Текст книги "Серебряный ветер"

Глава 23

Она проснулась, когда уже наступили сумерки, закутайная в плащ Симона и его тунику, одна на холодном полу пещеры, ставшем ее брачным ложем. Во сне ей чудился запах дыма, и она продолжала ощущать его и когда проснулась, но во сне Симон был рядом, согревая ее своим теплом, а наяву – нет.

Аделина села и тревожно огляделась. Симона нигде не было видно, а звать его она не решалась. Появился ли наконец ее таинственный враг? Ушел ли Симон, чтобы запутать врага, заманить его подальше от их тайного убежища? Затуманенная страстью, утомленная любовью, она упустила возможность последовать за своим мужем, чтобы разделить его участь или привести своих соплеменников, чтобы отбить его у врагов…

Теперь, когда Симон больше не согревал ее своим теплом, холод пробирал Аделину до костей. На другом конце пещеры заржали лошади и отшатнулись от входа.

Симон появился в проеме, нагой по пояс, от тела его и изо рта шел пар, создавая вокруг белесую дымку. Он опустился перед ней на колени и достал из-под мышки кусочек влажной ткани.

– Вот, – сказал он, – я хотел согреть ее для тебя, но, – и тут он засмеялся коротким невеселым смешком, – у меня ничего не получилось. Кожа моя не теплее, чем вода в ручье.

Он начал мыть ее самодельной губкой, и ей было тепло от его прикосновений. Симон стал для нее всем: любовником, защитником, олицетворением силы и ласки – он воплощал все, чем она дорожила в этой жизни.

– Мы одно целое, – сказала она.

Симон улыбнулся. Солнце садилось, день клонился к вечеру.

– Мы одно целое, – согласился он, – если двое и могут стать одним целым, то это мы.

Он положил теплую руку ей на живот.

– Я пойду с тобой, куда бы ни забросила тебя жизнь. Есть там ребенок или нет, я всегда буду с тобой.

Она села и натянула через голову платье. Симон нашел ее тунику и помог надеть ее сверху, потом надел свою. Тряхнув головой, он потянулся к ее щеке.

– Ты будешь осторожна и будешь беречь себя. Правда, Аделина? У нас может быть ребенок. А если нет, я все равно с тобой. Ты никогда больше не будешь одинока.

Она поймала его руку и прижалась лбом к его широкой ладони.

– Я думала, что не смогу жить, если потеряю тебя. Ты тоже этого боялся?

– Эта мысль приходила ко мне. Я не напрасно так думал?

– Возможно, так и было. Только час прошел, а как все изменилось.

Он нахмурился:

– Мы многим рисковали в этот час, но больше мы не будем так безрассудны. Ты не будешь рисковать, если любишь меня, Аделина, ты будешь заботиться о своей безопасности.

– Обещаю, – сказала она, поднимая глаза, – но не жалей об этом часе и той опасности, что мы, быть может, навлекли на себя из-за случившегося. Я хотела тебя, Симон. Никогда не жалей о том, что мы были вместе в этот час.

Симон вздохнул и подал ей руку. Они стояли и смотрели на долину, у крепостных ворот горели факелы.

– Этот час, миледи, мы провели в чертовски неуютном месте даже по сравнению с насквозь продуваемым закутком среди старых руин. Клянусь вам, миледи, что если нам суждено пережить этот день, то вы узнаете, что этот час – ничто в сравнении с ночами, ожидающими нас впереди. – Он погладил ее пониже спины и слегка ущипнул. – Я польщен, миледи, тем, что вы теперь готовы умереть счастливой женщиной, но сделайте мне одолжение и позаботьтесь о том, чтобы смертный час не пришел слишком рано.

Она поймала его руку и повернулась к нему лицом.

– Тогда расскажи мне о том, что произошло в Ходмершеме. Теперь я твоя жена по-настоящему. Я должна знать.

Он кивнул:

– Я собирался рассказать тебе на обратном пути.

– Расскажи мне здесь, где нас не могут подслушать ястребы.

Симон подошел к лошадям и начал отвязывать поводья.

– История не слишком длинная, но из тех, что не многим дано знать. Если ты найдешь приют у Маршалла, ему можешь говорить открыто, поскольку он и так все знает. И Гарольд знает, и мой брат Савар. Они помогут тебе, если наступит время, когда ты сможешь вернуться в Тэлброк без опаски.

– И когда это будет?

Он протянул ей поводья ее кобылы и помог сесть в седло.

– Когда Лонгчемп перестанет прятать третью часть королевских сокровищ в аббатстве Ходмершем.

– Сокровища? Сокровища Плантагенетов?

Симон сел на коня и взглянул на укрытый сумраком холм.

– Да, они хранятся в аббатстве. Мы с братом принесли золото монахам: оплатить расходы на похороны отца и молитвы о спасении его души. В ту ночь в склепе горели факелы. Нам показалось, что кто-то орудует там лопатой. Мы решили, что это воры, и спустились в склеп, чтобы прогнать их. Но, пока факелы не успели загасить, мы увидели там вооруженных людей и кованые сундуки. В наступившей мгле вооруженные люди напали на нас, обнажив мечи. Нас спасло лишь то, что бой проходил в полной темноте. В темноте священник и наткнулся на мой меч.

– Отчего же они не доверили тебе эту тайну? Ведь аббатство стоит на твоей земле.

– Лонгчемп выбрал аббатство потому, что оно расположено по дороге в Дувр, на тот случай, если ему придется бежать из страны. Он не сказал мне, что хочет воспользоваться аббатством, потому что не собирался возвращать сокровища. Несчастье наше состоит в том, что мы застали его на месте преступления с его людьми и узнали его. Но Уильям Маршалл прибыл на следующий день и подписал с Лонгчемпом договор. Мы с братом отказались от наших земель, покуда Лонгчемп сохраняет пост канцлера, и обязались молчать о золоте. Лонгчемп, со своей стороны, согласился использовать свое влияние для того, чтобы нас не судили по всей строгости.

– Маршалл так низко пал, что заключает пакты с мразью типа Лонгчемпа?

Симон покачал головой:

– Мы с братом готовы были убить Лонгчемпа за измену, но Маршалл решил, что это опасно. Он ненавидит канцлера, как и многие другие, но он понимает: пока король за границей, власть в стране принадлежит Лонгчемпу. Если братья короля почувствуют его слабость, войны не избежать. Начнется борьба за трон.

– Значит, ты оставил золото в склепе, людей Лонгчемпа на своих землях, а канцлера отправил вновь управлять страной?

Симон с усмешкой вскинул руки вверх.

– Ради мира, Аделина! Я знал, что мой рассказ придется тебе не по вкусу. Поверь мне, это решение далось Маршаллу нелегко.

– Но Лонгчемп уже нарушил слово!

– Миледи, мы и не надеялись, что он станет его держать. Данное им обещание лишило канцлера возможности открыто действовать против моей семьи. Он боится Маршалла и не станет переходить ему дорогу открыто. Маршалл отправил нас на королевскую службу подальше от центра, Лонгчемп выжидает и подсылает убийц, но при этом делает вид, что он с ними никак не связан. Боюсь, что это нападение должно было послужить поводом для того, чтобы обвинить меня в новом преступлении и тем самым избавиться от меня навеки. Для этого надо было лишь подстроить так, чтобы моя жена погибла якобы от руки солдата моего гарнизона.

Аделина поплотнее запахнула плащ.

– Теперь я понимаю, почему ты не хотел брать жену.

– У Лонгчемпа был серьезный повод отправить тебя сюда из Нормандии. Теперь я думаю, он с самого начала планировал устроить твою смерть от моей руки. Скажем, во время святочного пира.

Солнце закатилось, на небе взошла луна. Теперь уже, глядя на камни, невозможно было сказать, за которым из них лежит тело Амвросия.

– Мы не можем оставить его здесь.

– Мы и не оставим. – Симон махнул рукой в сторону далеких огней у ворот крепости. – Пусть у Люка голова болит, как его похоронить. Полагаю, наш улыбчивый священник стал его головной болью вот уже несколько месяцев назад и продолжал создавать проблемы Люку по сей день. Нам надо спрятать тело на несколько дней, пока ты не уедешь отсюда.

– Почему его смерть необходимо скрывать? Этот человек – будь он священник или нет – попытался меня убить. Я это видела. Я расскажу отцу все в точности так, как происходило. Он был вооружен, он приготовился выстрелить…

– Мы не можем этого доказать. Лонгчемп – верховный судья короля. Он подкупит суд, и они скажут, будто у отца Амвросия был лук лишь потому, что он вышел пострелять кроликов. И вердикт очевиден – еше один невинный человек, священник, погиб от руки Симона Тэлброка, который тем и славен, что убивает помазанников Божьих. – Симон обернулся к Аделине и заговорил с печальной убежденностью: – Перед нами не обычный враг. Ожидая самого худшего, мы можем предсказать лишь половину того зла, на которое способен этот человек.

Глухая боль сжимала грудь Аделины. Они с мужем полюбили друг друга, но ей суждено потерять любимого из-за козней Лонгчемпа. Она потеряет его из-за коварного шпиона, который принял обличье святого отца и предпочел умереть, оставаясь для мира священником, и все для того, чтобы вновь поставить ее любимого вне закона.

– Симон, он не был священником, у него плечи солдата. Он скорее всего и был курьером Лонгчемпа – тем, кто находил в лесу стрелы и отправлял сообщения в Херефорд. Вот откуда у него стрелы Люка.

– Конечно, все могло быть именно так. Но еще он мог быть и священником. Сам Лонгчемп имеет сан епископа, это при всех-то его злодеяниях!

Симон остановил коня и подождал, пока Аделина поравняется с ним.

– Не надо все усугублять. У нас с тобой был наш час. Мне придется скрыться на зиму, может, на более долгий срок, и ты не можешь бежать со мной.

– Но…

– Даже сам Маршалл не спасет меня от суда за второе убийство.

– Тогда оставь его нераскрытым до весны, а лучше навсегда. Никто не знает, что он сюда приходил, никому не надо знать о том, что здесь произошло. Не говори Люку. Я помогу тебе. Мы похороним его вместе.

– Я не стану просить свою жену копать могилу для убиенных мною людей. Сегодня же его хватятся, поиски будут вестись несколько дней. Никто, даже старый разбойник твой отец, не допустит, чтобы о пропавшем священнике попросту забыли. По меньшей мере дважды здесь перевернут каждый камень. Слишком поздно что-либо предпринимать.

– Симон, обещай, что ты ничего не станешь решать до тех пор, пока я не поговорю с отцом. Оставайся здесь, я приведу к тебе Гарольда, а затем отправлюсь к Кардоку. Он обязан тебе жизнью сыновей. Симон, прими ту помощь, которую он должен тебе оказать. У него на западе живет двоюродный брат…

Симон покачал головой:

– Я должен покинуть это место, а ты должна идти к отцу. Я отыщу сподручных священника и позабочусь о том, чтобы они больше не смогли причинить тебе вред. Ты должна исчезнуть, твой отец знает, как это организовать. Аделина, мне и так тяжело, не надо…

– Я ненавижу их: Лонгчемпа, Люка, – я всех их ненавижу.

Симон тихо засмеялся:

– Неужели я слышу свою хладнокровную, на удивление разумную жену? Та ли это женщина, что держит язык за зубами, в то время как в привычке всего прекрасного пола всем и вся выбалтывать первое, что приходит на ум? – Он повернулся в седле. – Это наша любовь так на тебя повлияла?

– Я не могу думать ни о ком другом, кроме как о Лонгчемпе. Это он отнимает у меня мужа. – Аделина не делала попыток остановить слезы, и они ручьями текли у нее по щекам. – Я люблю тебя, Симон Тэлброк, а ты меня оставляешь. Из-за этой обезьяны Лонгчемпа я, быть может, больше никогда не узнаю твоей ласки, ты можешь никогда не увидеть ребенка…

Симон резко остановился и развернул коня.

– Аделина, если в этом мире есть способ вернуться к тебе, я его найду. Но я не могу делать то, что должно, покуда не удостоверюсь, что ты в надежном и безопасном месте, где даже я не смогу тебя найти, пока не подойдет время.

Симон вновь поскакал впереди, петляя между валунами и осинами. Возле освещенного луной озера начиналась широкая тропа. Холодная и величественная луна освещала ледовый наст. Казалось, она следовала за Аделиной, проезжавшей мимо серебристой глади.

На льду озера не было ни снежинки, ни капельки грязи. Аделина горячо взмолилась о снеге.

Она уснула в седле и проснулась, когда Симон взял в руки поводья ее кобылы.

– Мы уже близко, – сказал он, – ты постараешься не заснуть, пока не приедем в поместье? Надеюсь, ванну из нашей спальни еще не убрали и горячая вода найдется.

Аделина протерла глаза и вспомнила…

– Симон, мы не можем спать в доме отца сегодня.

– Обещаю, все будет в порядке.

– Да нет, ты не понимаешь. Я сказала отцу, чтобы он возвращался в хозяйскую спальню, а хижину оставил мышам.

Симон пожал плечами:

– Значит, будем спать в хижине с мышами.

– Я сказала, что мы сегодня заночуем в крепости.

– Почему? Что-то тебя напугало?

– Мы поссорились. Симон рассмеялся:

– Я не узнаю сегодня свою жену. Она ссорится с самым главным местным разбойником, отклоняет гостеприимство отца и расстается с девственностью в пещере. Что же моя женушка скажет завтра, когда придет в себя и обнаружит, что жизнь ее так круто переменилась?

– Она скажет, что ни о чем не жалеет.

– Совсем ни о чем?

– Ну, на кровати, пожалуй, было бы получше.

– В форту нас ждет кровать, но вначале мы поговорим с твоим отцом, если, конечно, он будет в настроении.

– Симон, все очень серьезно. Он отказался сообщить мне, как покинуть долину. Несмотря на все то, что ты сделал для него вчера, он не доверит ни тебе, ни мне свою тайну.

– Я поговорю с ним. Он может хранить свою тайну сколько угодно. Мне все равно. Но он должен вывезти тебя отсюда, если придет беда.

– Только не сегодня.

Симон после некоторого колебания заговорил тихим, проникновенным голосом – впервые за сегодняшний день:

– Нет, не сегодня…

Вместе они въехали в широкие деревянные ворота дома Кардока.

Глава 24

Они отвели лошадей на конюшню и оставили возле дверей. В хижине, где раньше спал Кардок, было темно. Майда увидела их и выбежала из дома.

– Мы начали беспокоиться за вас, когда солнце село, – сказала она. – Петронилла и Хауэлл хотели отправиться на поиски, но отец сказал, чтобы они оставили молодоженов в покое. А сейчас и сам Кардок начал подумывать о том, чтобы организовать розыск.

Симон улыбнулся и пробормотал извинения за то, что переполошил домочадцев. Обняв Аделину за плечи, он повел ее в дом следом за Майдой. Они правильно поступили, решив вначале заехать к Кардоку. Если бы хозяин долины отправил людей на поиски, они могли бы обнаружить тело священника.

– Вот они, – заревел Кардок и протянул Симону большую серебряную чашу, на дне которой плескалось немного бренди, – теперь только отца Амвросия недостает. – Он подождал, пока Симон выпьет, и велел служанке наполнить чашу вновь. – Вы его не видели, когда объезжали долину?

Симон ждал этого вопроса и успел подумать о том, как будет отвечать. По дороге сюда он в основном только об этом и думал.

– Священник? Он в крепости. Исповедует моих солдат и общается с ними. И у него еще много работы – по меньшей мере десять человек ждут своей очереди.

Кардок рассмеялся:

– Хотелось, чтобы он управился до мессы для нормандских солдат. Катберт наотрез отказывается зайти в часовню, когда там столько твоих воинов, боится оставаться с ними один.

Майда вышла из спальни и тихо заговорила с Аделиной. Симон напрягал слух – Кардок развлекал его жалобами на то, что бренди в кладовых маловато, а зима длинная.

Аделина коснулась руки Симона.

– Майда приготовила ванну и предлагает мне помыться. Я пойду и соберу вещи, когда закончу.

– Я буду здесь, – сказал Симон, – смотри, осторожно.

– Ванна не так глубока, чтобы в ней утонуть. Сейчас он не мог шутить.

– Будь осторожна, отвечая на вопросы. Улыбка ее осталась такой же ясной.

– Конечно.

Она держалась лучше, чем он. Любой заинтересованный человек за столом Кардока мог бы заметить его нервозность. Кардок протянул новую чашу Симону. Не трудно было притвориться, что пьешь от души. Стоило сфальшивить, и Кардок счел бы себя оскорбленным.

– Я бы хотел попросить тебя о помощи, – сказал Симон.

– А, – пробормотал Кардок, – Аделина говорила, что помощь может тебе понадобиться.

За пиршественными столами стоял шум, так что можно было не опасаться, что разговор будет подслушан.

– Помощь понадобится Аделине, и очень скоро.

– Что ты натворил?

Глаза старого разбойника смотрели с хитрым прищуром. Симон хотел было придумать что-нибудь, но решил, что Кардок все равно узнает правду, и пошел на риск. Симон кивнул в сторону дальнего темного угла зала. Кардок взял свою чашу и пошел в указанном направлении. Симон следом.

– Отец Амвросий мертв, – сказал Симон. – Я его убил.

Кардок ошалело заморгал.

– Зачем?

– Он пытался убить твою дочь.

Чаша выскользнула из рук старого вождя. Симон успел ее подхватить.

– У меня нет времени все тебе объяснять, скажу лишь, что Амвросий был связан с Лонгчемпом, и Аделина все еще в опасности. Она стала мишенью, вернувшись домой, а ее брак со мной лишь удвоил опасность. Мне надо, чтобы ты завтра увез ее отсюда. Тайно. Отвези ее сперва к свой родне, а спустя две недели отправь к Маршаллу в Стриквил. Ты сделаешь это? Увезешь ее отсюда сейчас или утром?

Кардок сжимал чашу побелевшими пальцами.

– Да, я сделаю это. Не сейчас, но когда смогу. Было бы немыслимо ударить отца своей жены в его собственном доме после того, как он угостил зятя.

– Тогда завтра, – повторил Симон. – Ты должен увезти ее завтра.

– Отправь ко мне ее завтра, и она поживет здесь до тех пор, пока я не смогу ее вывезти.

– Я оставлю ее здесь сегодня, если это поможет вывезти ее из долины пораньше.

– Нет, не сегодня, возьми ее с собой в форт. Симон принял чашу из рук Кардока и поставил на пол, на камышовую циновку.

– Послушай, Кардок, она должна уехать завтра. Непременно. Если ты не можешь этого сделать, скажи, как вывезти ее из долины секретным путем. Все дороги, ведущие от ущелья, просматриваются. Если ты укажешь мне иной путь, я поклянусь спасением своей души в том, что никогда не открою тот путь никому и никогда больше им не воспользуюсь.

Кардок покачал головой:

– Ты утомил меня своими разговорами о секретном пути. Я не Мерлин[6]6
  Волшебник из сказаний о короле Артуре.


[Закрыть], Тэлброк. Твои часовые лентяи! Я проезжаю у них под самым носом, а они меня не видят. Я-то тут при чем?

Симон положил руку на плечо Кардока. Этот жест мог бы показаться тем, кто наблюдал за ними, не слыша самого разговора, дружеским или родственным.

– Я бы раздавил тебя, кабы знал, что таким способом могу добиться, чтобы Аделина исчезла из долины до того, как сюда придет Лонгчемп. Если случится так, что из-за твоего безразличия она пострадает, я вернусь и отправлю тебя в ад, который давно по тебе плачет.

Из спальни доносились женские голоса и плеск воды. Пенрик и Гован выскочили оттуда и со смехом побежали к огню.

– В ад так в ад, но жизнью своих сыновей я рисковать не стану.

– Им ничто не угрожает. Это твоя дочь в опасности. Она могла бы погибнуть…

– Аделина не глупа. Она выживет, если суждено выжить хоть кому-то из нас. Мои сыновья еще молоды. Я должен сначала позаботиться о них, а об Аделине я буду думать только тогда, когда буду знать, что моим мальчикам ничто не грозит.

Симон поднял чашу и вложил ее в руку Кардоку.

– Мы все делаем то, что должны делать, – сказал он. – Ради себя самого, не подведи ее завтра.

Кардок озадаченно прищурился.

– Говорили, ты был вне себя от гнева, когда убил первого священника, а сегодня отправил на тот свет второго. И все же ты здесь, угрожаешь мне в моем собственном доме. Ты знаешь, что мне стоит рукой пошевелить, и мои люди перережут тебе глотку, и все же рука твоя не дрожит. – Он взял чашу из рук Симона и глотнул бренди. – Только исчадие ада или великий воин мог бы сохранять такое хладнокровие, Симон Тэлброк. – Кардок посмотрел на свое могучее кресло и двух мальчишек, взобравшихся на него. – Соблюдай наш уговор. Я поклялся, и я его соблюдаю. Если и ты останешься верным своему слову, я сделаю для вас с Аделиной все, что могу. – Он махнул рукой – то ли в знак примирения, то ли прощания. И пошел к своему месту во главе стола, к своим сыновьям.

Симон отвернулся. Петронилла стояла в дверях и звала Хауэлла. Симон прошел мимо нее в спальню. Аделина затягивала узлы на седельных сумках. На ней была одежда, которой он прежде не видел: туника из тонкой шерсти и бархатное верхнее платье – и то и другое цветов солнца. Она переплела косы, украсив их шнурами из шелка того же темно-розового цвета, что и ее туника. Бедра ее опоясывала серебряная цепь с продетым сквозь звенья темно-красным плетеным шнуром. Плащ ее сушился на распорках на стене, а вместо него на плечи она набросила багряную накидку, отороченную серебристым шелковым позументом. И поверх всего этого красно-серебряного великолепия сияли ее волосы, манили притронуться к ним.

Аделина улыбнулась:

– Петронилла напомнила мне, что пора открыть последнюю из переметных сум, привезенных их Нормандии. Леди Мод была щедра.

Симон подошел и коснулся ее щеки.

– Достойное дополнение к твоей красоте.

Симон огляделся и увидел, что тюфяк, на котором они спали с Аделиной, придвинут к стене. Посреди спальни стояла высокая кровать, на ней кипами сложено роскошное постельное белье и портьеры для стен. Хозяин дома решил вывести свою жену и сыновей из казавшейся надежной в своей неприметности ветхой хижины.

Мир здорово переменился с тех пор, как он покинул эту спальню утром.

– Вы сейчас в крепость отправитесь? – Хауэлл поднял последнюю из переметных сумок.

— Да сегодня. — очнувшись, ответил Симон.

Хауэлл взглянул на Аделину:

– Ты говорила со священником? О нас – обо мне и Петронилле?

Аделина протянула Симону руку и незаметно пожала ее.

– Я виделась с ним в ткацкой и сказала, что поручилась бы за Петрониллу, что она свободна и может выйти замуж. Но давать вам наставления по праву должен Катберт. С ним вы говорили?

– Петронилла сказала, что поговорит. Сейчас он в дурном настроении. Отец Амвросий не вернулся из крепости, и ему пришлось одному читать мессу для солдат гарнизона. – Хауэлл понизил голос до шепота: – Если бы я не был уверен, что ослышался, то мог бы поклясться, что старый Катберт жаловался на то, что отец Амвросий развлекается охотой, в то время как нормандские души пребывают в том же мраке, что и раньше. – Хауэлл закатил глаза. – Мне очень хочется поскорее сыграть свадьбу, но я и близко к Катберту не подойду, пока он не остынет. – Хауэлл смущенно попросил: – Когда вы увидите нормандского священника, вы не скажете ему, что мы очень хотим пожениться? Петронилла и я? Мы поднимемся в крепость, чтобы завтра с ним повидаться.

Симон переплел с Аделиной пальцы и слегка сжал руку.

– Мы не забудем, Хауэлл.

Симон взял факел, чтобы освещать путь, несмотря на то что луна светила ярко. Ради той же предосторожности он ехал бок о бок с женой до тех пор, пока дорога не сузилась до тропинки. В свете факела цвета ее одежды казались ярче, а волосы будто сами излучали свет.

– Если ты будешь так на меня смотреть, то свернешь с тропы, – сказала Аделина.

– Я свернул с проторенной дороги несколько месяцев назад, – ответил Симон, – но кривая дорожка привела меня к тебе, и об этом я не могу сожалеть.

– Ты простил меня за то, что я заставила тебя на себе жениться?

– От всего сердца. Когда…

– Когда что?

Симон проглотил комок, стоящий в горле.

– Когда я отыщу тебя весной, когда я вернусь к тебе – ты наденешь этот наряд? Я буду вспоминать тебя всю долгую зиму вот такой. И я буду чувствовать твое тепло и твой запах, твой аромат.

Аделина коснулась его руки.

– И я буду думать о тебе всю зиму. Ты будешь мне сниться. Но сегодня, – она хитро улыбнулась, – сегодня нам будет не до сна.

– Сегодня нам спать ни к чему, это верно, миледи.

Выше по холму, у ворот крепости, выкрикнул свой вопрос часовой. Получив ответ, он распахнул ворота. Симон протянул ему поводья коня и, обняв Аделину, помог ей спуститься. Симон поднял факел, который оставил горящим лежать на земле, и велел часовому принести седельные сумки.

Зал полуразрушенного замка ожил при их появлении. Симон швырнул шипящий факел на камень очага и поджег сухие дрова.

– Миледи, – сказал он, – я буду в огне скорее, чем этот хворост, если прямо сейчас закрою за нами дверь. Но я должен привести Гарольда!

Аделина улыбалась, глядя через плечо мужа. Гарольд уже стоял в дверях, краснее огня в очаге, смущенно переминаясь с ноги на ногу.

– Прошу прощения, Тэлброк. Тут у меня к тебе два дела.

Симон коснулся плеча жены.

– Чуть позже, – прошептал он, – я найду тебя здесь, возле огня?

– Ты найдешь меня рядом с собой, – ответила она. – Время для секретов друг от друга для нас кончилось. – Она с улыбкой поманила Гарольда: – Проходи и садись с нами. Гарольд посмотрел на Симона:

– Милорд?

– Можешь говорить не таясь. – Симон пригласил Гарольда присесть на скамью. – Моя жена – наш союзник.

Гарольд перевел взгляд с Симона на Аделину и обратно на своего обезумевшего господина.

– Тэлброк, речь идет о мужских делах. Ты не выйдешь со мной во двор, чтобы мы могли поговорить там?

– Речь идет о лучнике Люке?

– Да, и еще кое о чем.

Аделина подвинулась ближе к огню, чтобы согреть руки.

– Симон, ты не можешь ожидать от Гарольда доверия ко мне. Ты, должно быть, сказал ему, что я работаю на Лонгчемпа.

У Гарольда при этом заявлении чуть глаза из орбит не выскочили. Он, не видя, пошарил возле себя, пододвинул скамью и в немом удивлении опустился на нее.

– Симон, выйди с Гарольдом и поговори с ним один на один. – Аделина улыбнулась ошалевшему оружейнику. – Иди, я не против.

– Возможно – нет, точно, – скоро наступит время, когда Гарольд станет единственным связующим звеном между мной и тобой. Вы должны доверять друг другу.

При упоминании о скорой и долгой разлуке на лицо Аделины набежала тень.

– Конечно, – согласилась она. Симон закрыл глаза.

– Отец Амвросий пропал. Гарольд встрепенулся.

– Да, это первое. Он исчез. Из поместья несколько раз приходили за ним, но я не мог найти его среди солдат. Сегодня утром он исповедовал наших людей, и я боюсь, с ним что-то случилось.

– Случилось, это верно. Он лежит мертвый за озером на дороге к южным лугам.

– Боже милостивый…

– Я убил его. – Симон встал и подошел к большей из седельных сумок. – Где лучник Люк? 249

Гарольд провел ладонью по лбу.

– На башне, сейчас его дежурство.

Симон вытащил пучок красных стрел из сумки.

– Я поднимусь к нему. – Он положил руку на плечо Аделине. – Гарольд подождет с тобой здесь.

– Симон, не ходи один. Симон улыбнулся:

– Думаю, Люк скоро поймет, что лучше меня у него друзей нет.

Гарольд нахмурился:

– Мы будем прислушиваться.

– Поговори с моей женой, старина. Отныне и впредь единственной твоей заботой будет сделать так, чтобы ей жилось хорошо.

Люк видел Тэлброка на пути в крепость и ждал, что тот захочет с ним увидеться. Симон решил подняться на башню по внутренней лестнице и старался производить как можно больше шума, чтобы дать Люку время подготовиться к его появлению. Не приведи Бог, шпион Лонгчемпа испугается и сделает какую-нибудь глупость.

– Люк, – позвал его Тэлброк, – мы должны поговорить.

Симон прихватил у часового на воротах еще один факел и с этим факелом в вытянутой руке и появился на вершине башни. Симон приблизился к Люку на расстояние вытянутой руки и протянул ему пучок стрел – красных, в ярком свете факела цвет их был вполне различим.

– Какие хорошие стрелы, – сказал Симон. – Длинные, летят далеко и с крохотными зарубками для того, чтобы можно было прикрепить к древку свернутое в жгут сообщение.

Лучник смотрел на стрелы, пауза затягивалась.

– Я солдат, – сказал он наконец. – Верный солдат короля. Отвези меня в Херефорд, и я докажу, что я не предатель.

– Я знаю, что ты не предатель. Но у тебя есть враг, который едва не сделал из тебя убийцу. – Симон отложил в сторону все стрелы, кроме одной. – Этастрела, – сказал он, – должна была отнести послание, чтоты убил мою жену.

Люк сделал шаг назад, отступив к перилам.

– Ты лжешь.

– Где отец Амвросий?

Люк посмотрел вниз, на казарму.

– Он не вернулся, – сообщил Симон, – и никогда не вернется.

Симон принялся вертеть стрелу в руке, рассматривая ее на свет.

– Кое-что ты должен узнать о Лонгчемпе. Он хорошо платит своим осведомителям, но при себе их долго не держит. Те, кто слишком близко подходит к разгадке его планов, должны исчезнуть. Лонгчемп послал Амвросия – кем бы он там ни был – убить Аделину и оставить достаточно улик, чтобы тебя повесили. Амвросий сохранил стрелы, которыми ты доставлял ему послания, и отнес их сегодня в лес, где он и лежал, затаившись, поджидая мою жену.

– Я ничего не знал…

– Это убийство, должно быть, имело огромную важность для Лонгчемпа, ибо Амвросий предпочел выполнить свою задачу во что бы то ни стало. Когда он увидел меня, бегущего к нему с мечом, он повернулся ко мне спиной и натянул тетиву. И, умирая, он не выпустил лука из рук. – Симон многозначительно помолчал. – Что же делает Лонгчемп с людьми, если его шпион предпочитает смерть ослушанию? – Симон пододвинул стрелу Люку. – Вот она, стрела, предназначенная для убийства дочери Кардока. Она могла бы умереть там, на склоне холма. Мы бы нашли ее с твоей стрелой в сердце и решили разорвать тебя на куски или подвесить на башне всем на обозрение.

– Я не верю тебе. Я не стану слушать твои басни.

– Тогда подожди, пока найдут тело. Амвросий пропал, и его завтра начнут искать, тогда ты мне поверишь. Возле него осталась одна-единственная красная стрела. Поверят ли наши солдаты в то, что ты непричастен к его смерти? Оставит ли Лонгчемп незавершенной задачу Амвросия?

– Где священник?

– Я скажу тебе, когда поклянешься сделать для меня одну вещь.

– Какую?

Симон взглянул вниз, туда, где по ущелью проходила дорога к поместью Кардока.

– Как ты сочинял послания? Ты их писал? Люк колебался с ответом.

– Если ты откажешься помогать мне, я позволю им растерзать тебя – насладиться в свое удовольствие. За то, что ты убил нормандского священника!

У Люка повисли руки.

– Я… я не пишу. Они научили меня условным знакам. Значок для человека и значок для того, что он делал. Лонгчемп не хотел, чтобы я писал словами.

– Ты рисовал знаки на пергаменте? Тогда найди кусочек кожи с той же шкуры, которую ты использовал раньше, и сообщи Лонгчемпу, что моя жена пропала. Не умерла, пропала. Ты можешь это сделать?

Люк отошел подальше.

– Если я нарисую знаки, ты убьешь меня, а стрелу пошлешь сам.

Симон пожал плечами:

– Я думаю, что сегодня ты перестал быть человеком Лонгчемпа. У тебя нет выбора. И добавь знак, что Амвросий здесь, в долине. У Лонгчемпа отыщется другой посредник, чтобы принять сообщение. Потом ты поднимешься вверх, за озеро, и найдешь Амвросия между камнями среди осинника. Закопай его поглубже.

– Я все сделаю. Чего еще ты от меня хочешь?

– Если решишь не возвращаться сюда, убирайся из Уэльса и старайся не попадаться на глаза Лонгчемпу. Если вернешься, я потребую от тебя клятву верности. Если ты вернешься к Лонгчемпу, я сделаю все, чтобы тебя повесили за смерть Амвросия. – Симон кивнул на стрелы брошенные на площадке. – У меня довольно их осталось, чтобы навлечь на тебя подозрение за еще три смерти. Если мне суждено погибнуть, за меня тебе отомстит Кардок. Единственная твоя надежда выжить – это моя добрая воля.