Текст книги "VLADI. Владимир Скулачев"
Автор книги: Лилия Задорнова
Жанр: Документальная литература, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
Глава 2
Скулачевы
Отец В.П. Скулачева Петр Степанович Скулачев родился в 1907-м году в маленькой деревеньке Малятино Тихвинского уезда Калужской губернии, что ютилась вблизи самых верховьев реки Оки и располагалась километров на сто южнее родины Арона Левитана – Вязьмы. Деревня эта находилась в глухом, почти первобытном лесу. Это была южная окраина знаменитых брянских лесов. «Шумел сурово брянский лес, спускались синие туманы…» – именно об этих лесах поется в песне Г. Абрамова. Лес тянулся на сотни километров, был сильно заболочен и практически не пригоден для жизни людей. Чтобы выжить в таких условиях, жителям тех мест нужно было иметь какую-никакую пашню, на которой они могли бы выращивать кормившие семьи злаки: овес, просо, ячмень, рожь, пшеницу, гречиху. А в каких-нибудь пятидесяти километрах к югу начиналась Воронежская губерния, рекламировавшая свои плодородные земли знаменитым кубом чернозема: в длину и по высоте – в рост человека. Куб извлекали из почвы и в специальном музейном помещении демонстрировали приезжим, которые не верили, что плодородный слой может быть таким глубоким. Как писал в своих записных книжках А.П. Чехов, «почва такая хорошая, что если посадить в землю оглоблю, то через год вырастет тарантас».
Условия жизни малятинских крестьян были крайне тяжелыми, полными изнуряющего труда. На полевых работах при пахоте земли применялся железный плуг. Чтобы его тащить, требовалась немалая физическая сила. С этой задачей вполне справлялись лошади. Крестьяне же тех мест были в основном безлошадными, поэтому в плуг впрягалась корова, у кого она имелась, а в ее отсутствие – кто-нибудь из членов семьи. Пахали люди глинистую, заболоченную почву, пронизанную могучими корнями огромных деревьев, сожженных, чтобы освободить место пашне, на которой потом можно было посадить или посеять что-либо пригодное для прокорма. Среди корней снесенных деревьев гнездились многочисленные гадюки, укус которых из-за отсутствия какой-либо медицинской помощи зачастую оказывался смертельным. Постоянное недоедание и угроза смерти от голода, использование труда малолетних, начиная с четырехлетнего возраста, тормозили рост детей и приводили к низкорослости живущих там людей. Низкорослость легко было проследить, посмотрев на отца семейства Скулачевых Степана и сравнив его с тремя его сыновьями. Степан и старший его сын Михаил были ростом где-то около метра пятидесяти. Средний сын Петр, живший в уже более благоприятных условиях «отхожего промысла», которым позже занимался его отец и которому он в этом помогал, был ростом выше метра шестидесяти. Младший сын Александр вырос до метра семидесяти пяти: условия его жизни были улучшены появлением в семье коровы и, соответственно, лучшим питанием.
Крестьяне этих мест были в основном хлеборобами и охотниками. Охота здесь была очень опасна из-за находящихся в этих лесах страшно вязких болот, а также из-за хищников – волков и медведей. Люди уходили на охоту и иногда просто не возвращались, что было событием, в общем-то, обычным. Как говорили: «Бог дал – Бог взял».
Семья, в которой родился отец Владимира Петровича, была большая: глава семьи Степан Скулачев, жена его Матрена, трое сыновей и шесть дочерей. Говорили, что Матрена в молодости была женщиной поразительной красоты и что Степан нашел ее где-то в Польше, откуда, женившись, и привез в родную деревню. Степан Михайлович – человек ума практического – рассудил, что ни земледелие, ни охота в этом богом проклятом месте не смогут обеспечить его семье хоть сколько-нибудь достойную жизнь. Именно поэтому с первыми заморозками он уходил в Москву на заработки, которые носили временный, сезонный характер и назывались в те времена «отхожим промыслом». Там Степан освоил специальность столяра-краснодеревщика. Столяры-краснодеревщики были наиболее квалифицированными и высокооплачиваемыми мастерами, элитой в своей специальности. Степан Скулачев был отменным и востребованным мастером столярного дела, занимался изготовлением и ремонтом мебели, а также делал различные предметы из дерева. Существовала семейная легенда о том, что деревянные фрукты на витринах знаменитого Елисеевского магазина, что на Тверской улице в Москве, были выструганы именно Степаном Скулачевым и его бригадой столяров.
А жизнь шла своим чередом; но прежде, чем рассказать о дальнейших событиях в семье Скулачевых, в корне изменивших прежнее течение их жизни, хотелось бы напомнить читателю хорошо известное ему еще со школьных времен понятие «коллективизация сельского хозяйства» в послереволюционной России. Коллективизация сельского хозяйства была непосредственно связана с начавшейся в стране индустриализацией. Это требовало не только колоссальных материальных средств, но и бесчисленного количества рабочих рук. Началась коллективизация в декабре 1927-го года. Суть ее заключалась в том, чтобы по всей стране организовать колхозы, призванные объединить раздельных землевладельцев. Чтобы колхозы выполняли поставленные перед ними задачи, обеспечивали население страны сельхозпродукцией, то есть попросту его кормили, необходимо было создать их материальную базу: обеспечить каждый колхоз землей, помещениями, скотом, сельскохозяйственным инвентарем… Деньги на эти цели государством не выделялись. Им было принято решение просто забрать имущество у зажиточных крестьян и передать его в организуемые колхозы, где оно тут же становилось общим.
Кулаки. Название это еще до Октябрьской революции получили крестьяне, имевшие определенный достаток, который позволял им использовать в собственном хозяйстве труд наемных работников – «батраков». Страх новой власти перед контрреволюцией привел, в том числе, к тому, что кулаки были определены как наиболее опасная категория крестьян. В стране было начато раскулачивание, в результате которого у крестьян, имевших сколько-нибудь ценное имущество, все оно отбиралось и передавалось в колхозы: инструмент, животные, дома… Одновременно уничтожались и враги революции – недовольные такими действиями и новой властью крестьяне. Была установлена и норма раскулачиваемых для каждого колхоза – пять-семь процентов жителей деревни, – которая из-за усердия исполнителей зачастую перевыполнялась: раскулачиванию, как значится в различных источниках, фактически подверглось в разных регионах от пяти до двадцати процентов крестьян. Селяне, признанные контрреволюционерами, отправлялись в концлагеря; просто богатые со всей семьей переселялись в отдаленные районы; у крестьян со средним достатком все их имущество также изымалось, а сами они безо всего отправлялись жить в другие, новые для них места, чтобы начать там все сначала. В результате такой политики репрессиям подверглись люди, которые желали и были способны работать и зарабатывать, долгие годы создавали и укрепляли свои собственные хозяйства, не прося помощи у государства, словом, кулаки…
После начавшейся коллективизации местные власти потребовали от каждого жителя деревни Малятино выявить местных кулаков для последующего их раскулачивания. Нужно было выполнять поставленную новой властью задачу. Беда же крестьян деревни, в которой в то время и жила семья Степана и Матрены, состояла в том, что среди них не было ни одного действительно зажиточного. Но, выполняя принятые директивы, комитет бедноты должен был выбирать из деревенских того, кто был хотя бы не так беден, как основная масса, и записать его в кулаки.
После очередной статьи в главной газете страны «Правда», призывавшей к безжалостной борьбе с врагами на селе, сын Степана Петр понял, что отца со всей семьей могут в любой момент сослать в Сибирь. Сам Петр уже закончил институт в Москве, там же и работал. Благодаря «отхожему промыслу» отец его за многие годы труда приобрел три вещи, совершенно необходимые для жизни их большой семье: корову Угрюмку, дававшую молоко и в годы недорода спасавшую семью от голода, самовар и керосиновую лампу – практически единственный источник света, поскольку какой-либо другой, кроме лучины, попросту отсутствовал. Во всей деревне Степан был единственным, у кого были все эти три вещи, считавшиеся для крестьянина их деревни предметами роскоши. Петр ясно понимал, что комитет бедноты непременно запишет отца в кулаки. Последствия этого были для него совершенно очевидны. Петр срочно отправился на родину.
На дворе у Степана чуть светало. В окно деревенской избы кто-то настойчиво стучал, разбудив Матрену. В такое время суток здесь обычно кто-либо посторонний не появлялся, а местные по соседям не ходили.
– Степан, просыпайся, – она слегка тронула мужа за плечо, – кто-то пришел, надо открыть дверь.
– Да-да, – поднимаясь, сквозь сон ответил он.
В такую рань в проеме двери стоял живший в Москве сын Петр.
– ???
– Отец, – едва переступив через порог и плотнее закрыв за собой дверь, сказал Петр, – сегодня все вы уезжаете в Москву.
– Ты считаешь, пора? – Степан и сам понимал, что происходит вокруг и чем это может для него обернуться.
– Пора, медлить нельзя, – Петр был настойчив. – Если сегодня не уедете, завтра можете отправиться в Сибирь.
– Ладно, – согласился Степан с приведенным сыном доводом. – Мать, собираемся!
Он нанял в соседней деревне лошадь с телегой, привязал к телеге корову, погрузил на нее свой нехитрый скарб, свою жену и детей и в сопровождении Петра отправился в сторону Москвы. К счастью, погода стояла сухая, и они даже не застревали на глинистых проселочных дорогах.
В Москве многочисленную семью Скулачевых никто не ждал. Петр с женой Надеждой жили в одной из комнат большой коммунальной квартиры в доме на площади трех вокзалов на Домниковке. Поселиться такой большой компанией в ней и жить было практически невозможно, поэтому Петр повез отца с матерью и со всем семейством в один из поселков ближнего Подмосковья, путь к которому шел по Рязанской железной дороге. Кроме того, жить в Москве после бегства из деревни было небезопасно, да и условия жизни в поселке были схожими с условиями их жизни в Малятино, а поэтому для них более приемлемыми, чем в большом городе. В этом поселке в большинстве своем жили бывшие политкаторжане, в их числе и Арон Маркович Левитан. В этом же поселке земельный участок под дачу получила и единственная дочь старого политкаторжанина Левитана, близкого соратника Ленина, Надежда, вышедшая замуж за Петра Скулачева. Туда и привез Петр отца со всей семьей.
Участок, выделенный Петром и Надеждой под постройку дома для семьи Степана и Матрены, представлял собой непролазную чащу елового и соснового леса, так что для того, чтобы построить там дом, нужно было сначала прорубить просеку от ворот вглубь участка. К такой работе Степану было не привыкать. Да и не было здесь таких непролазных, глухих и заболоченных лесов, как в родных краях.
Степан Скулачев был человеком небольшого роста, да уже совсем и не юным, но это не помешало ему построить деревянный дом за одно лето. Помогали строить одни женщины, жена и дочери. Сыновья же, зарабатывая деньги, пропадали в Москве, благо была она совсем рядом.
Спустя лет десять после смерти Степана Михайловича сын его Петр решил отдать часть дома своему младшему брату. Для этого нужно было распилить дом и перенести треть его на двадцать метров от оставшейся основной части дома.
– Знаешь, Владик, – рассказывал Петр подраставшему сынишке, – я проклял все на свете, пытаясь разобрать на бревна строение, созданное руками моего отца. Дом стоял и ни в какую не соглашался разваливаться. Проблема состояла в том, что дед Степан-то строил дом как столяр, а не как плотник, так что каждое сочленение было пригнано одно к другому с точностью до миллиметра. Построил твой дед дом без единого гвоздя: купить их он не мог из-за их дороговизны.
Степан Михайлович Скулачев умер, когда внуку его Владику – Володе Скулачеву – было пять лет. Владик почти не запомнил старика с калининской бородкой и в очках в железной оправе. Дед никогда не приезжал в Москву, где жил внук, а родители Владика предпочитали на лето использовать в качестве дачи дом другого деда – Арона Марковича, поскольку в нем жили всего двое, он да Розалия Захаровна, а в доме у Степана Михайловича всегда обитало человек до десяти, а то и более. Владик запомнил только кровоподтек на лбу Степана Михайловича от щепки, отлетевшей от бревна в тот момент, когда дед орудовал топором, растапливая в доме печь.
После смерти мужа Матрена ушла в глубокий траур, в котором пребывала до конца своей жизни: постоянно в черной косынке, черной кофте, черной юбке. Как-то Матрена доила свою безрогую корову, уже другую, Рогнетку, которая вдруг сбила с ног доившую ее хозяйку, а потом и прошлась по упавшей женщине, повредив ей грудную клетку. Матрена не оправилась после травмы и вскоре умерла…
Но род Скулачевых продолжался. Жили дети Степана и Матрены, давшие, в свою очередь, жизнь уже и своим детям-следующему поколению, жизненный путь каждого из которых проходил по их собственному сценарию…
Глава 3
Родители. Петр и Надежда
Союз Петра Степановича Скулачева и Надежды Ароновны Левитан со стороны мог показаться довольно странным.
Он, русский, из многодетной крестьянской семьи, выросший в глухой российской деревне, был невысокого роста, худощавым, кареглазым, темноволосым. Общительный и подвижный, с быстрой реакцией на все происходившие вокруг него события, с выразительной мимикой по-мужски красивого лица, он быстро сходился с людьми и, если сам того желал, умел абсолютно покорить себе собеседника. Петр, выросший посреди глухого леса, еще в детстве стал хорошим охотником. Освоить это занятие было для него делом неизбежным: семье нужно было что-то есть, и не только то, что взращивалось на земле. Как до войны, так и после нее, сменив военный китель на гражданский костюм, ставший для него основным видом одежды, он навсегда сохранил страсть к охоте.
Надежда, еврейка, из семьи беглого политкаторжанина, вошедшего затем в руководящую элиту нового государства, была единственным ребенком в семье. Блондинка стойкой кожей бледного, с выразительной мимикой, лица. Ресницы и брови на лице ее были почти не видны. Ее попытки летом загореть неизбежно заканчивались воспалением кожи – покраснением. Косметику она никогда не применяла. Ростом была около ста шестидесяти сантиметров, среднего телосложения. Она была живой и подвижной, эффективной в работе, которая была ей интересна. Вполне добросовестно выполняла и работу, которая интереса у нее не вызывала, но была ей поручена. Надежда была человеком легкоранимым, переживавшим неудачи, даже незначительные, хотя внешне, казалось, спокойно и холодно реагировала на происходящее. За время командировки ее отца Арона Левитана в Берлин, затянувшейся на целых четыре года, Надежда успела окончить там школу, а затем и поступить в Берлине в архитектурный институт. После прихода Гитлера к власти и отзыва обратно в Советский Союз работавших в Германии советских госслужащих еврейской национальности Надежда завершила архитектурное образование в России, став студенткой, а затем и выпускницей уже Московского архитектурного института. Всю жизнь Надежда страдала от очень сильной близорукости.
Очки не полностью компенсировали этот недостаток, который мешал профессиональной деятельности архитектора.
В институте, где Петр и Надежда учились в одной группе, они и познакомилась. Поступили они в Московское высшее техническое училище им. Н.Э. Баумана, а окончили Московский архитектурный институт, став архитекторами.
– Как же так получилось, что поступили они в один институт, а закончили другой? – удивлялась я, обращаясь к Володе, подкладывавшему подсушенные в поленнице дрова в камин, гудевший, казалось, от удовольствия, что его в морозный зимний вечер, наконец, разожгли.
– Ты понимаешь, время было послереволюционное, смутное. Шла борьба между различными революционными течениями. Троцкий был, как ты знаешь, одним из организаторов Октябрьской революции 1917-го года, идеологом одного из течений марксизма – троцкизма. В 1923-м году он стал лидером левой оппозиции в России, а в 1927-м был снят со всех постов и отправлен в ссылку.
– А при чем здесь учеба твоих родителей?
– А при том, что в это время они учились в Бауманке. Придерживавшиеся троцкистских идей наиболее активные студенты МГУ и Бауманки вышли на улицы Москвы с портретами Троцкого и лозунгами «Долой Сталина!», – неторопясь продолжал Володя. – Результатом их активности и стало расформирование МВТУ и МГУ. Ряд факультетов в этих институтах был закрыт, а на их основе созданы другие учебные заведения. МГУ тогда потерял все четыре своих медицинских факультета.
– В одном МГУ было столько медицинских факультетов?! – поразилась я.
– Да. Помнишь ремарку в «Мастере и Маргарите» Булгакова о предсказании судьбы одним из его героев: «Вы умрете через год в клинике третьего МГУ»? Речь шла как раз об одном из этих четырех медицинских факультетов, – Володя в очередной раз удивлял меня не только своей любовью к литературе, но и прекрасным ее знанием. – Университет потерял тогда еще и геологический факультет. Бауманка тоже лишилась ряда факультетов, в том числе и инженерно-строительного, на архитектурном отделении которого и учились мои родители.
После 1930-го на базе инженерно-строительного факультета МВТУ им. Баумана был создан Московский архитектурный институт, в то время единственный в стране готовивший архитекторов, который Петр и Надежда благополучно и закончили.
Жить одной семьей они стали еще до войны, выбрав для своих отношений брак гражданский, то есть без его государственной регистрации. На такое их решение могли повлиять, конечно же, бывшие в то время модными идеи А. Коллонтай, К. Цеткин и Р. Люксембург. Брак свой Петр и Надежда зарегистрируют позже, уже после войны.
* * *
В жизни им несказанно повезло: сразу после окончания института они были приняты на работу в мастерскую Алексея Щусева, выдающегося русского и советского архитектора, по сути, ведущего в то время архитектора страны. Имя это и в наше время на слуху даже непосвященного обывателя. Достаточно сказать, что он проектировал в Москве Казанский вокзал, Мавзолей Ленина, здание Центрального телеграфа на Тверской, здание Механического института на Большой Садовой, дом артистов МХАТа в Борисовском переулке, монастырь в Замоскворечье, гостиницу «Москва», православную церковь в итальянском городе Санремо. Он создал множество других шедевров, которые и сегодня служат человечеству и красотой которых мы наслаждаемся до сих пор.
Петр Скулачев сразу же чем-то приглянулся А. Щусеву, который определенно испытывал к молодому архитектору теплые чувства. Уже спустя некоторое время после появления Петра в мастерской мэтр непременно задерживался у стоящего за кульманом новичка и иногда слегка поглаживал рукой по его жестким, коротким, подстриженным бобриком волосам.
– Ежик, упрямый ежик, – с грустинкой в голосе приговаривал он, ловя с улыбкой твердый взгляд блестящих карих глаз своего подчиненного.
Надежду же мэтр не жаловал, считая, что именно она привносит в творчество супружеской пары молодых архитекторов идеи главного своего конкурента Ивана Жолтовского, проповедовавшего иной, нежели сам Щусев, флорентийский архитектурный стиль. Надежда действительно была ярой сторонницей стиля Жолтовского, также хорошо известного архитектора того времени. Именно совместно с ним А. Щусев возглавил работу коллектива архитекторов над проектом перепланировки Москвы. Реконструкция Москвы в средневековом флорентийском стиле была мечтой И. Жолтовского.
– Ты знаешь, я помню свое потрясение, когда в уже зрелом возрасте я увидел во Флоренции необычную башенку с кирпичными сводами в форме купола, как будто кто-то держит ее пальцами руки, протянутой с неба, – рассказывал мне Володя. – До этого в Москве я любовался почти такой же башней Жолтовского. Только во Флоренции ее создавали древние мастера, а в Москве – он. Башенка особенно хороша, если смотреть на нее со стороны Зубовского бульвара, где она великолепно замыкает перспективу, сто очков выигрывая у располагающегося на другой стороне Садового кольца монстра сталинской эпохи – здания Министерства иностранных дел.
Принципиальные профессиональные разногласия начинающих архитекторов Скулачевых с всесильным А. Щусевым не мешали искренней привязанности руководителя мастерской к двум его молодым коллегам. Надо сказать, что два крупных объекта, построенных в Москве по проекту архитекторов П.С. и Н.А. Скулачевых, были выполнены в стиле И. Жолтовского, заимствованном им у средневековых архитекторов Флоренции. Это дом в Москве на площади Гагарина, обращенный фасадами к Ленинскому проспекту и третьему транспортному кольцу, и здание рядом с метро «Новослободская». Но это было позднее, после войны. А пока шла интересная работа в мастерской мэтра; работа, которая прививала им и развивала у молодых архитекторов Скулачевых чувство вкуса и стиля, учила создавать оригинальные концепции. В мастерской в рамках рабочего процесса происходило целенаправленное их обучение, предоставлявшее им возможность их творческой реализации.
В Москве на улице Охотный ряд, дом 2 находится отель «Four Seasons Hotel Moscow» (отель «Москва четыре сезона»), более известный как гостиница «Москва». Огромный комплекс общей площадью около 200000 квадратных метров красуется в самом центре Москвы, рядом с Историческим музеем, открывающим вход на Красную площадь, своим фасадом обращенный к Александровскому саду и Манежной площади.
Строительство гостиницы начиналось еще до войны. В 1930-е годы Моссовет объявил среди проектировщиков конкурс на создание проекта гостиницы, который не принес желаемых результатов, поэтому был проведен следующий конкурс, но уже закрытый, среди сотрудников «Моспроекта». По его итогам лучшим был признан проект молодых архитекторов мастерской А. Щусева – Л. Савельева и О. Стапрана. Правда, проект имел существенные недостатки, не вписывался в исторический облик существовавшего района: не согласовывался с ансамблем Кремля, застройкой прилегавших улиц Охотного ряда, Тверской, Моховой. Тогда в качестве соавтора был приглашен А. Щусев, который и должен был исправить имевшиеся недостатки, доработать проект.
Петр и Надежда Скулачевы, архитекторы мастерской А. Щусева, принимали непосредственное участие в выполнении этой работы. Но используемый в архитектуре того времени стиль «модерн» совершенно не соответствовал архитектурному стилю Надежды. И вскоре великий архитектор убедился в твердом и несговорчивом характере своего нового ученика Петра Скулачева, когда тот вместе со своей женой вдруг выступил с предложением принципиально иного решения проекта, чем тот, который уже разрабатывался их командой.
– Жолтовцы! Оба вы – жолтовцы, – сокрушенно качая головой, комментировал мэтр предложенный ими вариант.
Общеизвестна и сегодня легенда о том, что когда проект был готов и одобрен А. Щусевым, его представили на окончательное утверждение главе государства И. Сталину. Чтобы сэкономить время дорогого вождя, ему показали два возможных варианта главного фасада гостиницы, которые были выполнены на одном чертеже, но разделены осью симметрии. Правая часть чертежа отражала более строгий вариант, левая состояла из большого количества декоративных деталей. Поскольку Сталин поставил свою утвердительную подпись на самой середине объединявшего две идеи представленного чертежа, понять, какой из вариантов он выбрал, было невозможно, поэтому фасад был выполнен в точном соответствии с утвержденным. Говорят, что именно это обстоятельство и являлось причиной асимметрии главного фасада гостиницы «Москва»: левое крыло фасада здания отличалось от правого, нарушая все законы симметрии.
Однако существует и другая версия, по которой, как говорят, на самом деле на чертеже, который и был отправлен строителям, надпись «Утверждаю» поставил сам А. Щусев. Строители же возвели здание в строгом соответствии с представленными чертежами.
Возведенная в 1932-1935-м годах гостиница «Москва» достраивалась и перестраивалась. Строительство второй очереди отеля было завершено в 1968-1977-м годах, а в 2004-м году здание было разобрано.
На его месте к 2013 году было возведено новое, которое в основном повторило внешние формы прежнего, значительно превзойдя предыдущее своими размерами. А вот странная особенность главного фасада гостиницы сохранена и по сей день.
* * *
Первым семейным пристанищем Петра и Надежды была предоставленная семье молодых архитекторов комната в многоквартирной коммуналке в известном тогда доме на Домниковке. Этот дом в Москве на Домниковке до Октябрьской революции был, говорили, самым большим публичным домом в районе трех вокзалов – Николаевского (теперь Ленинградского), Казанского и Ярославского. Советская власть публичные дома отменила, и он был отдан под заселение. Сам дом был четырехэтажным. На первом этаже располагался гастроном, а три следующие за ним этажа состояли из жилых помещений. На каждом этаже было комнат по сорок. В каждой из этих огромных комнат, площадью где-нибудь метров по тридцать пять, с одним большим окном, не было никаких перегородок. Двери из всех комнат выходили прямо в общий на этаже коридор. Две комнаты на этаже, объединенные в одну и оборудованные десятью газовыми плитами, использовались в качестве общей на всех жильцов этого этажа кухни. На каждом этаже на всех, здесь живших, был один туалет и одна ванная.
Семья Скулачевых, Петр, Надежда, а затем и родившийся у них первенец Володя (Владик), жила на втором этаже этого дома. Петр разделил огромную их комнату фанерной перегородкой на большую и меньшую части.
В большей части было огромное, выходящее на Домниковку, окно; там же были обеденный стол и кровать родителей. В меньшей части комнаты обитал Владик с няней Полей, которая родом была из села Сасово, что под Рязанью. Поля фактически стала членом их семьи, занимаясь ребенком и домашним хозяйством, и прожила с ними вплоть до самой смерти Петра. После его смерти она в одночасье заявила, что не желает больше жить в Москве, а предпочитает умереть у себя в родном селе, куда немедленно и отправилась.
В соседней со Скулачевыми комнате справа проживал знаменитый профессор, а слева от них располагалась комната, в которой жила не менее известная в округе личность – главарь одной из местных привокзальных банд. Это второе соседство полностью гарантировало всем жителям их этажа защиту от различных вокзальных жуликов, которые, видимо, в случае чего, до смерти боялись перепутать комнату какого-либо жителя с комнатой их вожака. Все замки в дверях так называемых квартир отсутствовали. И жильцы, находясь дома, запирали свои комнаты на крючки изнутри, а уходя на работу, оставляли свои двери не запертыми. Считалось, что воры на второй этаж поживиться никогда не придут, поскольку одну из многочисленных комнат занимал сам их главарь. И, надо сказать, не приходили.
Надежда беспрекословно признавала лидерство мужа во всем. Со своей стороны, Петр, как человек умный, очень быстро понял, что он лишен того настоящего архитектурного таланта, которым обладала его жена, а для нее архитектура была истинным призванием. Минус состоял еще и в том, что Петр начисто был лишен дара художника, что для архитектора тогда было жизненно необходимо. В те годы еще не было компьютерного проектирования, и объект будущего строительства архитектору надо было не только изобразить на чертеже, но и нарисовать маслом на холсте, чтобы можно было увидеть будущий объект с разных позиций. С этим у Петра как раз и были проблемы. Но на этом обязанности специалиста не заканчивались. После согласования созданного проекта архитектор должен был контролировать весь процесс возведения здания, участвовать в его приемке после завершения строительства. Всю жизнь они работали вместе: Надежда занималась в основном проектированием, Петр – в основном остальной работой, включавшей обязательный архитектурный надзор на всех стадиях строительства. Из-за близорукости Надежды Петр никогда не разрешал ей забираться на леса строящихся зданий. Из-за той же близорукости она могла не заметить в строящемся здании отклонений от чертежа, случавшихся в строительстве, и в этом вопросе он был ее первым помощником и бесспорным гарантом.
* * *
Мирное течение жизни прервала признанная позднее самой разрушительной и кровопролитной в истории человечества Вторая мировая, а для Советского Союза – Великая Отечественная, война, оставившая свои роковые отметины фактически в каждой советской семье. На территории СССР война началась, как известно, 22 июня 1941-го года, а с 23 июня была объявлена мобилизация военнообязанных рождения с 1905-го по 1918-й годы.
Петр ушел на фронт сразу же, в июне. Служил он сначала в пехотных войсках под Москвой. С конца сентября до начала декабря 1941-го года Москва оборонялась. В период этого оборонительного этапа в спешном порядке создавалась линия обороны столицы, общая протяженность которой составила более двухсот километров. К возведению фортификационных сооружений привлекались как профессионалы – саперы, строители, – так и жители города – оборонявшие эти рубежи дивизии народного ополчения, которые при необходимости перебрасывались на передний край, где, плохо обученные и так же плохо вооруженные, они под мощными ударами наступающего хорошо подготовленного противника зачастую очень быстро погибали.
Возвратившийся с войны Петр во время затеваемых кем-либо разговоров о войне суровел: он замыкался в себе, как будто застывал, взгляд его становился неподвижным и холодным. Он почти никогда не рассказывал о войне и Володе. Тема эта, казалось, была закрыта им навсегда. Однако память его старшего сына все же зафиксировала из военного прошлого отца три эпизода, доверенных ему отцом в редкие моменты «оттепели».
Первый известный о Петре случай, когда он мог погибнуть, произошел с ним вскоре после его мобилизации. Защищали Москву. Недоученные бойцы, каждый с единственной винтовкой, были брошены на штурм высотки, на вершине которой стоял немецкий пулемет, державший под обстрелом весь склон. Два отделения из трех составлявших взвод прямым пулеметным огнем уже были полностью уничтожены. Поступил приказ и третьему отделению любой ценой добраться до вершины высотки. Стало очевидным, что это отделение было обречено на ту же участь, что и два предыдущих. В какой-то момент была потеряна и радиосвязь с командиром роты.
– В радио кто-нибудь разбирается? – командовавший взводом молодой лейтенантик взвинченным от напряжения голосом вопрошал у оставшихся в живых солдат, судорожно пытаясь найти хоть какой-то выход из, казалось, безнадежной ситуации.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.