Текст книги "Месть Темного Бога"

– Такие молитвы не для меня, как тебе прекрасно известно, – бросил Серегил. На секунду злость сделала его безрассудным. – Если хочешь знать, мне известно больше, чем ты предполагаешь. Я рассказал бы тебе, если бы не…

Слова замерли у него на устах. Нисандер побледнел, его лицо исказила ярость. Он быстро пробормотал заклинание, и свет в комнате померк. По прошлому опыту Серегил знал, что это значит: волшебник запечатал помещение, так что теперь никакое вторжение в него было невозможно.

– Ты расскажешь мне все, – приказал Нисандер, – как этого требует твоя клятва наблюдателя. – Еле сдерживаемый гнев обрушился на Серегила, как удар.

– В ту ночь, когда мы с Алеком покинули Дом Орески, – прошептал Серегил пересохшим ртом, – я отправился в храм Иллиора.

– Один?

– Конечно.

– И что ты там делал?

По коже Серегила пробежали мурашки. Черные волны гнева, исходящие от Нисандера, были почти ощутимы. В комнате стало еще темнее, словно лампы совсем погасли. Взяв себя в руки, он сообщил Нисандеру:

– Я перерисовал это. – Серегил показал на шрам. – Еще до того, как ты сделал его невидимым в первый раз, я, глядя в зеркало, скопировал отметину так точно, как только сумел. В храме я показал рисунок Орфирии… Нисандер, что случилось?

Нисандер побледнел еще сильнее. Шатаясь, он подошел к креслу, сел и опустил голову на руки.

– Клянусь Светоносным… – простонал он. – Я должен был догадаться. Но после всех моих предостережений…

– Ты же ничего мне не рассказал! – бросил ему Серегил, все еще разъяренный, несмотря на страх. – Даже после того, как я чуть не умер, после того, как Микам рассказал о том побоище в деревне в топях, ты ничего не рассказал! Так что же мне оставалось делать?

– Упрямый идиот! – гневно посмотрел на него Нисандер. – Ты мог бы и выполнить мой приказ. Мог бы прислушаться к предостережению! Расскажи мне все остальное. Что сказала Орфирия?

– Она ничего не могла разобрать, поэтому послала меня к оракулу. Тот во время ритуала выбрал рисунок. Он говорил о пожирателе мертвецов.

Нисандер внезапно схватил Серегила за руку и заставил его опуститься перед собой на колени. Пристально глядя ему в глаза, он спросил:

– Он именно это тебе сказал? Что еще? Ты помнишь его слова точно?

– Он сказал «смерть» и повторил это несколько раз. Потом: «Смерть и жизнь в смерти. Пожирающий мертвых рождает чудовищ. Береги Хранителя! Береги Воина и Копье».

– Это были его точные слова? – воскликнул Нисандер, до боли в своем возбуждении сжимая руки Серегила. Гнев его улетучился, его сменило что-то похожее на надежду.

– Ручаюсь своей жизнью.

– Он объяснил, что хотел этим сказать? Кто такой Хранитель? Воин? Копье?

– Нет, но я помню, что тогда подумал: он говорит о конкретных людях, особенно о Хранителе.

Отпустив Серегила, Нисандер хрипло рассмеялся:

– Уж это несомненно. Еще что-нибудь он говорил? Подумай хорошенько, Серегил. не пропускай ничего. Серегил сосредоточился, потирая затекшие руки.

– Когда он начал пророчествовать, он взял струну арфы и стал напевать песенку, которую я сочинил еще ребенком. Струну он оставил себе. Потом там был еще кусочек воска, которым Алек натирает тетиву лука. Оракул сказал, что Алек – дитя земли и света, а теперь – мое дитя. Он сказал, что я ему отец, брат, друг и возлюбленный.

Серегил умолк, но волшебник знаком предложил ему продолжать.

– После этого он говорил о пожирателе мертвых, а под конец посмотрел мне в глаза и сказал: «Слушайся Нисандера. Сожги это и больше никогда так не делай».

– Надо сказать, дельный совет. Ты к нему прислушался?

–Да.

– Что удивительно, – проворчал Нисандер. – Но ты с кем-нибудь об этом еще говорил? С Алеком? С Микамом? Ты должен сказать мне правду, Серегил.

– Никому. Я никому ничего не говорил. Если хочешь, я поклянусь в этом.

– Нет, милый мальчик, я тебе верю. – Румянец вернулся на щеки старого мага. – Серегил, умоляю тебя, пойми, это не игра. Ты и представить себе не можешь, на краю какой пропасти ты танцуешь, а я все еще ничего не могу тебе объяснить… Нет, не перебивай! Я не жду от тебя клятв, но хочу, чтобы ты дал мне честное слово – ради любви ко мне, если уж на то пошло, – что ты будешь терпелив и позволишь мне делать все так, как я должен делать. Клянусь тебе клятвой волшебника – своими руками, сердцем, голосом, – теперь я уверен, что однажды смогу все тебе рассказать. Достаточно тебе этой моей клятвы, сможешь ли ты теперь быть более терпеливым?

– Да. – Серегил стиснул холодные руки волшебника. – Обещаю ради моей любви к тебе. А теперь сделай эту проклятую штуку невидимой!

– Спасибо, мой нетерпеливый друг. – Нисандер на секунду крепко его обнял, потом коснулся рукой шрама на груди. Тот словно растаял под его пальцами.

– Ты должен сразу же сообщить мне, если он снова появится, – предостерег Нисандер Серегила. – А теперь лучше займись делами.

– Другие будут удивляться, чем мы с тобой так долго заняты.

– Ты иди. Я еще немножко посижу здесь. Ты меня потряс, должен сказать.

– Что ж, когда-нибудь это станет мне понятно, – усмехнулся Серегил, хотя он сам тоже еще чувствовал себя не очень уверенно. – Пожалуй, мы первым делом осмотрим склепы. Вернемся мы к утру, но вряд ли кто из нас захочет завтракать.

– Конечно… Серегил!

– Да?

– Будь осторожен, мой мальчик, и присматривай за Алеком. Сейчас еще больше, чем обычно, я полагаюсь на твою природную осторожность.

– Я всегда осмотрителен, но спасибо за предостережение. – Серегил помолчал, уже положив руку на щеколду двери. – Хранитель – это ведь ты, верно? Что бы это ни значило – я ни о чем тебя не спрашиваю, – оракул ведь именно это имел в виду?

К его огромному удивлению, Нисандер кивнул:

– Да, Хранитель – это я.

– Спасибо. – Бросив на волшебника задумчивый взгляд, Серегил вышел, не догадываясь, что был момент, когда его ближайший друг чуть не стал, выполняя свой долг, его палачом.

Глава 33 у мусорщиков

– Они должны… Их должны были давно сжечь! – задыхаясь, выдавил из себя юноша.

– Мусорщики обязаны хранить тела несколько дней, на случай, если их востребуют, – объяснил Серегил. – Те, которые были найдены на свалках и в выгребных ямах, пахнут, конечно, ужасно. Пожалуй, лучше ты присмотри за лошадьми.

Испытывая и стыд, и облегчение, Алек в открытую дверь наблюдал, как Серегил принялся за свою неприятную работу. Они с Микамом ходили вдоль рядов, всматриваясь в почерневшие лица и исследуя одежду, пока не убедились, что ни одного из троих исчезнувших среди мертвецов нет. Потом смотритель принес тазик с уксусом, Серегил и Микам вымыли в нем руки, после чего присоединились к Алеку.

– Похоже, придется продолжить охоту в другом месте, – мрачно заметил Микам.

Второй склеп находился неподалеку от Морского рынка. Пока они туда ехали, Алек молчал, рассеянно прислушиваясь к ровному стуку копыт Заплатки. К тому времени, когда они добрались до места, он принял решение. Он спешился, как и остальные, и вместе с ними вошел внутрь; никто ему ничего не сказал.

– Подожди-ка. – Серегил заглянул в низкую боковую дверь и вернулся с намоченной уксусом тряпкой. – Это помогает. – Он показал Алеку, как обвязать тряпкой рот и нос.

Прижимая повязку к лицу, Алек решительно приблизился к дюжине мертвецов, разложенных для опознания. Воздух в помещении был влажный и словно липкий, по стокам, вырубленным в камне пола, текла какая-то вонючая жидкость.

– Вот знакомое лицо, – сообщил Микам с другого конца склепа. – Не из тех, правда, кого мы ищем.

Серегил подошел к нему:

– Экрид, нищий. Старый бедолага, ему, должно быть, было за девяносто. Его дочь побирается обычно на площади Тибурна. Надо сообщить ей.

Здесь, как и в первом склепе, они не обнаружили ни Теукроса, ни слуг. С облегчением выйдя на свежий ночной воздух, Серегил со своими спутниками поскакал по гулким улицам к гавани – мимо верфей и лачуг, лепившихся к восточному берегу бухты.

Серегил показывал дорогу сквозь трущобы; он остановил коня перед полуразвалившимся складским зданием, которое и служило самым большим моргом города. Вонь обрушилась на них еще до того, как они открыли дверь.

– О пламя Сакора! – прохрипел Микам, прижимая к носу смоченную в уксусе тряпку.

Алек поспешно сделал то же самое. Все виденное сегодня ночью не шло ни в какое сравнение с этим местом; даже Серегила, казалось, вот-вот вырвет.

На грязном деревянном полу было разложено более полусотни трупов – некоторые свежие, некоторые разложившиеся настолько, что плоть слезала с костей. Факелы, пропитанные дегтем, чтобы бороться с гнусными испарениями, горели мрачным синеватым пламенем.

Сгорбленная старушка в сером балахоне гильдии мусорщиков, хромая, приблизилась и протянула им корзину с полуувядшими букетиками цветов.

– Цветочки для господ! – ухмыльнулась она. – Они облегчат грустный долг.

Серегил бросил в корзину несколько монет.

– Добрый вечер, матушка. Может быть, ты смогла бы сделать наши поиски более быстрыми. Мы ищем троих, которые могли оказаться здесь за последний день: молодую черноволосую служанку, пожилого слугу, тоже темноволосого, и молодого аристократа со светлой бородкой.

– Похоже, тебе повезло, господин, – хмыкнула старуха и заковыляла в дальний угол. – Свеженькие у меня вот здесь. Не твоя ли это красотка?

Нагая Каллия лежала между утонувшим рыбаком и молодым бродягой с перерезанным горлом. Ее глаза были открыты, на лице осталось выражение смутного беспокойства.

– Действительно, это она, – сказал Серегил.

– Просто позор, – пророкотал Микам, подбирая плащ и опускаясь на корточки рядом с девушкой. – Ей ведь не больше двадцати. Посмотрите на ее запястья!

Серегил коснулся темных синяков на бледной коже.

– Ее связали и засунули в рот кляп. Видите, углы рта поцарапаны.

Ежась и сдерживая тошноту, Алек заставил себя смотреть, как Серегил обследует жертву. Все, что он видел здесь, слишком оглушило его, чтобы юношу смутила нагота служанки. Последние часы были для него удушающим ночным кошмаром, проникающим до глубины души.

Спереди тело не пострадало, если не считать синяков на запястьях. Когда же труп перевернули, обнаружилась единственная маленькая ранка между ребрами слева.

– Работа профессионала, – пробормотал Серегил. – Через артерию прямо в сердце. По крайней мере смерть была мгновенной. Где ее нашли, матушка?

– Бедный ягненочек! Ее вытащили из-под причала в конце улицы Угря, – ответила мусорщица. – Я-то приняла ее за шлюху. У нее есть семья, чтобы позаботиться о похоронах?

Серегил осторожно опустил тело на пол и выпрямился.

– Я узнаю. Проследи, чтобы ее здесь подержали еще денек-два, ладно?

Выйдя наружу, все трое с благодарностью вдохнули пахнущий смолой и дегтем ветер, но запах уксуса от собственных рук и одежды, казалось, сохраняет вокруг них ауру смерти.

– Мне хотелось бы прыгнуть в море прямо в одежде, – поежился Алек, глядя с вожделением на блестящую водную поверхность.

– Я бы тоже не прочь, только выйдем мы из воды грязнее, чем были, – ответил Серегил. – Вот хорошая горячая ванна – это то, что нужно.

– Это твое решение любой проблемы, – с хитрецой заметил Микам. – В данном случае, однако, я с тобой согласен.

– По крайней мере теперь точно известно, что мы на верном пути, – с надеждой сказал Алек. – Интересно, где обнаружатся Теукрос и Марсин?

– Если они когда-нибудь обнаружатся, – поморщился Серегил. – С тем же успехом они могли разделаться с девушкой сами, и тогда они теперь уже далеко. С другой стороны, оба могут валяться где-нибудь на свалке. Однако, учитывая все, особенно внезапную смерть Бариена, можно предположить, что где-то у нас еще много врагов и, кто бы они ни были, они теперь настороже. Теукрос кому-то о чем-то проболтался!

ГЛАВА 34. Признание Фории

После самоубийства наместника прошло два дня. В полдень тело Бариена должны были публично подвергнуть казни – символическому наказанию за предательство, в котором тот признался.

Микам решительно отказался присутствовать при этом. Пока Серегил заканчивал свой туалет, Микам вышел из спальни на балкон и стал смотреть, как Алек в саду тренируется в стрельбе из лука. Терпеливо оценивая каждый свой выстрел, юноша посылал стрелу за стрелой в мишень – мешок с соломой, укрепленный в развилке ветвей дерева.

Накануне вечером Алек скрепя сердцем предложил отправиться на казнь вместе с Серегилом. но Серегил и Микам в один голос принялись его отговаривать.

– Там не будет ничего, что тебе следовало бы увидеть, – убеждал его Серегил, тактично не упоминая того факта, что после посещения склепов юноша теперь просыпается каждую ночь с криком из-за преследующих его кошмаров.

Алек явно испытывал облегчение, хотя и явился к завтраку с виноватым видом.

Пока Микам следил за его тренировкой, внезапный порыв ветра бросил прядь волос в глаза юноше, и стрела не попала в цель. Без всякого раздражения Алек отбросил прядь и отправился собирать стрелы, чтобы начать все сначала.

«Какая жалость, что ты не столь же заботлив по отношению к себе, как к луку и стрелам», – подумал Микам, возвращаясь в теплую спальню.

Серегил перед зеркалом примерял широкополую черную шляпу. Сдвинув ее набок, он отступил подальше, чтобы оценить достигнутый эффект.

– Как тебе кажется, так хорошо? – спросил он. Микам критически оглядел простой серый бархатный кафтан и более темный плащ.

– Никому в голову не придет, будто ты явился на свадьбу. Серегил поклонился ему с невеселой улыбкой.

– Элегантно, но строго, а? Прекрасно. Пусть никто и никогда не скажет, что благородный Серегил не знает, как одеваться для такого случая. Алек все еще стреляет?

– Да. Но знаешь что: может быть, ты зря отговорил его от поездки. Он теперь переживает, не подвел ли тебя. Серегил пожал плечами:

– Возможно. Но ведь в конце концов он сам так решил. Ты же видел: он заставил себя отправиться в склеп, потому «то знал: это важно. Сегодня такой необходимости нет, и ему о том известно. Он просто недоволен собой за брезгливость. Черт возьми, я и сам бы не пошел, если бы не был должен. По Римини и так уже ходят слухи, обо мне уже поют баллады: несчастный изгнанник безвинно брошен в тюрьму и прочие вопли и сопли. Так что я должен появиться, вот я и отправляюсь. По крайней мере этот бедолага облегчил нам предстоящее дело, заблаговременно убив себя. Когда такой казни подвергают живого человека, я сам потом мучаюсь от кошмаров.

Эшафот находился в нескольких милях от города. На голой возвышенности рядом с пустынной дорогой, ведущей в Цирну, известной как Холм Предателей, была сооружена каменная платформа. Виселица и иссеченная топором плаха говорили о неумолимом правосудии царицы.

Серегил поглубже нахлобучил шляпу, проклиная в душе долг, заставивший его отправиться в дорогу в столь ненастное утро. Зима уже месяц как сковала морозом северные края, но здесь, на побережье, только теперь настали настоящие холода. Легкий снежок припорошил поля на рассвете; вдали сверкали ледяными шапками горные вершины.

Вокруг эшафота уже собралась изрядная толпа. Аристократы верхом на породистых лошадях жались друг к другу; от толпы – зевак, нищих, любителей кровавых зрелищ – их отделяло небольшое, но хорошо заметное пространство.

Зрители окружили платформу, перебрасываясь приветствиями и шутками, словно на ярмарке, закусывали в тени виселицы и подначивали друг друга подойти достаточно близко к плахе, чтобы до них долетели капли крови жертвы.

Не обращая внимания на внезапное волнение и крики в толпе, вызванные его появлением, Серегил подъехал к Нисандеру и Теро, стоявшим с краю группы аристократов.

Теро поднял брови, увидев его.

– Алек не поехал с тобой?

Серегил сразу же ощетинился, ожидая, как обычно, колкости от молодого волшебника.

– Может быть, это и к лучшему, – спокойно сказал Нисандер. – То, что здесь произойдет, не принадлежит к вещам, которыми общество Скалы могло бы гордиться. Очень жаль, что такая жестокость оказывается столь эффективной уздой для злоумышленников.

Этим утром Нисандер казался еще более озабоченным, чем обычно, заметил Серегил. Несмотря на наличие неопровержимых доказательств, старый маг все-таки не мог поверить в предательство Бариена. Серегил знал Нисандера достаточно хорошо, чтобы понимать: переживания его гораздо мучительнее, чем просто разочарование в человеке; как самый близкий советник и царицы, и наместника, Нисандер винил себя в том, что вовремя не разглядел такого серьезного заговора. К несчастью, сейчас обсуждать это с ним было совершенно неуместно.

Сохраняя приличествующее случаю мрачное выражение лица, Серегил успешно уклонился от попыток некоторых любопытных придворных втянуть его в разговор. Вместо этого он с определенным сардоническим удовольствием прислушивался к болтовне вокруг.

Господа и дамы, которые только неделю назад пировали за столом наместника, теперь многозначительно говорили о неожиданно пришедших им на память подозрительных обстоятельствах, о разговорах за столом, которые теперь представлялись им доказательством предательства.

Время приближалось к полудню; серое небо стало понемногу светлеть. Толпа, которой надоело ожидание, начала проявлять беспокойство, и в ответ всадники в синей форме городской стражи стали наводить порядок.

Озябший и недовольный, Серегил поежился в седле.

– Процессия должна была бы уже появиться.

– Он прав. Не взглянуть ли мне в магический кристалл, Нисандер? – предложил Теро.

– Может быть, мы… – Старый волшебник умолк и поднес руку ко лбу, вглядываясь вдаль. – Нет, пожалуй, в этом нет надобности.

По дороге во весь опор мчался всадник. Когда он приблизился, стало видно, что это царский глашатай.

– Ад и все его дьяволы, – завопил кто-то, – сейчас нам испортят все удовольствие!

Предположение казалось справедливым, и толпа заворчала, но раздалась, чтобы дать дорогу глашатаю. Спешившись, тот поднялся на подножие виселицы, развернул свиток и громким ясным голосом объявил:

– По приказу царицы Идрилейн Второй показательная казнь Бариена-и-Жала откладывается. Сегодня четвертование не состоится. Да здравствует милосердие царицы!

Раздался свист и недовольные крики зевак, но аристократы по большей части повернули коней к городу с выражением облегчения.

– Что случилось? – пробормотал Серегил.

– Представить себе не могу, – ответил Нисандер. – Подозреваю, однако, что в Доме Орески меня ждет вызов к царице.

Нисандер оказался прав. Он поспешил во дворец; Идрилейн и Фория ждали его в кабинете царицы. Идрилейн сидела в кресле, рядом, вытянувшись по стойке «смирно», застыла Фория. Обе женщины были чрезвычайно мрачны.

– Садись, Нисандер. Я хочу, чтобы ты кое-что выслушал, – коротко бросила Идрилейн, указывая ему на единственное, кроме ее собственного, кресло в комнате. – Фория, повтори Нисандеру то, что ты рассказала мне.

– Благородный Бариен не принадлежал к леранцам, – начала Фория так же невыразительно, как армейский сержант доложил бы о смене караула. – Он умер потому, что решил, будто, сам того не зная, помог заговорщикам, поскольку и он, и Теукрос пользовались услугами Албена и наживались на этом.

– Значит, он узнал Албена тогда на допросе? – спросил Нисандер, вспомнив странное выражение лица наместника. Фория покачала головой:

– Нет, он никогда не видел этого мошенника и даже имени его не слышал. Все делалось через Теукроса. Это началось три года назад. Благородный Теукрос оказался втянут в крупную спекуляцию недвижимостью в западных провинциях, которая кончилась провалом.

– Я помню тот скандал, – сказал Нисандер. – Я, правда, не знал, что Теукрос был в нем замешан.

– Он был разорен, – сообщила Фория. – Под конец он должен был благородному Херлеусу, который все затеял, несколько миллионов.

– Херлеусу? – Нисандер порылся в памяти, но не смог вспомнить этого человека.

– Он был убит кабаном на охоте в том же году, – напомнила ему Идрилейн.

– После его смерти выяснились некоторые обстоятельства, говорящие о том, что он был одним из леранцев, но доказать тогда это не удалось.

– Ах, я начинаю догадываться…

– Теукрос был разорен, – повторила Фория. – Даже у Бариена не было достаточно денег, чтобы выручить его, а Херлеус ничего не хотел слушать. Бариен говорил мне, что он советовал племяннику признать свой позор и отправиться в изгнание. Сначала Теукрос согласился. На следующий день, однако, он явился к дяде и предложил план для спасения чести семьи.

– В этот план входила подделка некоторых документов, к которым, кроме самой царицы, имел доступ только Бариен? Фория неохотно кивнула:

– По-видимому, Теукрос отправился к Херлеусу, чтобы последний раз умолять его об отсрочке. Тогда-то Херлеус и предложил ему использовать высокое положение Бариена, чтобы золото, доставляемое по Золотому пути, попало не в царскую сокровищницу. Херлеус познакомил Теукроса с Албеном, который мог подделать необходимые документы. Короче говоря, Бариен не мог вынести, что его бесхребетный негодяй племянник будет опозорен, и на все согласился. Им нужна была моя помощь в этом деле, и я ради Бариена не стала отказываться. Мы оба потом жалели об этом, но думали, что тем случаем все и ограничилось, пока не всплыли обстоятельства, связанные с ролью Албена в деле благородного Серегила.

Нисандер задумчиво погладил бороду.

– Мне нужно будет, конечно, узнать все подробности того плана по присвоению золота, но я все же не понимаю, как Бариен, который, как ты говоришь, ничего не знал об Албене, понял во время допроса, что между мошенником и его племянником имеется связь.

Фория тяжело вздохнула:

– Албен назвал «Белый олень». Так назывался корабль, на который украденное золото было погружено в Цирне.

Нисандер кивнул, ему сразу стала понятна важность этого обстоятельства.

– Поскольку ты командовала теми кавалерийскими частями, которые охраняли золото при перевозке, нужен был твой приказ, чтобы изменить пункт назначения. И нужно было вмешательство Бариена, чтобы изменить записи поступлений в сокровищницу. Уж название-то корабля вы оба не могли не знать.

Фория мрачно выдержала его взгляд.

– Мне следовало отказаться. Я должна была остановить его. Мне нечем оправдать свои поступки.

Идрилейн взяла со стола свиток и протянула его Нисандеру.

– Это завещание Бариена, написанное три года назад. Ты увидишь, что все свои владения он завещал Скале. Они стоят больше, чем причиненный им урон.

Идрилейн ударила кулаком по столу, вскочила и начала шагать по комнате.

– Как будто я не простила бы его и не постаралась бы помочь! Это его прекрасное распроклятое старомодное чувство чести! Оно стоило мне лучшего советника, какой только у меня был, не говоря о том, что чуть не лишило моего доверия наследную принцессу. И все ради молодого идиота, не стоящего веревки, чтобы его повесить!

Фория скривилась:

– Я, конечно, напишу отречение от всяких прав на трон.

– Ничего подобного ты не сделаешь! – рявкнула Идрилейн, оборачиваясь к дочери. – Назревает война, леранцы затевают беспорядки в моем собственном доме, и уж чего нашей стране не нужно, так это скандала вокруг твоего отречения. Ты сделала ошибку – по глупости, из-за дурацкой гордости – и увидела, к чему это привело. Как будущая царица ты должна брать на себя ответственность за свои действия и ставить интересы государства выше собственных интересов. Как командующая кавалерией ты останешься на своем посту и будешь выполнять свои обязанности. Понятно это тебе?

Бледная как смерть, Фория преклонила колено и подняла кулак в военном салюте:

– Слушаюсь, моя царица!

– Ох, встань и доскажи Нисандеру остальное. – Идрилейн с отвращением отвернулась и снова уселась в кресло. Поднявшись, Фория снова застыла неподвижно.

– Насколько мне известно, золото было доставлено на «Белый олень», как и намечалось. Бариен никогда больше не говорил со мной об этом – до той ночи, когда он умер.

На секунду в ее похожем на маску лице что-то дрогнуло. Впервые за многие годы Нисандер увидел отражение хоть какого-то чувства – за исключением гнева – в ее чертах. Однако оно исчезло так же быстро, как и появилось.

– Бариен отправился к Теукросу и потребовал у него ответа, почему тот не прекратил отношений с мошенником, – продолжала Фория. – Очевидно, Теукрос отрицал свою причастность к леранскому заговору и попытке погубить Серегила, но признался в том, что продолжал использовать таланты Албена для сомнительных финансовых делишек.

– Тут-то и кроется секрет его богатства, как я подозреваю, – пробормотал Нисандер. – Я и не подумал бы, что он способен на такую прыть; похоже, мы недооценивали этого мерзавца. Принцесса Фория, не думаешь ли ты, что Бариен позаботился о том, чтобы Теукрос был убит той же ночью?

– Ничего подобного он мне не говорил.

– А ты сама не приказывала убрать Теукроса?

– Нет. – В первый раз Фория посмотрела Нисандеру в глаза, и он почувствовал, что верит ей.

– Ты можешь еще что-нибудь рассказать про «Белого оленя»?

– Ничего, кроме одного: Бариен никогда так и не смог выяснить, что же случилось с золотом, – ответила Фория. – Херлеус перестал требовать долг, а через несколько месяцев погиб. Когда его наследники получили состояние Херлеуса, о долге Теукроса и речи не шло. Впрочем, это неудивительно. Им наверняка хватило припрятанного где-то золота.

Получив сообщение Нисандера о происшедшем во дворце, Серегил и Алек исчезли на целый день. Они вернулись в башню уже в сумерки, одетые, как и положено исследователям, в мантии с капюшонами, покрытые пылью книгохранилищ.

Микам, который провел день с Нисандером, обменялся с ним многозначительными улыбками. Серегил и Алек оба были похожи на гончих, взявших свежий след. Такими довольными их не видели уже давно.

– У Херлеуса не было наследников! – радостно сообщил Серегил, протягивая озябшие руки к огню.

– Совсем не было? – Нисандер с удивлением поднял мохнатые брови.

– И не только это, – возбужденно добавил Алек. – После его смерти все имущество было распродано для уплаты долгов, и никаких следов золота там и в помине не было!

– Значит, вы перерыли городские архивы?

– И еще раз побывали в Нижнем городе, – сказал Серегил. – О, мы с Алеком сегодня потрудились. И завтра мы отправляемся в Цирну.

– Подождите, подождите, я уж совсем ничего не понимаю, – взмолился Микам. – Что вы искали в Нижнем городе?

– Записи смотрителя порта, – ответил Серегил– – «Белый олень» принадлежал семейству Тиремиан, живущему в Римини, но их контора в Цирне, и там же хранятся все документы. Если, конечно, хранятся.

Микам медленно покивал головой:

– Так ты думаешь, что между пропавшим золотом и заговором против тебя есть какая-то связь?

– Похоже на то, что в обоих случаях действовали одни и те же люди; скорее всего это все-таки леранцы. Если я не прав, тем более нужно все выяснить.

Микам подозрительно прищурился:

– Снова твоя интуиция за работой, да?

– Даже если это всего лишь интуиция, думаю, Серегил может оказаться прав, – сказал Нисандер. – То, что Теукрос оказался в долгу у человека, заподозренного в симпатиях к леранцам, говорит о хитром замысле. Что могло бы быть лучше для леранцев, чем поймать в свои сети Бариена – через его обожаемого племянника? Мы должны любой ценой постараться выяснить, куда же в конце концов попало золото. Если, как справедливо заметил Серегил, документы все еще существуют.

– Всегда есть какой-то шанс, – ответил Серегил. – Ты поедешь с нами, Микам? Тот покачал головой:

– Не похоже, чтобы я вам там понадобился, а Кари ждет не дождется, когда же я вернусь. Я доеду с вами вместе до Уотермида. Вы сможете передохнуть у нас, если захотите.

– Спасибо, но я предпочел бы не задерживаться. В зависимости от того, что мы узнаем в Цирне, мы можем погостить у тебя на обратном пути.

– Лучше я ничего не скажу об этом Кари, – шутливо поморщился Микам. – Если вы явитесь, как снег на голову, и увезете меня, я смогу свалить всю вину на вас. Сколько времени, по твоим расчетам, вы пробудете в Цирне?

– Зависит от того, что мы там узнаем, – ответил Серегил. – «Белый олень» был каботажным судном, плававшим вдоль берегов по обе стороны от канала. Если придется отправиться в какой-нибудь отдаленный порт, на это могут уйти недели.

Серегил помолчал и повернулся к Нисандеру:

– Еще одно. Сколько понадобилось бы царских пропусков, чтобы переправить золото в нужное заговорщикам место?

– Только один, мне кажется. – Нисандер вопросительно поднял брови. – Это имеет какое-нибудь значение?

– Может быть, – задумчиво протянул Серегил. – Как я припоминаю, ты говорил, что Албен признался в подделке двух таких пропусков, но в доме Теукроса ничего подобного обнаружено не было. Значит, где-то гуляет дающий очень большую власть документ, снабженный всеми необходимыми печатями.

Нисандер представил себе все возможные последствия этого и встревоженно нахмурился.

– О боги!