобождать Россию от немцев, могут только одни глупцы.

Япония могла бы вмешаться в русские дела только с целью поработить Россию и, встретившись с немецкими войсками, протянула бы им руку дружбы.

Если бы, прибавил я, Россия оказалась, хотя бы временно, перед необходимостью избирать между японской оккупацией и германской, то, разумеется, пришлось бы признать, что японская не менее, а более опасна для судьбы русского народа, ибо у нас несравненно меньше основания надеяться на возможность глубоких внутренних перемен в Японии в ближайшее время, чем в Германии.

В этом смысле я и выразился на митинге.

Не только на митинге, совершенно то же я высказал в разговорах с французскими офицерами, с английскими представителями и с сербским посланником Спалайковичем несколько месяцев тому назад.

Истолковать этот аргумент, логически совершенно неоспоримый, как указание на союз с Германией против «союзников», могут только те, кто ничего не понимает или кому платят за непонимание.

Что касается сообщения одной из газет, будто я говорил о возможности содействия Германии в борьбе против чехо-словаков, то и это сообщение относится к категории тех провокационных слухов, которые распространяются правыми эсерами и меньшевиками, сыгравшими крупную роль в возбуждении чехо-словацкого мятежа. На соединенном заседании в Большом театре я уже громко заявил, что распространять такого рода слухи могут только негодяи. У меня нет оснований изменять что-либо в этом заявлении.

«Известия ВЦИК», 22 июня 1918 г.

(Обращение Народного Комиссариата по военным и морским делам 22 августа 1918 г.)

Всем, всем, всем

Когда в апреле подготовлялся японский десант во Владивостоке, генеральный штаб в Токио пустил по союзным кабелям весть о том, что Сибирской железной дороге угрожает опасность со стороны германских и австро-венгерских пленных.

Мною тогда были отправлены вдоль Сибирской дороги из Москвы американские и английские офицеры, которые оказались вынужденными официально подтвердить, что все сообщения об угрозе Сибирскому пути со стороны пленных являются вздорным вымыслом.

Этот факт хорошо известен бывшему послу Френсису и бывшему начальнику американского Красного Креста в России, полковнику Роббинсу.

Теперь, когда вмешательство союзников стало совершившимся фактом, американское правительство поднимает японскую ложь и пытается преподнести ее миру в подогретом виде.

По словам американского сообщения, вмешательство союзников имеет своей задачей помощь чехо-словакам против нападающих на них вооруженных германских и австро-венгерских военнопленных. Участие последних в борьбе против чехо-словаков есть такой же чудовищный вымысел, как и японское сообщение об угрозе Сибирской дороге со стороны немцев.

Правда, в составе советских войск имеется некоторое количество бывших военнопленных, революционеров-социалистов, ставших русскими гражданами, которые готовы бороться против всякого империализма, с какой бы стороны он ни исходил. Нужно, однако, сказать, что интернационалисты – солдаты советской армии – составляют никак не больше одной двадцать пятой части всего количества советских войск.

«Известия ВЦИК» 23 августа 1918 г.

6. Социалистическое отечество в опасности

Товарищи, не в обычаях Советской власти и не в обычаях партии, которая является руководящей партией Советов, скрывать или прикрашивать действительное положение вещей в революции. Старый лозунг, данный одним из наиболее боевых социалистов прошлой эпохи, Фердинандом Лассалем, – высказывать то, что есть, объявить и рассказать массам то, что есть, – является основным правилом всякой подлинно революционной политики, а, стало быть, и нашей.

И со строгим соблюдением этого правила вам здесь было доложено, что то, что совершается сейчас на Волге, в виде чехо-словацкого мятежа, несет опасность для Советской России, а, стало быть, и для международной революции. На первый взгляд кажется непонятным, что какой-то чехо-словацкий корпус, забредший к нам в Россию, благодаря извилистым путям мировой войны, оказывается для данного момента чуть ли не важнейшим фактором в разрешении вопросов русской революции. Тем не менее, это так.

Для полного изложения событий, я кратко напомню об условиях и причинах появления этого корпуса на Волге и Урале. Это необходимо также и потому, что вокруг него ложь и клевета, с одной стороны, и темнота, с другой, плетут слухи, эксплуатируемые нашим врагом.

Чехо-словацкий корпус, в большинстве, состоит из бывших военнопленных австрийской армии. И для характеристики патриотизма и национального достоинства нашей буржуазии, я отмечаю, что, когда бывшие военнопленные, нами освобожденные, садятся ныне на шею и на спину русского крестьянина и рабочего, вся буржуазия злорадствует и снабжает их деньгами, имея в виду найти поддержку со стороны блестящего чешского офицерства.

Таково национальное достоинство и самоуважение буржуазии.

Военнопленные чехо-словаки, интернированные в Сибири, в свое время, при царизме, были освобождены, и уже тогда они стремились попасть во Францию, где им были обещаны горы золота, но где на самом деле они должны были умирать за интересы французской биржи. Русское царское правительство, по причинам для нас безразличным, отказывало им в этом. В эпоху Керенского чехами также возбуждались ходатайства о выезде во Францию, но опять безуспешно. Во время весеннего наступления немцев на Украину чехо-словацкий корпус находился там (его формирование происходило на юге), вооруженный с головы до ног. Организованные для борьбы с германским империализмом, чехо-словаки готовы были отступить без боя только потому, что на Украине пришлось бы, борясь с немцами, тем самым бороться за Советскую власть. Если этот корпус, при известных условиях, и способствовал формально организации борьбы против германского империализма, то, во всяком случае, он оказался неспособен бороться за рабочих и крестьян Украины и Белоруссии.

Итак, отступая без боя с Украины, весь корпус перешел на территорию Советской Республики. Здесь представители корпуса обратились в Совет Народных Комиссаров и в Народный Комиссариат по военным делам с просьбой пропустить чехо-словаков во Францию; мы ответили, что если это требование исходит не со стороны французской военной миссии и командного состава, если этого хотят сами солдаты, то задерживать мы их не будем, при условии сдачи оружия, которое, как взятое из царских арсеналов, принадлежало нам. Чехо-словацкий корпус прислал делегата для соглашения, и разрешение было дано. Солдаты разоружились, но, вследствие недостаточной внимательности наших властей, сдали не все оружие; в соломе и матрацах осталось значительное количество пулеметов и винтовок. Продвижение эшелонов совершалось по Сибирскому железнодорожному пути к Владивостоку беспрепятственно до 4 июля, когда в нашем порту на Тихом океане появился японский десант, который состоял сначала из 4-х рот; нам не было известно, каким темпом пойдет накопление японских войск, которые хотели бы занять территорию до Урала и за Уралом. И для уточнения внутреннего смысла событий нужно сказать, что из всех союзных стран, которые больше всего требовали японского вмешательства в войну, которые стремились выбросить против немцев новую полумиллионную армию, буржуазная Франция этого требовала и желала больше всего. Не кто иной, как буржуазная Франция, которая на миллиарды своей биржи содержала чехо-словацкий корпус, направляла этот корпус на восток. И вот складывается такая обстановка: в союзе с Францией и в своих грабительских интересах на русском Дальнем Востоке японцы высаживают десант и создают связь между чехо-словацким корпусом и своими частями.

Советская власть была готова оказывать самое энергичное, жестокое сопротивление наступлению японских полчищ (при этом наша главная защита – есть наше пространство), двигавшихся от Владивостока на Челябинск.

Между тем, чехо-словацкий корпус, растянувшись по линии Сибирской ж. д. до Владивостока, мог, по сигналу французской биржи и японского генерального штаба, занять ее и не дать нам возможности преградить путь японцам, которые на курьерских поездах продвинулись бы быстро до Урала и через Урал. В этих условиях мы обязаны были, и мы это сделали, задержать, до разъяснения вопроса об японском десанте во Владивостоке, продвижение чехо-словацких эшелонов далее на восток. И как только мы это сделали, я пригласил, по поручению Совета Народных Комиссаров, представителей французской миссии и английской дипломатической миссии, с одной стороны, и, с другой стороны, представителей чехо-словацкого национального совета, профессоров Макса и Чермак, которые не последнее место занимали в этом заговоре против свободы русского народа. Им я сказал, что сейчас мы не имеем права через собственную страну направлять чехо-словаков на Дальний Восток, но мы считали бы возможным направить их на Архангельск или в Мурманск (а тогда, конечно, еще не было англо-французского десанта), но что нам необходимо иметь со стороны официальных представителей Англии и Франции подтверждение, что они желают, действительно, взять чехо-словаков к себе и готовы дать необходимые транспортные средства для их провоза. Сами же мы не можем доставить по назначению целый корпус и, при бедности продовольственных средств на севере, держать его на побережье неопределенное время. Словом, мы должны были бы иметь твердую гарантию того, что вовремя будут поданы союзные транспорты. На это мне отвечали генерал Свери, который находится здесь, и английский уполномоченный Локкарт,[314]314
  Локкарт – член английского посольства. После отъезда английского посла Бьюкенена, Локкарт был представителем Англии в России. В феврале и марте 1918 г. Локкарт был в числе тех союзных представителей, которые старались сблизить Советскую Республику с Антантой и предлагали ей помощь против немцев. В признании Советской власти Локкарт видел единственное средство удержания ее от подписания сепаратного мира с Германией. 5 марта 1918 года Локкарт послал английскому министру иностранных дел, на основании беседы с тов. Троцким, сообщение о том, что 12 марта на Съезде Советов будет либо объявлена священная война против Германии, либо будет предпринят такой шаг, который сделает дальнейшее ведение войны невозможным. После заключения Брестского мира Локкарт стал непримиримым врагом Советской Республики. При помощи русских белогвардейцев он организовал целый ряд заговоров, военных восстаний и террористических актов. 4 августа 1918 г. был раскрыт заговор «союзных дипломатов» против Советской власти, в котором главная роль принадлежала английскому консулу Локкарту.


[Закрыть] который находится, если не ошибаюсь, в пути; они оба заявили, что требуемых гарантий дать не могут, потому что теперь вопрос о морском транспорте – очень сложный и трудный вопрос, и ответственности в этом смысле они на себя не берут. Я обратил их внимание на то, что они через своих агентов и через чехо-словацкий национальный совет призывают чехо-словаков во Францию, сулят им там золотые горы и обвиняют нас в том, что мы не выпускаем чехо-словаков, а когда мы деловым образом ставим вопрос об их перевозе, нам отвечают уклончиво. Свери и Локкарт ответили мне: мы запросим наши правительства и дадим вам ответ. Проходили недели за неделями, месяцы прошли, а ответа не было. И теперь для нас яснее ясного, и из тех бумажек, которые были захвачены в национальном чешском совете, и из заявлений и показаний, которые дали многие арестованные белогвардейцы, – яснее ясного, что здесь был злостный, точно рассчитанный план. И суть этого плана состояла в том, что для империалистов Франции, разумеется, было бы желательно иметь лишний чехо-словацкий корпус, но что для них в 10 раз стало важнее иметь чехо-словацкий корпус на русской территории против русских же рабочих и крестьян, создав, таким образом, то ядро, вокруг которого можно было бы группировать белогвардейцев, монархистов, все рассыпавшиеся по стране буржуазные элементы и т. п. Этот задолго рассчитанный план был приведен в исполнение по знаку, данному из Челябинска, где имела место конференция представителей всех частей чехо-словацкого корпуса. Наши телеграфисты прислали в мое распоряжение телеграмму, посланную этим съездом французской военной миссии в Вологду, в которой, несмотря на уклончивые выражения, факт подготовки восстания против Советской власти предстанет совершенно ясно. В телеграмме говорилось о том, что все готово, что, мол, мы оттягиваем с востока на запад наши эшелоны, концентрируем наши силы. Это относится (если память мне не изменяет) к 25 мая или к 22 мая, т.-е. до того, как чехо-словаки подняли открытое восстание в Челябинске, а затем в других местах. Таким образом, действия чехо-словаков совершались в пределах и по диспозиции определенного англо-французского контрреволюционного плана. К этому времени мы получили из-за границы предупреждение о том, что одновременно англичане подготовляют свой первый десант, имея в виду выбросить на Мурманское побережье своих солдат. Разумеется, можно сказать, что есть и наша вина, вина Советской власти в том, что мы пассивно смотрели на подготовку этого мятежа, пассивно потому, что у нас не было достаточно крепкой и дисциплинированной армии, которая по формальному приказу готова в любой час и день сосредоточиться в определенном районе и перейти в наступление. Для того чтобы организовать и вооружить рабочих и крестьян, привести их в состояние наступления, при их необученности, при их малой, недостаточной обстрелянности, при той усталости, о которой здесь так справедливо говорил тов. Ленин, было необходимо, чтобы они внутренно прониклись, пропитались сознанием, что другого пути нет, чтобы они поняли, что чехо-словацкий мятеж со всем тем, что его окружает, что вокруг него наросло, представляет собою уже фактическую в подлинном смысле слова смертельную опасность для Советской России. Чтобы такое настроение в стране создалось, нужно было, чтобы определенным образом сложились события, и мы с самого начала событий делали все, что могли, чтобы опасность предупредить. И тут нужно сказать, что в первое время даже со стороны местных советов, наиболее близких к совершавшимся фактам там, по линии Сибирской ж. д. и до Челябинска, мы не встречали того отклика, на который имели бы право рассчитывать; местные советы не отдавали себе отчета во всем размахе дьявольского замысла. Среди них были такие малодушные советы, которые пытались чехо-словаков сбросить на голову соседних, может быть, более сильных советов. Все это объяснялось тем, что не было полного, ясного сознания, что дело идет не о недоразумении в Сызрани, Пензе, Челябинске, а что дело идет, в прямом и непосредственном смысле слова, о жизни и смерти рабочего класса в России. И нужно было, чтобы чехо-словаки захватили целый ряд городов, чтобы они дали опору белогвардейцам и монархистам, чтобы последние прибегли к принудительной мобилизации взрослого населения, с одной стороны, и к реквизициям и конфискациям в пользу помещиков и капиталистов, с другой стороны, чтобы после всего этого на местах, в Омске, Челябинске и во всей прифронтовой полосе, советские работники поняли ясно и начал понимать народ, что в данном случае история бросает жребий: – либо мы победим чехо-словаков и все, что их окружает, либо они победят нас.

И такое малое понимание важности момента сознательной частью населения отразилось, в конечном счете, и на сознании наших красноармейских частей. Военных сил против чехов у нас достаточно, и мы, разумеется, в настоящее время перебрасываем на фронт такие значительные силы, которые, вместе с находящимися там, превзойдут чехо-словаков, по крайней мере, в 2–3 раза.

Но, товарищи, одного этого недостаточно. Благодаря дьявольской значительности заговора и поведению чехо-словацкого офицерства, – а их командный состав крайне шовинистического направления, – чехо-словаки поставили себя в такие условия, при которых им нужно или сражаться до конца или погибнуть. Среди них есть элементы, которые знают, что Советская власть карать будет не слепых, не серых обманутых рабочих, тем более, крестьян, а виновников и активных участников этого заговора: профессоров, офицеров, унтер-офицерство и наиболее развращенных солдат. Эти элементы сейчас отдают себе отчет в том, что им нет выхода, что они должны сражаться до конца. Это придает им энергию отчаяния, а кроме того, их окружает толпа русской буржуазии, толпа русского кулачества, которая создает вокруг них хоть и не очень обширную, но, тем не менее, сочувственную среду. Что касается наших красных частей, то они считают, что они у себя дома, и что хотя чехо-словаки захватывают то один, то другой город, вовсе не устранена надежда разрешить чехо-словацкий вопрос путем пропаганды и агитации. Этим объясняется чрезвычайно затяжной с той и с другой стороны характер операции, который имеет для нас невыгодную сторону, ибо мы отрезаны от Сибири – главного и основного нашего источника продовольствия, в результате чего рабочий класс всей страны находится сейчас в состоянии жестокого голода. И вот, оценивая соотношение сил, настроения наши и настроения противника, общее продовольственное положение страны, необходимость возможно скорее очистить и возвратить в советское лоно Сибирь, недопустимость и опасность затяжки операций, – мы должны решительно видоизменить создавшуюся обстановку в нашу пользу. Как этого достигнуть?

Наши красноармейские части лишены необходимой духовной и боевой спайки, так как не имеют еще боевого закала, и пусть среди них есть много солдат, которые бывали в бою, как боевые единицы в отдельности, – как военные коллективы в целом они нуждаются в твердом организационном, дисциплинарном и нравственном воздействии. Если у частей нет старой боевой выправки, эта выправка может быть заменена ясным и отчетливым сознанием железной необходимости бороться. В данном случае, отсутствие дисциплины военной, механической, заменяется дисциплиной революционного сознания. Здесь, в этом зале, нас до 2 тысяч человек, а то и свыше, и мы в своем подавляющем большинстве, если не все, стоим на одной революционной точке зрения. Мы не составляем с вами полка, но, если нас сейчас превратить в полк, вооружить и отправить на фронт, я думаю, это был бы не самый худший полк в мире. Почему? Потому ли, что мы квалифицированные солдаты? Нет, но потому, что мы объединены определенной идеей, одушевлены твердым сознанием, что на фронте, куда нас отправили, вопрос поставлен историей ребром, и что тут нужно или победить или умереть. Вот такое сознание нам необходимо создать в наших красноармейских частях. Разумеется, одним взмахом чьей-либо руки они все сразу не могут быть подняты на политический уровень ЦИК, Московского Совета и фабр. – заводских комитетов Москвы, но внутри каждого полка и роты мы обязаны и можем создать твердое ядро из советских людей, из революционеров-коммунистов. Это ядро, хотя бы и малочисленное, будет сердцем полка и роты; во-первых, оно будет в состоянии сделать и привить массам правильную оценку положения, а в опасных положениях оно не позволит частям отступить, поддержит комиссара или командующего, скажет части: «стой, вопрос идет о жизни и смерти рабочего класса!..».

Таких товарищей, которые могли бы войти в каждую часть и образовать тесное ядро из 5 – 10 человек, могут дать только наиболее сознательные рабочие. А их мы имеем и в Москве и в Петрограде. Москва уже дала около 200–300 агитаторов, комиссаров, организаторов, из которых значительная часть войдет в красноармейские части. Но Москва даст, я уверен, в 2 раза больше. Вы, органы Советской власти, и вы, фабрично-заводские комитеты, поглядите вокруг себя, и везде и всюду, в районах, в профсоюзах, в фабзавкомах вы найдете товарищей, которые сейчас выполняют работу первоклассного значения, но которые нужнее фронту, ибо если мы не сломим чехо-словаков, то эта работа и силы фабзавкомитетов, профессиональных союзов и пр. пойдут насмарку. Нужно сломить чехо-словаков и белогвардейцев, задушить на Волге гадину, чтобы вся остальная работа получила смысл и историческое значение. Вы обязаны дать несколько сот агитаторов – первоклассных боевых московских рабочих, которые пойдут на фронт, войдут в части и скажут: «Мы остаемся с частью до конца войны; войдем внутрь и будем вести агитацию и в массах, и перед каждым в отдельности, ибо дело идет о всей стране и революции, и в случае наступления, победы или отступления мы будем вместе с частью и закалим ее революционный дух». Вы нам должны дать и вы нам дадите, товарищи, таких людей! Я вчера разговаривал по этому же поводу с председателем Петроградского Совета Рабочих и Крестьянских Депутатов, тов. Зиновьевым, и он мне сказал, что Петросовет уже постановил четвертую часть своего состава, т. е. около 200 членов, отправить на чехо-словацкий фронт, в качестве агитаторов, инструкторов, организаторов, командиров, бойцов. Вот в этом заключается основное условие перелома, который мы должны создать. То, что старым армиям давали месяцы долгой вышколки, выправки, дрессировки, которые механически сковывали часть, мы должны дать, как я уже говорил, именно в духовном смысле и идейным путем, внедривши в нашу армию лучшие элементы рабочего класса, и это нам обеспечит победу целиком, несмотря на то, что мы хромаем по части командного состава. У нас есть безупречные, преданные командиры на низших ступенях, но именно только на низших ступенях военной лестницы. Что касается лиц высшего командного состава, то у нас слишком мало офицеров, преданных Советской власти и честно выполняющих свои обязательства; более того, вы знаете, что некоторые из них прямо перебегают в лагерь наших врагов. В последнее время таких случаев было несколько. Перебежал Махин с Уфимского фронта, перебежал профессор Академии Генштаба Богословский, только что назначенный на Екатеринбургский фронт. Он скрылся, т.-е., очевидно, бежал к чехо-словакам. На севере бывший морской офицер Веселаго продался англичанам, бывший военнослужащий нашего беломорского комиссариата также перебежал на сторону англо-французских империалистов и назначен ими командующим военными силами. Офицерство не отдает себе, по-видимому, отчета во всей остроте положения, которое для нас создается не только его прошлым, но и настоящим. Все вы помните, как жестоко солдаты и матросы старой армии расправлялись в критические моменты революции с офицерством.

С тех пор как власть находится в руках рабочих и крестьян, открылись двери знатокам и специалистам военного дела, чтобы служить рабочему классу, как они раньше служили буржуазии и царю, но значительная часть офицерства думает, очевидно, что положение переворачивается в ее пользу, устраивает авантюристические заговоры и перебегает непосредственно в стан наших врагов.

Контрреволюционное офицерство, составляя значительную часть старого офицерства, создает условия ожесточенной и справедливой вражды и ненависти рабочей массы к его заговорщическим элементам и подозрительного недоверия к офицерству вообще. Я думаю, близок час, он, может быть, уже наступил, когда нам придется это фрондирующее, становящееся на дыбы офицерство обуздать железной уздой. Мы возьмем на учет все то бывшее офицерство, которое не желает работать в деле создания рабоче-крестьянской армии добровольно, и, для начала, мы запрячем его в концентрационные лагери. Товарищи, когда великобританский империализм стал давить вооруженной ногой африканских буров,[315]315
  Буры – потомки голландских и отчасти французских колонистов, населяющие Капскую колонию и республики: Трансвааль и Оранжевую в Южной Африке. Золотые россыпи, открытые в Трансваале в 1872 году, привлекли внимание англичан, решивших подчинить себе бурские республики. Борьба буров с английскими пришельцами усилилась еще больше с открытием в Трансваале новых золотых россыпей в 1894 году. На этой почве возгорелась в октябре 1899 года война. Несмотря на целый ряд крупных побед стойко защищавшихся буров, исход войны был предрешен огромным численным перевесом британских войск, занявших в марте 1900 г. Оранжевую республику, а в октябре 1900 г. – Трансвааль. После неудачной попытки заключить мир в феврале 1901 г. (ввиду неприемлемых для буров условий) война снова возобновилась, но никаких новых изменений не принесла. Бурам пришлось подписать мир, по которому они лишились своей независимости.


[Закрыть] он завел такие лагери для буров, для фермеров, для их жен и детей. Теперь, когда наше офицерство братается с английским империализмом, мы напомним союзникам империалистов как раз об английских концентрационных лагерях. Вместе с тем, нам приходится обратиться к товарищам в советах, в партийных организациях и профессиональных союзах – мобилизовать из своей среды в самый короткий срок всех тех товарищей, у которых есть известное прошлое командной деятельности. Всех, кто умеет командовать хотя бы небольшими частями, должно немедленно предоставить в распоряжение военного комиссариата для отправки на чехо-словацкий фронт. Вы, советские и профессиональные организаторы, должны взять всех находящихся среди вас боевиков, всех, кто были унтерами, прапорщиками, и, без исключения, отправить их на чехо-словацкий фронт; им не место теперь здесь, на штатской работе; нам нужны наши собственные командующие в небольших частях, ибо практикой подтверждается, что, если у небольших военных единиц будут подлинно советское командование, никакое высшее командование нам не будет страшно, хотя мимоходом я должен заметить, что если мы со стороны того или иного офицера, которому вручены командные права, заметим подозрительные действия, то, разумеется, виновный, – об этом нечего и толковать, тут вопрос ясен и прост, – должен быть расстрелян. Но вопрос не в том, как обстоит дело в тылу далеком или ближнем. Мы не имеем ни одного лица в высшем командовании, у которого не было бы комиссаров справа и слева, и если специалист нам не известен, как лицо, преданное Советской власти, то эти комиссары обязаны бодрствовать, ни на один час не спуская глаз с этого офицера. Но мы не имеем, а должны иметь военных комиссаров на самом фронте, чтобы здесь возложить на них ответственность и наблюдение, чтобы здесь при каждом специалисте были комиссары справа и слева с револьверами в руках; и если они увидят, что военспец шатается и изменяет, он должен быть вовремя расстрелян.

Французская революция тоже началась с маленького дела, и ей также пришлось привлечь старых офицеров, но она ставила им условия: или победа или смерть. Такой же вопрос мы поставим перед теми, кого мы отправим на чехо-словацкий фронт. А чтобы это не было голословным, нам нужны в каждой части, в каждом штабе и организации наши советские люди, для которых эта война есть их война, война рабочего класса, и которые не остановятся ни перед какими опасностями. Итак, перелом нам нужен в другом, глубоком смысле.

За эти 8–9 месяцев Советской власти мы привыкли слишком легко расправляться с нашими противниками в гражданской войне. До недавнего времени это нам всегда удавалось. Алексеевские и корниловские банды мы разбивали в два счета небольшими отрядами, балтийскими матросами или красногвардейцами Петрограда и Москвы. В результате – у нас есть товарищи, которые работали в этих красных отрядах, а теперь занимаются советской деятельностью, сидят в своих священных, правда, советских, канцеляриях и читают отчеты о действиях на фронте. Проявления таких тыловых настроений наблюдаются также и у многих комиссаров, ибо не у всех, к сожалению, есть революционный закал, несокрушимый в борьбе, когда нужно уметь жертвовать жизнью или заставлять жертвовать жизнью других, ибо дело идет о самом высоком, что только может быть, – о судьбе социалистической революции. К стыду нашему, были случаи, когда отдельные комиссары покидали город не в числе последних. В то время как комиссар, подобно честному капитану, должен покинуть корабль последним или погибнуть вместе с кораблем, были товарищи, которые при первой опасности уносили ноги в безопасное место.

Военный комиссар, поставленный Советской властью, есть должность, дающая величайшие права и обязанности, и не пустые слова, что военный комиссар должен стоять на высоте, ибо комиссарский пост есть один из высочайших постов, какие только есть в Советской Республике. Комиссар – представитель вооруженной силы в стране, а это великая сила, ибо она определяет, на чьей стороне власть. И кто из комиссаров не чувствует в себе силы, закала и самоотверженности, пусть уйдет прочь, кто же взял на себя звание комиссара, должен отдать свою жизнь!

Я должен сказать, товарищи, что в некоторых провинциальных городах местные советские власти и учреждения также не всегда бывают на высоте. Нередки случаи, когда совет эвакуируется одним из первых, уезжает в другой безопасный город за большое количество верст и там мирно дожидается, пока Красная Армия отвоюет ему покинутую резиденцию. Я заявляю, – и таково общее мнение Советской власти, – что это недопустимо, что если советская армия потеряла город, то это, в значительной степени, лежит виной и на местном совете и на военном комиссаре, и они обязаны употребить все силы, чтобы вернуть город обратно. В качестве ли агитаторов или в качестве передовых бойцов, но совет того города, который занят чехо-словаками, должен быть на фронте в первой линии огня, а не на задворках, в мирном прозябании. Я подчеркиваю сейчас отрицательные стороны именно потому, что нам, прежде всего, нужно высказывать то, что есть, а эти отрицательные стороны имеются. Тем более, что мы собрались не для того, чтобы петь хвалы отдельным, многочисленным, героическим проявлениям в борьбе, – а на фронтах есть таковые, и они множатся, – мы собрались, чтобы искать ресурсы и последовательным практическим действенным путем улучшить положение на чехо-словацком фронте. Но вместе с тем, я не могу не отметить, что т. Раскольников сообщает о героической борьбе одного из наших вооруженных кораблей на Волге, который погиб геройской гибелью.

Вы видите, что наши моряки-балтийцы на Волге, – а их число все множится, нами вооружается все большее количество пароходов, и мы надеемся, что на Волге появятся более могучие пушки, чем 3-дюймовки, – ведут себя так, как это отвечает революционному званию Балтийского Красного флота.

Были примеры превосходной доблести и со стороны красноармейских частей. Однако, состояние частей хаотично, многое в них не налажено и не пригнано на свои места, и героические порывы не есть результат одного общего основного усилия, так как для такого организованного напряжения еще не всюду имеется сознание того, что на фронте дело идет о жизни и смерти рабочего класса, а следовательно, всей страны. Правда, в общем и целом наше положение улучшается во всех смыслах. Я упомянул, что на Волге мы создали большую и крепкую военную флотилию, которая скоро даст о себе знать белогвардейцам и чехо-словакам. Мы направили туда и военные части, которые, вместе с находящимися там частями, дадут нам огромный перевес в военной силе. Нам необходимо этот перевес за собою обеспечить. Нам необходимо обеспечить за собою перевес нравственной силы, которая нам принадлежит по праву, ибо мы защищаем дело рабочего класса, а те защищают дело французской и английской буржуазии. Обеспечить этот нравственный перевес могут только представители рабочего класса из наших лучших городских промышленных центров. И мы сейчас, помимо всех мер, о которых я говорил, переходим к дальнейшей мобилизации рабочих для пополнения кадров нашей рабочей и крестьянской Красной Армии. Сегодня вечером в СНК вносится проект декрета о том, чтобы в ближайшее время, в ближайшую неделю, мобилизовать рабочих, родившихся в 1896–1897 гг. во Владимирской, Нижегородской, Московской и Петроградской губерниях. Вы знаете, товарищи, что мы мобилизовали в Москве и Петрограде рабочих, родившихся в 1896–1897 гг. Они уже дали пример тем частям, которые будут созданы. Они будут нашими лучшими частями. Сейчас Москве предстоит дать новый пример, новый образец. Мы хотим в Москве мобилизовать рабочих, родившихся в 1893, 1894 и 1895 гг., и ваша обязанность, обязанность районных советов, профессиональных союзов, заводских комитетов и всех рабочих организаций, оказать нам на фабриках и заводах помощь в проведении этой мобилизации. Вам нужно будет указать рабочим на их обязанность мобилизоваться. Такая помощь нужна и в Петрограде – в нашей северной столице. Без вашей помощи и содействия, – а оно нам обеспечено, – мы этой мобилизации провести не можем. Благодаря вам, мы первую мобилизацию провели прекрасно, без сучка и задоринки, и вы теперь обеспечите нам эту вторую, несколько более широкую мобилизацию. Вы распространите ваше влияние на всю Московскую губ. и проведете мобилизацию двух возрастов, а мы создадим несколько новых дивизий в помощь тем дивизиям, которые находятся на чехо-словацком фронте.