Текст книги "Укрощенный дьявол"

Глава 12,
в которой начинает вырисовываться правда

Навестив миссис Бартл, Обри не спешила вернуться в замок. Удивляя саму себя, она брела по деревенской дорожке, потом остановилась возле пруда у подножия холма и сорвала несколько рогоз. Бережно уложив их в пустую корзину, Обри села на торчащий из земли огромный камень и предоставила своим мыслям полностью вернуться к тому, чем они были заняты весь сегодняшний день, – к лорду Уолрейфену, к Джайлзу.

Взглянув на гладкую, как стекло, поверхность воды, Обри слегка улыбнулась. И после того, как она разделила с ним постель, было все равно странно даже в мыслях называть его Джайлзом. Но теперь она думала о нем почти постоянно. Сегодня она думала о том, как восхитительно было чувствовать его губы и его руки на своем теле, о радости, которую она, очевидно, доставляла ему. Но она вспоминала и обиду, которой так явно наполнились под конец его глаза. Обри сожалела, что нельзя взять назад или хотя бы смягчить некоторые свои слова.

Граф сказал, что не будет принуждать ее к чему-либо, чего ей не хочется делать. Поразмыслив над этим, Обри пришла к заключению, что верит ему. Несмотря на все его недостатки, граф производил впечатление в высшей степени честного человека, а теперь она знала, что он восхитительный любовник. Обри закрыла глаза, подставила лицо осеннему солнцу и позволила себе представить его красивые черты. Она уже начала привыкать разговаривать с ним и часто спорить – по всяким будничным делам, начала с нетерпением ожидать его быстрых шагов и звенящего смеха, которые раздавались в коридорах замка. Впервые за многие годы она почувствовала себя живой, счастливой и почти в безопасности.

И замок, казалось, тоже ожил и стал настоящим домом, когда в нем появился Джайлз. Обри немного грустно размышляла о том, как скоро Уолрейфен покинет Кардоу и вернется в Лондон, как долго на этот раз будет отсутствовать – еще год? или пять лет? – и о том, как пусто станет в замке, когда он уедет. Обри прерывисто втянула в себя воздух, удивляясь, как расстраивает ее теперь мысль о том, что она не будет его видеть.

И все же, как бы сильно Обри ни тосковала по нему, она не примет его предложения. Она отдалась Уолрейфену и сейчас подумала, как было бы хорошо, если бы она делила с ним и постель, и жизнь, если бы у нее был кто-то, кого она обнимала бы и кто обнимал бы ее, кто-то, кто просто заботился бы о ней. Это было бы ни с чем не сравнимое блаженство! Но даже если бы она захотела пойти на такое унижение, у нее есть Айан, о котором она обязана думать. А кроме того, Лондон был слишком опасным местом и для нее, и для мальчика.

К тому времени, когда Обри вернулась с прогулки, дневное солнце уже согрело мощеный двор. Она пересекла двор и вошла в кухонное помещение. Летти и Ида стояли возле чулана, склонив головы друг к дружке, но при звуке открывшейся двери мгновенно прекратили шептаться и испуганными глазами взглянули в ее сторону, а Ида подавила усмешку.

– Вы уже закончили помогать в прачечной? – с легкой укоризной обратилась к девушкам Обри, поставив корзину на стол у двери. – Если да, то вы, Летти, можете помочь натирать пол в позолоченной гостиной. А вам, Ида, полезно лежать, держа ногу поднятой.

Сделав реверанс, обе девушки убежали, а Обри, развязав ленты шляпы, пошла по коридору к своей маленькой гостиной, но ее, схватив за руку, остановила появившаяся из чулана Бетси.

– Идите сюда, – шепотом сказала служанка, втягивая ее в чулан.

– Господи, что случилось? – пробормотала Обри.

– Вот, – крепко закрыв дверь, Бетси сунула что-то в руку Обри, – спрячьте это в карман.

Обри взглянула вниз. Шпильки? О Боже, ее шпильки.

– Я забрала их прежде, чем они попались на глаза Летти. – Доброе лицо Бетси покраснело. – Но уже началось перешептывание.

– Перешептывание? – ошеломленно переспросила Обри.

– Да, мадам, как будто они ваши. – Я не желаю ничего знать, – твердо сказала Бетси. – Но шпильки есть шпильки, и в доме не так много людей, которые ими пользуются.

Обри закрыла глаза и сжимала руку в кулак, пока шпильки не вонзились ей в кожу. Она не знала, что сказать, что опровергнуть.

– И сейчас мистер Огилви хочет вас видеть, – продолжила Бетси. – Он уже добрых десять минут ждет вас в вашей гостиной. Так что лучше всего узнайте, что он хочет.

– Да, разумеется, – тихо сказала Обри.

– Прошу меня простить, мадам, но с вами все в порядке? – отвернувшись от полки, уже мягче спросила Бетси. – Вы что-то задержались.

– Все хорошо, – кивнув, выдавила из себя Обри. – Спасибо, Бетси. – С развязанными болтающимися лентами шляпы Обри вышла из чулана и направилась в свою гостиную.

– Миссис Монтфорд, – вскочив на ноги; вежливо поздоровался Огилви, когда Обри вошла в комнату. – Его сиятельство хочет видеть вас в своем кабинете. Полагаю, дело очень срочное.

– Конечно, я сейчас же приду, – с трудом произнесла она.

Двигаясь словно во сне, Обри положила шпильки и сняла шляпу, она до сих пор не могла прийти в себя после предупреждения Бетси. Святые небеса, как она могла быть такой неосмотрительной? А теперь еще то самое, чего она боялась с того момента, как этим утром покинула спальню графа Уолрейфена, – ее вызывают в его рабочий кабинет.

Быть может, граф собирается продолжить свои уговоры стать его любовницей? И быть может, он решил, что раз она оставила свои шпильки разбросанными у него на столе, то могла бы согласиться и на это? В любом случае ее репутация была бы подорвана окончательно. Несколько месяцев после ее приезда в Кардоу остальные слуги подозревали, что она была любовницей майора. Ей очень трудно было ходить с поднятой головой и, несмотря ни на что, выполнять свою работу. Не замечая, что все еще держит в руках шляпу, Обри отправилась в кабинет графа.

Когда она вошла, Уолрейфен шагнул вперед, как будто собирался поздороваться с ней, и ее вопросительный взгляд метнулся к его лицу. Обри сразу же заметила, что граф плохо выглядит, и ее первым побуждением было броситься к нему, погладить по щеке и спросить, что случилось. Но в этот момент он слегка отступил влево, и Обри увидела лежавший у него на письменном столе плед.

Внезапно все изменилось. У нее остановилось дыхание, и она, должно быть, покачнулась, потому что граф сильной теплой рукой поддержал ее под локоть.

– Обри, тебе нехорошо?

Да, ей было плохо. Отойдя от графа, она приблизилась к столу так, как будто на нем лежала свернувшаяся змея. Прижав руку ко рту и проглотив слезы, Обри повернулась лицом к графу.

– Боюсь, дорогая, тебе придется кое-что объяснить. – Взгляд Уолрейфена не обещал ничего хорошего.

– Кто рылся в моих вещах? – тихо спросила она, чувствуя себя так, словно ее насиловали при всех. – Кто?

– Певзнер и Хиггинс, – мягко ответил граф, переведя взгляд с ее лица на плед и обратно.

– По чьему распоряжению? По вашему? – настойчиво спросила она. – По вашему, милорд? Вы приказали им это сделать? Почему вы просто не спросили меня?

– Обри, – граф положил руку ей на плечо, – я, кажется, действительно дал Певзнеру разрешение обыскать весь дом. Прости, дорогая, но тебе придется рассказать об этих часах. Сейчас это все, что я могу сделать, чтобы удержать Хиггинса от дальнейших действий.

Взяв с пледа миниатюру Мюриел, Обри провела пальцем по обрамлению, и еще одна, более страшная мысль пришла ей в голову.

– Моя Библия, – прошептала Обри, лихорадочно оглядывая комнату. – Она у вас? Где она?

– Несомненно, Библия там, где ты ее оставила, – ласково сказал Уолрейфен и, подведя Обри к креслу, заставил ее сесть. – Такая праведная вещь не вызвала интереса у Певзнера. А теперь расскажи мне, Обри, откуда у тебя часы моего дяди?

Обри взглянула в глаза графа, такие теплые и спокойные, и постепенно начала понимать, что он ей не враг. Конечно, он говорил не сердито, а смущенно, и это звучало так, словно он хотел ее защитить. И разве не это было причиной того, что она пришла к нему в постель, – получить его защиту, в которой она нуждалась? Обри решила, что сейчас должна воспользоваться его покровительством, хотя эта мысль не доставила ей особой радости.

– Их дал мне майор, – после долгого молчания ответила Обри. – Вернее, он дал их мне, чтобы я отдала их Айану.

– Айану? Почему?

– Он сказал что-то о том, что Айан пытался спасти его, когда обрушилась башня, – слабо пожала плечами Обри. – Он... казался растроганным. Но я не хотела брать часы. Я сказала ему, что Айан слишком мал. Я настойчиво пыталась вернуть часы, но майор был упрямым. И таким образом я... ну, заключила еще одну сделку с дьяволом, получила то, что хотела. Знаете, так часто бывает, когда свяжешься с ним.

– Что за сделку, Обри? – Присев перед ее креслом, Уолрейфен взял ее руку в свои и начал растирать, как будто старался заставить ее кровь и ее слова снова двигаться быстрее.

– Я сказала, что возьму часы, только если он согласится со мной и позволит доктору Креншоу осмотреть его. – Обри с трудом сглотнула. – На следующий же день. К моему изумлению, он согласился. Вот так часы оказались у меня. Тогда я думала, что одно другого стоит. – Она посмотрела на Джайлза, безмолвно умоляя понять ее. – Но он так и не встретился с Креншоу. Вместо этого он... он умер.

– Обри, – граф стиснул ее руку, – почему ты не рассказала мне все это? Почему просто не сказала, что часы у тебя?

– Потому, что никто не поверил бы мне, – покачала она головой.

– Обри, – положив обе руки на плечи Обри, Уолрейфен заглянул ей в глаза, – если ты говоришь, что мой дядя дал тебе свои часы, я верю тебе. Я верю тебе, – медленно и отчетливо повторил он.

– Благодарю вас. Но, милорд, Певзнер будет рассказывать, и...

– Джайлз, – поправил граф, снова сжав ее пальцы. – Просто Джайлз, Обри. Хорошо?

– Да, хорошо, – согласилась Обри, стараясь сдержать слезы.

– И если Певзнер будет что-либо рассказывать, он многим рискует, – добавил граф.

Его голос прозвучал так спокойно, так убежденно, что Обри внезапно захотелось рассказать Уолрейфену все, снять с себя тяжкую ношу и, рыдая, уткнуться ему в шейный платок. Но ее признание поставило бы Джайлза в безвыходное положение, поскольку он поклялся соблюдать законы. К сожалению, согласно закону, Обри была виновна в похищении ребенка, а возможно, и кое в чем еще худшем. Англия предоставляет матерям не так уж много прав в отношении их детей, но Обри, безусловно, никогда не признают матерью Айана, и тогда произойдет самое ужасное – мальчика вернут его единственному родственнику по мужской линии, его дяде, Фергюсу Маклорену.

Нет, исповедь сейчас ей совсем не была нужна, она не принесет пользы Айану. О чем только думала Обри, заваривая эту кашу?

– Ох, мне хотелось бы никогда не видеть эти часы! – расплакалась она. – Мне хотелось бы никогда не быть замешанной ни во что такое! Я просто... просто пытаюсь делать все, как надо. Я не понимаю, как все запутано в этом мире.

– Обри, – очень спокойно сказал граф, – о чем ты говоришь?

Она всхлипнула и замолчала, испугавшись, что и так сказала слишком много.

– Пока не прошло несколько дней, я даже не понимала, что часы сочтут пропавшими, – сказала она, и это была правда. – Во всей суматохе я просто не думала о них. Часы казались такими... таким пустяком по сравнению со смертью майора, вы понимаете?

– Да, думаю, понимаю.

– Потом пришел мистер Хиггинс, он смотрел на меня своими большими черными глазами, задавал ужасные вопросы, и я поняла, что он подозревает меня. И что бы я ни говорила, мне ничто не помогло бы, а часы только все ухудшили бы. Так и случилось.

– Я поговорю с Хиггинсом, – сказал Джайлз, коснувшись теплой рукой щеки Обри.

«По крайней мере, она хоть немного доверяет мне», – подумал Джайлз. Он хотел доверять ей, верить каждому сказанному ею слову. Или он был самым большим дураком на свете, влюбленным дураком? По каким-то причинам Обри лгала, и он это знал. Тогда почему он принимал ее ложь?

– Обри, кто эти люди на миниатюрах? – требовательно спросил Джайлз. Он не преминул заметить, как изыскано они были одеты, и почему-то усомнился, что их богатые наряды просто вольность художника. И вдобавок к этому женщина показалась ему мучительно знакомой. – Это твоя семья?

– Моя сестра Мюриел, – кивнула Обри и вытерла глаза, – и ее муж.

– Но ты совсем на нее не похожа, – настойчиво сказал Джайлз, снова задумавшись, не лжет ли она.

– Нет, нисколько, – горько усмехнувшись, согласилась Обри. – Она унаследовала папину внешность и мамин характер, а я совсем наоборот.

– Вас только двое? И братьев нет?

– Нет, – покачала головой Обри, – только она и я.

Джайлз молчал, но, когда стало ясно, что Обри не собирается больше ничего рассказать, он убрал руку с ее плеча, медленно пересек комнату и, остановившись, некоторое время невидящим взглядом смотрел в окно, обдумывая, как изложить все то, что необходимо было сказать.

– Обри, – наконец заговорил он, – почему ты так много лгала мне?

– Я... я не понимаю, что вы имеете в виду.

– Ты сказала мне, что твой брак был коротким, – мрачно сказал Джайлз, крепко сцепив за спиной руки. – Явившись сюда, в мои владения, ты объявила себя молодой вдовой и сказала, что имеешь опыт экономки. Ты сказала, что приехала с севера, что Айан твой сын и что… О Господи, Обри! – Он наконец повернулся к ней. – Что-нибудь из этого правда? Хоть что-нибудь? Пожалуйста, ответь мне. Речь идет не только о часах. Обри, я хочу помочь тебе. Прошу тебя, расскажи все сейчас мне до того, как это узнает кто-нибудь другой.

На некоторое время в комнате установилась гнетущая тишина.

– В чем именно вы меня обвиняете?

– Я твердо знаю, что в одном ты обманула меня, Обри, – хрипло сказал он и в три больших шага пересек комнату. – Прошедшей ночью в моей постели была девственница. Девственница, а не вдова. У тебя никогда не было мужа, верно?

– О Боже, – прошептала Обри.

– Зачем, Обри? – допытывался он. – Зачем тебе понадобился такой обман? Неужели ты не отдавала себе отчет во всей серьезности своего поступка? Ты понимаешь, что мы натворили?

– Кто бы нанял экономкой молодую одинокую женщину, милорд? – спросила она горестно, бессильно разведя руками, и слеза покатилась у нее по щеке. – Вы бы наняли? Мне нужно было пропитание и безопасное место для Айана. Поначалу да, я была честной, но очень скоро поняла, что никто не возьмет меня на работу.

– Ты могла продать свои драгоценности, – предложил Уолрейфен. – Некоторые из этих вещей выглядят очень дорогими.

– Это фамильные ценности, – ответила она, комкая в кулаке носовой платок. – Но вы совсем не это имеете в виду, так ведь? Я знаю, что вы думаете, но вы о...

– Нет, ты не знаешь, что я думаю, – перебил ее граф. – Я пытаюсь найти способ помочь тебе, Обри.

– Я стараюсь сохранить для Айана то, что еще осталось, – тихо пояснила она, почувствовав, что напряжение немного отпустило ее. – Да, когда-то у нас были хорошие вещи, но я многое продала. То, что осталось, – это... это запас на черный день, так сказать.

– А что ты скажешь об Айане? – глухо спросил Джайлз. – Чей он ребенок?

– Моей сестры, – ответила Обри, бросив на него испуганный взгляд. – Но я... усыновила его. Он мой во всех отношениях.

– Твоей больной сестры?

– Да. Ей, вероятно, не следовало рожать ребенка, но ее муж хотел иметь сына, который унаследовал бы... в общем, продолжил фамильную линию.

– Многие мужчины так поступают, – натянуто согласился граф.

– Я ухаживала за сестрой во время ее беременности, – кивнув, продолжала Обри. – В конце у нее не осталось ни сил, ни желания быть матерью.

– И он носит твое имя, потому что?..

– Просто так безопаснее, – тяжело сглотнув, прошептала Обри. – Отец Айана умер вскоре после смерти Мюриел, и... в общем, был некий скандал, связанный с его смертью, как это часто случается с молодыми людьми, ведущими беспечную и опасную жизнь.

– Что за скандал? – Джайлз слегка приподнял брови.

– Это семейное дело, милорд, – неуверенно ответила она. – Когда Айан достигнет совершеннолетия, я намерена убедить его вернуть себе имя отца и все права. Это все, что я чувствую себя вправе сказать.

Джайлз обратил внимание на употребленное Обри слово «безопасность», и ему просто не терпелось вытрясти из этой женщины всю ее историю, но он испытывал почти благоговение перед ней и перед тем, что ей, очевидно, пришлось пережить.

– Обри, когда ты приехала сюда, у тебя действительно был опыт работы экономкой?

– О, многолетний. – Ее глаза мгновенно округлились. – Я никогда не стала бы лгать о своих способностях.

Как ни странно, Уолрейфен верил ей. Он не понимал, где именно у Обри проходила четкая граница между правдой и ложью, но почему-то был уверен, что такая граница существует. У него мелькнула мысль, что он, возможно, медленно сходит с ума. Он приехал в Кардоу переполненный чувством вины и гнева, собираясь отомстить за убийство дяди, а вместо этого большую часть времени тратит на то, чтобы постараться оправдать единственную подозреваемую – не говоря уже о ее соблазнении. Джайлз понимал, что его поведение просто неразумно, и дело становилось все хуже.

– Итак, не было никакого брака и никакого мужа, я совратил девственницу; Айан, в сущности, сирота, а теперь еще эта история с часами моего дяди, – угрюмо подытожил Джайлз. – Обри, дорогая, по-моему, существует только один способ разобраться в этой путанице. Я думаю, ты должна выйти за меня замуж.

Обри издала странный испуганный звук и прижала руки к груди, словно не могла перевести дыхание.

– Милорд, это... это какая-то шутка?

– Боюсь, что нет.

– Милорд, я понимаю, что вы хотите быть добрым, но...

– Но что, Обри?

– Как вы можете предлагать такое? – покачала она головой. – Я не из вашего мира, милорд. Хуже того, меня подозревают в убийстве. И разве возможно, чтобы кто-то из нас не понимал всех последствий? Уверяю вас, я их прекрасно понимаю. Для вас жениться на мне было бы политическим и социальным самоубийством.

– О, я почему-то подозреваю, что наши миры не столь уж различны, как ты пытаешься их представить. А что касается социального самоубийства, то меня мало заботит мнение света.

– А ваша карьера? – бросила Обри. – Вы откажетесь от всего, ради чего работали, от всего, во что верили, просто чтобы наказать тебя за то, что соблазнили служанку-девственницу?

– Обри, ты значишь для меня намного больше, чем простая служанка. Признаю, карьера тоже имеет для меня большое значение, но я видел политических деятелей, переживших гораздо худшее, чем неравный брак. Возможно, меня попросту сочтут эксцентричным.

– О нет, вы должны перестать думать об этом, милорд. Вы должны перестать думать о Хиггинсе и тех неприятностях, которые он может причинить. При необходимости я сама могу постоять за себя.

– Вероятно, уже пора, – тихо заметил граф.

– Нет, – отчаянно затрясла головой Обри. – Я могу с этим справиться. Они ничего не смогут доказать, потому что я ничего не сделала.

– Правда не всегда спасает невиновных, дорогая.

Все краски сбежали с лица Обри, и Джайлз решил, что он наконец-то пробудил в ней страх перед Богом, что она, быть может, ответит «да» на его предложение, и в его сердце ожила надежда, но Обри не сказала «да».

– Вы очень добры, милорд, – помолчав, заговорила она. – Конечно, вы оказали мне честь, но я не хочу выходить замуж. Меня устраивает моя теперешняя жизнь. А что до моего прошлого, то оно касается только меня и не мешает моей работе.

– Значит, ты не оставляешь мне другого выбора, как только смириться с этим, – тихо сказал Джайлз и, взяв ее за обе руки, легко поцеловал в лоб. – Но если когда-нибудь ты попросишь меня позаботиться о тебе, Обри, я позабочусь, тебе нужно только сказать. Ты будешь помнить об этом?

Она смотрела на него с обидой и печалью в глазах, но не просила заботиться о ней. Конечно, она вообще ни о чем его не просила, хотя, как позднее осознал Джайлз, была сотня других вещей, которые он мог сделать для Обри, чтобы ее жизнь стала лучше и легче, вместо того чтобы жениться на ней. А Обри просто подошла к письменному столу, молча свернула плед и ушла.

Глава 13
Новая метла чисто метет

За ней следили, она была уверена в этом.

Ей снова связали кисти рук. Она пыталась повернуться на бок, выбраться из сена, встать на ноги, но веревка врезалась ей в тело, тянула ее вниз – никакой слабины, никакой возможности.

Звук шагов. Из темноты кто-то смотрит вниз и нагло разглядывает ее, а затем подходит ближе и, издеваясь, усмехается:

– Вас хорошо связали, моя прекрасная леди.

Его слова и его глаза полны насмешки. В свете лампы его зубы кажутся желтыми, как у собаки. Он проводит металлической палкой по решетке, и стук глухим эхом отражается от толстых каменных стен.

– Не советую подходить слишком близко, можешь остаться без глаза, – раздается из темноты хриплый голос – от кого-то другого. От того, кто связывал ей руки, стоял над ней и тискал ее груди.

Они полагали, что она задумала убить себя, или их, или того, кто подойдет слишком близко.

– Я уже давно не видел таких бешеных глаз, – говорит охранник сквозь решетку.

– Да, – со смехом соглашается другой в темноте – тот, у которого хлыст, – она совсем обезумела. Сейчас она не так хороша. Ни хороших манер, ни дорогой одежды, а волосы такие грязные, что даже крыса не захочет устроить в них себе гнездо.

– Она уже не знатная леди, – фыркает ее охранник и плюет сквозь решетку, но попадает на соломенную подстилку. – Больше подходит «Испорченная королева».

Она больше не может терпеть и, приподнявшись на локте, плюет в них. Она оказалась более точной, и охранник, отскочив в сторону, недовольно смотрит на свои ботинки.

– Ах ты, рыжеволосая сучка!

– Пора преподать миледи урок, верно? – В темноте что-то щелкает – это тот, с кнутом.

– Нет! – кричит Обри. – Нет! Я требую суда. Справедливого суда!

– Конечно, и я устрою тебе справедливый суд прямо здесь, моя прекрасная леди, – говорит хриплый голос. – Прямо здесь своей рукой.

Услышав, как кожаная плеть щелкнула по каменному полу, она закричала и продолжала кричать, пока не проснулась от собственного крика.

* * *

Резко сев в темноте на кровати, Обри ощутила в горле вкус страха и желчной горечи. Ее мысли прыгали, она прерывисто дышала и, обезумев, ощупывала вокруг себя постель: шерсть, лен, запах чистого белья. Обри закрыла глаза и тихо, медленно выпустила из легких воздух – это был сон, просто еще один сон.

Дрожь постепенно утихла, и Обри, как всегда делала, зажгла лампу и пошла с ней в комнатушку Айана. Ребенок лежал на боку, завернув один кулачок в стеганое одеяло, и спал. Ему ничего не угрожало, как и ей.

Остатки кошмара ушли, дыхание Обри успокоилось, ее плечи расслабились. Сквозь шум дождя, все еще стучавшего во дворе под окном, донесся отдаленный раскат грома, а в глубине служебного помещения высокие старинные напольные часы пробили три. Вернувшись на цыпочках к своей кровати, Обри опустила фитиль и, когда он погас, снова улеглась на мягкие льняные простыни и свернулась калачиком под одеялом, зная, что больше в эту ночь не уснет.

В день прибытия в Кардоу загадочного лорда де Венденхайма небеса не предвещали ничего хорошего. Не ожидая гостей, Обри в большом зале осматривала ковры, когда внизу во дворе раздался страшный грохот. Помня о дожде и скользком булыжнике, она поспешила к двери и увидела, как блестящая черная карета, запряженная четверкой черных лошадей, приближается к воротам. Свежие на вид лошади бежали резвым шагом; к счастью, решетка на воротах была поднята, и в последний момент кучер в черной накидке искусно провел экипаж через ворота на расстоянии всего дюйма от столба.

Сопровождаемые стуком дождя по двору, лошади остановились. Сразу вслед за этим вспышка молнии прорезала темнеющее небо, и кто-то одним толчком руки широко распахнул дверцу кареты. Мужчина, с головы до пят одетый в черное, вышел из экипажа, не дожидаясь помощи; он был таким высоким, что ему вряд ли она была нужна. Его спутник, однако, подождал, когда опустят ступеньки, потом раздраженно попытался вытереть одну из них и, наконец, тоже вышел.

Обри стояла у открытой двери, и первый джентльмен, подойдя, отвесил вежливый старомодный поклон.

– Я де Венденхайм, – представился он. – Его сиятельство ожидает меня.

Кучер джентльмена уже выгружал багаж.

– Добро пожаловать в Кардоу, – представившись, сказала Обри. – Вы останетесь? – неуклюже спросила она, так как пронзительные черные глаза мужчины лишили ее присутствия духа.

– Не сомневаюсь, что да. – Де Венденхайм говорил с едва заметным континентальным акцентом, глубоким грудным голосом. Темные, зачесанные назад волосы не скрывали его лица, явно выдававшего в нем жителя Средиземноморья. Он не был красив, но внешность его была привлекательна.

Более низкорослый мужчина все еще суетился позади него у экипажа, щелкая пальцами и раздраженно давая распоряжения кучеру, лакею и вообще всем, кто его слышал. Очевидно, эти распоряжения касались сначала рундука с одеждой, потом коробки с платками, а затем картонки для шляп и грелки для ног – по-видимому, он всем был недоволен. Де Венденхайм бесстрастно наблюдал за происходящим, и в конечном счете все, видимо, наладилось, потому что мужчина последовал за де Венденхаймом, снял шляпу и начал аккуратно стряхивать с нее капли дождя. Это был человек средних лет с живыми золотистыми глазами, а его одежда, как полная противоположность строгому наряду спутника, была более элегантна, чем все то, что Обри когда-нибудь видела.

– Мой компаньон, мистер Кембл, – объявил де Венденхайм. – А это миссис Монтфорд, экономка.

– Очаровательная, я уверен, – сказал второй мужчина, хотя произнес это не слишком уверенно. – Скажите, миссис Монтфорд, дождь здесь когда-нибудь перестает?

– Ненадолго, – подавив улыбку, ответила Обри и пригласила их в дом.

– Ах, Макс! – прогремел голос с верхней галереи. – Ты приехал! Я не ожидал тебя так скоро.

Обернувшись, Обри увидела, что лорд Уолрейфен, широко раскинув руки, спускается с галереи по большой лестнице, и его лицо сейчас было не таким напряженным, как в последние два дня. Он был так красив, что внутри у Обри что-то перевернулось.

– Конечно, я приехал, – сказал де Венденхайм. Обменявшись с ним рукопожатием, Уолрейфен повернулся к более щеголеватому джентльмену.

– Мистер Кембл, добро пожаловать в Кардоу, – тепло сказал он.

– Чертовски противная погода, Уолрейфен, – отозвался тот, стягивая перчатки. – Очень жаль, что твой дядя не мог дать себя убить где-нибудь в более приятном месте.

– Что ты имеешь в виду? – сухо спросил Уолрейфен.

– Юг Франции, – ответил Кембл, оглядывая большой зал.

– Я удивлен, что ты приехал, – по-видимому, нисколько не обидевшись, сказал граф. – Что тебя заставило?

– Шантаж.

– Не шантаж, – поправил низкий голос де Венденхайма. – Просто Кем вступил во владение тем, что я назову незаконно присвоенной люстрой Верзелини, – совершенно случайно, конечно. Однако ему пришлось принести извинения.

Но мистер Кембл, очевидно, больше его не слушал. Его проницательный взгляд был устремлен на булаву и щит, висевшие наверху на галерее.

– Дания, пятнадцатый век, – одобрительно пробормотал он. – Мне это нравится, старина. Тебя можно уговорить поделиться?

– Спасибо, нет. Надеюсь, ваше путешествие было не слишком утомительным?

Обри тихо послала лакея забрать у гостей плащи и шляпы, а де Венденхайм бросил Кемблу предупреждающий взгляд.

– Оно было приятным. Знаешь, Джайлз, не перейти ли нам к делу? У Кема есть папка с документами, так что нам понадобится большой стол. И конечно, твой мировой судья.

– Разумеется. Миссис Монтфорд, – обратился граф к Обри, – будьте добры проследить, чтобы приготовили комнаты и отнесли наверх вещи.

– Да, конечно.

Стоя в центре большого зала, Обри смотрела вслед лорду Уолрейфену и мистеру Кемблу, которые по обе стороны от де Венденхайма поднимались по лестнице на галерею. Все трое тихо разговаривали, и Обри, начав понимать, зачем приехали эти люди, слегка поежилась. Почему граф не сказал, что ожидает их приезда?

На верхней ступеньке граф остановился и обернулся с бесстрастным выражением на лице.

– Миссис Монтфорд, пожалуйста, найдите Огилви, а потом пошлите экипаж за мистером Хиггинсом. Я хотел бы, чтобы они оба присоединились к нам в библиотеке.

В библиотеке мистер Кембл целый час распаковывал свой крошечный портфель и аккуратными рядами раскладывал документы на одном из столов для чтения, а Джайлз, сидя во главе стола, смотрел на них сверху вниз. Кем и Макс производили впечатление людей, занятых важной работой.

– Слева у нас списки твоих слуг, – объяснял Макс. – В центре черновые наброски леди Делакорт относительно местонахождения каждого на момент смерти Элиаса и того, что, по их словам, они видели, знали или подозревали, если они вообще о чем-либо заявляли.

– Другими словами, сплетни, – заговорщическим шепотом уточнил Кем. – Самый интересный сорт улик.

– Далее, – продолжил Макс, мрачно взглянув на него, – у нас есть план этажа, показывающий расположение библиотеки относительно других комнат в этом крыле.

– Святые небеса, – заметил Уолрейфен, – вы оба основательно подготовились.

– Леди Делакорт была очень пунктуальна, – доложил Макс, снова опускаясь в кресло. – Ее заметки великолепны, но существует одна вещь, Джайлз, которую я не могу полностью понять.

– И что же это такое?

Макс поставил локти на стол и сцепил пальцы.

– Есть одно имя, которое постоянно повторяется в этих заметках, – имя твоей экономки, миссис Монтфорд.

– Это нелепо, – сказал Джайлз.

– Именно так говорит и леди Делакорт, – вставил Кем с легкой улыбкой. – И, тем не менее, имя повторяется снова и снова в каждой ее собственной заметке.

– Что ты знаешь об этой женщине? – перебил его Макс. – Откуда она приехала?

– Откуда-то с севера, как я понимаю. – Джайлз не пропустил выразительного взгляда, который Огилви бросил в его сторону. – Но Огилви не соглашается со мной.

– Вот как? – Макс поднял брови.

– Знаете, я сам из Керкубри, – покраснев, сказал юноша.

– Ну и?..

– Иногда, – пожав плечами, пояснил Огилви, – когда миссис Монтфорд сердится, у нее, как мне кажется, проскальзывает шотландский акцент. Но какое это имеет значение?

– Действительно, какое, – пробормотал Макс, снова обратив взгляд к разложенным бумагам.

– Ладно, давайте двигаться дальше, – предложил Кембл; все еще стоя, он уперся в стол кончиками пальцев. – Мы должны посмотреть заявления, которые твой полицейский принял в качестве доказательств, и проверить результаты опросов коронера.

– И что потом? – Джайлз мрачно нахмурился.

– А потом начнем сначала, – пожал плечами Кембл. – Я потолкаюсь среди слуг, пока Макс будет заниматься арендаторами и жителями деревни. Все нужно проверить заново.