Текст книги "Невероятная жизнь малышки Зурбаге"

Глава 5.

Моя вина была в том, что я закопалась в отношениях. К маме я почти что не приезжала, про Алину забыла и совершенно не интересовалась, как она там. Я наслаждалась жизнью домохозяйки. А так как Ичиро тоже был заядлыми тусовщиком, то все выходные мы проводили в клубах и барах. По будням я планировала наши путешествия, благо работа позволяла ему вести дела из любой точки мира. Постоянно ходила по магазинам, научилась готовить и каждый день радовала любимого вкуснейшей едой. Отучилась на курсах вождения. Ичиро купил мне машину, и я разъезжала по Москве. Заключила контракт с одной частной школой и сшила для учеников начальных классов школьную форму. Познакомилась с друзьями Ичиро и проводила с ними свободное время. Алина не обижалась, она понимала, что эту жизнь я заслужила и совершенно перестала рассказывать мне о своих проблемах. А зря.

Со времён черкизовского рынка, я боюсь кавказских мужчин. Не мне говорить о предвзятости по национальности, но долгое время я провела с ними бок о бок и, к сожалению, не встретила ни одного хорошего. Контингент рыночных торгашей не говорит о всех, но кроме торгашей у меня не было знакомых. У меня даже в мыслях не было встречаться с ними, и я думала, что Алина разделяет моё к ним отношение. Однажды она мне позвонила и сказала, что главврач предложил поместить маму в пансионат на время лечения, я быстро согласилась и не спрашивая подробностей, потому что мне особо и не хотелось вникать. Отправила денег на полгода проживания и даже, немного порадовалась за Алину, теперь то она сможет отдохнуть. Но как же я была не права. Мы с Ичиро иногда навещали маму. Она уже была в глубокой деменции. Плохо понимала, что происходит вокруг и почти никого не узнавала. Она была очень спокойной и проводила свободное время за просмотром мультфильмов. Всё наше посещение продолжалось не больше пятнадцати-двадцати минут. Зашли, поздоровались, посидели, вышли. Больше времени я проводила в кабинете врачей, обсуждая её состояние, нежели рядом. Пока я разговаривала с врачом, Ичиро, обычно сидел с мамой и смотрел в экран, но в тот день, он вышел из маминой палаты немного удивлённым. Она сказала ему, что у Алины будет маленький от маленького. Я приняла эту фразу за очередную мамину фантазию, но решила всё-таки позвонить Алине. Она сказала, что очень занята и когда освободится, то обязательно перезвонит. Через неделю я опять позвонила и опять-таки она меня отшила. Я была озадачена, но не предавала значение и решила, что будь что-то серьёзное, она бы обязательно мне рассказала. Но однажды утром, меня разбудило какое-то шестое чувство, что нужно срочно ехать к Алине. Первым делом решили зайти в кафе, и каково же было моё удивление, когда вместо привычной кондитерской, я обнаружила чайхану. В страхе я набрала Алине, но её телефон был отключен. Я позвонила Ичиро и попросила его срочно приехать. Ни прошло и часа, как секвойя уже подъезжала к дому. Мы зашли и ужаснулись увиденным. Куча кавказцев, громкая музыка, липкие столы. На нас смотрели, как на инопланетян. Я спросила парня за кассой, где хозяйка. Он ухмыльнулся и грубо ответил, что хозяйки у него быть не может. Тогда, еле сдерживая гнев, я спросила, где Алина. Он ответил, что знал много русских Алин, и мерзко захохотал, тут же, громким смехом его поддержали посетители. Долго сдерживать гнев, Ичиро никогда не умел. Он вплотную подошёл к этому пареньку и тихо, но вложив весь гнев в этот шепот сказал, чтобы к нему срочно подошёл тот, кого он считает хозяином этого кафе. Парень испугался и крикнул что-то на своём языке. Из подсобки вышел, точнее практически выкатился маленький, круглый мужчина с огромными усами и лысой, как шар головой. Он пренебрежительно посмотрел снизу вверх на Ичиро и громко сказал, обводя взглядом посетителе, что собак они не готовят, а где корейское кафе, он не может подсказать. Все посетители и паренёк за баром взорвались нервным хохотом. Ичиро с улыбкой, которая у любого человека, вызвала бы желание спрятаться, сбежать или исчезнуть, практически согнулся пополам и приблизившись к лицу этого мужчины, ответил, что если он не скажет, где хозяйка кафе, то он будет веселить своих прихлебателей в других, менее комфортных условиях. Видно было, что мужичок испугался, но виду не подал. Он непроизвольно сделал шаг назад, но поняв, что другие мужчины в кафе смотрят на него с укором, он громко ответил, что женщина там, где ей и место, в его доме у плиты. У меня сжалось сердце, первое о чём я подумала, это то, что Алину похитили и увезли в какой-то кишлак высоко в горах. Но Ичиро сохраняя спокойствие спросил, где же его дом, и на удивление этот мерзкий колобок назвал нам мой адрес. Мы вышли и очень быстрым шагом двинулись к подъезду, поднялись в квартиру и на секунду, застыли в ужасе, увидев, что произошло. В предбаннике всё было заставлено коробками. Зайдя в квартиру в нос, ударил запах грязных мужских носков. Весь пол в коридоре был завален мужской обувью. Из комнат раздавался шум мужских голосов. Зайдя в первую комнату, мы ужаснулись. Вдоль стен стояли трёхъярусные кровати и на них кто-то спал, кто-то просто лежал. На нас никто не обратили внимание. В следующей комнате тоже самое. А самая дальняя комната, которая когда-то была моей мастерской, была отведена кому-то важному, потому что там было почти всё так же, как и при мне, но убранство напоминало дешёвую хинкальную. Из кухни послышался шум, а вслед за шумом сдавленный женский писк. Не чувствуя под собой ног, я побежала в сторону кухни. Исхудавшая до ужаса, с огромным живот, у плиты стояла полуживая Алина и мешала шумовкой в огромной кастрюле плов. Руки и ноги были покрыты синяками и ссадинами, а на лице виднелись следы недавно заживших порезов. За столом сидели какие-то мужчины и что-то громко обсуждали на не понятном мне языке. Когда они нас увидели, то резко встали и потянулись себе за пояс. Ичиро что-то им крикнул, и они резко замерли. Потом он сказал еще что-то, и они вообще молча сели на свои места. Он взял ничего не понимающую Алину на руки и резко сказал мне выходить из квартиры. У дверей нас уже ждал мерзкий колобок с тремя верзилами. Он, ухмыляясь водил по своей маленькой мохнатой руке лезвием ножа. Напускно вежливо он спросил нас, куда это мы выносим мать его ребёнка. Сказать, что я была в шоке – это ничего не сказать. Алина уже была в отключке и повисла на руках у Ичиро, как тряпичная кукла. Ичиро опять на их языке ему что-то ответил, и мужичок поменялся в лице, продолжив свой диалог, он медленно прошел мимо верзил, которые начали пятиться. Мелкий мужичок, в отчаянии, понимая, что теряет контроль над ситуацией замахнулся ножом и неглубоко ранил Ичиро в район поясницы. В какие-то доли секунды, не теряя равновесия, ногой он ударил мужчину в солнечное сплетение. Тот отлетел на приличное расстояние и лёжа на спине, тяжело дыша и синел, ухватившись за грудь. Мы сели в лифт и молча спустились на первый этаж. Ичиро велел мне посадить Алину в машину и ехать по адресу, который он мне назвал. Я не спорила, Алине было очень плохо. Как можно быстрее я поехала по адресу и каково же было моё счастье, что это отказалась частная клиника. Меня очень быстро встретили и оперативно забрали Алину. На регистрации спросили про её состояние, но к моему стыду,я ничего не знала. Оставив её под бдительным присмотром врачей, я быстро рванула к Ичиро. Словив как на зло все пробки и светофоры, у подъезда я припарковалась ближе к ночи. Поднявшись на нужный этаж, я тихонечко открыла квартиру. Повсюду горел свет и настежь распахнуты окна. Следа от общежития не осталось. Кровати были в спешке покинуты. Из кухни доносились мужские голоса. Один голос принадлежал Ичиро. Осторожно заглянув туда, я увидела любимого с какими-то дедушкой в погонах. В углу кухни стоял охранник и смотрел на меня так пристально, что захотелось исчезнуть. Дедушка посмотрел на меня и с грустной улыбкой сказал, что клиенты все разъехались и работу мне выполнить не удастся. Я не поняла о чём он, но Ичиро уже во всю хохотала. Он сказал дедушке в погонах, что я его девушка, а не проститутка. Старичок извинился. Я бы и обиделась, но, к сожалению, это не в первый раз, когда моё неожиданное появление принимали за подарок в виде чернокожей проститутки. Ичиро по-Японски поклонился дедушкой, потом по-Русски пожал ему руку и взяв меня за руку, слегка пошатываясь, повёл нас к выходу. Устало бросив: «домой», он уснул в машине. Будить его было бесполезно, да и очень жалко, поэтому припарковавшись у дома, я опустила кресла, достала плед и тоже уснула. Проснулась я от крепкого поцелуя. Ичиро смотрел на меня во все глаза и сказал, что пойдёт со мной в разведку, если придется, потому я не растерялась и показала себя отличным напарником в стрессовой ситуации. Кое как мы выбрались из машины, и под удивленные взгляды соседей, поплелись в ближайшее кафе. Оказывается, стресс сродни похмелью и у меня опять проснулся дикий аппетит. Пока я набивала щеки завтраком Ичиро пил кофе и рассказывал мне о продолжении вчерашнего вечера. Дедушка в погонах оказался сотрудником посольства Азербайджана, и по совместительству другом молодости его родителей. Они были сокурсниками, а через много лет обе семьи обосновались в Киеве. Он знал Ичиро с рождения. Как-то, на один из дней рождения этого мужчины, маленький Ичиро решил сделать ему сюрприз и выучил Азербайджанский язык. Именно с него у Ичиро началась любовь к языкам. И именно это спасло нас от огромных проблем вчера вечером. В квартире, он сказал верзилам и колобку, что в течении часа в там появится этот человек и если они не уберутся, то решать их судьбы будут на высшем уровне. Колобка, в итоге, увезла охрана этого чиновника. Квартиру и кафе они освободили и больше проблем никаких не будет. Он допил кофе, поцеловал меня в щеку и убежал на работу. А мне предстояло много в чём разобраться. Во-первых Алина, во-вторых, мне нужно поехать в риелторскую фирму и договориться о срочной продаже квартиры, потому что жить там опасно и совершенно не хочется, после всего случившегося, а в-третьих, навестить маму. Первым делом я приехала на квартиру. В моей бывшей комнате, где по всей видимости жил колобок с Алиной, под кроватью так и был спрятан мой сейф, и счастью моему не было предела, потому что все деньги были на месте. Потом я поехала к маме, и наконец то решилась навестить Алину. Мне было ужасно стыдно, что я бросила её одну, что не интересовалась её жизнью и не уберегла от беды. Она лежала на большой больничной кровати, бледная и исхудавшая. Огромный живот, накрытый одеялом, смотрелся очень неестественно. Когда наши глаза встретились мы одновременно сказали прости. Рыдая, я аккуратно обняла плачущую подругу. Тихонько, шепотом, еле шевеля исхудавшими губами, она рассказала мне всё, что случилось. Как только кафе стало известным, к ней начали захаживать подозрительные молодые парни и намекали, что ей нужна охрана. Несколько недель они просто ходили и терроризировали её. Но однажды к ней зашёл колобок, которого звали Алим. Он был мил и любезен. В тот роковой день, эти парни пришли не просто так, а с битами, и зайдя в кафе начали грозиться, что разнесут его, если она им не заплатит. Но Алим достал пистолет и говоря что-то на Азербайджанском выгнал их. Он сказал Алине, что не даст её в обиду. Каждый день он приходил в кафе и приносил ей подарки. Алина была благодарна, но не более. Она не давала ему даже малейшего повода подумать, что он ей хоть как-то нравится или интересен, как мужчина. В какой-то момент, Алина поняла, что он её преследует. Он приходил по утрам и вечерам и каждый день провожал её, хотя она и просила не делать этого. Однажды он позвонил в дверь, и она, по старой памяти, когда к нам постоянно приходили клиенты, открыла, даже не посмотрев в глазок. Она очень испугалась, увидев его и хотела уже закрыть дверь, но он не дал ей. Оттолкнул и зашёл в квартиру. Очень грубо и по-хозяйски, не разуваясь, он начал расхаживать по квартире, заглядывая в каждую дверь. Алина его очень боялась, но осмелилась и сказала, что позвонит в полицию, если он сейчас же не уйдёт. Алим рассмеялся ей в лицо и вышел за дверь. Его не было два дня и она уже решила, что её угроза подействовала и он испугался, но однажды вечером, уставшая придя с работы она увидела его грязные ботинки, валяющиеся в коридоре. Первым её желанием-было бежать не оглядываясь, но она очень испугалась за маму. На кухне, во главе стола восседал Алим, вокруг, как стая гиен уселись ребята, которые ей угрожали, а мама, ничего не понимая, сидела съёжившись в углу на голом полу и тихонько плакала. Ужас сковал Алину. Алим встал из-за стола, подошёл к ней, грубо схватил за руку и повел в комнату. Там он ей приказал раздеться, на что она ответила звонкой пощёчиной. Он без колебаний ударил её кулаком в живот и она, согнувшись пополам, упала на кровать. Он присел рядом, и источая отвратительный запах не мытого тела начал раздеваться. В тишине его противный пищащий голос с ужасным акцентом казался самым громким звуком, который когда-либо слышала Алина. «Если ты не будешь делать так, как я скажу, то прямо сейчас мои мальчики свернут шею старухе». Алина испугалась и сделала то, что он хотел. Насиловал он её несколько часов, пока она не потеряла сознание. Очнулась она от того, что ей в лицо плеснули ледяную воду. Алим посмотрел на неё с ненавистью, но сказал, что придет завтра. Всю ночь она сидела в ванной и плакала. Хотела позвонить мне, но почему-то решилась. Ей было стыдно, что она не смогла уберечь дом от беды, и хотела сама решить эту проблему. Он пришел на следующий день и больше уже не уходил. Маму он терпел несколько месяцев, а потом сказал, что если она не исчезнет, то её выбросит где-нибудь в лесу. Тогда-то Алина и позвонила мне с предложением положить маму в пансионат. Она уже была беременна и полностью лишена воли. Алина ужасно его боялась, но на удивление была рада беременности. Она сразу решила, что доносит ребенка и тогда будет решать проблему, чтобы не навредить ребёнку. Когда Алим понял, что она хорошо вынашивает и здоровью ничего не угрожает, тогда и начался настоящий террор. Он сделал из квартиры общежитие, а Алина должна была всех обслуживать. Готовить, стирать, убирать и самое отвратительное-это ублажать ночами Алима. Выходить ей не разрешали, к врачам ходить тоже. Иногда к ней приходила какая-то старуха, ужасно похожая на ведьму, и давала ей какие-то снадобья и настойки. Алина конечно же ничего не принимала. Однажды ночью Алим сказал, что ему приснилось, что она вынашивает девочку, а в его планы это не входило и он решил, что теперь Алина будет ещё убираться ночами в кафе и каждый вечер упаковывать поддельные китайские кроссовки, которыми он торговал на рынке. Если это девочка, то она потеряет её, а если это мальчик, то он будет сильным. За несколько месяцев Алина похудела так, что даже самые маленькие вещи стали ей велики. Она спала по паре часов в сутки и перестала понимать, где сон, а где реальность. Всю свою силу она сконцентрировала на том, чтобы доносить ребёнка.

В больнице Алина пролежала до самых родов. Она была только на 30 неделе, когда мы её забрали, но казалось, что живот вот-вот лопнет, на столько он казался огромным на её исхудавшем теле. Весила она вместе с животом сорок пять килограмм. Я ходила к ней каждый день. Её долго кормили специальными смесями через трубку в пищеводе. Она была на постоянных капельницах. Каждый день к ней приходил психолог и пытался немного вытащить её из глубокой депрессии. Квартиру мы продали быстро. Кафе тоже. Часть денег за квартиру ушло на лечение Алины, часть на лечение мамы. Мы рассказали ей, что Алим сидит в тюрьме в Азербайджане и выйдет не скоро, но Алина до истерики боялась, что он когда-нибудь её найдёт и отнимет дочь. Здоровую девочку показало первое же УЗИ. Каждый день мы обсуждали с ней, куда она хочет уехать жить, и решили, что в Украине ей будет спокойней всего. Когда мы были детьми, Алина постоянно говорила, что мечтает побывать в Киеве. Еще и Ичиро часто в красках описывал, как там красиво и хорошо. На тот момент денег с продажи кафе хватило на покупку двух квартир в Киеве. Первое время Алине с ребёнком должно было хватить денег с аренды. Два раза я летала в Киев на неделю. Я решала дела с покупкой, ремонтом и обустройством квартир. Обе квартиры находились на одной лестничной клетке. Нам даже хватило на новенькую недорогую кию, что бы Алина могла везде ездить с малышкой. В июле на свет появилась Галина. Алина и Галина. Моя маленькая девочка. Сама Алина родить не смогла. Семь дней после кесарева сечения она провела в искусственной коме. Ослабленный долгими месяцами издевательств и пыток организм дал сбой, она еле выкарабкалась. К сожалению, во время операции случилось непоправимое и ей пришлось удалить матку. Больше детей она иметь не сможет. Неделю мне пришлось жить в больнице. Я первая взял ребёнка на руки и прижала к себе. Галина родилась очень волосатая. Маленькие черные волоски покрывали всё её тело, причёска каре, длинные ресницы и широкие брови. Но эта маленькая йети была очень спокойным младенцем. За неделю я ни разу не просыпалась ночью. Её не надо было качать или включать белый шум. Она ела, делала дела в подгузник и спала. А спала она всё время. Как только Алина окрепла, она окружила Галину такой невероятной и мощной заботой, что можно было больше не переживать. У этих двоих всё будет хорошо. Переезд дался ей с трудом. Она очень долго и горестно прощалась с мамой, боясь, что больше никогда её не увидит. Сейчас у неё всё хорошо. Галина восхитительная девушка. Перед посадкой на самолёт, Алина очень серьёзно посмотрела мне в глаза и сказала, чтобы ни единая душа в этом мире, никогда даже не заикнулась об отце девочки. Я поклялась, что забуду о нём на всегда.

Глава 6.

После всего случившегося, Ичиро решил, что нам надо отдохнуть и мы срочно вылетели в Токио к его родителям. Знакомство должно было пройти легко, потому что его родители хорошо разговаривали на русском языке. Они ведь даже познакомились в Киеве, когда оба там учились. Любовь к России, а точнее к СССР они пронесли через всю жизнь и привили её своему сыну. Отец был большим чиновником, а мама заведующей кафедры славянской лингвистики в одном из университетов Токио. Япония поразила меня своей красотой и чистотой. Я в жизни не видела на столько чистых улиц. А, уж, любезности Японцев, может поучиться любая женщина в регистратуре российских поликлиник. За первую неделю, я столько раз говорила спасибо и пожалуйста, что, пожалуй, даже немного от этого устала. Хоть я и на половину Африканка, но душа у меня русская и менталитет тоже, так что иногда Ичиро приходилось меня немного одёргивать, когда я не здоровалась или не улыбалась людям. Родители Ичиро смогли принять нас, только, спустя неделю после приезда. Меня это немного возмутило. Я негативно настроилась заранее, и в тот момент, я уже решила, что они не хотят меня видеть. Но у Японцев есть отличительная черта. Они никогда не торопятся и всегда делают так, как удобно окружающим. Вместо того, чтобы бросить все дела и встретить нас, родители просто согласовали свои графики и нашли несколько выходных дней, которые пересекались с расписанием Ичиро, и были удобны всем. В день знакомства мы подъехали к огромному дому, который с первого взгляда я приняла за многоквартирный, но каково же было моё удивление, когда я увидела только две машины на парковке. Огромный особняк оказался практически пустым внутри. Голые стены, на которых лишь изредка в глаза бросались небольшие гравюры. В углу стоял огромный телевизор того же цвета, что и стены, а рядом с ним музыкальный центр, тоже скрытый от глаз цветом стен. После всего увиденного я была готова увидеть Гейшу и Самурая, но нас встретили модно одетые молодые люди, в которых я не сразу признала родителей Ичиро. Сколько я себя помню, моя мама всегда была пожилой женщиной, а его родителям было немного за пятьдесят что меня поразило до глубины души. Мать была похожа на фарфоровую статуэтку. Маленькая, не выше полутра метров. Но глаза, спрятанные за абсолютно круглыми очками, россыпью морщинок, выдавали в неё возраст. Наверное, она была отличным педагогом, потому что под тяжестью такого взгляда сразу захотелось побежать делать домашнюю работу. Это единственная внешняя черта, которая связывала Ичиро с матерью. А вот отец это вылитый Ичиро спустя тридцать лет. Такой же высокий и красивый. Он был одет в спортивный костюм, но даже в этой одежде он не был похож на обычного человека. Грация, стать ровная спина и высоко поднятый подбородок выдавал в нем важного человека, но вот глаза были очень добрыми. Даже немного грустными. Спустя пару часов знакомства, мне показалось, что я наконец-то обрела семью. Мама всецело боготворила Ичиро. Она смотрела на него глазами преданного пса и ловила каждое его слово. Отец же наоборот, постоянно подшучивал над сыном, часто перебивал, зная, как он это не любит и несколько раз ловил на себе уничтожающий взгляд своей, обычно, кроткой и покорной жены. Видя, как меня любит Ичиро, родители с первой же секунды приняли меня и полюбили, как родную дочь. Ичиро рассказывал им о моём детстве. Они восторженно слушали историю Алины. А, когда узнали, что теперь она живёт в Киеве, совсем растаяли и принесли альбом с фотографиями своей студенческой молодости.

Так как родители и Ичиро работали, они наняли мне русскоговорящего гида. Но увидеть и полюбить Токио, мне, к сожалению, не удалось. На следующий день, после знакомства я слегла. Ичиро очень боялся за меня и силком потащил в клинику. Я не понимала своего состояния. Меня целый день рвало так сильно, что пришлось ставить капельницу. Вечером получив результаты анализов, Ичиро сказал, что нам нужно ехать к родителям. Я была не в состоянии спорить. Он на руках донёс меня до машины. В дороге, в полусне я слышала, как он что-то говорит по-Японски, но таким тревожным голосом, что сквозь дрёму, я спросила его, не умираю ли я. Ичиро посмотрел на меня и испуганно улыбаясь, ответил, что совсем наоборот. Дома, у родителей нас уже ждали. В дальней светлой комнате на мягком татами лежал матрас. Ичиро уложил меня, крепко поцеловав, не побрезгав того, что меня продолжало тошнить, и нежно погладив по голове вышел. Следующее, что я помню – это страшную неделю тошноты. Я ничего не понимала, где день, а где ночь. Даже мысли о еде или воде вызывали желание вырвать. Всё, о чём я мечтала это сон, потому что спать я не могла от тошноты, а без сна меня тошнило еще сильнее. Этот замкнутый круг лопнул в один момент. Я открыла глаза, ожидая очередного приступа и поняла, что меня не тошнит. Я открыла глаза и поняла, что меня не тошнит. На радостях я захотела позвать Ичиро, но всё, что смогла – это издать какой-то не понятный хриплый писк. От этого действия гордо обожгло и я закашляла, что усугубило боль. На эти звуки, в комнату зашла крохотная морщинистая старушка, она протянула мне стакан тёплой воды, и дождавшись, когда я прекращу кашлять, что есть сил закричала: «Оватта,Оватта,Оватта» и на её крик прибежали родители Ичиро. Они посмотрели на меня и счастливо улыбнулись. От жажды и голода я ничего не понимала. Все силы я бросила на то, что с трудом, но усердствием я проглатывала маленькие шарики постного сухого риса, запивая из тёплой водой с капелькой апельсинового сока. Ни до ни после я уже никогда не ела такой вкусной еды. Через несколько часов, когда я уже могла нормально есть, в дом прилетел взволнованный Ичиро. Он увидел меня, подошёл, встал на колени и положил мне в ладошки маленькие пинетки. Я не сразу поняла, но, когда осознала, то комичность ситуации заставила меня захохотать. Откуда у меня были на это силы я не знаю, но приступы смеха, как волны накрывали меня с головой. Я единственный человек на планете, который будучи беременной, последней узнала эту новость. Оказывается, у меня был страшный токсикоз и Ичиро боялся, что начнётся выкидыш, потому что не понаслышке об этом знал. У его мамы, к сожалению, именно от такого сильного токсикоза, случилось много выкидышей. Кое как, очень большой ценой своего здоровья, она сумела выносить и родить Ичиро, но больше она не стала рисковать. Он очень боялся, что я повторю её судьбу и сделал все, чтобы хотя бы немного облегчить моё состояние. За это время, наверное, все врачи Токио побывали в доме. Но помогло только время. У моей постели дежурили посменно три акушерские бригады. Я постоянно была на капельницах. Однажды в комнату въехал аппарат УЗИ, а за ним зашёл врач и нам показали малыша. У нас с малышом было всё в порядке. Когда мне стало легче, мы вылетели в Москву. Родители Ичиро очень нежно со мной прощались. Они были очень счастливы, что именно я подарю им внука. Моя жизни была спокойна и размеренна.

Глава 7.

Вскоре пришло время забирать маму. Мы там замотались со всем, что совсем забыли про маму. Она жила в пансионате и очень хотела домой. Но дома не было. Квартиру мы еще не купили. В сжатые сроки пришлось нанимать риэлтора и полностью ему довериться, потому что у Ичиро не было времени этим заниматься, а у меня желания. Заключив сделку на покупку, я очень лениво начала искать дизайнера. Время начало тянуться, как жвачка. Дни были долгие и я немного заленилась. Пора было бы уже маму забирать, а я тянула. В очередной раз съездив к ней, и выслушав еще одну порцию жалоб, о том, что ей там плохо, я раздраженно вернулась. Целый день я маялась и думала, что ужасно поступаю с мамой и решила утром следующего дня поехать к ней и провести там весь день. Ближе к ночи, когда мы с Ичиро уже укладывались спать, мне на телефон позвонили из маминого пансионата. Очень я не люблю ночные звонки, ведь они не предвещают ничего хорошего. Так и случилось. В час ночи, очень тревожным голосом меня попросили приехать в пансионат. Мама пропала. Она вышла на вечернюю прогулку и не вернулась. Территория обнесена забором и спустя четыре часа они начали её искать своими силами, надеясь, что она забрела в какой-нибудь законсервированный корпус, коих после распада союза, оставалось очень много, но не найдя, решили вызвать полицию и позвонить мне. Я старалась сильно не нервничать, потому что понимала, что могу навредить малышу, но предчувствия у меня были ужасные. Под утро нам пришлось уехать и ждать. Ичиро взял отгулы и сидел со мной дома. Мы ждали три дня. Три страшных дня. Все уже понимали, что ничем хорошим это не закончится. На третий день нас вызвали в полицию. Полицейский сразу сказал, что найти её живой будет чудом. Они могут точно отследить её перемещения до ближайшей станции. Но что будет дальше не известно. Мама села в электричку и уехала. Они обзвонили все больницы всех городов, на которых эта электричка останавливалась. Подняли все отделения полиции, но её как след простыл. Мне обещали сделать всё, что в их силах, но одинокая старушка, не ориентирующаяся в пространстве, в нашей глубинки вряд ли сможет выжить. Неделями мы ждали звонка. Но именно тогда, когда я понадеялась на то, что всё может наладиться, нас вызвали в полицию. Я не смогла пойти на опознание. Ичиро сел в машину, крепко схватил меня за руку и заплакал. Тогда в первый и последний раз за всю беременность я дала волю чувствам. Она не мучалась. Доехав до Калуги, она бродила по городу, пока не вышла на трассу. Переходя дорогу в полной темноте, её, к сожалению, не заметил дальнобойщик. Я потеряла единственного близкого для меня человека. Мой мир рухнул. Дни и ночи я проводила в полном молчании. По сути, я превратилась в ходячий инкубатор. Есть, пить и двигаться меня заставляло только желание не навредить малышу. Спустя месяц такой жизни, Ичиро насилу повёл меня к психологу, но и тот ничем не смог помочь. Кушетка психолога-было еще одно место, где я молча лежала и смотрела в потолок. Пустота. На похороны я не поехала, как бы это ужасно не выглядело, но никаких сил у меня не было. Ранним субботним утром Ичиро поднял меня на ноги, помог одеться и в полном молчании мы сели в такси и поехали в аэропорт. Только у трапа, я спросила, куда же мы летим. Ичиро с нежностью ответил, что мы летим домой.

В Токио мы сразу же поехали в родительский дом. Там нас уже ждали родители. Они встретила нас молча. Папа нежно обнял меня, а мама, взяв за руку усадило на диван, села рядом и крепко прижала меня к себе. Так мы и просидели несколько молчаливых, полных горя и скорби часов. Дни тянулись, родители взяли отпуск, что очень несвойственно японскому менталитету. Но поняв, как мне плохо, они окружили меня плотным кольцом понимания и поддержки. Они, как будто понимали меня без слов, читали мысли. Когда мне нужно было побыть одной, они уходили, а иногда наоборот, мне нужны были разговоры. На третий день моего там пребывания, Ичиро начал уходить по делам, и приходить глубоко за полночь. Я не переживала, но забота родителей меня оживила, и я, как живой человек, начала проявлять любопытство, куда же это пропадает мой мужчина. Спросить мне было стыдно, потому что в наших отношениях любопытство совершенно не приветствовалось. Мы не обманывали друг друга, но Ичиро многое скрывал от меня. Я это знала, он знал, что я знала, но со временем это стало нормой для наших отношений. Я уже приняла решение рожать в Токио, да и мама была очень этому рада. Она подыскивала потихоньку хороший роддом, когда в один вечер моя жизнь перевернулась с ног на голову.

На часах было пять утра, я проснулась от громкого голоса Ичиро, что меня очень удивило, потому что голос он повышал только тогда, когда злился. Но чем же его могли разозлить родители. Я прошла в зал и увидела, как Ичиро с мамой стоят спиной ко входу и единым фронтом что-то грубо говорят отцу на Японском, а отец, сидя в глубоком кресле, закрыв лицо руками и качая головой, отвечал им по японский. Посмотрев на меня, он как-то странно улыбнулся, встал и с жалостью кивнув усадил меня в кресло. Ичиро с мамой, как будто бы не видели настроения отца. Первой начала говорить его мать. Она поведала мне о самоотверженности японских женщин, которые ради семьи, шли на риск и смерть. Рассказала мне пару мифов и историй из жизни о стильных и смелых женщин, я не понимала, к чему она ведёт. Воздух в комнате стал очень напряженным. Спустя время мама замолчала и слово взял Ичиро. Он заранее попросил у меня прощения за всё, что он сейчас скажет. Он сказал, что очень нас любит, и всё, что он должен сделать, это ради нас. На последней фразе отец очень громко выдохнул, потрепал меня по голове и вышел из комнаты. Оказывается, всё время, что мы знакомы, Ичиро мне врал. Он работал в посольстве Японии. Кем, я не буду говорить, но работа скрытная и афишировать ее нельзя. План у Ичиро был прост. Он хотел подождать, когда родится ребёнок, дать ему свою фамилию, оформить ему Японское гражданство, через ребенка начать оформлять гражданство мне и только когда я получу Японское гражданство мы должны были пожениться, иначе брак на не Японке мог лишить его карьеры. А перспективы у него были грандиозные. Должность генерального консула. Одно из условий – это наличие семьи. Ичиро был уверен, что повышать его будут только через пять лет, но каким-то образом его решили повысить сейчас. Его назначили генеральным консулом в одной из латиноамериканских стран. Для этого ему нужно было в ближайшие пару месяцев создать семью. Я не подходила, а дочка маминой коллеги для этого подходит идеально, и уже согласилась. Она, конечно, не красавица, как я, но Японка по происхождению и родом из очень хорошей семьи. Она готова вести кочевой образ жизни ради брака, потому что ей было уже тридцать лет, а для семьи это практически позор. Тридцатилетняя незамужняя дочка. А что я. Я должна была всё бросить и переехать в Токио. Родить ребёнка, как мать одиночка. Растить его и тихонечко ждать, когда Ичиро вернётся на родину. На мой вопрос, а что будет, если его новая будущая жена захочет по-настоящему стать женой. Не изменив счастливого выражения лица Ичиро, сказал, что она, конечно, захочет, ведь для полноценной семьи, которая поспособствует его продвижению по службе им нужен будет ребёнок. Ичиро поговорил с ней, и она совершенно не против, что у Ичиро есть я. На этих словах я рассмеялась и язвительно спросила, а моего мнения никто не хочет ли спросить. Ичиро скривил своё красивое личико и немного брезгливо попросил меня не устраивать истерик. Он всё ещё любит меня и ребёнка, но работа для него важнее всего на свете. Я поинтересовалась, есть ли альтернатива. Отец Ичиро тихо вошедший в комнату, всё это время молчавший, ответил, что есть, и это работа в Москве, либо переезд в Токио на канцелярскую работу. Но Ичиро резко его оборвал и сказал, что он уже всё решил. Осталось решить мне, с ним я или против. Дальше всё происходило, как в тумане. Очухалась я уже в Москве на пороге новой маминой квартиры, где она так и не успела пожить. С огромным пузом на перевес и полной машиной вещей, которые бережно без нас собрали в квартире на чистых прудах. Ичиро был идеальным во всём, кроме жажды власти. Роль вечно ждущего щенка я выполнять не готова. Ичиро мне сказал, что если я улечу из Токио, то больше мы никогда не увидимся. Я сделала выбора. На память, Ичиро оставил мне кругленькую сумму на счёте и контракты с роддомом и детской клиникой, продлённого на пять лет. В итоге, на момент родов я была обеспечена всем, кроме самого главного. У меня не было семьи. Алина была далеко и по уши в заботе о Галине. Подруги и друзья Ичиро исчезли вместе с ним.