Текст книги "Месть Темного Бога"

ГЛАВА 28. Полуночный допрос

Теро услышал стук в дверь как раз перед полуночью. Взяв из рук посланца свиток, он отнес его Нисандеру, который дремал в кресле в гостиной.

Молодой маг слегка потряс учителя за плечо.

– За тобой прислала царица.

Нисандер, моргая, посмотрел на него, и сонливость тут же слетела с волшебника.

– От нее послание? Теро вручил ему свиток.

Нисандер быстро прочел его, поднялся и разгладил свою голубую мантию.

– Здесь ничего не объясняется, просто сказано, что я должен явиться немедленно. Что ж, будем надеяться на лучшее.

– Мне пойти с тобой?

– Спасибо, милый мальчик, но, я думаю, пока тебе лучше оставаться здесь. Если что-нибудь пошло не так, нужно, чтобы Микам и Алек могли обратиться к тебе.

Нисандер в одиночестве шел по знакомым коридорам царского дворца. Стены были украшены гобеленами и фресками, однако ощущение простора, свойственное Дому Орески, здесь отсутствовало. Дворец служил наполовину официальной резиденцией, наполовину крепостью; стены были толстые, коридоры извилистые, двери обиты широкими чеканными полосами металла.

Зал судебных заседаний был строг и неуютен – и сделан таким намеренно. В длинном помещении не было мебели, лишь в дальнем конце на возвышении стоял черный с серебром трон. Чтобы приблизиться к нему, нужно было пройти долгий путь по черному полированному мрамору пола под холодными взглядами статуй цариц, выстроившихся вдоль стен. Факелы в кованых подставках бросали мрачный колеблющийся свет на кучку людей, окружающих трон.

Идрилейн едва кивнула в ответ на поклон Нисандера. Сегодня она была в короне и в панцире, на коленях царицы лежал обнаженный меч. Рядом с троном стояли наместник Бариен и командующая гвардией Фория; их лица также были мрачны.

– Нами получены некоторые документы, которые могут обелить имя благородного Серегила, – сказала Нисандеру Идрилейн, кладя руку на длинный железный ящик, который стоял открытым на маленьком столике рядом. – Я сочла нужным, чтобы ты присутствовал при разборе дела.

– Я очень благодарен, моя госпожа, – ответил Нисандер, занимая место у подножия трона.

Царица бросила взгляд на старшую дочь и знаком предложила ей начинать.

– Введите первого узника!

В ответ на приказ Фории распахнулась боковая дверь, и двое стражников втащили упирающегося старика в грязной ночной рубашке Нисандер позволил себе слегка коснуться поверхности разума обвиняемого и обнаружил там панику пополам с изворотливостью и страстное желание выжить.

Следом за стражниками и стариком вошли еще трое:

офицер городской стражи, женщина в мундире старшего пристава и молодой маг второй степени – Иманеус. Нисандер хорошо его знал: это был талантливый чтец мыслей, часто приглашаемый на подобные судилища.

Наместник обратил на узника мрачный взор.

– Албен, аптекарь, проживающий на улице Задней Ноги, – пророкотал он, – тебя обвиняют в приобретении и подделке писем царского родича. Оба преступления караются смертью. Признаешь ли ты себя виновным?

Упав на колени, Албен жалобно начал что-то выкрикивать.

– Повтори, – приказала женщина-пристав, наклоняясь к старику. – Благородный Бариен, обвиняемый утверждает, будто имеет место ошибка.

– Ошибка, – повторил Бариен без всякого выражения. – Аптекарь Албен, разве не был ты схвачен людьми капитана городской стражи Тирина при попытке бежать через окно с этим ящиком в руках? В ящике обнаружены письма и документы, написанные представителями самых знатных семей.

– Ошибка, – снова прошептал Албен, дрожа. Вынув из ящика пачку документов, Бариен продолжал:

– Среди прочего в этом ящике, обнаруженном у тебя при аресте, находятся письма и копии писем. Другими словами, подделки. Против тебя выдвигаются следующие обвинения. Первое: ты способствовал ложному обвинению и осуждению невинного, верного слуги ее величества царицы Идрилейн Второй. – Бариен сделал паузу и отобрал из пачки два письма. – У тебя найдена копия письма, будто бы написанного благородным Вардарусом-и-Борунтасом Луд Мирин из Римини, того самого письма, которое отправило благородного Вардаруса на плаху. Вместе с этим письмом, запечатанным твоей собственной печатью, было обнаружено другое, почти идентичное, однако не содержащее тех фраз, из-за которых он был осужден. – Бариен вынул из ящика другую пачку документов. – Второе: ты обвиняешься в попытке совершить подобное же гнусное преступление в отношении благородного Серегила-и-Корита Солун Мерингил Боктерсы. Я сам получил письмо, идентичное тому, что обнаружено у тебя, письмо с подписью и печатью благородного Серегила. Данное письмо содержит доказательства его измены и враждебных намерений против Скалы. Однако в дополнение к этой копии здесь имеется письмо с тем же обращением, подписью и печатью – совершенно невинного содержания.

Голос наместника, натренированный годами практики, грозно раскатился по холодному залу:

– Предостерегаю тебя от лжи, аптекарь Албен. Признаешь ли ты себя виновным перед лицом этих доказательств?

– Я… Я услышал шум… Ночью я услышал шум у себя в лавке, – заикаясь, выдавил старик. – Я спустился туда и обнаружил этот ящик. Кто-то, должно быть, бросил его в окно. Когда я услышал, что в лавку ломятся стражники, я впал в панику, могущественный наместник и грозная царица!

Из-за спины обвиняемого Иманеус сделал отрицательный жест.

Такая же бесстрастная, как статуи ее предков, Идрилейн сделала знак приставу; та подошла к двери и ударила в нее. Дверь распахнулась, и двое стражников ввели необыкновенно толстую женщину в яркой вышитой ночной сорочке.

– Гемелла, камнерез с улицы Собаки, – объявила женщина-пристав.

Увидев Албена, Гемелла завопила:

– Скажи им, Албен, скажи, что я только вырезала печати! Ты, жалкий подонок, скажи им, что я больше ничего об этом не знаю!

Обвиняемый со стоном закрыл лицо руками.

– Пристав, объяви, какое наказание полагается за подделку писем или печатей знати, – приказала царица, строго глядя на жалких узников.

– Смерть под пыткой, – произнесла женщина. Албен снова застонал, раскачиваясь из стороны в сторону.

– Моя царица, поскольку ты призвала меня на суд, позволь мне сказать, – вмешался Нисандер.

– Я всегда ценила твой совет, Нисандер-и-Азушра, – кивнула Идрилейн.

– Моя царица, мне кажется сомнительным, чтобы эти двое действовали по своей инициативе; скорее они выполняли чей-то заказ, – начал Нисандер, тщательно выбирая слова. – Я знаю определенно, что эти несчастные не пытались шантажировать благородного Серегила, нет свидетельств этого и в деле покойного Вардаруса. Действуй эти преступники сами по себе, их мотив, конечно, был бы именно таков.

Фория раздраженно бросила:

– Не хочешь же ты сказать, что это хоть в какой-либо мере смягчает их вину?

– Безусловно, нет, высокородная, – серьезно ответил Нисандер. – Я только хочу подчеркнуть, что тот, кто все это организовал, представляет собой гораздо большую опасность, чем эти несчастные. Если окажется, что один и тот же человек – а я подозреваю, что это именно так, – источник клеветы и на благородного Вардаруса, и на благородного Серегила, очень важно узнать, что подвигло его на столь отчаянный шаг.

– Ответ на этот вопрос мы быстро получим от этих двоих! – прорычал Бариен.

– Со всем должным почтением должен заметить тебе, наместник, что сведения, полученные под пыткой, не всегда надежны, даже если при этом присутствует маг. Боль и страх затуманивают разум, достоверно читать мысли становится трудно.

– Мне известны твои взгляды на применение пыток, – натянуто ответил Бариен. – Чего ты хочешь добиться?

– Я хочу сказать, благородный Бариен, что все это дело слишком серьезно, чтобы можно было полагаться на такие методы. Как ни предосудительны действия этих тварей, они всего лишь пешки в большой игре. И именно их господина мы должны обнаружить любой ценой.

Как он и ожидал, Бариен и Фория посмотрели на него недовольно, но Идрилейн одобрительно кивнула.

– И что ты предлагаешь? – спросила она.

– Моя царица, я смиренно прошу тебя, в твоей неизреченной милости, заменить смертный приговор на изгнание, если обвиняемые полностью и по доброй воле обо всем расскажут. Мы от этого гораздо больше выиграем. Иманеус должен будет подтвердить достоверность сообщаемых ими сведений.

Идрилейн посмотрела на молодого мага.

– Я всегда придерживался тех же взглядов, что и Нисандер, на признания, полученные под пыткой, моя царица, – сказал Иманеус.

С невеселой улыбкой Идрилейн повернулась к осужденным, впервые обратившись непосредственно к ним.

– Что выберете, вы двое? Лишиться руки и отправиться в изгнание в случае полного признания или быть посаженными на кол?

– Я признаюсь, великая царица, я признаюсь! – прокаркал Албен. – Я не знаю имени этого человека, я никогда его о нем не спрашивал. Он выглядел как аристократ, хотя я никогда раньше его не видел, да и говорил он не как житель Римини. Но приходил ко мне оба раза один и тот же человек – за письмами… то есть фальшивками, – чтобы можно было обвинить Вардаруса и благородного Серегила тоже.

– Пока что он говорит правду, моя царица, – объявил Иманеус.

– Какие еще фальшивки ты делал для этого человека? – спросила царица.

– Корабельные документы главным образом, – пробормотал Албен, потупясь.

– И… – Он замялся и начал трястись.

– Говори, подонок, – рявкнул Бариен. – Что еще?

– Два… два царских пропуска, – прошептал Албен. Царский пропуск позволял обладателю проходить куда угодно, даже во дворец.

– Ты признаешься в подделке подписи самой царицы?! – взорвалась Фория.

– Когда это было? Албен поежился.

– Должно быть, уже года три назад. Только они не годились в дело, когда были готовы.

– Почему же? – Голос Бариена был бесстрастным, но Нисандер с изумлением увидел, что наместник смертельно побледнел. Фория тоже казалась потрясена чем-то.

– На них еще не было печатей, – проблеял перепуганный аптекарь. – Не знаю, как он собирался их получить. Я не делал копий пропусков, высокородная, клянусь! Пусть этот маг будет свидетелем: я не такой дурак, чтобы рискнуть оказаться замешанным в подобном деле!

– И я никогда не подделывала царской печати, – воскликнула Гемелла, – клянусь Четверкой! – Снова Иманеус кивнул, подтверждая, что она говорит правду.

– Когда это случилось? – снова спросил Бариен.

– В прошлый ритин исполнилось три года, господин.

– Ты уверен? Ведь ты делал сотни фальшивок. Как случилось, что именно эту ты помнишь так хорошо?

– Потому что это были царские пропуска, господин, – дрожащим голосом ответил Албен. – Не каждый день выпадает такое везение. И еще тогда я делал документы для корабля под названием «Белый олень», приписанного к Цирне. Я хорошо помню это, потому что тогда сосед попросил меня об одолжении – я вставил в список команды имя его сына. Только, видишь ли, корабль вместе со всеми матросами пошел ко дну в осенний шторм меньше чем через месяц, так что парень погиб.

– Ты точно помнишь название корабля? «Белый олень»? – спросила Фория.

– Да, высокородная. Других кораблей я не помню, а насчет этого не мог бы ошибиться. Я долго еще следил за списками прибывающих судов, надеясь, что «Белый олень» все-таки не потонул и парень вернется. Сосед перестал со мной разговаривать. А этот человек, который приходил ко мне… Ему всегда было что-нибудь нужно, все это время – по большей части корабельные документы – до прошлой весны. Однажды поздней ночью в месяце нитин он явился и сказал, что у него есть письмо, которое нужно подправить, так не могу ли я это сделать? То самое письмо, милостивая царица, которое прислали тебе, – письмо благородного Вардаруса. За сотню золотых сестерциев я сделал ему две копии – немного разные. Гемелла, как всегда, сделала печати.

– А ты сделал еще копии и для себя, – добавил Нисандер. – На случай, если ты сам сможешь в будущем кого-то ими шантажировать.

Албен молча кивнул.

– И этот же человек снабдил тебя письмами благородного Серегила?

Албен заколебался.

– Нет, господин, их я получил от Гемеллы.

– Я купила их у барыг, – поспешно встряла та.

– Что она говорит? – поморщилась Фория.

– Барыги – так на уличном жаргоне зовут скупщиков краденого, – пояснил Нисандер.

– Именно так, благородная госпожа, – тараторила Гемелла, торопясь сообщить все подробности. – Первую порцию я купила у торговца по прозвищу Сластена, а второй раз – у старого калеки, которого зовут Дакус.

«Ах, Серегил, на этот раз ты перехитрил сам себя», – сокрушенно подумал Нисандер, хорошо знавший, кто такой Дакус на самом деле и откуда появилось второе письмо.

– Тот человек, что заказывал мне бумаги, – продолжал Албен, – был доволен моей работой и сказал, что хорошо заплатит за письмо любого аристократа, который по происхождению не скаланец.

– Прапрадед Вардаруса был пленимарский барон, – нахмурилась Идрилейн, барабаня пальцами по рукояти меча. – А Серегил… Ну. это и подавно всем было известно.

– Так, значит, ты делал для него эти фальшивки, а заодно и копии для себя, – сказал Бариен. – И для чего же они были ему нужны?

– Он никогда не говорил, господин, а я не спрашивал, – ответил Албен со странным достоинством. – Прости мою дерзость, но человек, подделывающий документы, не протянет долго, если не научится не проявлять любопытства.

– Так это все, что ты можешь нам рассказать? – Бариен посмотрел на мага, стоявшего за спинами осужденных. Иманеус кивнул и собрался ответить, но Нисандер опередил его.

– Нужно выяснить еще несколько важных моментов. Первое: когда должна была быть готова последняя фальшивка и кому ее следует доставить. Второе: что знают узники о связи всего этого дела с леранцами?

– Леранцами! – Бариен сердито дернул цепь на груди. – Какое отношение подделки имеют к леранцам?

– Про леранцев я ничего не знаю! – завопил Албен, умоляюще глядя на Идрилейн. – Я твой верный подданный, милостивая царица, каково бы ни было твое происхождение! Я никогда бы не оказался замешан в измене!

– И я, благородные господа, и я! – всхлипнула Гемелла.

– Они говорят правду, – подтвердил Иманеус.

– Просто образцы преданности, – саркастически заметила Идрилейн. – Но как насчет ответа на первый вопрос благородного Нисандера? Когда и кому должны быть доставлены новые подделки?

– Завтра ночью, моя царица, – ответил Албен. – На этот раз писем должно быть три, это те, что перевязаны желтой лентой. Там письма благородного Серегила, госпожи Бисмы и господина Дериана.

– Все трое имеют родственников за пределами Скалы, – заметила Фория.

– Мне об этом ничего не известно, – проскулил Албен. – Тот человек сказал только, что я должен передать их ему в собственные руки, как и раньше. Он всегда приходит ночью и всегда один. Я все рассказал, моя царица, клянусь рукой Далны, ничего не утаил.

Идрилейн перевела ледяной взгляд на Гемеллу:

– Тебе есть что добавить?

– Я покупала письма и делала печати, – ответила та. Слезы лились из ее глаз и стекали по дрожащему подбородку. – Клянусь Четверкой, благородная госпожа, больше я ничего не знаю.

Когда царица велела стражникам увести осужденных, Бариен повернулся к Нисандеру.

– Что это за разговоры насчет леранцев? – требовательно спросил он. – Если у тебя есть доказательства их деятельности, ты сейчас же должен мне о них сообщить!

– Я непременно так и поступил бы, – спокойно ответил Нисандер. – Сейчас это всего лишь теория, которая, правда, многое объясняет.

– Бедный старый Вардарус, – печально сказала Идрилейн, доставая из ящика одно из писем. – Если бы только он заговорил…

– У тебя не было выбора, – упрямо возразила Фория. – Доказательства были неопровержимы. По крайней мере с благородным Серегилом ничего плохого не случилось.

– Ах да, Серегил. Как с ним быть, Нисандер? Я должна была бы освободить его, но, если я сделаю это, подонки-предатели, заварившие всю эту кашу, тут же удерут.

– Совершенно справедливо, – согласился волшебник. – Пока он должен оставаться в тюрьме, а нам нужно сделать так, чтобы в доме аптекаря все выглядело как обычно. Соседи и так будут сплетничать о том, что случилось, а слухи быстро достигнут нежелательных ушей. Наша единственная надежда – выследить покупателя фальшивок, когда он явится за ними следующей ночью. Албена нужно вернуть в его лавку, под соответствующим присмотром, конечно, на то время, пока мы в нем нуждаемся.

– Это нужно сделать без шума, – предупредил Бариен. – Если хоть что-нибудь просочится, особенно насчет Вардаруса, страшно подумать, что начнется.

Идрилейн нетерпеливо махнула рукой:

– Меня больше всего волнует, как выследить того негодяя. Тут нельзя промахнуться. Бариен, Фория, оставьте нас.

Привычные к резкости царицы, наследная принцесса и наместник немедленно покинули зал. Нисандер смотрел им вслед; что-то в манерах Бариена тревожило его.

– Он очень переживает все это дело, – сказала Идрилейн. – Было бы лучше, если бы ты раньше сказал ему о своих подозрениях насчет леранцев. Он всегда принимал такую возможность очень близко к сердцу.

– Прости меня, царица, – ответил Нисандер. – Это был ведь всего лишь выстрел наугад.

– Но удачный выстрел – чем больше я думаю, тем больше все складывается одно к одному. Проклятие, Нисандер, если у этих предателей достаточно сил для подобной затеи, я хочу, чтобы они немедленно были уничтожены! Поимка того, кто придет за письмами, должна пройти без сучка без задоринки, а раз это человек, который получил в свои руки царский пропуск, то он может знать в лицо моих людей. Твои наблюдатели – другое дело, даже мне неизвестно, кто они такие.

Нисандер низко поклонился, радуясь, что царица приняла желательное ему решение по своей инициативе.

– Наблюдатели к твоим услугам, как всегда, моя царица. Позволишь ли ты мне все сделать так, как я сочту нужным? Идрилейн стиснула рукоять меча.

– Принимай те меры, какие сочтешь подходящими. Кто бы ни был предатель, я хочу, чтобы к концу недели его голова красовалась на пике!

– Я тоже хочу этого, моя царица, – ответил Нисандер, – хотя буду удивлен, если такая голова окажется единственной.

ГЛАВА 29. Неожиданная смена декораций

Продолжая метаться по камере, Серегил неожиданно наткнулся на что-то в темноте. Он поспешно попятился и с трудом разглядел две высокие фигуры, каким-то образом материализовавшиеся посередине помещения. На какую-то секунду его разум словно заледенел от ужаса: ему вспомнилась майсенская придорожная гостиница и черное чудовище, с которым он там боролся; но тут до него донесся знакомый запах пергамента и свечного воска.

– Нисандер?

– Да, милый мальчик, это мы с Теро. – Он потянул Серегила в дальний от двери угол и прошептал ему в ухо: – Теро займет твое место.

– Каким образом?

– Сейчас не время для объяснений. Возьми его за руку. С трудом удержавшись от рвавшихся с языка вопросов, Серегил сделал, как ему было сказано. Рука Теро была холодна, но не дрожала; Нисандер решительно взял их обоих за плечи и принялся шептать заклинание.

Превращение произошло так мгновенно, что у Серегила закружилась голова. На миг темнота в камере словно рассеялась, вихрь света подхватил их, и, когда в глазах у Серегила прояснилось, он обнаружил, что стоит в другой части камеры рядом с Нисандером.

Серегил поднес руку к лицу и нащупал колючую бороду, впалые щеки и коротко подстриженные курчавые волосы.

– Яйца, почки и прочие потроха Билайри!.. – Тихо! – прошипел Нисандер.

– Хорошенько заботься о моем теле, – предупредил его Теро, ощупывая собственное новое лицо.

– Я гораздо больше тебя заинтересован в возвращении обратно, поверь, – пожал плечами Серегил и пошатнулся, не привыкнув еще к другому, более высокому телу. Он догадывался, что теперь последует, и это вызывало у него ужас.

Нисандер решительно взял его за руку и подвел к стене. Преодолевая внутреннее сопротивление, Серегил глубоко вздохнул, расправил плечи, шагнул в разверзшуюся перед ним дышащую холодом пропасть, более темную, чем сама темнота. И спотыкаясь, задыхаясь и моргая от неожиданного света, вошел в рабочую комнату Нисандера в Доме Орески.

– Не бойся, я тебя держу! – успокоил его Микам, когда колени Серегила подогнулись. – Алек, где бренди? И тазик пригодится, судя по тому, как он выглядит.

Серегил скорчился над тазиком, борясь с тошнотой, вызванной превращением; такие заклинания он всегда переносил тяжелее всего. Когда позывы прекратились, он с благодарностью взял у Алека стакан бренди.

Юноша смотрел на него, вытаращив глаза.

– Серегил, это на самом деле ты?, Серегил глянул на белые худые пальцы, сжимающие стакан, и выпил обжигающий напиток одним глотком.

– Непривлекателен, да?

– Теро это нравилось не больше, чем тебе, – вздохнул Нисандер. – Он, правда, вел себя гораздо более сдержанно.

– Прости меня, – ответил Серегил. – Я сейчас просто не в себе.

Алек продолжал ошеломленно смотреть на него.

– У тебя и голос Теро, но только… Каким-то образом ты разговариваешь скорее как Серегил. Это заклинание отличается от того, что превратило тебя в выдру?

– Очень даже. – Серегил подозрительно оглядел свое новое тело. – Похоже на то, как если бы ты носил не подходящую тебе одежду и не мог ее снять. Да и белье он предпочитает слишком облегающее. Я не знал, что ты способен на такое, Нисандер!

– Маги Орески не особенно одобряют такие дела, – подмигнул ему волшебник. – Однако все удалось, а поэтому мне хотелось бы проделать некоторые опыты. Ты помнишь, как заклинанием зажечь свечу?

– Ты хочешь, чтобы я попробовал колдовать, пока я в этом теле?

– Да, пожалуйста.

Нисандер поставил посередине стола свечу в подсвечнике. Серегил поднялся на ноги и вытянул руку над свечой. Микам предостерегающе дернул Алека за рукав:

– Ты бы лучше отошел подальше на всякий случай.

– Ты думаешь, я не слышу? – пробормотал Серегил. Он сосредоточил внимание на почерневшем фитиле и произнес нужное слово.

Последствия не заставили себя ждать. С раздирающим уши скрипом полированный стол треснул посередине и развалился на половинки. Свеча, так и не загоревшись, упала на пол.

В течение долгой минуты все молча смотрели на разгром, потом Нисандер наклонился и провел пальцем по дереву.

– Что ж, ты получил ответ на свой вопрос, – вздохнул Серегил.

– Эксперимент ответил больше, чем на один вопрос, и среди них на самый главный: вы обменялись только телами, но не волшебной силой. Значит, Теро будет в безопасности, особенно если мы поторопимся. Нам многое нужно обсудить, прежде чем Алек вернется на улицу Колеса.

– Я должен туда вернуться сегодня ночью? – разочарованно протянул Алек.

– Но Серегил только что появился здесь…

Серегил шутливо толкнул его в бок:

– Не забывай, Алек, о приличиях. В мое отсутствие ты хозяин в доме, не говоря уже о том, что остаешься подозреваемым с точки зрения властей. Нельзя допустить, чтобы ты вдруг без всяких объяснений исчез.

– Совершенно верно, – согласился Нисандер. – Но мы обсудим планы, прежде чем ты уйдешь. Давайте-ка перейдем в гостиную. Думаю, Серегил не откажется от приличного ужина. Теро сегодня почти ничего не ел.

– Это чувствуется! – Серегил похлопал себя по тощему животу. Спускаясь следом за остальными вниз, он снова провел рукой по лицу. Колючие усы щекотали ему ноздри, и он нетерпеливо пригладил их. – Поразительно! – пробормотал он. – Мне никогда особенно не нравились отращиваемые на лице волосы, но теперь, испытав это сам, я нахожу такую привычку абсолютно отвратительной!

Микам с гордостью погладил собственные густые рыжие усы.

– К твоему сведению, это признак мужественности.

– Вот как? – фыркнул Серегил. – Ты забыл, сколько раз мне приходилось дожидаться, пока ты соскребешь с подбородка щетину тупым ножом?

– Таков мой стиль, – подмигнул Алеку Микам. – И Кари нравится, чтобы рядом с гладкими щеками торчали колючие усы.

– Они же чешутся, – пожаловался Серегил. – Микам, научи меня бриться.

Спускавшийся впереди них Нисандер обернулся и строго посмотрел на Серегила:

– Ничего подобного ты не сделаешь!

Когда ужин был подан, Нисандер, Микам и Алек рассказали Серегилу о происшедшем за ночь. Тот ухмылялся, слушая о приключении Микама и Алека, но стал серьезным, когда Нисандер поведал ему о том, что выяснилось на суде.

– Он подделал царский пропуск? Неудивительно, что Бариен занервничал. Помимо самой царицы и Фории, только он один имеет доступ к печати.

– Доступ по праву, – поправил его Микам. – И как ты думаешь, что находилось в трюме того корабля, «Белого оленя»?

Серегил посмотрел на Нисандера:

– Это, наверное, можно выяснить. Три года долгий срок, но в том порту, куда корабль направлялся, могли сохраниться записи. В них мы не найдем, конечно, описания груза, который судно перевозило на самом деле, но какую-то отправную точку получим.

– Может оказаться, что к нашему делу это никакого отношения и не имеет,

– задумчиво ответил тот, – но лучше обследовать все имеющиеся следы. А теперь давайте обсудим планы на завтра.

До рассвета оставалось всего несколько часов, когда разговор закончился, и Алек неожиданно зевнул во весь рот.

– Прошу прощения, – сказал он и тут же зевнул снова.

– Ты изрядно потрудился, – усмехнулся Серегил. «Теро был бы гораздо привлекательнее, если бы почаще улыбался», – подумал Алек, поражаясь тому, как меняет человека выражение лица. Интересно, как выглядит сейчас Серегил – когда его телом управляет Теро?

– Я и сам вымотался, – признался Микам и тоже зевнул. – Если насчет завтрашней работы мы договорились, нам с Алеком лучше отправиться в постели, пока солнце еще не взошло.

– Стареешь, – поддразнил его Серегил, поднимаясь следом за ними по лестнице. – Раньше мы с тобой могли два-три дня оставаться на ногах, прежде чем ты начинал сдавать.

– Клянусь Пламенем, тут ты прав, – ухмыльнулся Микам. – Еще несколько лет, и мне ничего не будет нужно, кроме солнечного уголка в саду у Кари да ребятишек, чтобы рассказывать им о моих приключениях.

У двери Алек еще раз обернулся и посмотрел на Серегила в теле Теро. Он не мог представить себе более странного сочетания. Покачав головой, Алек сказал:

– Хорошо, что ты вернулся, – или вроде того.

– Вроде хорошо или вроде вернулся? – спросил Серегил с улыбкой, которая каким-то образом была типично Серегиловой – кривой и лукавой.

– И то, и другое, – ответил Алек.

– И я вроде благодарен тебе, как и всем вам. Вы хорошо потрудились в мою пользу этой ночью, – проговорил Серегил, пожимая руки друзьям. – Там, в камере, дела начинали выглядеть очень уж мрачно. Теперь же мы вчетвером быстро во всем разберемся.

Несмотря на это жизнерадостное утверждение, на Серегила, когда он повернулся и пошел к комнате Теро, обрушилась ужасная усталость. С благодарностью вытянувшись на узкой кровати, он почувствовал, что даже не в силах разуться.

«Это все магия, – подумал он, засыпая. – Эти проклятые заклинания всегда выжимают меня досуха».

Как ни измучен был Серегил, отдых его не был спокоен. Тревожные сны заставляли его вертеться на постели. Сначала это были просто отрывочные воспоминания о прошедших днях – отдельное событие, повторяющиеся снова и снова обрывки разговоров, настырно мелькающие лица каких-то случайных знакомых, – однако постепенно образы начали принимать более отчетливые очертания.

Он – все еще в теле Теро – ехал верхом по улицам Римини. Кругом было темно, и он не знал, где находится. Символы названий улиц отсутствовали, фонари не горели. Раздраженный и немного испуганный, он пустил коня галопом.

У его лошади не было головы; поводья, перекинутые через гладкий выступ на месте шеи, исчезали где-то под грудью животного.

«Мне его не остановить», – подумал Серегил. Отпустив поводья, он вцепился в луку седла.

Покрытое пеной странное существо мчалось много часов по незнакомым улицам, пока вдруг ему в ноги не кинулась сова. Испуганная лошадь встала на дыбы, сбросила седока и исчезла в темноте.

Оглядевшись, Серегил обнаружил, что находится у ворот Красной башни.

«Хватит! – сердито подумал он. – Я сейчас же верну себе свое тело». Он взлетел с земли и взвился к крыше тюрьмы.

Ощущение полета было восхитительным, и Серегил несколько раз облетел вокруг башни, наслаждаясь им. При этом, однако, он увидел, что все корабли в гавани пылают, и это очень встревожило его. Круто спикировав, как ласточка, он влетел в дыру в крыше тюрьмы.

Внутри тоже оказалось темно. Спотыкаясь, Серегил стал спускаться по лестнице и наконец увидел проблеск света впереди. луч падал на стену из окошечка в двери камеры. Дверь была заперта, но, как только Серегил коснулся ее, дерево превратилось в рой красных бабочек. Преодолев их слабое сопротивление, он вошел в камеру, залитую таким ярким светом, что ему пришлось прикрыть глаза рукой.

Его настоящее тело стояло посередине помещения – нагое, сплошь покрытое массой крошечных, похожих на пауков язычков пламени.

«Они же должны были исчезнуть!» – подумал Серегил, ощутив приступ отвращения.

– Они выползают отсюда, – сказало его тело голосом Теро, поднимая руку к груди.

– Я прогоню их.

Серегил осторожно приблизился и начал смахивать пламенеющих пауков. От его прикосновения они разлетелись, открыв ярко-голубой глаз, злорадно глядящий из кровавой раны на груди. Серегил отшатнулся и с нарастающим ужасом увидел, как кожа вокруг глаза начала дергаться и выпячиваться. Обуглившиеся паукообразные существа осыпались на пол, и теперь стали заметны какие-то движения под кожей груди и живота, словно что-то чудовищное прорывалось изнутри.

Глаз на груди заплакал кровавыми слезами, но лицо – теперь это было лицо Теро – по-прежнему спокойно улыбалось. С той же улыбкой Теро, раскинув руки, метнулся к Серегилу, будто намереваясь заключить его в объятия. С придушенным криком Серегил отпрянул сквозь рой красных бабочек…

Серегил, задыхаясь, сел на постели. Расправив сбитые простыни, он подошел к камину и раздул угли, чтобы осветить комнату. Его одежда насквозь пропиталась холодным потом. Сбросив ее, он оглядел белокожее угловатое тело, в котором теперь обитал. Неудивительно, что ему приснилось его собственное тело! Сон уже стал забываться, но воспоминание о глазе заставило Серегила поежиться.

Подкинув несколько поленьев в камин, Серегил снова улегся в постель и натянул одеяло до самого носа. Уже засыпая, он подумал: а ведь это первый раз за многие недели, когда ему вообще что-то приснилось!

Полуденное солнце светило в открытое окно, когда Серегил снова открыл глаза. Он некоторое время лежал неподвижно; оказалось, что большую часть своего кошмара он уже забыл. Потом, когда он заснул во второй раз, его сон был наполнен сладострастными мечтами, совсем ему обычно не свойственными, и при пробуждении тело Теро проявило все признаки возбуждения. Холодная вода, однако, успокоила его, и Серегил, поспешно одевшись, поднялся в башню, перепрыгивая через две ступени.