Текст книги "Рискуя и любя"

Его рука, теплая и сильная, слегка сжимала ее пальцы, чтобы ей не было больно. Он и раньше обращался с ней исключительно бережно – даже в Иране, несмотря на всю ее явную антипатию и открытую враждебность по отношению к нему. Он спас ей жизнь и утешал ее, когда она оплакивала свою потерю.

– Да, правда есть правда, но порой не все так просто. Что же на самом деле произошло? Она была двойным агентом?

Он неопределенно хмыкнул. Ниема в отчаянии сжала его руку.

– Ответь мне.

Джон остановился и посмотрел ей в лицо.

– Иначе что?

– Ничего. Просто расскажи все, как было.

Он молчал, и она решила, что он не согласится. Но тут он пожал плечами и произнес:

– Ну да, она была двойным агентом. И занималась этим за деньги. У нее не было родных в Советском Союзе или Восточной Германии, а также других смягчающих вину обстоятельств. Ее семья жила в Америке и не имела никакого отношения к разведке. Ей просто нужны были деньги.

Итак, он не собирается оправдывать свою жену и считает ее изменницей.

Это явилось бы ударом и для любого другого, а каково было Джону, который всю жизнь посвятил служению интересам своей страны?

– И как ты об этом узнал?

Он двинулся вперед по дорожке.

– Предательство Венеции раскрылось не сразу, однако я уже давно начал ее подозревать. Я подстроил ей ловушку, и она попалась.

– Она не догадывалась, что ты ее подозреваешь?

– Конечно, догадывалась. Она была на редкость умна. Но я подложил в ловушку приманку, от которой она не могла отказаться: имена двух наших высокопоставленных «кротов»в Кремле. Самому Олдричу Эймсу не удалось заполучить эту информацию. – Джон сурово сжал губы. – Я чуть не опоздал и едва успел захлопнуть мышеловку. Это случилось в разгар «холодной войны», и секретная информация ценилась очень высоко, так что она не решилась передавать ее по обычному каналу. Она сняла трубку, позвонила в советское посольство и попросила политического убежища, поскольку прекрасно понимала, что я до нее непременно доберусь, и хотела было сразу назвать имена.

Он с трудом перевел дух.

– Я застрелил ее, – наконец вымолвил он, уставившись взглядом в массивную каменную ограду. – Я мог бы просто ранить ее, но не стал этого делать. То, что она знала, имело слишком большое значение: я не мог рисковать такими ценными «кротами». Их надо было оставить на месте. Она уже успела сказать своему начальнику, что знает их имена; они бы перерыли небо и землю, чтобы ее разыскать, как бы далеко мы ее ни упрятали, в какую бы тюрьму ни поместили, какую бы охрану ни поставили. Поэтому я ее убил.

Они молча продолжали путь, переходя от клумбы к клумбе и любуясь искусно спланированным садом. Ниема по-прежнему сжимала его руку в своей и размышляла над тем, какой же силой воли обладал этот человек, вынужденный совершить такое, что просто не укладывалось в голове. Но он не искал себе оправданий, не пытался обелить себя или исказить факты. Он не один год жил с этим бременем, продолжая делать то, что делал.

Многие посчитали бы его чудовищем. Впрочем, им не дано видеть дальше собственного носа: они будут осуждать его за то, что он убил свою жену, или же просто посчитают, что никакая информация не стоит таких жертв. Но те, кто постоянно ходит по лезвию ножа, лучше знают, что имеет значение, а что нет. Даллас отдал жизнь за свою страну в другой битве, однако в той же войне.

Джон спас тысячи жизней, а не только тех двух «кротов». Советский Союз распался, перестала существовать Берлинская стена, и мир вроде бы в безопасности. Но он продолжал работать на передовой, подставляя себя под пули.

– А почему она не выдала тебя? – спросила Ниема. – За твою голову много бы дали.

– Спасибо на добром слове, – сухо заметил он. – Однако я стою гораздо меньше тех двоих. Мне доверяли, меня считали благонадежным, и поэтому я был ей полезен как прикрытие, но она и сама имела доступ к секретной информации на самом высоком уровне.

– Я даже представить себе не могу, как тебе удалось это пережить, – с горечью промолвила она и снова сжала его руку, пытаясь без слов сказать ему о том, как она сочувствует ему и как раскаивается в том, что затронула эту больную тему.

Он взглянул на нее сверху вниз, потом вскинул голову, оглянулся и потащил ее в цветущую беседку, подальше от посторонних глаз.

– Ну, держись, – предупредил он ее и склонился к ее лицу.

Его рот впился в ее губы жадно, страстно. Она обхватила его руками за плечи и прижалась к нему. Кровь стучала у нее в висках, сердце бешено колотилось. По ее телу пробежала томительная дрожь, и она еле сдержала стон, готовый сорваться с губ. Его язык проделывал медленный эротичный танец у нее во рту, входя и выходя. Обхватив руками ее бедра, он прижал ее к себе, и они еще теснее прильнули друг к другу. Ниема чувствовала, как растет в нем возбуждение, и ее охватила сладостная дрожь, в то время как рассудок давно уже бил тревогу. Она тщетно старалась не виснуть на нем, как безвольная тряпичная кукла.

Он оторвался от ее губ, и она взглянула на него затуманенным взором и пожалела, что он не снял темных очков и она не может разглядеть выражение его глаз. Все еще обнимая его, она прошептала:

– Кто здесь?

Он ухмыльнулся и ответил:

– Никого. Мне просто захотелось тебя поцеловать. Ниема яростно высвободилась из его объятий.

– Подлец! – выпалила она, тяжело дыша и сверля его гневным взглядом. Она хотела влепить ему пощечину, но вместо этого прикусила губу, чтобы не расхохотаться.

– Признаю свою вину. – Взяв ее за руку, он пошел с ней по дорожке мимо клумб. – Чего же ты ждала? Я рассказываю тебе историю, из которой следует, что я отпетый негодяй, а ты просишь у меня прощения. Вполне естественно, что мне захотелось тебя поцеловать.

– Я думала, что это ради работы.

– Не всегда, – ответил он, не глядя в ее сторону. – И не все.

Глава 21

Туфли на высоких каблуках определенно станут помехой, думала Ниема, пересматривая свой гардероб в надежде отыскать пару выходных туфель на плоской подошве. Высокие каблуки цокают при ходьбе, а бежать в них вообще невозможно. Подошла бы пара лодочек, но среди всего обилия обуви, что подобрал для нее Джон, не нашлось ничего подобного.

Ниема задумчиво уставилась на платье, которое собиралась надеть сегодня вечером. Черное шелковое платье с бретелями шириной в дюйм, которые расширялись, формируя изящное декольте с глубоким вырезом. Вырез украшала брошка из черного искусственного жемчуга с ниточками бусинок, свободно ниспадающими на грудь. У Ниемы имелись и другие платья, и все же она решила надеть черное, чтобы при необходимости раствориться в темноте.

Кроме черных туфель на шпильках, Ниема отыскала еще одну более-менее приемлемую пару, но это оказались черные босоножки на каждый день с растяжимыми ремешками. Она вытащила их из чемодана и стала думать, как бы придать им нарядный вид. В них, конечно, гораздо удобнее танцевать, но вид у них самый что ни на есть будничный. Ниема Джемисон не может допустить небрежность в подборе вечернего туалета. У нее изысканный вкус и чувство стиля.

– Господи, ну почему ты не неряха? – пробормотала она, обращаясь к своему второму Я.

Ниема в очередной раз оглядела платье – изысканно-простое и безупречно-элегантное, даже с этими черными ниточками жемчуга. Она поддела одну из нитей пальцем, и бусинки закачались. Они будут привлекать внимание к ее груди.

Она взглянула на черные босоножки, затем снова на жемчужные бусинки и с любопытством осмотрела брошку. Нити бусинок были прикреплены с обратной стороны брошки.

– Теперь займемся рукоделием, – буркнула она и отправилась за нитками и ножницами. Конечно, Ниема прекрасно отдавала себе отчет, почему с таким рвением занялась украшением босоножек: она просто старается не думать о Джоне и его словах о том, что он не все делает ради работы. И как прикажете понимать эту фразу? Он имел в виду ее, Ниему, или кого-то другого? В его жизни было столько всяких событий, что он вполне мог отнести эту фразочку на счет чего угодно. Большинство ведет ничем не примечательное существование, и им нечего скрывать, кроме, скажем, количества пивных, которые они посетили по пути с работы домой. Прошлое Джона было покрыто мраком таинственности, и никто никогда не узнает, что сделало его таким, какой он есть.

Украшение босоножек не достигло своей цели и не отвлекло ее от мыслей о Джоне. Потеря Далласа явилась для нее тяжелым ударом; а каково было Джону, когда он своими руками убил собственную жену? Она честно пыталась отыскать в своем сердце хоть каплю сочувствия к этой женщине, но тщетно. Эта предательница продала свою страну и жизни ни в чем не повинных людей. С точки зрения Ниемы, это ставило ее на одну доску с террористами, использующими отравляющий газ или взрывчатку. Даллас погиб в борьбе с такими, как она.

Сегодня вечером она, быть может, видит Джона в последний раз.

Эта мысль вертелась в ее голове, пока она приклеивала к ремешкам босоножек ниточки жемчуга. Впрочем, были и другие моменты, когда ей казалось, что она распрощается с ним навсегда: когда он уехал во Францию раньше ее; когда в телефонной трубке звучал его голос и она знала, что ее могут не пригласить на виллу. Но на этот раз все еще более определенно: как только он скопирует файлы, тотчас исчезнет из ее жизни.

А она останется до конца праздника и уедет тогда, когда запланировала. Через неделю она уже будет дома и вернется к повседневной работе, но эти сказочные дни останутся в ее памяти навеки.

Правда, сейчас она чувствовала себя как никогда оживленной и бодрой. Каждая клеточка ее тела пела. Она приняла ванну с ароматической солью и вымыла волосы. Ей даже удалось заставить себя немного вздремнуть, что обычно случалось не часто, но события сегодняшнего дня утомили ее. Сделав маникюр и педикюр, она покрасила ногти в ярко-алый цвет. Пусть им с Джоном больше не суждено встретиться, так он по крайней мере надолго запомнит, как она выглядела в этот последний день.

Ей не хотелось возвращаться в свою комнату за приборами и оружием, но не могла же она уместить все это в крошечной дамской сумочке. В ней было место только для кредитной карточки, губной помады, пудры и ключей от комнаты. Ниема подумала было припрятать пистолет и приборы где-нибудь на вилле, но она плохо знала расположение комнат, а вдобавок в коридорах было полно народу.

Что ж, ничего не попишешь: придется возвращаться в комнату за своим хозяйством. Она завернула приборы и пистолет в черный меховой палантин, подходящий к ее платью, и засунула сверток в ящик комода под белье. Затем глубоко вздохнула, расправила плечи и внутренне приготовилась к последнему акту пьесы.

Джон ждал ее у подножия лестницы. Увидев, что она спускается, он выпрямился, его голубые глаза прожгли ее насквозь страстным взглядом – ни дать ни взять пылкий влюбленный. Краем глаза Ниема заметила Ронсара, наблюдавшего эту сцену с выражением искренней тревоги и сожаления на лице. Она встретилась с ним глазами и беспечно улыбнулась ему. Он развел руками, что могло означать: «Я сделал все, что мог».

Джон проследил за направлением ее взгляда, и глаза его зловеще прищурились. Вид у него был самый угрожающий. Боже правый, да он настоящий актер. Ему непременно надо податься в Голливуд; с таким талантом он обязательно получит пару «Оскаров»и заработает гораздо больше денег, чем на государственной службе.

Придется и самой немного подыграть ему. Ниема замедлила шаг, приближаясь к Джону. Он слегка нахмурился и протянул ей руку, призывая подойти поближе.

Она молча повиновалась и взяла его за руку, и он повел ее в бальный зал, где те же гости, что и вчера, занимались тем же, чем и вчера, сменив только наряды. Он обнял ее, прижал к себе и, медленно переступая под музыку, положил голову ей на плечо – классическая поза влюбленного мужчины, полностью поглощенного своей партнершей.

– Мне пришлось все оставить в комнате, – тихо промолвила она, прижавшись щекой к его плечу. – Я не смогла уместить их в сумочку.

– Как! Ты не догадалась засунуть пистолет в вырез платья? – И он окинул взглядом лиф ее платья, плотно обтягивавший грудь.

– Осторожнее, – пригрозила она. – У меня там спрятан кинжал, и я им воспользуюсь. – Он улыбнулся – она поняла это по движению его губ у своего виска. – Ты организовал прикрытие?

– Нет. Побоялся, что ты будешь против. Рискнем так, без прикрытия.

– Что ж, я люблю рисковать. – Не успели эти слова сорваться с языка, как ее обуял ужас. Нет, она терпеть не может риск! Раньше – да, любила. Но не теперь.

Он почувствовал, как она напряглась в его объятиях, и еще крепче прижал ее к себе.

– Что-то не так?

– Нет, ничего, – машинально отозвалась она.

– Ничего из того, что мне следует знать, – поправил он.

– Именно так.

И снова его губы улыбнулись, слегка касаясь ее волос. Спустя некоторое время он произнес:

– Вчера ты казалась мне выше. Скажите пожалуйста – заметил!

– Я не стала надевать туфли на шпильках. Немного приукрасила обычные босоножки, чтобы они подходили к платью. – Она чуть-чуть приподняла ногу, чтобы он смог разглядеть жемчужные полоски на ремешках босоножек.

Джон насупился:

– Ты испортила платье от Диора, чтобы украсить босоножки?

– Не волнуйся, – успокоила она его. – Я посчитала, что босоножки на плоской подошве гораздо важнее платья. Кроме того, секретные миссии оплачиваются из бюджета; тебе ведь не предъявят счет за испорченное платье?

– Нет, слава Богу.

– Итак, когда мы приступим к делу?

– Пока подождем, понаблюдаем за Ронсаром и ускользнем, как только его займут гости.

– А как же Кара?

– О ней позаботятся.

– Не хотелось бы тебя огорчать, но она стоит на балконе.

– Долго она там не пробудет.

На вечер Кара надела облегающее белое платье, длинные золотистые волосы рассыпались по ее плечам, в ушах сверкали сережки с искусственными бриллиантами. Она понимала, что выглядит по-голливудски броско и ярко, но иным путем ей бы не удалось выделиться из толпы элегантно одетых дам, обвешанных драгоценностями. Поэтому ею был выбран стиль калифорнийской сексуальной красотки.

Она успела пофлиртовать с несколькими джентльменами, но импозантного француза, с которым она утром играла в теннис, супруга не отпускала от себя ни на шаг. Кара мысленно махнула на него рукой и прошлась по комнатам, болтая с потенциальными кавалерами. Ревнивый Хоссам совершенно ее не волновал: он не имеет на нее никаких прав.

Но тут случилось непредвиденное. Кто-то резко повернулся и опрокинул бокал с красным вином на ее белоснежное платье. Кара в ужасе уставилась на огромное красное пятно и поняла, что платье безнадежно испорчено.

– Ах, простите ради Бога, – извинилась дама, расплескавшая вино, и испуганно окинула взглядом платье Кары. – Ума не приложу, как так получилось. Вероятно, меня кто-то толкнул.

– О, ничего страшного, – заверила ее Кара, которой не хотелось огорчать гостью Луи. – Пятно наверняка отстирается. Я пойду к себе переоденусь. – Она отмахнулась в ответ на предложение дамы заплатить за испорченное платье и с непринужденной улыбкой покинула бальный зал. Она редко пользовалась лифтом и предпочитала подниматься по лестнице, чтобы лишний раз поупражняться, но сейчас выбрала наикратчайший путь к своим апартаментам.

Как только она вышла из лифта на третьем этаже, улыбка на ее лице сменилась раздраженной гримасой. В пустынном длинном холле, освещенном лампами-бра, не было ни души. Хорошо, что никто не видит, во что превратилось ее платье. Выхватив ключ из сумочки, она сунула его в замочную скважину, распахнула дверь и нащупала выключатель.

Свет залил комнату, и в то же мгновение чья-то широкая ладонь зажала ей рот и кто-то крепко обхватил ее за талию и пинком ноги захлопнул дверь.

Кара чуть сознание не потеряла от испуга. Ее сдавленные глухие крики никто в коридоре не услышит. Остается только вцепиться ногтями в руку злоумышленника, брыкаться и царапаться.

– Потише, любовь моя. Тебе нечего бояться. Хоссам! Испуг тут же уступил место ярости. Кара резко откинула голову, пытаясь ударить его в челюсть, но он только рассмеялся и швырнул ее на постель, а сам тут же навалился на нее сверху.

– Ты подонок! – прошипела она, больше не пытаясь кричать.

Он снова рассмеялся, сел на нее верхом, поймал руки, судорожно сжатые в кулаки, без труда обмотал галстуком ее запястья и привязал другой конец галстука к спинке кровати.

– Ты подонок! – взвизгнула она вне себя от гнева.

– Тс-с, не шуми.

– Я тебя прикончу! Оторву тебе… м-м-м-м!

– Я же сказал, не шуми, – пробормотал Хоссам, завязывая ей рот шарфом. Он выпрямился, окинул взглядом свою работу, и на его смуглом лице сверкнула белозубая улыбка. – А теперь, любовь моя, проверим, знает ли волшебник еще какие-нибудь фокусы.

Он вынул из кармана складной ножик и нажал пружинку. Острое как бритва лезвие сверкнуло в свете люстры. Увидев в его руках нож, Кара в ужасе вытаращила глаза и принялась извиваться на постели, пытаясь сбросить его с себя, но он сжал ее бедра коленями и вдавил ее в матрас.

Под ее глухие невнятные крики он просунул лезвие ножа в вырез ее платья и провел им вниз. Две половинки платья раскрылись, как будто он расстегнул молнию, обнажая ее груди.

Хоссам полюбовался открывшимся зрелищем. Держа в одной руке нож, он обхватил другой рукой ее грудь и провел большим пальцем по соску, который тут же затвердел. Затем поднялся и приказал:

– Лежи смирно, а то я тебя ненароком пораню. Она замерла в испуге, а он разрезал платье сверху вниз до самого подола и сорвал с нее обрывки ткани. На ней не было белья. Скромность не принадлежала к числу ее добродетелей, но сейчас она непроизвольно сжала ноги, тщетно пытаясь защититься. Господи, неужели он собирается ее убить?

Хоссам отошел от кровати и снял с себя одежду. Она отчаянно мотала головой по подушке, глаза ее увлажнились.

– Не бойся, – повторил он, отбросив в сторону брюки, и, обнаженный, приблизился к постели. Кара принялась лягаться, стараясь попасть ему ниже пояса, хотя толком не понимала, что это ей даст, – ведь она все равно привязана к кровати.

Укоризненно пощелкав языком, он схватил ее за лодыжку и проделал с ней то же, что и с запястьями. Еще десять секунд, и ее другую ногу постигла та же участь. Она лежала перед ним голая, со связанными руками и широко раздвинутыми ногами.

– Какая же ты дикарка, – ласково пробормотал он, опускаясь на постель меж ее ног. – Аппетитная, неистовая, дикая и… моя. Никогда этого не забывай. Ты моя.

Она думала, что он сейчас грубо изнасилует ее, и внутренне приготовилась к худшему. Но ничего подобного не произошло. Он просто склонился над ней, прижался ртом к ее бедрам и стал ласкать языком и губами.

Контраст между тем, что она ожидала, и тем, что он сделал, был так велик, что она невольно застонала, выгнулась, и он обхватил руками ее бедра, удерживая ее.

Яркий свет люстры слепил ей глаза. Она уставилась в потолок, не в силах повернуть голову и взглянуть на него, в то же время испытывая несказанное наслаждение. Это… это невероятно, непостижимо! Ему удалось довести ее до высшей точки – дыхание ее стало прерывистым, на глазах выступили слезы блаженства.

– И это только первый раз, – пробормотал он, склоняясь над ней. – Ты же знаешь, я никогда тебя не обижу. Сегодня ночью мы с тобой откроем все возможные способы, которыми я смогу доставить тебе удовольствие. Больше никто так не сможет. – Он лукаво подмигнул ей черным глазом. – А после я разрешу тебе привязать меня самого к кровати.

Хоссам просунул в нее свои длинные пальцы, лаская чувствительную возбужденную плоть, и она застонала. Ее страх давно улетучился, поскольку его руки были нежными, а не грубыми, и совершенно неожиданно ее охватило блаженство. Это так не похоже на все, что ей приходилось испытывать ранее. Она никогда не была беспомощной во время секса. Обычно ей нравилось доминировать.

Но и это ей тоже нравится, поняла Кара. Она полностью в его власти, обнаженная, открытая его взору в ярком свете ламп. Он может с ней сделать все, что захочет, и она затрепетала, предвкушая сладкое наслаждение. У них впереди целая ночь – долгая, восхитительная ночь.

– Пора, – прошептал Джон на ухо Ниеме.

Ее пульс участился. Она перевела дух и усилием воли заставила себя успокоиться. Вскинув голову, она улыбнулась ему такой сияющей улыбкой, что он оторопел.

И кого она обманывает, спрашивается? Как только они вышли из бального зала и поднялись по лестнице, все стало ясно как день: она обожает опасность и риск и вовсе не хочет возвращаться домой к своей рутинной работе. Она хочет остаться в рядах оперативников, здесь ее место. Пять лет принесено в жертву – она заплатила сполна за право вернуться к любимому делу, и Джон возродил ее к той жизни, ради которой она способна поступиться почти всем.

Это открытие так поразило ее, что она чуть не задохнулась от радости. Ниема поняла, что снова стала собой.

Длинный коридор был пуст. Они быстро прошли в ее комнату. Ниема вытащила сверток из комода и прижала его к груди, так что пистолет и приборы оказались у нее в руках, а свободные концы палантина свисали вниз.

– Ну как? – спросила она.

– Неплохо. Теперь идем.

Они торопливо вернулись к лестнице, но вместо того чтобы спуститься, пошли дальше в западное крыло.

– Я тут немного побродил и нашел еще один путь в его офис, – пояснил Джон.

– В этом крыле находятся личные апартаменты Ронсара.

– Знаю. В офис можно проникнуть через его апартаменты.

Она вытаращила глаза, но не стала расспрашивать, как он попал в комнаты Ронсара. Замки для него не препятствие.

Этот путь сопряжен с определенным риском. Их вряд ли заметят, но если они кому-нибудь попадутся на глаза, это будет работник из обслуживающего персонала или охранник, которые сразу поймут, что они не отсюда, и забьют тревогу, Ронсар никому не позволит беспокоить свою дочь, даже самым дорогим гостям.

Джон остановился перед деревянной полированной дверью, повернул ручку, и они проскользнули в комнату. Это была спальня – просторная, роскошно обставленная.

– Спальня Ронсара, – прошептал Джон ненужное объяснение. – Здесь находится отдельный лифт, ведущий вниз, прямо в его офис.

Маленький и тесный лифт был рассчитан «а одного человека. Он также оказался на удивление бесшумным и остановился без звонка, с каким открывались двери общего лифта.

Коридор, в который они ступили, тоже был пуст, и Ниема с Джоном с облегчением вздохнули: теперь никто не заподозрит, что они вышли из личного лифта Ронсара. Джон шагнул к двери, вытащил маленький диктофон и поднес его к электронному замку с кодом. Он нажал кнопку, и диктофон издал последовательность разных по тону звуков. После этого на замке загорелась зеленая лампочка, раздался щелчок, и дверь открылась.

Ниема и Джон прошмыгнули внутрь, и Джон осторожно прикрыл дверь и произвел какие-то манипуляции с замком.

– Что ты делаешь?

– Ломаю замок. Если нас поймают, то у нас будет хотя бы одно оправдание – иначе как объяснить, почему мы здесь очутились? И все же мне придется придумывать достаточно вескую причину для нашего с тобой присутствия в офисе Ронсара.

– Но ведь ты должен был все продумать до мелочей, не так ли?

– Просто я не рассчитываю на то, что мы попадемся. Давай-ка пошевеливайся и приступим к работе.