Текст книги "Кот, который проходил сквозь стены"

Глава 16

Ночью Квиллерену снился Ниагарский водопад, и когда шум падающей воды наконец разбудил его, он дико огляделся в темной комнате. Ревел поток, стремительный, бурный каскад. Потом со вздохами и стонами вода остановилась.

Квиллерен сел в кровати-лебеде и прислушался. Через некоторое время звук послышался снова, но уже не такой оглушительный, как во сне – быстрый шумящий водоворот, всхрап, дрожащий стон, несколько последних всхлипываний – и тишина.

Постепенно в одурманенный дремотой мозг проникла догадка: канализация! Старая канализация в старом доме! Но почему она работает посреди ночи? Квиллерен заковылял в ванную.

Он включил свет. На краю ванны в стиле барокко, балансируя стоял Коко и держал лапу на фарфоровом рычаге старомодного сливного бачка, не сводя пристального близорукого взгляда с хлещущей воды. Юм-Юм сидела в мраморной раковине и щурилась от внезапно вспыхнувшего света. Коко еще раз нажал на рычаг и зачарованно смотрел, как вода бурлит, хрипит клокочет и, наконец, иссякает.

– Ах ты, мартышка! – сказал Квиллерен. – Научился пользоваться ватерклозетом?

Он и сердился за прерванный сон, и гордился гигиеническими способностями кота. Журналист вытащил пронзительно вопившего и извивавшегося Коко из ванной и бросил его на подушки кресла.

– Что ты пытался сделать? Оживить мышь Юм-Юм?

Коко вылизывал взлохмаченную шерсть, словно ее осквернили чем-то неописуемо мерзким.

По зимнему небу крался угрожающий желто-серый рассвет; природа изобретала новые способы ведения войны. Открывая для котов банку фарша из моллюсков, Квиллерен планировал день. Во-первых, он хотел узнать, как Бен Николас складывает купюры. Во-вторых, было очень любопытно, как красное перышко перекочевало с твидовой шляпы на шелковый цилиндр. Квиллерен спросил об этом Коко, но тот только сощурил один глаз. Что касается снежной лавины, то он уже обсудил это с Мэри, и у той нашлось правдоподобное объяснение: в мансарде над магазином Бена – меблирашки, там, естественно, включено отопление; вот снег и сошел раньше, чем везде.

Он чуть было не пообещал Мэри прекратить свое неофициальное расследование. Просто не успел – отвлек кошачий концерт. Потом Квиллерен успокоился и сказал: «Доверься мне. Я не сделаю ничего, что причинит тебе боль». И она опять оживилась, и, в общем, это был прекрасный вечер. Мэри даже приняла приглашение на вечеринку, но сказала, что пойдет в пресс-клуб как мисс Даксбери – не Мэри Дакворт, антиквар, – потому что журналисты узнают ее.

Однако перед Квиллереном по-прежнему стояла дилемма. Оставить расследование – значит уклониться от выполнения того, что он считал своим долгом, продолжать – значит причинить вред Хламтауну, а этот нелюбимый пасынок городского совета нуждался в защитнике, а не противнике.

К тому времени, как открылись магазины и Квиллерен начал работу, природа изобрела-таки еще одну военную хитрость: промозглый холод, пробиравший до костей. Он плюхнулся на Хламтаун, словно заплесневевшая тряпка для мытья посуды.

Сначала журналист решил посетить «Немного старины», но магазин Бена был закрыт.

Тогда Квиллерен попытал счастья в «Антик-технике», и не зря, – за все время пребывания журналиста в Хламтауне тот оказался открыт. Когда посетитель вошел, из склада, расположенного в задней части дома, широким шагом появился Холлис Прантц, одетый во что-то мрачное, с малярной кистью в руках.

– Покрываю лаком выставочные шкафы, – объяснил он. – Готовлюсь к завтрашнему дню.

– Я не хочу отрывать вас от работы, – сказал Квиллерен, с удивлением рассматривая магазин.

Он увидел кинескопы от телевизоров пятнадцатилетней давности, старые платы ручной пайки, доисторические радиодетали и старомодные генераторы автомобилей тридцатых годов.

– Скажи мне только одно, – произнес Квиллерен. – Вы собираетесь заработать этим на жизнь?

– Никто не зарабатывает на жизнь в нашем деле. Всем необходим еще какой-нибудь источник доходов.

– Или можно питаться акридами, – пошутил журналист.

– По счастью, у меня есть некоторая недвижимость; я сдаю ее внаем, и работаю в полсилы. В прошлом году у меня был сердечный приступ, я стараюсь не перенапрягаться.

– Вы молоды для сердечных приступов.

Квиллерен решил, что продавцу не больше сорока пяти.

– Лучше получить предупреждение заранее. Я думаю, у Кобба прихватило сердечко, когда он обчищал тот дом. И – конец. Для человека его возраста это тяжелая работа.

– А чем вы занимались до «Антик-техники»?

– Малярным делом, оклейкой стен. – Прантц сказал это почти извиняющимся тоном. – Не очень-то интересное дело. Зато мой магазин мне здорово по душе.

– Кто подбросил вам идею насчет допотопной механики?

– Подождите, я положу кисть. – Через мгновение Прантц вернулся со старым конторским стулом с прямой спинкой. – Вот. Садитесь.

Квиллерен рассматривал развороченные внутренности примитивной пишущей машинки.

– Вам придется потрудиться, чтобы убедить меня, будто этот хлам кому-то нужен.

Холлис улыбнулся.

– Что ж, потружусь. Нынче люди собирают что угодно – хороших вещей мало. Из источенных червями столбов делают подставки для ламп. Окантовывают рекламные плакаты двадцатилетней давности. Почему бы не сохранить остатки продукции ранней автомобильной и радиотехнической промышленности? – Прантц заговорил конфиденциальным тоном. – Я работаю над одной теорией, основанной на феномене нашего времени: – доктриной ускорения устаревания. Тут суть вот в чем. Чем скорее предмет выходит из употребления, тем быстрее он возвращается как предмет коллекционирования. Раньше на этот процесс требовалось лет сто. Теперь – тридцать. Я намереваюсь ускорить его процесс до двадцати или даже пятнадцати… Только не записывайте, – поспешно добавил Холлис. – Это все еще на стадии обдумывания. Не продавайте идею раньше времени.

Квиллерен вышел от Прантца и съежился от холода. Он разменял у антиквара пять долларов – банкнотами, сложенными поперек, – но что-то в Холлисе все-таки было фальшивым.

– Мистер Квиллерен! Мистер Квиллерен!

Кто-то догонял его. Журналист обернулся и тут же в его объятиях оказались коричневый вельвет, мех опоссума, тетрадки и развевающиеся светлые волосы.

Ив младшая из трех сестричек, совсем запыхалась.

– Только что с автобуса, – выдохнула она. – А вы к нам?

– Нет, к миссис Макгаффи.

– Не ходите туда! «Миссис Макгаффи чертовски напыщенная!» – так говорит Клатра.

– Дела есть дела, Ив. А ты уже подготовилась к Рождеству?

– Еще как! Мне на праздник подарят мольберт! Настоящий мольберт!

– Хорошо, что я тебя встретил, – сказал Квиллерен. – Я бы хотел украсить комнату, но у меня нет твоего художественного вкуса. Да еще это колено…

– Я с радостью помогу. Вам елку, по старинке, или что-нибудь более современное?

– Елка проживет у меня не больше трех минут… У меня коты, и они почти все время проводят в полете. Но я подумал, что мог бы купить у Ломбардо зеленые гирлянды…

– Отлично! Я только забегу к сестрам, а потом сразу к вам.

Когда Ив пришла к Квиллерену, посреди комнаты уже лежали кедровые гирлянды за десять долларов; Коко и Юм-Юм обходили их с опаской.

При виде светловолосой гостьи кошка исчезла в неизвестном направлении, а кот остался, чтобы пристально и недоверчиво наблюдать за Ив.

Для начала Квиллерен предложил девушке лимонада, и она села в плетеное кресло-качалку, а прямые светлые волосы, как капюшон окутали ее лицо. Разговаривая, Ив то надувала детские губки, то поджимала их, то очаровательно улыбалась.

Квиллерен спросил:

– Откуда у вас всех троих такие необычные имена?

– А вы не знаете? Это разные виды художественного стекла. Моя мать была без ума от «модерна»[8]8
  модерн – художественный и архитектурный стиль конца XIX – нач. XX вв.


[Закрыть]. А я предпочла бы зваться Ким или Лесли. Когда мне исполнится восемнадцать, я сменю имя и перееду в Париж, чтобы изучать живопись. То есть, когда я получу деньги, которые оставила мне мать – если сестры еще не все потратили, – нахмурившись, уточнила Ив. – Они по закону мои опекунши.

– Похоже, вам очень весело вместе.

Ив заколебалась.

– Не очень. Они довольно дурно со мной обращаются. Клатра вмешивается в мою личную жизнь, а Амберина пытается подавить мои способности. Она хочет, чтобы я изучала бухгалтерское дело, или медицину или еще что-нибудь такое… занудное.

– А кто делает тебе этот великолепный подарок?

– Какой?

– Мольберт.

– А! Ну… вообще-то Том. Это муж Амберины. Он просто лапочка. Мне кажется, он тайно в меня влюблен. Только никому не говорите!

– Конечно, не скажу. Я польщен, – поклонился Квиллерен, – что ты удостаиваешь меня своим доверием. А как ты относишься ко всем этим несчастным случаям в Хламтауне? Такие ли они «случайные», как кажутся?

– Клатра говорит, что Дракониха специально уронила ту штуку ей на ногу. Сестра хочет предъявить Мэри иск на пять тысяч долларов! Дикие деньги!

– Астрономическая цифра, – согласился журналист. – А две последние смерти?

– Бедный Си Си! Он был занудой, но мне его жаль. Его жена ни в грош его не ставила. Вы знаете, что она убила своего первого мужа? Конечно, никто этого так и не доказал.

– А Энди? Ты знала Энди?

– Он был просто прелесть. Я с ума по нему сходила. Ужасная смерть, правда?

– Как ты думаешь может быть, его убили?

Глаза Ив расширились от восторга:

– Может, Дракониха…

– Но Мэри Дакворт была в Энди влюблена! Она бы такого не сделала.

Девушка немного подумала.

– Она не могла быть в него влюблена, – объявила она. – Она ведьма! Так говорит Клатра. А всем известно, что ведьмы не влюбляются.

– Надо сказать, у вас в Хламтауне богатая коллекция человеческих характеров. А что ты знаешь о Расселе Пэтче?

– Мне он нравился, пока не покрасился. Мне кажется, Пэтч ввязался в какую-то аферу… Не знаю…

– А тот, который живет вместе с ним?

– Стэн – парикмахер из района небоскребов. Знаете, там живут все богатые вдовы и содержанки. Они рассказывают Стэну свои секреты и дарят ему сказочные подарки. Клатра тоже красит волосы у Стэна. Она делает вид, что они натуральные, но видели бы вы, какие седые патлы у нее отрастают!

– А Сильвия Катценхайд живет в том же доме, верно?

Девушка кивнула и задумалась.

– Клатра говорит, что из Сильвии вышла бы отличная шантажистка. Собрала компромат на каждого.

– В том числе на Бена Николаса и Холлиса Прантца?

– Не знаю. – Ив задумчиво потягивала лимонад. – Но мне кажется, что Бен – наркоман. Я еще не решила насчет второго. Может, он какой-нибудь извращенец.

Позже, когда над камином были повешены гирлянды и Ив ушла, Квиллерен сказал Коко:

– Устами младенцев глаголят самые страшные истины!

Импровизированный допрос обошелся в десять долларов, а гирлянды только подчеркивали гнусность злой старухи на портрете. Журналист решил заменить его на герб Макинтошей, как только представится возможность.

Перед тем, как отправиться в газету, чтобы сдать материал, Квиллерен сделал два звонка и напросился на приглашения. Он сказал Клатре, что хотел бы посмотреть, как живут антиквары, что коллекционируют, чем обставляют свои квартиры. Он сообщил Расселу Пэтчу, что у него есть сиамский кот, который обожает музыку. Он сказал при встрече Бену, что хочет сам попробовать, каково это – обчищать старые дома. Кроме того, он попросил его разменять пятидолларовую купюру.

– Увы, – отвечал Бен, – если бы мы могли разменять пятерку, мы оставили бы наше проклятое дело.

Днем Квиллерен зашел в отдел «подвалов» «Бега дня», где ровными рядами стояли современные удобные металлические столы, всегда казавшиеся ему такими аккуратными и спокойными, и неожиданно понял, что эта обстановка холодна, стерильна, однообразна и лишена оригинальности.

Арч Райкер сказал:

– Как тебе статья об аукционе в сегодняшнем номере? Боссу понравилось.

– Целая полоса! Это превзошло мои ожидания! – ответил Квиллерен, бросая на стол еще одну порцию листов, напечатанных через два интервала. – Вторая часть, завтра будет еще. Утром я взял интервью у человека, который продает какой-то странный хлам под названием «антик-техника».

– Рози говорила мне о нем. Он в Хламтауне недавно.

– Он или сумасшедший, или обманщик. Вообще-то, мне кажется, скорее второе. Утверждает, что у него слабое сердце, а сам сигает по лестнице вверх через две ступеньки! В Хламтауне вообще многие ведут себя подозрительно.

– Не распыляйся, – посоветовал Райкер. – Сосредоточься на работе.

– Ну, Арч! Я же раскопал интереснейшие подробности насчет случая с Энди Гланцем! Есть и кое-какие соображения по поводу смерти Кобба.

– Ради Бога, Квилл! Полиция признала, что это несчастные случаи, вот и не лезь в бутылку!

– Чрезвычайно подозрительные несчастные случаи. Все в Хламтауне просто из кожи вон лезут, доказывая, что это несчастные случаи! Слишком уж стараются.

– И я их понимаю, – ответил Райкер. – Если Хламтаун заработает репутацию опасного района, покупатели будут сидеть по домам… Слушай, мне надо сверстать еще пять страниц. Не могу пикироваться с тобой весь день.

– Если совершено преступление, оно должно быть раскрыто, – настаивал Квиллерен.

– Ладно, – сказал Райкер. – Хочешь расследовать – пожалуйста. В свободное от работы время. И подожди до Рождества. Твои статьи об антиквариате идут неплохо, и у тебя есть шанс завоевать первую премию.

К тому времени, когда Квиллерен вернулся в Хламтаун, Ив пустила слух, что он – частный детектив с двумя злобными сиамскими котами, обученными нападать.

– Это так? – поинтересовался молодой человек с бакенбардами в «Бабушкином сундуке».

– Это правда? – спросила владелица магазина под вывеской «Только кресла».

– К сожалению, нет, – ответил Квиллерен. – Я всего лишь газетчик, который выполняет отнюдь не такую романтическую работу.

Хозяйка прикрыла глаза.

– Я представляю вас йоркширским виндзорским креслом. Каждый человек напоминает какое-то кресло. Вот это маленькое изящное шератоновское – балерина. Этот английский чиппендейл очень похож на моего домовладельца. А вы – йоркширское виндзорское. Только задумайтесь об этом на минутку, и все ваши друзья превратятся в кресло.

После сомнительных теорий Прантца, предположений Ив и речей о человекокреслах, Квиллерен почувствовал некоторое облегчение при знакомстве с миссис Макгаффи. Она показалась ему куда более респектабельной, несмотря на странное название магазина. Но хозяйка вполне разумно объяснила и последнее недоумение:

– Это все старинные деревянные сосуды. «Ноггин» – с ручкой, как чашка. «Пиггин» похож на ковш. Феркин" использовали для хранения продуктов.

– Откуда вы знаете?

– Из книг. Когда нет покупателей, я сижу здесь и читаю. Хорошая работа для школьной учительницы на пенсии. Если вам нужна литература по истории Америки или антиквариату, только попросите.

– А у вас есть что-нибудь о Хламтауне? Меня особенно интересует особняк Коббов.

– Самый значительный дом на нашей улице! Построен Уильямом Тауном Спенсером, известным аболиционистом, в 1855 году. У Уильяма было двое младших братьев, Джеймс и Филипп, которые построили рядом такие же здания, только поменьше размером. Кроме того, у него была незамужняя сестра Матильда, слепая от рождения. Погибла в тридцать два года упав с лестницы в доме брата.

Она говорила с уверенностью, понравившейся Квиллерену. Он был по горло сыт слухами и путаными псевдоидеями.

– Я заметил, что жители Хламтауна склонны падать и погибать при этом, – сказал он. – Странно, что это началось еще тогда.

Женщина печально покачала головой.

– Бедная миссис Кобб! Сможет ли она по-прежнему держать магазин без мужа?

– Мне говорили, что Си Си был своего рода живым огнем Хламтауна.

– Возможно, и так… Но, честно говоря, я терпеть не могла этого человека. Он был ужасно невоспитан! Нельзя так вести себя в цивилизованном обществе. Я считаю, что настоящей потерей для нас была гибель Эндрю Гланца. Прекрасный юноша, такой многообещающий и настоящий ученый! У меня есть право говорить о нем с гордостью, потому что именно я научила Энди читать двадцать пять лет назад на севере штата, в Бойервиле. Ах, он был таким смышленым парнишкой! И грамотным. Я знала, что когда-нибудь он станет писателем.

Ее морщинки лучились.

– Он писал статьи об антиквариате?

– Да, но еще и роман, от которого у меня осталось смешанное впечатление. Энди дал мне прочитать первые десять глав. Я, естественно, не стала огорчать его, но… Не одобряю эту отвратительную современную литературу! И тем не менее говорят, что она популярна.

– А где происходило действие романа Энди?

– В общине антикваров вроде нашей, но там существовали всякие антипатичные герои: алкоголики, игроки, гомосексуалисты, проститутки, торговцы наркотиками, прелюбодеи! – Миссис Макгаффи содрогнулась. – О, Боже! Если бы наша улица была хоть чуть похожа на ту, что у него в книге, я, наверное, завтра же закрыла бы магазин!

Квиллерен погладил усы.

– А вы не думаете, что в Хламтауне происходит нечто подобное?

– Ах, нет же! Ничего подобного! Только… – Она понизила голос и бросила взгляд на забредшего в магазин покупателя, – я бы не хотела, чтобы вы писали об этом, но… Говорят что тот маленький старичок, который продает фрукты, букмекер.

– Букмекер? Он принимает ставки?

– Так говорят. Только, пожалуйста, не злоупотребляйте моей откровенностью. Наш район пользуется хорошей репутацией.

Покупатель прервал их:

– Простите, у вас есть масленки?

– Одну минутку, – ответила она с любезной улыбкой, – я с радостью помогу вам.

– А что случилось с рукописью Энди? – спросил Квиллерен, направляясь к двери.

– Я думаю, он дал ее своей подруге, мисс Дакворт. Она просила почитать, но… – миссис Макгаффи торжествующе закончила, – он хотел, чтобы это сначала сделала его старая школьная учительница!

Глава 17

Сырой туман злорадно превратился в холодный пронизывающий дождь. Квиллерен шел к «Голубому дракону» так быстро, как только позволяло колено.

– Сегодня я собираюсь заняться мародерством, – объявил он Мэри Дакворт. – Бен Николас введет меня в курс дела.

– Куда вы пойдете?

– В старый театр на Цвингер стрит. Бен сказал, что здание заколочено, но можно пробраться через служебный вход. Нужно попробовать самому, чтобы писать о людях, которые, рискуя подвергнуться аресту, спасают предметы старины. Я думаю, об этом должны знать, а занятие подобного рода следует узаконить.

Мэри радостно улыбнулась:

– Квилл, ты говоришь как убежденный антиквар! Ты тоже заразился!

– Я просто вижу, когда может выйти хороший материал, вот и все. А пока… Ты не могла бы одолжить рукопись романа Энди? Мне рассказывала о нем миссис Макгаффи, и, раз он о Хламтауне…

– Рукопись? У меня нет никаких рукописей.

– Но миссис Макгаффи сказала…

– Энди дал мне почитать первую главу, вот и все.

– А что же тогда случилось с романом?

– Понятия не имею. Роберт Маус должен знать.

– Может быть, позвонишь ему?

– Сейчас?

Квиллерен нетерпеливо кивнул.

Мэри взглянула на высокие напольные часы.

– Не совсем подходящее время. Он готовит обед. Это очень срочно?

Тем не менее она набрала номер.

– Уильям, – сказала мисс Дакворт, – не могу ли я говорить с мистером Маусом?.. Пожалуйста, скажи ему, что это Мэри Даксбери… Вот этого я и боялась. Минутку. – Она повернулась к Квиллерену. – Слуга говорит, что Боб готовит голландский соус к кольраби и просил не беспокоить.

– Скажи ему, что «Бег дня» собирается напечатать грязную сплетню об одном из его клиентов.

Юрист подошел к телефону (Квиллерен представил его в фартуке с шумовкой в руке) и заверил, что ничего не знает о какой-то рукописи. Среди бумаг Эндрю Гланца ничего подобного не было.

– Тогда где же она? – спросил Квиллерен у Мэри. – Можно предположить, что ее уничтожили – кто-то, у кого были на это причины. Что было в той главе, которую ты читала?

– Там рассказывалось о женщине, которая собиралась отравить мужа. Довольно захватывающе.

– А почему Энди не дал тебе читать дальше?

– Он считал роман своей тайной. Тебе не кажется, что большинство писателей очень чувствительны, когда речь идет об их работе, еще не напечатанной?

– Предположим, все герои были взяты из жизни. Миссис Макгаффи, похоже, думает, что они вымышленные, но не ей судить.

Она живет слишком замкнуто. Возможно, роман Энди раскрывал некоторые неприятные тайны Хламтауна.

– Он не сделал бы такого! Энди был таким деликатным…

Квиллерен стиснул зубы. Такой деликатный, такой честный, такой умный… Эту песню журналист уже знал наизусть.

– Может быть, среди персонажей существовала и ты, – сказал он Мэри. – Вот Энди и не хотел, чтобы ты читала дальше. Описание могло быть столь прозрачно, что тебя узнали бы. И семейный скандал которого ты так боишься, разразился бы.

Глаза Мэри засверкали:

– Нет! Энди не мог так поступить.

– Что ж, теперь мы этого никогда не узнаем. – Квиллерен собрался было уходить, но остановился. – Ты знаешь Холлиса Прантца. Так вот, он говорит, что был маляром и оклейщиком стен и оставил работу из-за слабого сердца, а сам бегает, как юноша. Когда я был у него сегодня, он лакировал выставочные ящики.

– Лакировал? – удивилась Мэри.

– Он сказал, что готовится к завтрашней вечеринке, и тем не менее товара у него очень мало.

– Лакировал в такой день? Да эти шкафы никогда не высохнут! Если наносить лак в сырую погоду, он останется липким навсегда.

– Ты уверена?

– Это совершенно точно. Может показаться, что лак высох, но, как только влажность повысится, поверхность снова становится сырой.

Квиллерен дунул в усы.

– Странная ошибка, правда?

– Для того, кто утверждает, что был маляром, – ответила Мэри, – невероятная!

Позже дождь превратился в предательский мокрый снег, мелкий и густой, как туман. Квиллерен отправился в магазин дешевой одежды, чтобы купить красную егерскую кепку с наушниками. Кроме того, готовясь к воровскому дебюту, он позаимствовал фонарь и лом Кобба.

Пора было идти к Расселу Пэтчу, который пригласил журналиста послушать двадцатитысячную аудиосистему. Квиллерен зашел домой и надел на Коко голубую «сбрую». Поводок неизвестным образом исчез, но для дружеского визита он был не обязателен. Благодаря «упряжи» кот выглядел подтянутым и спокойным, да и нести его по улице было проще в такой упаковке.

– Этот поход, – объяснил он своему мурлыкающему помощнику, – мы совершаем не только ради культуры. Я хочу, чтобы ты обнюхал все, что можно, и посмотрел, не найдется ли что-нибудь важное.

Бывший экипажный сарай находился через два дома от особняка Кобба, и Квиллерен засунул Коко за пазуху, чтобы тот не промок.

Они зашли в мастерскую, и хозяин провел их по узкой лестнице в странную комнату. Пол в ней был расчерчен на крупные шахматные клетки, у стен стояли статуи из белого мрамора на белых пьедесталах. Сами стены были разными: две – мраморно-черные две – ярко-красные.

Рассел представил своего друга – бледного молодого человека, либо очень стеснительного, либо очень хитрого – со сверкающим бриллиантом на пальце, а Квиллерен познакомил их с Коко, сидевшим теперь у него на плече. Коко только взглянул на новых знакомых и сразу же выразил пренебрежение, отвернувшись и устремив взгляд в противоположную сторону.

Отовсюду раздавались раздражавшие Квиллерена звуки скрипок и флейт.

– Вам нравится музыка барокко? спросил Расс. – Или предпочитаете что-нибудь другое?

– Коко любит более спокойную, – ответил Квиллерен.

– Стэн, поставь ту сонату Шуберта.

Аудиоаппаратура занимала ряд старых кухонных шкафчиков, переделанных под итальянский ренессанс, и Коко не замедлил ее осмотреть.

– Стэн, приготовь чего-нибудь попить, – попросил Рассел. – Слушайте этот кот совсем мирный! А я слышал, что он злобный!

– Если вы к тому же слышали, что я частный сыщик, то это тоже неправда, – сказал Квиллерен.

– Очень рад. Я бы не хотел, чтобы кто-то шлялся по Хламтауну и копался в грязи. Мы упорно трудимся, чтобы заработать приличную репутацию.

– И все-таки я раскопал один интересный факт. Я узнал, что ваш друг Энди писал роман о Хламтауне.

– О, да. Я говорил ему, что он только зря тратит время. Если в романе нет секса, кто его купит?

– А ты читал рукопись?

Расс рассмеялся.

– Нет, но могу себе представить, что там было. Энди был занудой, просто занудой.

– Самое интересное, что рукопись пропала.

– Наверное, он ее выбросил. Я говорил вам, что это был за человек – хотел полного совершенства во всем.

Квиллерен взял стакан лимонада и обратился к Стэну:

– А вы тоже занимаетесь антиквариатом?

– Я парикмахер, – тихо ответил Стэн.

– Я слышал, это неплохо оплачивается.

– Не жалуюсь.

Заговорил Расс:

– Хотите знать, откуда на самом деле у него «ягуары» и бриллианты? Удачная игра на бирже, – это кое-что.

– А вы играете? – спросил Стэн журналиста.

– Честно говоря, у меня никогда не было начального капитала, так что я этим не занимался.

– А чего тут заниматься? – сказал Стэн. – Брокер каждый год удваивает мой капитал.

– Серьезно?

Квиллерен задумчиво раскуривал трубку, прикидывая в уме: получаем первую премию «Бега» и превращаем в… две четыре, восемь, шестнадцать, тридцать две тысячи за пять лет! Возможно, он просто зря тратит время, пытаясь сделать из мухи слона.

Коко обследовал всю комнату и теперь прилег возле теплового счетчика, обращая мало внимания на Шуберта.

– Слушай, я бы хотел попробовать одну штуку, – сказал Расс. – У меня есть кое-какая электронная дребедень, бьющая по высоким частотам – белый шум, компьютерная музыка, синтезаторы и все такое. Давай посмотрим, как отреагирует кот. Животные же воспринимают недоступные человеку диапазоны.

– Не возражаю, – ответил Квиллерен.

Шуберт закончился, и тут тридцать шесть колонок выдали концерт с воем и писком, блеянием и ржанием, дребезжанием и чириканьем, от которых чуть не лопались барабанные перепонки. При первых звуках Коко навострил уши, а через миг вскочил. Он выглядел озадаченным. Потом побежал по комнате, резко повернул и бросился назад.

– Ему не нравится, – запротестовал Квиллерен.

Музыка превратилась в тихий шепот с пульсирующими вибрациями. Коко кинулся в сторону и бросился на стену.

– Лучше выключи!

– Это великолепно! – сказал Расс. – Стэн ты когда-нибудь видел что-нибудь подобное?

Из колонок раздался чудовищный скрип. Коко молнией взлетел в воздух и опустился на шкафчики с аппаратурой.

– Выключи! – пытался перекричать музыку Квиллерен.

Но было поздно. Коко снова прыгнул, приземлился на голову Рассела и впился в нее когтями. Вопль Пэтча перепугал кота еще больше, и сиамец отскочил в угол.

Расс прикоснулся к виску. Пальцы окрасились кровью.

– Так тебе и надо, – тихо сказал Стэн, выключая установку.

Квиллерен понес Коко домой. Кот внешне казался спокойным, но журналист чувствовал, как тот дрожит.

– Прости, старик, – сказал хозяин. – Это была подлая шутка.

В комнате Квиллерен осторожно опустил животное на пол.

Прибежала Юм-Юм, чтобы дотронуться до носа Коко своим, но кот не обратил на нее внимания. Он долго пил воду, потом встал на задние лапы и провел когтями по брюкам Квиллерена. Журналист взял Коко на руки и носил по комнате, пока не пришла пора идти на следующую встречу.

Он закрыл животных и направился к лестнице, но вопли за запертой дверью буквально разрывали журналистское сердце. Он медленно спускался по ступенькам, но крики становились все жалобнее и печальнее, и все опасения Квиллерена, что Коко его больше знать не хочет, испарились. Кот нуждался в нем. Обрадовавшись, Журналист вернулся и взял хвостатого друга с собой к Клатре.