Текст книги "Исповедь души"

Глава 3

Целый час нас мурыжат таможенники, и вот, наконец, вещи погружены на тележку, и мы с Крисом готовы покинуть аэропорт. Мы останавливаемся у раздвижных дверей с надписью «такси».

– Пойду найду частную машину с водителем, – сообщает мне Крис. – А ты побудь с вещами.

Я поджимаю губы.

– Слушаюсь, Господин.

Он вскидывает бровь.

– Почему, если ты произносишь эти слова, то исключительно с сарказмом?

– Потому что, по твоим же словам, – напоминаю ему я, – ты не хочешь, чтобы я называла тебя Господином.

– Ты имеешь в виду, что если бы хотел, то называла бы?

– Ни за что.

Крис смеется своим грудным сексуальным смехом, и это действует как успокаивающий бальзам на мои нервные окончания.

– На совершенно другую тему, – говорит он, притягивая меня к себе, и в его глазах зажигается этот свет, который я так редко вижу, – район, куда мы направляемся, парижская Таймс-сквер. Тебе там понравится. – Он наклоняется и целует меня. – Я скоро.

Я гляжу ему вслед, любуясь мужской сексуальной походкой, и все больше воодушевляюсь тем, что приехала сюда. И знаю, что, как бы ни боялся он того, что в конечном итоге получится из моего пребывания здесь, его тоже радует перспектива показать мне Париж. А мне так хочется посмотреть его вместе с ним.

Я с нетерпением жду его возвращения, готовая поделиться с ним своим воодушевлением, но, к моему разочарованию, он задерживается. Я со вздохом вытаскиваю свой сотовый, чтобы установить международный тарифный план. Я уже почти заканчиваю, когда Крис возвращается вместе с каким-то мужчиной, по всей видимости, водителем. Наблюдать за тем, как Крис двигается, как бугрятся и перекатываются эти крепкие, мощные мускулы, сплошное удовольствие. От одного лишь взгляда на него у меня екает сердце. Я улыбаюсь, думая, что мне никогда не надоест любоваться этим мужчиной.

– Готова? – спрашивает он, пока я пытаюсь закончить с сотовой компанией. Водитель забирает нашу багажную тележку, и мы выходим за ним на улицу. Я заканчиваю свой звонок и жду Криса у дверцы машины, пока он помогает шоферу загрузить наши сумки в багажник.

Когда Крис присоединяется ко мне и открывает передо мной дверь, я обнимаю его, потом поднимаю голову, чтобы встретиться с ним глазами.

– Просто хочу, чтобы ты знал: я понимаю, почему ты поступил так, как поступил, но я все равно поехала бы. Я рада, что нахожусь здесь, с тобой. – Я целую его, намереваясь просто коснуться губ в легком поцелуе, и, к моему немалому удивлению, при том какой Крис закрытый человек, он просовывает руку мне в волосы, обнимает за шею и пленяет мой рот в горячем поцелуе. Я издаю тихий стон, когда язык его ласкает мой, глубоко проникая в рот.

– Я тоже рад, что ты здесь, – заверяет он меня, отрывается от моих губ и отодвигает меня, словно либо должен сделать это прямо сейчас, либо уже не сможет никогда. Словно мог бы овладеть мною прямо тут, на людях. И только он может заставить когда-то консервативную школьную учительницу пожалеть, что такое невозможно.

Я облизываю губы, его пылающий взор следит за мной, и тут же горячее покалывание растекается по телу, зажигая снаружи и внутри. Кто-то кричит что-то по-французски, и Крис резко поворачивает голову к говорящему, а я за ним.

Я вижу голову водителя над крышей машины, словно он уже забрался внутрь и теперь высунулся, чтобы привлечь наше внимание. Крис отвечает ему по-французски. Потом вновь поворачивается ко мне. Губы его дергаются, в глазах пляшут смешинки.

– Он желает знать, готовы ли мы.

Мы оба смеемся.

– Определенно готовы, – говорю я и ныряю в машину.

Спустя сорок пять минут, в течение которых я блокирую свои кредитки, водитель везет нас по утреннему городу к Елисейским Полям, знаменитой улице с внушительными старыми зданиями с множеством бутиков и кафе. Когда мы проезжаем мимо Триумфальной арки, я делаю снимки своим телефоном. Ее эффектный орнамент освещен, сверкая в темноте парижских коротких зимних дней. И хотя я не считаю себя любительницей подобных строений, гораздо больше предпочитая стальным башням картины, но разеваю рот от изумления, когда в поле зрения показывается Эйфелева башня, мерцая огнями на фоне чернильно-серого неба. Было время, когда я думала, что никогда не увижу… ничего не увижу.

Мы сворачиваем на узкую улицу с домами из песчаника, и я хмурюсь, глядя на малолитражки, которыми уставлены тротуары. Меня бросает в дрожь от того, насколько небезопасными они выглядят.

– Ради Бога, скажи, что ты не ездишь на одной из них, – говорю я.

– Нет, – заверяет меня Крис с грудным смехом, который я так люблю. – Мой «харлей» побольше будет.

Внезапно вспыхивает воспоминание о том, как он появился через несколько недель молчания и приказал мне садиться на заднее сиденье своего «харлея» прямо в юбке, и я отгоняю прочь этот нежелательный образ. Я больше не позволю себе переживать из-за этого. Тем более сегодня.

Я жива, и это дар, который я ценю больше, чем когда-либо.

И я с Крисом.

Я в Париже, и это благодаря Крису, когда все остальные в моей жизни всегда держали меня в закрытом ящике.

Я наклоняюсь и целую его в щеку.

– За что это? – спрашивает он, своей сильной рукой обнимая меня за талию.

Я могу придумать миллион ответов и хочу сказать ему миллион вещей, но просто говорю:

– За то, что ты есть.

Нежность на его лице растапливает последние остатки моих дурных воспоминаний.

– Если такова реакция на эту небольшую экскурсию, то мне не терпится посмотреть, как ты отреагируешь, когда увидишь картинные галереи. Ты просто свихнешься, детка. – Звонит его мобильный, и он с явной неохотой отпускает меня.

– Это Блейк, – объявляет он, взглянув на определитель.

Это имя, как ушат холодной воды, действует отрезвляюще. Поскольку Блейк расследует исчезновение и Ребекки, и Эллы, я не знаю, каких новостей ждать: хороших или плохих.

– Спокойно, детка, – бормочет Крис, потирая ладонью вверх-вниз мою руку, словно чувствует мой внезапный озноб. – Все будет хорошо.

Но я этого не знаю. Кто бы мог представить, что пропавшая Ребекка мертва, убита той, которую мы все знали? И как можно после этого думать, что все будет хорошо?

Ладонь Криса лежит у меня на ноге, пока он отвечает на звонок, и от его предупредительности у меня к горлу подкатывает ком. Предполагается, что это я приехала сюда, чтобы поддержать его. Однако же он по-прежнему ведет себя как мой Прекрасный принц.

А он и есть мой Прекрасный принц. Мой темный, надломленный Прекрасный принц. Мое представление о совершенстве. Осталось только заставить его самого поверить в это.

– Скажи мне, что у тебя хорошие новости насчет Эллы, – говорит Крис, слушает, потом смотрит на меня, и его чувственные губы сжимаются в тонкую линию. – Ничего – ни хорошего, ни плохого, – сообщает он мне.

Кивнув, я перевожу невидящий взгляд в окно. О Ребекке тоже ничего не было известно несколько месяцев и в конце концов оказалось, что она убита. Элла, предположительно, вышла замуж и счастливо живет со своим новоиспеченным мужем.

Меня осеняет идея, и не могу понять, как же я раньше не сообразила. Свадьба – у Эллы же была свадьба! В суде должна быть запись. Неужели Блейк не подумал об этом?

Я дотрагиваюсь до руки Криса, привлекая его внимание, пока он не закончил разговор.

– Проверь свои звонки, – говорит он мне, прежде чем я успеваю задать вопрос. – Посмотри, нет ли пропущенного. – Тон его небрежный, но напряжение в нем передается и мне.

Я хмурюсь, достаю свой телефон, не в состоянии определить выражение его лица в мелькающих тенях темной машины. Просмотрев звонки, замечаю в памяти какой-то незнакомый сан-францисский номер.

– Ну да. Звукового сообщения не было, поэтому я его не видела. – Я уже собираюсь прослушать звонок, но медлю, надеясь послушать, о чем будет говорить Крис, и понять, что происходит.

– Она сделает это прямо сейчас, – заверяет Крис Блейка. – И да, я дам тебе знать. – Он отключается. – Детектив, ведущий дело Ребекки, хочет задать тебе еще несколько вопросов.

Я понятия не имею, что ожидала услышать, но уж точно не это. Отрицательно мотаю головой и хочу убрать телефон. – Я не могу сейчас об этом думать. Позвоню ему завтра, после того, как отдохну.

– По-видимому, это срочно. Детектив заезжал к нам домой и говорил с Джейкобом. Джейкоб пробовал дозвониться до нас, но все время попадал на сигнал «занято». Они с Блейком несколько часов пытались связаться с нами.

Я облизываю внезапно пересохшие губы.

– Что там может быть такого срочного? Они же беседовали со мной меньше суток назад.

– Тут нет ничего необычного, они хотят как можно скорее «закрыть» Эву. А ее обвиняют не только в убийстве Ребекки, но и в покушении на тебя.

Разумеется, я это знаю, но не позволяла себе думать, какие события все это повлечет за собой. Воспоминания еще слишком свежи, слишком болезненны.

К счастью, машина подъезжает к высоким стальным воротам, и это ненадолго отвлекает меня от неприятных мыслей.

Крис опускает стекло и набирает код на пульте сигнализации, потом закрывает окно и продолжает разговор.

– Тебе, скорее всего, придется свидетельствовать на суде, и полиции надо собрать веские доказательства, чтобы гарантировать обвинительный приговор.

– Да, конечно, понимаю, – отвечаю я. – Я тоже этого хочу. Я сейчас позвоню. – Бросаю взгляд на часы в надежде на еще одну отсрочку. – В Штатах уже почти семь вечера, так ведь?

– Да, они отстают от нас на восемь часов, но, по-видимому, детектив работает в ночную смену.

Я обреченно вздыхаю.

– Позвоню, когда придем домой, обещаю. – Я перевожу взгляд на окно, когда машина скользит вперед и свет нового дня позволяет мне увидеть ряды белых зданий.

– У нас частная резиденция, – объясняет Крис, когда в поле зрения появляется большой арочный дверной проем с пятью ступеньками, ведущими вверх. – В здании много квартир, но они не связаны и нет привратника. Наши этажи с восемнадцатого по двадцатый, а также частный гараж, соединенный со спортзалом.

«У нас. Наши». Мне нравится, как это заучит. Как он объединяет нас в одно целое.

– Двенадцать-двенадцать, авеню Фош, – читаю я выгравированную в центре черного круга надпись на бетонной стене у двери перед тем, как машина въезжает в частный гараж.

– Наш адрес, – мягко объясняет Крис.

В гараже автоматически вспыхивает свет, освещая нас бледным светом, и я смотрю на Криса, вглядываюсь в его лицо и читаю в нем то, что он хочет, чтобы я прочла. Он знает, как мне необходимо почувствовать, что у меня есть дом и стабильность. И знает, что я все еще ощущаю последствия нашего разрыва и того, что в недалеком прошлом у меня не было дома.

– Наш адрес, – повторяю я, давая знать, что мне, как и ему, хочется начать все заново.

Губы его медленно изгибаются, одобрение растекается по лицу, прежде чем он наклоняется поговорить с водителем.

Он дает мне понять всеми доступными способами, что не привез бы меня сюда, если бы не желал всем сердцем и всей душой, чтобы мы были вместе, чтобы у нас все получилось, какую бы цену ни пришлось заплатить. А цена есть всегда, вспоминаю я слова Ребекки. Какова же цена для Криса?

– Готова, детка? – спрашивает он, и я вдруг осознаю, что так глубоко задумалась, что и не заметила, что он уже вышел из машины и протягивает мне руку.

Взяв сумочку, позволяю Крису помочь мне выйти, и он притягивает меня к себе, по-собственнически распластав пальцы у меня на спине.

– Никаких сомнений, – напоминает он мне низким сиплым голосом, который говорит, что он чувствует то же, что и я. Он знает, что мы открываем дверь, которую уже не сможем закрыть.

Я кладу ладонь на твердыню его груди и чувствую частый стук сердца, намекающий мне, что для него эта минута так же важна, как и для меня.

– Никаких сомнений.

Наши глаза встречаются, и тепло, которое я ощутила, когда он взял мою руку, теперь перешло в жар, растекающийся по нашим телам, окутывающий нас предвкушением. Наконец-то мы вот-вот останемся одни.

– Pardon, monsieur, madam.

Наши чары разрушает водитель, который выходит из двери за гаражом и, полагаю, занес наши сумки внутрь.

– Oui, monsieur, – говорит Крис. Французские слова свободно слетают с его губ. – Je vous remercie de votre aide.

«Спасибо за помощь», – догадываюсь я, и когда мужчины обмениваются рукопожатием, уверяюсь, что моя догадка верна. Возможно, освоить французский будет не так уж и трудно в конце концов. После того как посплю, я определенно смогу что-нибудь выучить.

Попрощавшись, шофер садится в машину. Когда автомобиль сдает назад, мне открывается другая сторона гаража, где стоят три классических «мустанга», два «харлея» и серебристый «порше-911».

Взглянув на Криса, я качаю головой:

– Разные места, те же пристрастия.

– Ты мое пристрастие, – хрипло отвечает Крис, легонько покусывая мне шею. – Пристрастие во всех смыслах, и это требует награды. Один из «харлеев» твой.

Я смеюсь.

– Не совсем та награда, которую я бы выбрала, ну да ладно. – Я указываю на тот, что выглядит более дорогим. – Возьму вон тот.

Двери гаража закрываются, Крис сплетает свои пальцы с моими и направляется назад, ведя меня к дому. Глаза его искрятся озорством.

– Ты можешь кататься со мной, детка.

Я закатываю глаза.

– Вечно ты должен повелевать.

– Тебе ведь нравится, когда я командую.

– Возражаю, – отвечаю я без колебаний. С Крисом я научилась не бояться высказывать свои мысли вслух.

Он втягивает меня в маленький холл, нажимает кнопку вызова лифта и заключает в объятия.

– Должен ли я доказывать, как тебе нравится, когда я командую?

– Если считаешь, что можешь, – подначиваю я, тая от одной лишь мысли о тех способах, которыми он станет доказывать свою правоту.

Двери лифта раскрываются.

– Поедем наверх и посмотрим, смогу я или нет? Кто знает?

Я смеюсь.

– О да.

Он спиной заходит в лифт и тащит меня за собой, но я резко и решительно останавливаюсь.

– Сначала мне надо позвонить детективу.

Крис хмурит брови.

– Прямо отсюда?

– Не хочу, чтобы то, что случится в лифте, омрачалось тем, что мы оставили позади.

Понимание и нежность проступают на его лице, и он выходит из лифта.

– Тогда позвоним отсюда.

Я выуживаю телефон из сумки, и Крис прислоняется к стене, привлекая меня спиной к себе. Ладонь его ложится мне на живот, и я расслабляюсь. Глупая, непонятная нервозность из-за этого звонка немного ослабляет свою хватку.

Нажав кнопку, я прослушиваю простое, но срочное сообщение от детектива Гранта, затем нажимаю вызов.

– Мисс Макмиллан, – говорит он, явно указывая, что у него есть определитель, и то, как он произносит мое имя, настолько напоминает мне Марка, что я с трудом сдерживаю дрожь.

– Детектив Грант, – твердо отзываюсь я.

– Я так понимаю, вы уехали из страны.

– Да, я в Париже, – говорю я с удивительным спокойствием, учитывая мой душевный раздрай. – А что, мне нельзя было уезжать? Не было и речи о том, что я не должна покидать страну.

– Что это вы так спешили сбежать?

В душе у меня вспыхивает возмущение.

– Сбежать? – парирую я и чувствую, как сжимаются в ответ пальцы Криса у меня на животе. – Не знаю, что вы хотите этим сказать, но думаю, что желание сменить обстановку после того, как меня чуть не убила сумасшедшая, вполне оправданно.

– Быстро вы, однако, ее сменили. Обстановку…

Возмущение начинает перерастать в самый настоящий гнев, делая мои слова отрывистыми.

– На что вы, собственно, намекаете?

– Вы заняли ее место.

– Кто-то же должен был.

– Но не у каждого имелись ее личные вещи и знание ее самых сокровенных, самых интимных мыслей. – Он делает паузу, явно для пущего эффекта. – В конце концов, вам достались и ее работа, и ее босс. В сущности, вся ее жизнь.

Сердце мое колотится, и Крис прижимает меня сильнее, без слов говоря, что он здесь, со мной. Он – единственное, что не дает мне окончательно выйти из себя.

– Вчера ночью меня чуть не убили, – повторяю я.

– Это никак не связано со смертью Ребекки.

– Эва призналась, что убила Ребекку. Она и меня пыталась убить. На мой взгляд, это очень даже связано.

– Теперь она утверждает, что призналась, чтобы защитить Марка.

– Защитить Марка? – потрясенно переспрашиваю я и поворачиваюсь лицом к Крису. Мои пальцы вонзаются ему в руки. – Она говорит, что это Марк убил Ребекку!

Выражение лица Криса непроницаемо, но я чувствую, как вздуваются мускулы под моими пальцами, и ладони его твердо ложатся мне на талию. Глаза находят мои и не отпускают, и я ощущаю его не только через прикосновение. Он – моя скала, моя сила.

– Эва утверждает, что это вы убили Ребекку и шантажом вынудили Марка молчать, – сообщает мне детектив.

Тьма, с которой я боролась несколько часов, теперь становится черной дырой и мир вокруг начинает кружиться. Секунду спустя ноги мои подкашиваются, и земля единственное, что я вижу.

Глава 4

Я моргаю и обнаруживаю, что ладони мои лежат на твердой груди Криса. Рука обвивает меня за талию, не давая упасть, пока он говорит по моему телефону. Мой якорь. «Мой якорь, мое все», – думаю я, постепенно начиная понимать, что потеряла сознание и теперь медленно прихожу в себя. Я никогда раньше не падала в обморок, и ужасно неприятно сознавать, что внезапно потеряла всякое чувство времени и реальности.

– Вы говорили ей, что она не должна уезжать из страны? – спокойно спрашивает Крис по телефону. Потом короткая пауза. – Значит, она не совершила ничего противозаконного. – Он опять слушает. – Да, да, для отчета, я тоже знаю, что она невиновна, и это ваше «просто делаю свою работу» могло бы подождать, пока она не оправится от шока прошлой ночи, как бы ни хотелось вам поскорее все прояснить. С этого момента вы будете разговаривать с ее адвокатом, Стивеном Ньюменом. Он вам позвонит. – Крис отключается.

Я сглатываю, пытаясь обрести голос, паника вновь распирает мне грудь.

– Крис, он… я…

– Тебе не о чем беспокоиться, – заверяет он меня, беря мое лицо в ладони. – У тебя есть я, а у меня есть ты.

В глазах его плещется тепло и обещание, и я надеюсь, он знает что-то, чего не знаю я.

– Но он же обвинил меня в убийстве Ребекки.

– Эва и ее адвокат придумали для нее линию защиты, и она включает тебя. Полиция ей не верит, но для предъявления обвинения им надо собрать доказательства. Наш поверенный позаботится об этом. А я позабочусь о тебе.

Было время, когда мысль о том, чтобы во всем положиться на Криса, испугала бы меня до чертиков. После того как он порвал со мной после смерти Дилана, все еще трудно было окончательно избавиться от страха, но мне еще никогда не было так приятно, как сейчас, быть в руках этого мужчины.

Я опускаю взгляд на свои руки, лежащие у него на груди, и они слегка дрожат. Но я совсем не ощущаю этой дрожи. Как будто мое тело и мозг не сообщаются.

– Что-то… что-то мне не очень хорошо.

– Как уже сказал, у тебя есть я, детка. – Он нажимает кнопку лифта, подхватывает меня на руки, и я облегченно приникаю к нему. У меня есть он. А у него есть я. Предпочитаю в эту минуту безоговорочно верить в это. Мне просто необходимо верить.

Я кладу голову ему на плечо и закрываю глаза. Каким бы глупым это ни казалось, в таком душевном состоянии я не хочу видеть, что ожидает нас в доме. Хочу подождать и разузнать все позже, когда плохое не будет затмевать хорошее.

Когда чуть погодя я заставляю себя приподнять ресницы, Крис усаживает меня на туалетный столик в ванной. Он целует меня, легко касаясь губами.

– Ты как?

Я накрываю его ладони там, где они лежат на моих щеках.

– Хорошо, и все благодаря тебе.

– Я говорю это с того самого дня, как встретил тебя, Сара. Ты ведь это знаешь, правда? Когда я уезжал на похороны Дилана, именно ты помогла мне через это пройти. Знание, что ты есть в моей жизни – вот что прорвалось сквозь тьму.

– Крис, – выдыхаю я, обвиваю его руками за шею и прячу лицо у него на плече. Щемящая боль пронзает меня при воспоминании о том, как после смерти Дилана я нашла Криса в клубе Марка, ищущего избавления от боли в ударах плети. – Я люблю тебя. – Не могу скрыть дрожь в голосе, да и не пытаюсь. Я отклоняюсь назад и поднимаю на него глаза, раскрываясь, давая ему возможность почувствовать искренность моих слов. – Я так сильно люблю тебя, Крис.

– Я тоже люблю тебя, Сара. Больше, чем позволял тебе увидеть. Но я собираюсь это исправить. – Он нежным жестом убирает волосы с моего лица. – Ты прими горячую ванну, а я пока сделаю несколько звонков, а потом мы поспим.

– Да, хорошо, – говорю я. Он еще несколько секунд стоит, и я не могу понять его, но, думаю, он хочет что-то сказать или ждет, что я что-то скажу. Так много, слишком много между нами несказанного, но я не представляю, с чего начать, и подходящее ли сейчас время. Он отворачивается, и момент упущен. Он идет к ванне, само воплощение грации и сексуальности, и наклоняется, чтобы включить воду, но именно эта нежность и заботливость делают Криса тем мужчиной, которого я люблю. Он тот мужчина, которого я нашла связанным и требующим более жестокой порки, и в то же время мягкий и заботливый, как сейчас, и этот контраст воспламеняет мое тело и согревает сердце.

Я кладу руку на край стойки и оглядываю ванную, которая размером с небольшую спальню. Тут такой же белый кафель, как в нашей квартире в Сан-Франциско, но с серой отделкой и серебристой фурнитурой. Она роскошная, как и запах, щекочущий мне нос, – мускусный и мужской, с пряными нотками.

Крис поднимает бутылку.

– Мой шампунь. Это единственное, что я могу тебе предложить, пока не купишь все, что захочешь.

– Мне нравится пахнуть тобой, – говорю я, вспоминая случай, когда я побрызгалась его одеколоном и сказала то же самое.

Он подходит ко мне, невозможно сексуальный в своих линялых джинсах и голубой майке с надписью AC/DC, и кладет руки мне на колени. «Ты моя», – говорит прикосновение, словно он ставит на мне свое тавро, и оно желанно. Да. Да. Я его.

– А мне нравится, когда ты пахнешь мной, – отвечает он голосом как бархатисто-нежная ласка.

Однажды он уже говорил эти же слова, и я реагирую на них, как и в первый раз. Я забываю обо всем на свете, мое тело оживает, по нему растекается восхитительное покалывание. Он прогнал прочь плохое, и все, что есть во мне, теперь сосредоточено исключительно на нем. На том, чем мы стали вместе.

Костяшкой пальца он проводит по моей щеке, и я чувствую перемену его настроения. Почти ощущаю ту темную, опасно-порочную сторону Криса, готовую выйти наружу поиграть. У меня подводит живот, и что-то примитивное и женское начинает пробуждаться во мне, требуя удовлетворения. Когда-то я отказывалась признавать, как хорошо понимаю эту сторону Криса и настолько схожа с ним, но те времена миновали. Я такая, какая есть, даже если не до конца понимаю саму себя. Но мысль, что пойму и что Крис не согласится на меньшее, невозможно возбуждающа.

Крис отступает назад, и мне становится холодно там, где только что было тепло. Пальцы его сжимаются, и мускулы на руках как крепкие стальные обручи. Я поднимаю на него взгляд и вижу жесткое выражение лица и напряженную челюсть. Но буря, бушующая в его глазах, красноречивее всяких слов.

Он несет на своих плечах огромную тяжесть, включая меня. Несмотря на все возможные усилия спасти Дилана, он потерял его: ребенок умер от рака. А потом мы с ним чуть не потеряли друг друга. А теперь еще и Ребекка умерла, а ведь он предупреждал ее, чтобы держалась подальше от клуба.

Сердце мое сжимается от мысли, что он, вероятно, винит себя за ее смерть; думает, что должен был сделать больше. Я знаю, он считает себя виноватым в смерти своего отца, а может быть, и матери.

Он нуждается во мне. К черту полицию, Эву и все проблемы и неприятности. Я начинаю подниматься, и он делает еще шаг назад.

– Я собираюсь пройти по дому и удостовериться, что все в порядке, – говорит он и, быстро развернувшись, исчезает из ванной, оставив дверь открытой.

Я смотрю ему вслед, порываюсь пойти за ним, но борюсь со своим порывом. А почему я с ним борюсь? Раньше и не подумала бы.

Я нервно покусываю губу. Знаю почему. Кусочек темноты, с которым я сражалась во время нашей поездки, это все, что не сказано и не сделано между нами. Мы только-только начали находить друг друга, когда смерть Дилана, такого милого, чудесного ребенка, пробудила демонов прошлого Криса и едва не погубила нас. Но я приехала сюда бороться за Криса и за нас.

Итак, решение принято. Я соскальзываю со стойки и подхожу к ванне, чтобы закрыть воду, затем быстро пересекаю большую спальню, краем глаза замечаю блеск коричневой кожи и балкон. Выхожу в длинный коридор со сверкающим полом черного дерева, который разветвляется в нескольких направлениях, но Криса нигде не видно.

Мой взгляд цепляется за два пролета современной лестницы из стали и дерева, один поднимается, а другой спускается. Внизу, логично предположить, находятся кухня и гостиная, и я направляюсь в ту сторону.

Ступеньки изгибаются, поворачивают и даже выводят к еще одному лестничному маршу, ведущему наверх. Я продолжаю спускаться. Когда я уже почти внизу, слышу низкий хрипловатый голос Криса, разговаривающего с кем-то недовольным тоном. Я невольно иду на голос. Буквально пролетаю оставшуюся часть пути и оказываюсь в гостиной захватывающей дух красоты в форме круга, с современной мебелью и элегантными столами, сочетающимися с лестницей и полом.

Теперь я не вижу и не слышу Криса, и взгляд мой скользит к лестнице, которая ведет вверх, судя по всему, в кухню. Когда я устремляюсь в том направлении, прохладный воздух омывает меня, привлекая к приоткрытой балконной двери, которую я сразу не заметила. Должно быть, он вышел на балкон, пока я спускалась.

Через несколько секунд я у двери и, выглянув, вижу Криса спиной ко мне.

– Могу только сказать, сделай все, чтобы избавить Сару от этого дерьма. Она такого не заслуживает. И если им нужны деньги и ресурсы, чтобы найти Ребекку и похоронить ее по-человечески, действуй.

Воздух застревает у меня в горле, и я понимаю, что мы столкнулись лицом к лицу с его демонами. Я не собираюсь позволить им взять верх. Всякая слабость и всякий страх, которые владели мной эти последние несколько часов, испаряются.

Крис делает вид, что в полном порядке, хотя это не так. Он нуждается во мне. Он нуждался во мне и когда умер Дилан, и я больше на дам ему отгораживаться от меня.

Я открываю дверь, не заботясь о том, что помешаю его разговору. Начинающийся день прохладный, не холодный, но в груди у меня все горит. Крис поворачивается на звук моих шагов, и неяркий верхний свет освещает удивление на его лице на фоне Эйфелевой башни. Нет, не так. Его боль – вот вечный фон.

– Мне надо идти, Стивен, – говорит Крис. – Позвони, когда будут новости. – Он отключается и прячет телефон в карман джинсов. – Я думал, ты принимаешь ванну.

Я сокращаю расстояние между нами и крепко-крепко обнимаю его. Его руки обвивают меня, а ладонь скользит в волосы.

– Что такое, Сара? Что случилось, детка? Поверенный сказал…

– Мне сейчас наплевать, – говорю я, поднимая лицо, чтобы посмотреть на него. – Мне плевать на детектива, на Эву, на всех, кроме тебя. Пожалуйста, скажи, что не винишь себя в смерти Ребекки. Это сделала Эва. Не ты. Не Марк.

Удивление вспыхивает у него на лице, прежде чем оно делается непроницаемым. И я больше не могу прочесть его реакцию, но то, как мышцы напрягаются под моими ладонями, говорит, что я задела за живое.

– Я знаю, что это сделала Эва.

Я качаю головой, ощущая в нем чувство вины, в котором он не признается.

– Ты не знаешь – ты думаешь, что должен был сделать больше, чтобы вытащить Ребекку из клуба. Но ты сделал все, что мог, Крис. Ты сделал больше, чем кто бы то ни было.

Он пристально смотрит на меня из-под полуопущенных век. Мы дрейфуем в море молчания, его реакцию невозможно понять, и я не знаю, что делать дальше. Крис легко переходит от тьмы к свету, от боли к наслаждению, и я понятия не имею, как передвигаться по тряским водам его темной стороны.

Но я хочу научиться. Хочу, чтобы он нуждался во мне, а не в проклятой плетке, разрывающей плоть. Но пока я не знаю, как этого добиться. Следует ли подтолкнуть его разобраться со своими чувствами, не давать ему носить их в себе, где они, в конце концов, могут взорваться? Или пока оставить все как есть?

Он берет мое лицо в ладони и заглядывает в глаза. У меня создается впечатление, что он ищет ответ на незаданный вопрос, и еще никогда в жизни мне так не хотелось, чтобы он нашел его во мне.

– Чего я не знаю, – наконец признается он, – это как смогу теперь спать после того, как вчера ты чуть не умерла у меня на глазах.

Никто, кроме мамы, никогда не любил меня настолько, чтобы так беспокоиться, но с Крисом это беспокойство осложнено. У меня хватает ума увидеть надпись на стене, и мне не нравится, что в ней говорится. Пока я размышляла в самолете о том, что будет в Париже, Крис думал о трагедии Ребекки и своей роли в ней.

– Мы не они, – говорю я ему. – Мы не Ребекка и Марк. И я никуда не уйду, так что просто впусти меня. – Я говорю не о нашем доме. И мы оба это понимаем.

Едва я успеваю произнести эти слова, как его рот завладевает моим, язык ласкает мой, пробуждая чувства, наполняя меня его вкусом. Томимая жаждой, я хочу его страсти, хочу его боли. Хочу всего сразу.

Я тащу его майку, забираюсь ладонями под ткань, впитывая ощущение его обнаженного твердого тела под своими ладонями. Наконец-то. Я ждала, кажется, целую жизнь, чтобы быть вот так близко к нему, и из груди моей исторгается тихий стон не то облегчения, не то наслаждения.

Крис отрывается от моего рта, ныряет пальцами в волосы и удерживает перед собой. На его красивом лице отражается борьба.

– Ты упала в обморок, Сара. Я боюсь навредить тебе.

– Я приехала в Париж не с мистером Любезность, Крис, так что пусть он пока отдохнет. И я не усну, пока мы этого не сделаем. – Я пытаюсь дотянуться, чтобы поцеловать его.

Он крепче стискивает мои волосы и рассылает эротический трепет вверх и вниз по позвоночнику. О да. Прощайте, мистер Любезность. Здравствуй, Крис.

– Нежность – не то, что помогает мне справиться с теми демонами, которые обуревают меня сейчас, – предупреждает он. – Почему, по-твоему, я ушел из ванной?

– Я не хочу нежности. – Мне не нравится то, что я вижу у него на лице – борьбу между страстным желанием овладеть мною и тем, что, как он думает, я готова принять. И я не позволю ему решать за меня. – Я понимаю, что значит, когда нужно больше. Мне нужно больше, Крис.

В мгновение ока он прижимает меня к огромной белой колонне, разделяющей железные ворота, обхватив руками за талию.

– Раньше я думал, что ты не понимаешь, но я ошибался. Ты понимаешь. Слишком хорошо. И я виню себя за это, Сара. Не хотел я этого для тебя.

Его чувство вины из-за Ребекки может так легко перетечь в наши отношения, как и страхи из-за того, кто он и кем сделает меня.