Текст книги "Непослушные принцессы"

Их роман должен был оставаться для всех тайной, но при дворе, конечно же, знали о нем. Любовники обращались за помощью к слишком многим, когда приходилось обмениваться посланиями, написанными легко дешифрируемым кодом. Хотя курпринцесса и Кёнигсмарк встречались в комнате фрейлины, они обменивались на публике долгими взглядами и условными знаками. При этом они свято верили, что сумели обвести всех вокруг пальца. Кёнигсмарк писал Софии Доротее: «Какая радость, ma petite[23]23
  Моя маленькая (фр.).


[Закрыть], что мы можем безнаказанно общаться друг с другом на глазах у тысяч людей».

Хотя все всё знали, никто понятия не имел, что же с этим делать. Несмотря на меры, предпринятые свекром и свекровью, не говоря уже о родителях Софии Доротеи, переписку между влюбленными птичками пресечь не удавалось. Кёнигсмарка отправили на войну – благо, в конце XVII века найти подходящую войну в Европе было нетрудно. Не помогло. В подтверждение своей любви граф даже подписал некоторые из своих писем собственной кровью. В то время как эта страсть расцветала, и без того жалкий брак Софии Доротеи увядал на глазах. Один эпизод, случившийся в 1693 году, может послужить тому иллюстрацией. Однажды, прогуливаясь вечером по Ганноверскому дворцу, София Доротея подошла к маленькому, стоящему в стороне домику. Открыв дверь, женщина застала мужа, держащего за руки свою любовницу. Они вместе с любовью взирали на новорожденную девочку, вторую дочь, рожденную Мелюзиной от Георга. Обидевшись до глубины души при виде этой тайной сцены семейного счастья, курпринцесса принялась кричать на своего неверного мужа. Георг Людвиг вцепился жене в горло, но на этот раз ее фрейлинам удалось вовремя оттащить его.

Неудивительно, что после этого София Доротея принялась искать возможность сбежать от мужа вместе с Кёнигсмарком. Она внимательно изучила свой брачный контракт и была поражена, поняв, что собственных денег у нее нет: отец переписал все ее приданое на мужа. София Доротея отказалась жить под одной крышей с мужем и уехала к родителям. Там она попросила позволить ей остаться с ними или предоставить ей какое-нибудь другое жилье, но и на этот раз отец ее подвел, разрешив дочери погостить у них не дольше пары месяцев.

Когда София Доротея вернулась в Ганновер в июне 1694 года, она и ее любовник разработали следующий план: они отправятся вместе в княжество Брауншвейг-Вольфенбюттель, где смогут найти убежище при дворе благоволившего к ним герцога Антона Ульриха. Первого июля Кёнигсмарк обнаружил в своих покоях письмо от Софии Доротеи с просьбой прийти в ее спальню в десять часов вечера. Переодевшись так, чтобы его не узнали, Кёнигсмарк проник во дворец и пробрался к дверям в комнату любовницы. Там он полушепотом начал напевать мотив из «Испанского безрассудства». Это был их условный сигнал. София Доротея впустила Кёнигсмарка. Она рада была его видеть, но удивилась, ведь никакого письма не писала. Несмотря на зловещие предчувствия, они решили бежать из города следующим утром – женщине хотелось перед отъездом попрощаться с детьми. Любовники расстались в приподнятом, возбужденном настроении. Софии Доротее никогда больше не суждено было увидеться с Кёнигсмарком.

Их свидание на самом деле стало ловушкой, расставленной графиней Кларой Елизаветой фон Платен, любовницей свекра Софии Доротеи. Ходили слухи, что прежде эта женщина была любовницей Кёнигсмарка. Елизавета фон Платен искала возможности добиться изгнания курпринцессы со двора. Когда граф направлялся в покои Софии Доротеи, фон Платен побежала к свекру своей соперницы и заявила, что бесстыжие любовники в этот самый час греховодят. Она предложила поймать их на горячем и арестовать Кёнигсмарка. Курфюрст дал добро.

Когда Кёнигсмарк вышел из покоев Софии Доротеи, его поджидали графиня и четверо вооруженных мужчин. Выхватив шпаги, они бросились на графа. Прежде чем его шпага сломалась, Кёнигсмарк ранил каждого из четырех нападавших. Вскоре его одолели. Лежа на полу, истекая кровью, граф прошептал: «Спасите принцессу… Она ни в чем не виновна». Это были его последние слова. Как сообщают, фон Платен ударила умирающего в лицо украшенной бриллиантами туфлей.

Только теперь она осознала, что натворила. Курфюрст согласился на арест, но отнюдь не на убийство графа. Кёнигсмарк был аристократом и имел обширные знакомства. Его будут искать. Запаниковав, графиня поспешила к курфюрсту рассказать, что же случилось. Он уполномочил фон Платен сделать все возможное, чтобы избежать скандала. Графиня вместе с другими придворными засунули труп в мешок, положили в него для веса камни и бросили в реку. Теперь все, кто знал при дворе об убийстве, держали рот на замке.

На следующий день, собрав свои вещи, София Доротея ждала, когда к ней, как обычно, придут дети, чтобы пожелать ей доброго утра. Вместо них к курпринцессе пожаловал придворный, который уведомил ее о том, что до дальнейших распоряжений ей запрещается покидать это крыло дворца. Был произведен обыск, в ходе которого обнаружились изобличающие ее письма. Три дня спустя София Доротея узнала от своей фрейлины о смерти Кёнигсмарка.

Курпринцесса находилась под арестом, пока ее отец и свекор решали, что же с ней делать дальше. Без развода обойтись было нельзя, но обвинение в адюльтере неизбежно привело бы к тому, что на поверхность всплыли бы неприятные факты. И так уже люди вокруг задавались вопросом: «Куда пропал щеголеватый молодой граф?» Поэтому выбрали наиболее подходящее обвинение: один супруг оставил другого. Двадцать восьмого декабря 1694 года брак расторгли. Софию Доротею объявили виновной стороной и лишили права на повторное вступление в брак. Но, по крайней мере, теперь она была свободна…

Ошибаетесь. Отец вновь ее предал. Он согласился на то, чтобы его дочь считали государственной преступницей Ганновера. Местом ее ссылки определили замок Альден Бисен, окруженный с одной стороны излучиной реки, а с другой – глубоким рвом. Желание надежно изолировать Софию Доротею от всего света проистекало из опасения того, что политические враги Георга Людвига, главным образом Франция и те англичане, которые не хотели видеть немца на своем троне, воспользуются ею в своих политических играх. Двадцативосьмилетняя принцесса должна была до самой смерти оставаться узницей.

Только оказавшись в замке, София Доротея осознала весь ужас своего положения. Ей не разрешали видеться с детьми. Ее отец отказался встречаться с дочерью и не позволил матери к ней поехать. Все ее слуги принесли присягу верности курфюрсту. Им вменялось в обязанность доносить обо всем подозрительном. На свежий воздух принцессе позволили выходить только тогда, когда врачи убедили в необходимости этого ее тюремщиков. Но даже после этого женщине разрешалось лишь немного пройтись в саду со стороны заднего фасада замка под неусыпным оком охраны. Во многие части замка Софии Доротее просто запрещали заходить. Однажды рядом с крылом, в котором она жила, вспыхнул пожар. Путь к спасению лежал через галерею, ступать на которую София Доротея не имела права. Попав в западню, женщина ждала на пороге, прижимая к груди шкатулку с драгоценностями, пока не появится кто-то и не проведет ее в безопасное место.

Немецкое общество в целом и дворянство в частности было возмущено беззаконным содержанием Софии Доротеи под стражей. Последовало несколько, впрочем, неудачных, попыток ее освободить. Теперь все называли ее «принцесса Альденская». Оставшиеся тридцать три года своей жизни она провела в этом замке. Женщина умерла 13 ноября 1726 года в возрасте шестидесяти лет.

В тот день, когда ее бывшему мужу, уже королю Англии, сообщили о ее смерти, Георг поехал в театр в сопровождении двух своих любовниц. Он запретил сыну, будущему королю Георгу Второму, публично носить траур по матери. Только дочь Софии Доротеи, ставшая королевой Пруссии, смогла оплакать ее. Георг приказал похоронить бывшую супругу в герцогской усыпальнице в Целле, ночью и без должного отпевания. На могильной плите значилось только ее имя, а также даты рождения и смерти.

После смерти, согласно легенде, София Доротея все же отомстила своему бывшему мужу. За несколько лет до ее смерти французская гадалка предсказала суеверному Георгу Первому, что если он каким-то образом станет причиной смерти Софии Доротеи, то и сам умрет в течение года. Это предсказание было оплачено матерью пленницы, но не будем об этом… Пророчество испугало Георга, но недостаточно сильно, чтобы принудить освободить бывшую супругу. Но было еще кое-что… На смертном ложе София Доротея прокляла Георга и написала ему письмо, укоряя за жестокость и бессердечие. Когда бывший муж читал последнюю волю умершей, в которой она молила Всевышнего покарать его за учиненные им преступления, у мужчины случился сердечный удар, после которого он умер.

Замужество или сумасшедший дом

Леопольд Второй, король Бельгии, был жестоким правителем и еще более жестоким отцом. Его жена, женщина, которая своих лошадей любила больше, чем детей, была не многим лучше его. Поэтому неудивительно, что их старшая дочь, Луиза Мария Амелия, гасила свой гнев и недовольство жизнью тем, что обогащала владельцев магазинов, модисток и парикмахеров по всей Европе.

Появившаяся на свет в 1858 году принцесса Луиза прекрасно осознавала тот факт, что не является долгожданным наследником, о котором мечтал отец. Девочка росла в атмосфере холодности, плохо скрываемого безразличия, жестокости и строгости. В пятнадцатилетнем возрасте ее выдали замуж за троюродного брата, принца Саксен-Кобург-Готского, грузного мужчину на четырнадцать лет старше ее. Девочка понятия не имела, чего ей ожидать от первой брачной ночи, – никто не удосужился ее в этом просветить. Когда Луиза поняла, к чему идет дело, она просто сбежала. Потом ее нашли в ночной рубашке. Девочка пряталась в оранжерее.

Новобрачные поехали в Вену, где космополитизм австрийского двора излечил все фобии принцессы. Она с головой окунулась во флирт, скандальные любовные похождения и разорительные походы по магазинам. Даже после рождения двух детей Луиза не образумилась. В 1895 году, спустя двадцать лет после вступления в законный брак, она познакомилась с хорватский графом Гёзой Маташичем, блестящим австро-венгерским офицером, который был на десять лет младше ее. Впоследствии Луиза вспоминала, что их чувство было подобно электрическому разряду. Спустя два года пришла ее очередь пропустить через всех разряд тока: принцесса сбежала с Маташичем. «Ты многим рискуешь ради красивых платьев, комплиментов и признаний в любви, – писала ей мать. – Все это не долговечнее мыльных пузырей. Прекрати сплетни, которые о тебе распространяют. Утри слезы со щек твоей мамы». Отец не позволил дочери развестись с мужем, но Луиза не поддалась на уговоры. Она переехала во Францию и поселилась в Ницце, где могла жить со своим любовником вне досягаемости двора.

Но расточительность Луизы вскоре дала себя знать. Истратив все деньги на отели, одежду и драгоценности, обанкротившаяся особа королевских кровей вынуждена была распродать все до нижнего белья включительно. Со стороны это должно было выглядеть огромной дворовой распродажей «старого хлама». Вырученных денег, впрочем, не хватило на то, чтобы покрыть миллионный долг. Король Леопольд Второй и муж, от которого она сбежала, отказались платить ее кредиторам. Тогда те вломились к принцессе в дом и забрали все, что не было прибито гвоздями к полу.

Утверждают, что после этого Луиза и Маташич встали на путь преступления: стали подделывать векселя на имя сестры Луизы. Некоторые, впрочем, говорили, что это дело было сфабриковано по инициативе отца и мужа принцессы. Граф Маташич пустился в бега, но его вскоре арестовали и посадили в тюрьму за мошенничество. Леопольд Второй поставил дочери ультиматум: либо она вернется к мужу, либо ее отправят лечиться в психиатрическую больницу. Луиза предпочла последнее, и ее поместили в лечебницу, которой управлял австрийский придворный врач. В 1902 году в «Нью-Йорк таймс» писали, что принцессу «держат узницей» в течение двух лет и врачи нашли ее случай «безнадежным».

Луиза провела в лечебнице шесть лет, пока Маташич не помог ей бежать. Они перебрались в Париж, где жили в бедности. Даже когда в 1907 году Луиза получила развод, их дела не улучшились. Леопольд Второй отрекся от дочери. Остаток жизни Луиза и Маташич провели в странствиях по Европе, а по пятам за ними шли их кредиторы. В 1921 году принцесса написала мемуары, намереваясь хоть немного отбелить свою замаранную репутацию и заработать какие-то деньги. Книгу она посвятила своему отцу, «великому человеку» и «великому королю». Впрочем, как писала Луиза Мария Амелия: «Мое королевское происхождение не принесло мне ничего, кроме несчастий. С раннего детства меня обманывали, а я страдала».

Верный Маташич умер в Париже в октябре 1923 года. Луиза умерла в марте 1924 года, прижимая его портрет к груди.

Сара Уиннемакка
(около 1844 – 17 октября 1891)
Дочь вождя племени, обвиненная в коллаборационизме

Земли северных пайюта и американский фронтир

Заголовок в вашингтонской «Нейшнл трибьюн» гласил: «Принцесса Уиннемакка. Больше не дикая индианка, а воспитанная леди из Бостона». На дворе стояло 29 января 1885 года. Сара Уиннемакка Хопкинс, более известная как принцесса Уиннемакка, или Салли из северных пайюта, ездила по северо-востоку страны и читала лекции.

Сара, чье настоящее имя было Токметони, что переводится как «молюцелла»[24]24
  Молюцелла гладкая – довольно редкое, неприхотливое однолетнее растение.


[Закрыть], описывала во время своих выступлений тяжелые условия, в которых ее соплеменники живут в резервациях, но в статье об этом нет ни слова. В легкой, чуть насмешливой форме, типичной для того времени, когда дело касалось коренных жителей Америки, репортер пишет, что, с тех пор как Сара отказалась от своих языческих традиций, ее соплеменники смотрят на нее с недоверием. «Они видят, что она носит одежду своих белых сестер и, что еще подозрительнее, пользуется мылом и гребешком. Для настоящих пайюта эти вещи противоречат их традициям». В заключение репортер делает следующий вывод: «Почти все относятся к ней c некоторой толикой настороженности».

Репортер правильно уяснил по крайней мере одно: к Саре с настороженностью относились почти все. Хотя белые американцы всячески приветствовали ее поведение, они все же не считали «индейскую принцессу» своей. В свою очередь некоторые индейцы племени пайюта воспринимали Сару как предательницу, работающую на правительство США, которое, как им представлялось, считает решением «индейского вопроса» голод и болезни. В сложившейся ситуации эта женщина просто не могла выйти победительницей.

Эта женщина больше всего известна как автор собственной автобиографии, выпущенной в свет в 1883 году под названием: «Жизнь среди пайюта. Причиненные им обиды и их требования». Это была первая автобиография, написанная и опубликованная индианкой. Рассказ Сары о себе начинается так: «Я родилась примерно в 1844 году. Точно сказать, когда я родилась, не могу. Я была еще маленькой девочкой, когда первые белые люди появились в наших краях. Они были похожи на кугуаров, ревущих кугуаров. Я никогда не забуду первой встречи с ними».

Когда в сороковых годах ХІХ века белые поселенцы начали просачиваться на Запад, северные пайюта были небольшим кочевым племенем охотников-собирателей, которые бродили по территориям, ныне принадлежащим штатам Невада, Калифорния и Орегон. Переселенцы между тем устремились на запад в поисках золота, готовые перекопать все золотоносные пологие холмы на своем пути. Коренные жители стояли у них на пути.

Сара вспоминает, как ее дедушка, вождь племени, встретив первых переселенцев, отнесся к ним по-дружески и даже стал их проводником. Соплеменники Сары подкармливали белых людей, когда настала трудная зима, и, подчиняясь желанию ее дедушки, обращались с ними как с братьями. Отец Сары, вождь Уиннемакка, был более осмотрителен и держался от пришельцев подальше. Этому не стоило удивляться, учитывая то обстоятельство, что некоторые из поселенцев вместо добра отплатили индейцам сожженными зимовниками, беспричинной стрельбой и отравленными источниками. Сара отмечает, что среди белых встречались хорошие люди, которые дарили индейцам одежду, давали ей лекарства, когда девочку обсыпало от соприкосновения с ядовитым сумахом, и относились к ее соплеменникам с уважением. Но таких было не очень много, и к тому же все больше поселенцев прибывало на их земли.

Раньше, чем другие, Сара осознала, что для того, чтобы выжить в мире ревущих кугуаров, надо научиться разговаривать на их языке. К счастью для нее, девочка обладала лингвистическими способностями. Испанский язык Сара выучила, когда ей не было еще и десяти лет, благодаря тому, что кое-кто из членов ее семьи вышел замуж за испанских колонистов в Калифорнии. К изучению английского девочка оказалась не менее способной, чем к изучению испанского. Она овладела им, поступив прислугой в дом к одной семье в Неваде. Там, скорее всего, ее впервые окрестили Сарой. В 1859 году, когда девочка вела переговоры между своими хозяевами и индейцами, она поняла, что белые переселенцы предпочитают иметь дела с теми, кого считают наделенными властью. Поэтому Сара сообщила нескольким правительственным агентам о том, что ее отец – «верховный вождь» всех северных пайюта, а не группки в сто пятьдесят человек. «Маленькая белая ложь» позволила вождю Уиннемакка говорить от имени своего народа, а Сара назвала себя «принцессой».

Жизнь может быть чрезвычайно опасной для индейца, пытающегося найти свое место на границе между «цивилизацией» и «дикостью». Один из таких случаев описан в книге Сары. Американские солдаты безосновательно обвинили индейцев в угоне скота и вырезали целую деревню до последнего ребенка. «Белые всегда первыми развязывали войны, исходя из своих эгоистических мотивов», – писала Сара.

В 1872 году северным пайюта «даровали» резервацию Малэр в Орегоне. Семья Сары перебралась туда. Сначала всем управлял федеральный агент Сэмюель Пэрриш. По словам Сары, он относился к индейцам хорошо, по справедливости. Спустя четыре года его заменили подлым Уильямом Райнхартом. Этот человек крал предназначенные для индейцев продукты, отказывался платить за работу и обманывал при любой возможности. При нем многие индейцы начали голодать. Тех, кого заподозрили в преступлении, казнили без суда. Часть земель, которая полагалась пайюта по договору, захватили белые поселенцы. Индейцам оставалось все меньше охотничьих угодий. Райнхарт даже закрыл школу. Все старания Сары выхлопотать достаточно еды для своих соплеменников и сообщить властям об условиях жизни в резервации ни к чему не привели, хоть она и подписывала свои письма «Принцесса Уиннемакка».

В 1878 году те из индейцев, которые остались в резервации, подняли бунт. Во главе стояли воины племени банноков. Сара и ее семья встали на сторону американского правительства. Когда ее отца и его людей захватили в плен банноки, Сара за двое суток проскакала двести двадцать три мили ради того, чтобы их вызволить и отвести под защиту стен форта, в котором засели федеральные войска. Впоследствии она работала у американцев переводчицей, проводницей и лазутчицей. По завершении Баннокской войны федеральное правительство не стало разбираться в том, кто на чьей стороне воевал. Всех пайюта объявили врагами и военнопленными. Им пришлось пройти триста пятьдесят миль по глубокому снегу, который иногда был по грудь взрослому человеку, до резервации Якима в штате Вашингтон. Почти пятая часть индейцев пайюта умерла в дороге, главным образом это были маленькие дети и старики. Еще больше пайюта умерло в резервации, в том числе и сестра Сары. У них не было в достатке еды, теплой одежды и дров.

Желая уберечь своих соплеменников от медленного, но неизбежного вымирания в резервации, Сара поехала на восток агитировать в защиту индейцев и встретиться с чиновниками из Вашингтона. В дороге она выдавала себя за принцессу. Эта роль была ей хорошо знакома. В 1864 году Сара с отцом и сестрой в качестве индейской «королевской» семьи отправилась в турне по США. Они представляли собой ожившую иллюстрацию распространенных в среде белых мифов об индейцах. Сара и ее семья появлялись на публике в головных уборах из перьев. В театр «королевская» семья вошла, сопровождаемая процессией из индейских воинов. Они разыгрывали стереотипные сценки в духе концепции «благородного дикаря» и Покахонтас, приправляя все это «кровожадным дикарем», что выражалось в «великом танце скальпирования» и «танце войны».

То, что Сара разыгрывала роли, навязанные ею представлениями белых об индейцах, не делает ей чести, но женщина по крайней мере узнала, как следует завоевать их внимание. Впоследствии, во время лекций и других публичных мероприятий, Сара одевалась в то, что называла «традиционной одеждой индейской принцессы», и люди ей верили. Отделанные бахромой наряды производили фантастическое впечатление. Иногда они были сшиты из оленьей замши, иногда – из ткани. Украшали их узоры, образчики которых Сара позаимствовала с абажуров ламп и занавесок в домах белых. В довершение женщина, распустив свои длинные черные волосы, повязывала голову полоской кожи, украшенной бусинками и перьями. Запястья ее украшали браслеты из бусин. Ходила она повсюду с бархатной сумкой, на которой был вышит купидон. Фотография «принцессы Сары» в «национальном» костюме появилась на обложке ее вышедшей в 1883 году автобиографии. Те, кто приходил на ее лекции и публичные выступления, имели возможность купить ее фотографии в пышном убранстве. Вырученные от продаж деньги шли на покрытие ее дорожных расходов и помощь соплеменникам.

Сара знала, что делает. Ее одежды соответствовали романтическому образу обреченной на увядание, благородной, дружелюбно настроенной к белым принцессы. Она просто не могла не задеть соответствующих струн в душах тех, кто чувствовал угрызения совести по поводу концепции Явного предначертания[25]25
  Данный термин впервые использован в 1845 г. Джоном О’Салливаном в статье «Аннексия», в которой шла речь о том, что Соединенные Штаты Америки должны способствовать продвижению цивилизации и демократии в соседних странах и на индейских территориях.


[Закрыть]. На пике ее популярности рассказы о Саре и ее семье печатались во многих газетах и журналах. Не менее полутора тысяч человек встретились с ней. За пять лет женщина прочла более четырехсот лекций. Она привлекла внимание Мэри Пибоди Манн, вдовы педагога-реформатора Хораса Манна, и ее сестры Елизаветы Пибоди, которые начали помогать индианке.

Образ «цивилизованной индейской принцессы» помог Саре привлечь к себе внимание людей. После этого она перестала миндальничать и между рассказами вполне развлекательного свойства начала вставлять тяжелую для слушателей информацию о несправедливостях, от которых страдают пайюта и другие индейские племена. В своей автобиографии Сара писала: «О, добрые, богобоязненные люди! Сколь долго вы будете стоять в стороне и взирать на то, как мы страдаем по вашей вине?»

Сара часто обыгрывала в своей автобиографии слова «дикарь», «цивилизованный» и «христианский». Описывая, как ее соплеменники помогали белым переселенцам, она утверждала: «Они дали пришельцам столько, сколько имели. Они не стали разводить руками и говорить: «Я ничего тебе не дам, если ты мне не заплатишь». Нет, мы, дикари, никогда бы до такого не додумались». Несмотря на веру белых в свою цивилизованность, Сара показывала существующее в их культуре двуличие: «Вы кричите о свободе, но при этом держите нас в резервациях против нашей воли и перегоняете с места на место, словно мы животные».

В конце 1878 года многолетние старания Сары быть услышанной федеральным правительством были вознаграждены. Она встретилась с президентом Ратерфордом Хейсом и министром внутренних дел Карлом Шурцем[26]26
  Карл Кристиан Шурц (1829–1906) – американский политический деятель, эмигрант из Пруссии, журналист, министр внутренних дел США; сделал на своем посту очень многое для защиты интересов национальных меньшинств, в особенности индейцев.


[Закрыть]. Ничего добиться ей так и не удалось. Несмотря на данные ей письменные обещания вернуть пайюта в резервацию Малур, на практике ничего не изменилось.