Текст книги "VLADI. Владимир Скулачев"

33

И снова наступила пятница – время, чтобы на выходные оставить Москву и вновь на пару дней уехать на дачу, где полной грудью вдохнуть лесной воздух, наполненный фитонцидами, повышающими общий тонус и оказывающими благотворное влияние на нервную систему.

– Ты не помнишь, сколько у нас осталось семечек и орешков? – перед каждой поездкой на дачу неизменно уточнял Володя, опасаясь любой промашки в деле заготовки корма для птиц и белок.

Но промашки на этот счет практически никогда не случалось, и он, прибыв на дачу и отпустив до воскресного вечера водителя, сразу начинал заполнять простаивавшую в ожидании прилета птиц кормушку семечками, присыпая их сверху измельченным грецким орехом.

– Ну что ты столько времени тратишь, измельчая орехи своими пальцами? – как-то не выдержала я, видя, как он тщательно вручную измельчает уже очищенный грецкий орех. – Намного быстрее и удобнее делать это с помощью скалки и какой-нибудь ровной поверхности.

И, как всегда бывает в таких случаях, наказала себя. Как там в поговорке? Нуда, «не сделай добра…»

– Слушай, а у тебя это здорово получается, – сразу же отметил Володя, оценив мою инициативу и усмотрев в этом свою выгоду. – Теперь давай измельчать орехи будешь ты? У меня они скалкой разминаются слишком мелко.

Ну, кто бы сомневался? Птицы, дождавшись наполнения кормушки, постепенно начинали водить над ней свои хороводы. Первыми, как правило, прилетала стайка синиц, безошибочно узнаваемая по яркому лимонно-желтому брюшку с продольной черной полосой, черному оперению головки и голубовато-серой спинке. Своими маленькими аккуратными клювиками они хватали угощение и отлетали в сторону, уступая место своим собратьям. А по стволу сосны, к которой крепилась кормушка, уже вниз головой бежал подвижный, сверху окрашенный в голубовато-серый цвет поползень, всегда запасавший пищу впрок, прятавший ее в щелях стволов деревьев и маскировавший ее мхом или кусочками коры. Он, не боясь синичек, находил место где-нибудь рядышком, чтобы схватить клювом свой кусочек орешка или семечку. Где-то неподалеку по стволу дерева постукивал дятел. Стучал он клювом для извлечения из дерева пищи – насекомых и их личинок, но не только. Постукивание дятел использовал и в качестве средства связи, сигнализируя о владении им определенной территорией. Прилет дятла освобождал кормушку от остальных птиц, на время перелетавших на ближние ветки деревьев и ждавших, когда он поработает своим долотообразным клювом, а затем, захватив в него что-либо, отлетит на время в сторонку. Когда, наконец, появлялась такая долгожданная для Володи белка, дятел уступал место ей. Мы всегда любовались, глядя, как грациозно она перебрасывает свое удлиненное тельце с пушистым длинным хвостом с ветки на ветку, пока не доберется до кормушки. Сначала она взбиралась на край чаши с водой, чтобы попить. Затем, осмотрев содержание кормушки, выбирала удобное для себя место. Сев на задние лапки и расправив свой пушистый хвост, передними она брала орешки или семечки и грызла их со страшной скоростью, иногда рассматривая нас, с нескрываемым интересом наблюдавших за ней с находившейся рядом открытой террасы.

Когда от рака умерла двенадцатилетняя Рики – любимая собака Володи породы ирландский сеттер, которая всегда вела себя, как хотела и считала именно себя его хозяйкой, а не наоборот, – кормушку со ствола сосны пришлось перенести, поскольку на наш участок стали постоянно наведываться соседские коты, которые в обитателях кормушки усмотрели пропитание для себя любимых. Правда, перенесена она была на расстояние, по-прежнему позволявшее нам наблюдать за ее обитателями.

И снова вечером, закончив каждый свои дела, мы устроились у согревавшего нас теплом камина и говорили, говорили, говорили…

– Скажи, пожалуйста, – подошла я, наконец, к интересовавшему меня вопросу, – а как возникла идея создания факультета, деканом которого ты стал, будучи к тому времени директором научно-исследовательского института физико-химической биологии (НИИ ФХБ) Московского университета?

– Сама идея образования факультета биоинженерии и биоинформатики, на самом деле, принадлежала не мне, а ректору университета Садовничему, – то ли вспоминая, то ли размышляя, рассказывал Володя.

Надо сказать, что Виктор Антонович Садовничий стал ректором в результате выборов, прошедших в МГУ в начале 1992-го года; он сменил на этом посту А.А. Логунова и всегда был полон идей по совершенствованию университета. Важнейшим новым этапом в истории НИИ ФХБ стал эксперимент, затеянный им в 2001-м году. Вечером одной из пятниц августа того же года в квартире Скулачева раздался телефонный звонок.

– Владимир Петрович, я только что вернулся из поездки по США. Там меня пригласили посетить знаменитую Ливерморскую лабораторию. Я уже бывал там несколько лет тому назад. Тогда практически все сотрудники этого знаменитого научного центра были физиками, а сейчас оказалось, что по крайней мере треть из них биологи одной и той же специализации – биоинженеры. Почему же у нас в университете нет ни одной кафедры, лаборатории, не говоря уже о факультете, с таким названием? Я прошу вас организовать биоинженерный факультет, став его руководителем хотя бы на первых порах.

– Виктор Антонович, да мне уже 67-й год, и я твердо решил больше не занимать никаких новых административных должностей. Дай бог мне справиться с тем, что у меня уже есть.

– Нет, Владимир Петрович, так дело не пойдет, – был настойчив ректор. – Завтра суббота. Приходите ко мне, посетителей не будет. Мы сядем и спокойно обсудим этот вопрос.

Эту ночь Скулачев не спал. Он вдруг понял, что отказаться от предложения ректора невозможно: это стало бы предательством по отношению к институту и всему делу А.Н. Белозерского. Все, даже самые лучшие, научные институты с годами неизбежно старели, теряя при этом достойное место в ряду появлявшихся других, более новых, более современных.

– И тогда мне в голову пришла идея создать институт – факультет наподобие тех, которые были придуманы еще при советской власти и прекратили свое существование, когда эта власть исчезла, – увлеченно вспоминал Владимир. – Я имел в виду заводы-втузы – высшие технические учебные заведения. Мощный передовой завод огромной страны организовывал на своей территории высшее учебное заведение специально для воспитания и обучения специалистов того же профиля, что и сам завод. Множество талантливых инженеров и даже ученых были воспитаны на заводах-втузах. Причем многие из них пришли в науку или в инженерное дело из молодых рабочих этого же завода. Они не были потомственными инженерами, а просто встречали на переходах между цехами учеников и преподавателей втуза. Да и сам втуз был не чем-то заоблачным и недостижимым. Он был свой и не страшный. Таким образом, удавалось убить сразу двух зайцев. С одной стороны, обеспечить сам завод и другие предприятия этой же отрасли молодыми способными людьми. С другой стороны, черпать эти кадры не только из профессорских семей, но и из семей с рабочим прошлым. Лучшие из них потом могли стать академиками или руководителями заводов-гигантов.

– Но ведь институт Белозерского – не завод, – заметила я.

– Конечно, институт Белозерского – не завод. И вторая функция втуза здесь была ни при чем, но первая, и самая главная, вполне могла реализоваться, чтобы сделать институт Белозерского нестареющим предприятием. И я подумал, почему факультет не может быть чем-то подобным? Ну, пусть это будет не завод-втуз, а институт-факультет.

Он понимал, что факультет должен быть относительно небольшим, где-нибудь на 200–250 студентов, то есть на каждом курсе по 40–50 студентов, а это примерно было бы равно числу научных сотрудников самого института. В то время их было около двухсот.

– И тогда мне подумалось, что можно было бы реализовать главный принцип самых знаменитых в мире английских университетов, Кембриджского и Оксфордского, – продолжал Владимир.

– И что это за принцип?

– А принцип этот назывался тьюторство.

– Тьютор – это от английского tutor – домашний учитель, опекун или что-то вроде этого?

– Ну да, если упрощенно, то тьютор – это педагог, который сопровождал индивидуальную образовательную программу. Обычно каждый сотрудник в этих университетах играл роль наставника – тьютора – одного или двух студентов, которые под его руководством делали свои первые шаги в научной карьере. Неизбежно роль тьютора оказывалась более широкой, чем роль обычного преподавателя университета, который первые четыре-пять лет обучал студентов на практикумах в группах по 15–30 человек. И только на старших курсах речь могла идти об их руководстве индивидуальной работой студентов, когда те пишут свои курсовые и дипломные работы. Это означало, что студент, как правило, начинал свою научную работу не раньше четвертого курса обучения. Тьютор же мог позволить себе роскошь индивидуальной работы со студентом и младшего курса, который, конечно же, знал существенно меньше, чем старшекурсник, но зато его мозг был свежим и более готовым к восприятию новых идей.

Еще одно обстоятельство Скулачев решил обсудить с ректором в ближайшую субботу, а именно название нового факультета. Он уже подумал, что назвать факультет нужно не просто биоинженерным, а именно факультетом биоинженерии и биоинформатики.

– Биоинформатика была разделом только что нарождавшейся науки, – продолжал Владимир. – В тридцатые годы XX века известный биолог Эрвин Бауэр как-то сказал, что каждый биолог должен знать математику, но никогда ее не применять. Поясняя свою максиму, Бауэр подчеркивал, что биология пока что не точная наука, а описательная и потому не может быть выражена математически. «Так зачем же ее изучать?» – спросите вы. «Исключительно для гимнастики ума», – отвечал на такой вопрос Бауэр.

Когда на рубеже XX и XXI веков научились читать биологические тексты (последовательности нуклеатидов в ДНК), высокая математика немедленно потребовалась для каждодневной работы новой отрасли биологии – биоинформатики. По существу, биоинформатика-один из наиболее сложных разделов современной математической науки. Ее «мать» – информатика – давно уже считалась довольно важной наукой для практического применения математики. Теперь же встала задача научиться исследовать сверхдлинные биологические тексты по уже открытым законам информатики, а если они

оказывались недостаточными, то с помощью новых биоинформатических законов. Как правило, наиболее важные открытия делались на рубежах соседних наук. В случае с биологией ими давно уже стали биохимия и биофизика. Настал день провозглашения новой науки – биоматематики как области прикладной математики, имеющей общие темы с биологией, медициной, информатикой, биоинформатикой.

К XXI веку в Московском государственном университете уже были кафедры биохимии на трех факультетах: биологическом, химическом и медицинском. Были и три кафедры биофизики: на биологическом, физическом и медицинском факультетах. Однако ни одной кафедры биоматематики еще не было, не существовали и биоматематические лаборатории или группы. Единственным прецедентом была уже знаменитая гельфандовская межфакультетская лаборатория математических методов в биологии, объединенная в 1990-х с лабораторией Белозерского в институт физико-химической биологии имени

A. Н. Белозерского МГУ. Вот при этом институте

B. П. Скулачев, являвшийся его директором, и предполагал организовать первый биоматематический факультет Московского университета – факультет биоинженерии и биоинформатики. С такими соображениями он и пожаловал в кабинет ректора в один из субботних дней августа 2001 года.

Обе модификации его предложения о биоинженерном факультете показались В.А. Садовничему резонными, и он сразу же их принял. Особенно понравилась ему идея о биоматематике. Сам математик, ректор мгновенно оценил все преимущества создания нового факультета на рубеже биологии и математики.

– Да, именно математические школы были самыми лучшими среди средних школ Советского Союза. Да и Россия всегда славилась своими выдающимися математиками: Лобачевским, Ковалевской, Стекловым, Колмогоровым, Гельфандом… – рассуждал Садовничий. – Биологи тоже могли похвастаться такими именами, как первые Нобелевские лауреаты по биологии и медицине Павлов и Мечников, и гениальными биологами XX века – Кольцовым, Энгельгардтом, Белозерским. Поэтому союз математики и биологии в лучшем университете страны смотрелся бы, по крайней мере, как многообещающий, – заключил он.

В последовавший за этой встречей понедельник состоялся Ученый совет МГУ, который вправе был принять решение о создании нового факультета. В.А. Садовничий выступил в самом конце заседания с предложением создать в университете новый факультет биоинженерии и биоинформатики.

– Предлагаю сразу же заложить некую традицию, касающуюся его руководства: деканом нового факультета должен стать директор института физико-химической биологии, – сказал ректор в заключение своей речи, закрепив тем самым идею создания института-факультета.

После недолгого обсуждения решение о создании нового факультета Ученым советом было принято. Со времени теперь уже далекого 2001-го года прошло почти двадцать лет. Первый набор студентов на факультет биоинженерии и биоинформатики был произведен уже в 2002-м году.

– И сегодня уже можно подвести некоторые итоги эксперимента по организации преподавания на этом факультете и развития науки. Насколько мне известно, по общему мнению университетских преподавателей, ученых и сотрудников многочисленных научных институтов Москвы, эксперимент этот, безусловно, удался, – с гордостью констатировал Скулачев. – Напрасным оказалось опасение, что учиться на новый факультет никто не пойдет, поскольку была нарушена негласная традиция. Считалось, что в биологии математики быть не должно, поэтому в перечне вступительных экзаменов на факультет биологического профиля экзамена по математике просто не было.

Этим биофак, в общем-то, естественный факультет, и отличался от всей группы остальных естественных факультетов университета. Было очевидным, что если абитуриент не любит математику, но хочет учиться на естественном факультете, у него один путь – на биофак. Теперь было провозглашено создание второго биологического факультета в университете, который должен был учить не только новой биологии, возникавшей после прочтения биологических текстов, но и пригласить в хоровод биологических наук высокую математику. Теперь уже математика оказалась позарез нужна биологам не для простой тренировки их мышления, но для повседневной работы по выяснению того, что же именно записано в ДНК? Биологические тексты оказались слишком сложными, чтобы работать с ними без суперкомпьютеров самого высокого класса и без знания законов чисто математической отрасли науки – информатики.

В начале XXI века в университете еще не было суперкомпьютера, поэтому на первом же Дне открытых дверей, которые регулярно проводились для представления будущим абитуриентам нового факультета, В. Скулачев был поставлен в сложное положение вопросом родителя одного из будущих студентов.

– Владимир Петрович, а где вы возьмете суперкомпьютеры высшего класса, если в МГУ их просто нет?

– Но у нас есть ректор Виктор Антонович Садовничий, поставивший целью создание у нас в университете таких компьютеров в самое ближайшее время. Значит, они будут! – ответил он.

И это была не просто фигура речи. Скулачев под руководством ректора работал уже с десяток лет. Сам Садовничий, родившись в семье рабочего и колхозницы в шахтерской Горловке Донецкой области, получил «научное крещение», поступив в 1958-м году на механико-математический факультет МГУ и закончив его с отличием, затем закончил и аспирантуру, защитил кандидатскую, а затем и докторскую диссертации. Так, с 1958-го года он был неразрывно связан с университетом сначала обучением в нем, а затем и работой, пройдя, как говорится, путь от студента до ректора, которым он являлся с 1992-го года. Он был прекрасным организатором, способным не только родить какую-либо идею, но и претворить ее в жизнь, если это было во благо его университету. Человек такого уровня, как, впрочем, и любого другого, может кому-то нравиться, кому-то нет. Это нормально, это вполне естественно. Садовничий был ректором, по сути своей политиком, пути которого пересекались с огромным количеством разного рода лиц, которые от него зависели и от которых зависел он и дело его жизни – университет. Он был руководителем по должности и по призванию. Если людей условно разделить на три группы – только критикующих, постоянно дающих советы и делающих, собственно, дело, то Садовничий, безусловно, относился к числу последних, тех, кто дело делал. Поэтому ответ Скулачева на вопрос о том, где же он сможет взять компьютеры высшего класса, не был необдуманным или случайным.

Правда, у Скулачева не было стопроцентной уверенности в реализуемости этой задачи, ведь сверхмощные суперкомпьютеры – страшно дорогая вещь, которая не могла не встретить отчаянного сопротивления Министерства финансов в его борьбе за бюджет страны в условиях финансового кризиса, в тисках которого жила страна. В руководстве страны имелась мощная оппозиция по отношению к самой идее создания такого рода сложных приборов. Ставилась под сомнение не только реалистичность самой затеи, но и возникал вопрос, кто же будет работать на этих компьютерах и какие задачи он будет решать? Возможность прочтения биологических текстов не была достаточным аргументом для столь серьезного финансирования. Говорят, что ректору на его просьбы о выделении денежных средств на создание приборов неизменно отвечали все объясняющей крылатой фразой: «Не до жиру – быть бы живу!»

– Ситуация до боли напоминала ожесточенную дискуссию в руководстве страны в конце 20-х годов прошлого столетия о том, надо ли в СССР строить тракторные заводы? – рассуждал Скулачев. – Не лучше ли слабосильный моторчик поставить на телегу, вспомнив известную максиму, что в России всегда две беды: дураки и дороги? Хороши бы мы были в 1941-м, если бы победила точка зрения маловеров! К чести высшего руководства страны, как в те годы, так сейчас, победила, в конце концов, максималистская точка зрения. Тогда, до войны, мы построили тракторные заводы, которые затем, в 1941-м, легко перепрофилировали на производство танков для фронта. В наше время пятнадцать лет назад мы объявили о создании в МГУ мощного компьютера. Сегодня эти суперкомпьютеры конкурируют с таковыми в государственных вычислительных центрах США, Англии, Германии и Японии.

Одним из объективных критериев качества того или иного факультета служил проходной балл – минимальная сумма экзаменационных оценок, с которой абитуриент зачислялся на конкретный факультет конкретного вуза. Это был своеобразный ориентир, показатель, от которого зависели шансы абитуриента на поступление. Величина проходного балла свидетельствовала об уровне подготовки абитуриента: чем выше проходной балл, тем лучше уровень знаний будущих студентов, тем выше их индивидуальные способности. По высоте проходного балла уже спустя несколько лет после его образования факультет биоинженерии и биоинформатики стал занимать одно из первых мест среди всех остальных факультетов университета. То, чего так боялись – включение математики в перечень вступительных экзаменов, – не отпугнуло абитуриентов. Наоборот, оказалось, что эта трудность привлекла наиболее талантливых и отважных, которым как раз и уготована слава будущих Менделеевых и Павловых.

– В 2018 году среди подавших заявление о приеме на факультет оказался некий школьник по имени Руслан, впервые сдавший ЕГЭ на максимальное количество баллов – 500, – с гордостью рассказывал Скулачев. – Такого случая не было за все годы существования этого экзамена. Так вот, этот Руслан подал заявление о приеме именно на наш факультет. Кроме того, он оказался победителем целого ряда российских олимпиад, что освободило бы его от необходимости сдавать специальный вступительный экзамен в МГУ и ограничиться только результатами ЕГЭ. Но судьба была неумолима к Руслану: среди олимпиад, в которых он принимал участие, не было ни одной математической, а единственный экзамен в МГУ, сверх ЕГЭ, который надо было сдать для поступления на новый факультет, была математика. Не моргнув глазом, Руслан согласился сдать экзамен по математике, принимали который преподаватели мехмата университета, наводившие ужас на будущих биологов. Максимальное количество баллов на экзамене по математике -100. Всего 7 человек получили высший балл. И среди них оказался Руслан. Об этом удивительном абитуриенте писали газеты, вещало телевидение и радио, и на какой-то период времени он оказался самым знаменитым абитуриентом страны. Один из известных в стране вузов в своем неуклонном стремлении, в чем только возможно, не отставать от МГУ, даже предпринял попытку перехватить чемпиона. Кто-то из руководства института стал писать матери Руслана, предлагая немедленное зачисление ее сына в этот институт. В тех же письмах недвусмысленно поносился наш факультет и лично я, его декан. Писали, что я будто бы завел на факультете маленькую каморку без окна, куда загонял самых способных студентов, заставляя их батрачить на себя в написании научных статей. Мать абитуриента посоветовала сыну отнести эти письма заместителю декана этого вуза по учебной работе, чтобы вместе с ним над ними посмеяться. Сама она была сотрудницей факультета почвоведения биофака МГУ и знала меня не понаслышке. Руслан все же поступил именно на наш факультет.