Текст книги "Исповедь души"

– Лучше бы Крис привез тебя сюда, а не в Париж. Ты там как рыба, выброшенная из воды. Сколько вы там пробудете?

– Неизвестно, – говорю я ей и сама удивляюсь, как рада, что я здесь, а не там. Кэти и Джон – часть прошлого и настоящего Криса, но именно в Париже Крис чувствует, что должен быть по-настоящему открыт мне.

– Ох, дорогая, – волнуется Кэти. – Этого я и боялась. Вы так планировали или уехали из-за возникших тут проблем?

– Мы вскользь говорили об этом, но времени как следует все спланировать у нас не было.

– Я понимаю, почему это показалось важным, но тебе предстоит пережить немалый культурный шок. Некоторые хорошо справляются, другим приходится довольно тяжело. Ты говоришь по-французски?

– Нет, я…

– Этого я и боялась. Ну, ничего страшного. Так даже веселее. Не волнуйся, это мы поправим. У меня там живет подруга, так вот ее племянница учится на преподавателя французского. Дай мне несколько минут, я узнаю, не сможет ли она учить тебя, а потом перезвоню. Какой у тебя прямой номер? – Я диктую ей свой номер, и она добавляет: – Все будет замечательно. Мы позаботимся о тебе. – Она отключается, и я сижу потрясенная. Эта женщина едва знает меня, а уже включила в свой семейный круг. У меня не было его с тех самых пор, как умерла мама. А если по правде, то никогда.

– Все в порядке? – спрашивает Крис от шкафа, куда вешает рубашку из чемодана.

– Да, все нормально. Точнее, прекрасно. Кэти просто чудо. Она пытается найти мне преподавателя, потом перезвонит.

Крис с улыбкой потирает подбородок.

– И ты еще считала, что я стремлюсь все контролировать? – Он неторопливо направляется ко мне. – Она из другой страны пытается организовать тебе уроки французского.

Я самодовольно усмехаюсь, когда он останавливается передо мной.

– Хочешь сказать, ты не такой? Что ты не любишь контроль?

– Каюсь, грешен. Как, впрочем, и ты, – отвечает он, протягивает мне руку, поднимает на ноги и заключает в объятия. – И то, что ты позволяешь делать это мне, значит для меня еще больше.

От смеси жаркого огня и нежного тепла у него в глазах пальцы мои непроизвольно сжимаются на твердой поверхности его груди, а тело расслабляется, сливается с его телом.

– Просто помни, что контроль – это как гадание на печенье.

– Гадание на печенье, – повторяет он, глядя насмешливо-удивленно.

– Именно. Это имеет смысл, только если добавить в конце «в постели».

Он смеется, и это такой сексуальный смех по всем возможным причинам. Да, он глубокий, истинно мужской, теплый и чудесный, но более всего он непринужденный. Спокойный. Это часть того, чем мы становимся вместе. Как единое целое.

– Давай примем душ, – говорит он. – Я покажу тебе твой шкаф. Он в глубине ванной и крайне нуждается в том, чтоб его как следует заполнили, потому что тому маленькому чемодану, который ты привезла, ни за что не справиться с этой задачей.

Он прав. Я собиралась наспех и кое-как.

– Мне не терпится взглянуть на шкаф, но Кэти должна перезвонить. Я не могу пойти в душ, пока она не позвонит.

Его телефон трезвонит, Крис бросает взгляд на экран и вздыхает.

– Из-за нашего любопытного соседа разнесся слух, что я вернулся. Это главный спонсор моего благотворительного фонда, который заседает в совете директоров одного из местных музеев.

– Ответь, – говорю я ему. – Мне все равно надо найти свой телефон, чтобы поговорить с Кэти, когда она позвонит. – Я целую его и направляюсь в ванную, наслаждаясь обыденностью момента. Мы просто пара, делящая спальню и ванную, готовящаяся принять душ, поесть и лечь спать. Ну… еще нас чуть не угробила сумасшедшая, которая обвиняет меня в убийстве, не говоря уж о том, что я столкнулась лицом к лицу с умной, хитрой и неотразимой бывшей любовницей Криса по имени Эмбер. Но я гоню прочь эти мысли и сосредоточиваюсь на том, что происходит здесь и сейчас. Слишком мало в моей жизни было нормальности и, думаю, у Криса тоже. Она очень нужна нам. Во всяком случае, не помешает.

Отыскав свою сумку, выуживаю телефон. Удостоверившись, что у него достаточно зарядки, выпускаю холодную воду из ванны и направляюсь к шкафу, чтобы заглянуть в него. Звуки голоса Криса, разговаривающего по-французски, витают в воздухе, слова соблазнительно сексуально слетают с его языка. Я вздыхаю. Уже только он один может заставить меня полюбить этот чужой язык.

Я включаю свет и обнаруживаю совершенно пустой стенной шкаф размером с маленькую спальню, с рядами полок и подставками для обуви. Мои несчастные вещички, которые я наспех покидала в чемодан, покажутся здесь каплей в море. Звонит мой сотовый, и это Кэти. Я сажусь на мягкую скамейку.

– Ну вот, все устроено, – говорит она. – Шанталь будет у тебя завтра в десять утра, и девушка тебе понравится. Она только что окончила колледж и после каникул приступает к работе, так что идеально подходит.

– Завтра в десять, – повторяю я. – Так скоро.

– Я подумала, тебе надо чем-то отвлечься от того, что здесь произошло. И не слишком-то приятно жить в чужом городе, совсем не зная языка. Ведь надо же тебе будет как-то общаться. Конечно, есть такие, кто говорит по-английски, но очень плохо. К тому же я уверена, тебе захочется принять участие в жизни парижских художественных кругов, и не успеешь глазом моргнуть, как окажешься втянутой в разнообразные благотворительные мероприятия, которыми занимается Крис.

– О да. Я очень хочу быть частью художественного сообщества и помогать Крису в его благотворительных делах.

– Ну разумеется. И благотворительность станет прекрасным выходом для твоей нерастраченной энергии, поскольку ты не можешь там работать.

Сердце мое тревожно екает.

– Почему вы говорите, что я не могу работать?

– Тебе, прежде чем уезжать, надо было получить рабочую визу, а у тебя, судя по всему, на это не было времени, и поэтому получить разрешение на работу во Франции практически невозможно. Рынок труда небольшой, конкуренция в мире искусства очень высокая, и ограничения такие, что проникнуть туда извне весьма и весьма сложно. Конечно, у тебя там есть свой человек – Крис, но все равно все эти бюрократические проволочки требуют времени.

Как я могла не подумать об этом? Разумеется, мне нужна рабочая виза, и теперь я знаю, что ее почти невозможно получить.

Кэти продолжает:

– Это будет такое неудобство – лететь обратно по истечении девяноста дней, затем возвращаться к рождественскому приему в Лувре, который Крис каждый год устраивает, но я эгоистично этому рада. Мы бы хотели увидеться с вами обоими, пока вы будете здесь. – Голос ее смягчается. – Я волнуюсь за Криса, Сара, и я так счастлива, когда вижу вас вместе. Я не была уверена, что он еще когда-нибудь позволит себе к кому-нибудь привязаться.

– Еще? – переспрашиваю я.

– У него в жизни было много потерь, Сара. Для него это не прошло бесследно. Это надо понимать.

Я судорожно втягиваю воздух.

– Да, я знаю.

– Береги его, милая. Не позволяй ему убедить тебя, что он такой крутой, что не нуждается ни в чьей заботе.

– И не собираюсь. Даю вам слово.

Остальной разговор проходит как в тумане, и когда он заканчивается, я уже не понимаю, что чувствую. Я рада, что я здесь, но хотелось бы, чтобы Крис подготовил меня к ситуации с работой.

– Эй, детка, – говорит Крис, входя в ванную. – Боюсь, завтра утром мне придется пойти на одну важную встречу. Там напротив музея современного искусства есть кафе, так что ты сможешь пока погулять по городу, а я попозже присоединюсь к тебе. – Он останавливается у двери стенного шкафа, окидывает меня быстрым пристальным взглядом и спрашивает: – Что случилось?

– Ты говорил, что я смогу получить здесь работу и зарабатывать, Крис.

Понимание отражается у него на лице.

– Так и есть, детка. Надо просто чтобы работодатель оформил тебе рабочую визу.

– Кэти говорит, тут очень трудно найти работу.

– У тебя есть два варианта. Я могу порекомендовать тебя, и ты…

– Нет. – Я качаю головой. – Мне надо сделать это самой.

– Или, – продолжает он, – ты говоришь, где хочешь работать и проявляешь себя.

– А чтобы проявить себя, я должна говорить по-французски.

– Я помогу.

– И как я должна зарабатывать?

– Сара, детка, ты ведь понимаешь, что у нас много денег, правда?

– У нас нет ничего, Крис. Это твои деньги. У меня есть кое-что, но надолго этого не хватит. Мне надо купить себе гардероб и…

– Сара. – Его ладони ложатся мне на руки. – Я понимаю, как нелегко тебе считать мои деньги своими и что ты смотришь на это как на зависимость от меня. Я также прекрасно понимаю, что мало того, что люди, от которых ты зависела в жизни, подвели тебя, но и я отгородился от тебя после смерти Дилана. Из-за этого ты считаешь, что я тоже тебя подведу, но ты вправе зависеть от меня. Я всерьез намереваюсь доказать тебе это.

И опять он увидел то, чего я в себе не вижу. Мои старые демоны вернулись и изрыгают огонь. Они твердят, что все, на кого я рассчитываю, рано или поздно просто возьмут и уйдут. Я задвигаю их подальше, в глубь своего прежнего «я», больше не желая его возвращения, и сосредоточиваюсь на важном. На настоящем. Не на прошлом.

– Я верю тебе, Крис, иначе не была бы здесь. Ты не такой, как все остальные в моей жизни, но это не меняет факта, что работа и заработок помогут мне чувствовать, что мы на равных.

– Мы и есть на равных. Деньги – это еще не все.

– Они дают власть. Ты сам так говорил.

Он морщится.

– Иногда мне просто зла не хватает на твоего отца и этого ублюдка Майкла, которые внушили тебе, что деньги – это оружие в отношениях. Это не так, и они будут частью нашей жизни, потому что я намерен всегда иметь их вдоволь. – Он вздыхает и качает головой. – Послушай. У нас впереди так много всего. Деньги не должны никак влиять на это равенство, и получение тобой работы тоже не должно. Я не говорил о ситуации с работой, потому что знал, что ты непременно что-нибудь найдешь самостоятельно.

Поскольку у нас есть деньги, ты имеешь возможность работать в музеях на добровольных началах хоть весь рабочий день, если захочешь. Или можешь покупать и продавать популярные произведения искусства из офиса здесь, в доме. Ты, по существу, будешь делать то, что делала для Марка в галерее, но в качестве консультанта. Черт, ты даже можешь продавать Марку. Тогда мы будем путешествовать, и ты сможешь использовать эти поездки для поисков произведений, которые захочешь приобрести.

Мои страхи быстро сменяются приятным возбуждением.

– А мне для этого понадобится какая-нибудь международная лицензия?

– Мы можем завтра поговорить об этом с поверенным.

– Да, пожалуйста. Мне так нравится эта идея!

– Я рад, что тебе нравится, но не забывай, что это всего лишь идея. Не больше. Ты можешь попробовать разные варианты, а сделать это ты сможешь, только когда не будешь беспокоиться о деньгах. Я занимаюсь тем, что мне по душе, и хочу, чтобы и ты занималась тем, что по душе тебе. Поверь, для меня будет очень непросто сидеть и позволять тебе самой отыскивать открытые двери, когда я хочу открывать их для тебя. Но я постараюсь.

Я все время думаю, что любить Криса еще сильнее, чем я люблю, просто невозможно, но каждый раз влюбляюсь все больше.

– Спасибо. Мне действительно очень важно знать, что я сама чего-то добилась.

– Знаю, – отзывается он, и голос его смягчается. – Сара, я хочу, чтобы ты прямо здесь и сейчас оставила тему денег раз и навсегда. В моем шкафу полно других скелетов, с которыми нам еще предстоит встретиться, и я не смогу открыть дверцу и показать тебе их, пока мы не покончим с этим.

Я наклоняюсь вперед и беру его лицо в ладони.

– Ты можешь показывать и рассказывать мне все, что угодно.

Лицо его делается серьезным.

– Ну что ж, так и сделаю. И это пугает меня больше всего на свете. – Он входит в ванную, а я стою и смотрю ему вслед.

Глава 8

Шанталь оказывается хорошенькой терпеливой двадцатитрехлетней коренной парижанкой. И учитывая, что уже почти полдень, а я сижу с моим новым преподавателем уже два часа, но усвоила пока немногое, она заслуживает моего самого высокого мнения о ней и ее снисходительности во всяком случае.

Я откидываюсь на спинку красного кожаного дивана в изумительной библиотеке на том же этаже, что и наша спальня, и бросаю список слов, который составила для меня Шанталь, на журнальный столик. Знаменитые картины, развешанные у Криса на стенах, все-таки гораздо интереснее обучения французскому.

– Ты знаешь, что для меня сейчас на самом деле часа три-четыре утра? Смена времени, должно быть, влияет на мою способность восприятия знаний. Это мое оправдание, и я буду держаться за него по крайней мере неделю. А потом придумаю какое-нибудь другое.

Шанталь улыбается своей очаровательной улыбкой, исполненной того рода наивности, которая может быть только у того, кто еще ни разу в жизни не обжигался. Той наивности, которая присуща Элле. Или была присуща. Интересно, изменили ли ее эти последние несколько месяцев. Если, конечно… нет, я не дам себе думать о плохом. С ней все в порядке. Она счастлива. Замужем и наслаждается медовым месяцем.

– У меня полно учеников гораздо слабее, чем ты, – заверяет меня Шанталь. Она чопорно сидит рядом со мной в черной юбке и черной шелковой блузе, и ее длинные светло-каштановые волосы прекрасно дополняют зеленые глаза и оливковую кожу.

Я фыркаю, хорошо понимая, что своим дипломатичным ответом она просто пытается утешить меня. И на том спасибо.

– Другими словами, я плоха, но не настолько плоха, как те, кто не умеет как следует говорить даже на своем родном языке.

Она с усмешкой соглашается.

– Совершенно верно. – И ее игривость в самом деле напоминает мне Эллу. Она напоминает мне Эллу. Ну, во всяком случае, характером. Изумительные темно-рыжие волосы и бледная кожа Эллы несравненны и совершенно неотразимы. В животе у меня образуется ком. Ох, как же я скучаю по Элле.

Звонит мой сотовый, и я торопливо хватаю его с журнального столика, полагая, что это Крис с хорошей новостью о том, что его встреча закончилась.

– Привет, – радостно говорю я, увидев его номер на определителе.

– Привет, детка.

– Охо-хо, – вздыхаю я, услышав его усталый тон. – Встреча прошла не так хорошо, как ты надеялся?

– У музея финансовые проблемы.

– Они хотят от тебя денег.

– Моими деньгами этого не решить. Им нужен кто-то, кто сумел бы должным образом распорядиться тем, что у них есть. Они попросили меня временно занять место в правлении и попытаться решить проблемы.

– Ты не против?

– Пока согласился поговорить.

Я озабоченно хмурюсь.

– Пожалуйста, не отказывайся только из-за того, что беспокоишься обо мне. У меня полно всего учить и есть чем заняться.

– Я бы предпочел, чтобы ты делала все это со мной. Для этого я и привез тебя сюда. Чтобы мы вместе узнавали Париж.

Я колеблюсь лишь мгновение, приученная сдерживаться из страха, что будет больно, но Крис уже изменил меня. Колебания только мешают нам двигаться дальше.

– Я здесь для того, чтобы быть частью твоей жизни, Крис, чтобы строить нашу совместную жизнь. Это не каникулы. У нас полно времени.

– И все же я никак не могу избавиться от чувства, что его постоянно недостаточно. – В голосе его слышатся какие-то неотступные терзания, которые омрачают слова. И мне хочется спросить, что он имеет в виду, но он продолжает: – Как бы то ни было, вряд ли я соглашусь заседать в совете директоров. Мы с моей финансовой командой несколько лет назад привели все их дела в порядок, а они опять на том же самом месте.

Я никогда особенно не задумывалась о деловой стороне личности Криса, а, быть может, следовало бы. Несмотря на его утверждение, что он продал свою долю в семейной косметической компании, поскольку ему неинтересно зарабатывать на жизнь, заседая в совете директоров, у его богатства есть объяснение. Он зарабатывает свои деньги, а не просто тратит их.

– Они хотят, чтобы я остался на встречу сегодня днем, – устало добавляет Крис. Должно быть, он, как и я, страдает от сбоя биоритмов, а может, это из-за ситуации с музеем. – Детка, я не хочу покидать тебя в первый же день в Париже.

Я оставляю без внимания легкий укол разочарования и придаю голосу твердость:

– Тебе надо остаться. Ты говорил, там будут люди, которые могут внести вклад в твою благотворительность, так ведь?

– Да, но я могу встретиться с ними и в другом месте.

– Ты же не хочешь, чтобы великий музей разорился, Крис, и я не хочу. У меня все просто прекрасно. Я еще даже не осмотрела дом, и здесь рядом есть магазины. Шанталь может показать, где купить то, что мне нужно.

– С удовольствием, – бодро отзывается Шанталь.

– Прекрасно, – говорит Крис, очевидно, услышав ее. – Не хочу, чтобы ты ходила по городу одна. Город большой, а у тебя языковой барьер.

Я смотрю на Шанталь.

– Ты уверена?

– У меня нет никаких планов, и я с удовольствием прошвырнусь по магазинам. – Ее энтузиазм кажется искренним.

– Ну вот, – говорю я Крису. – У меня знаток парижских магазинов в качестве сопровождающего. Я занята на весь день.

На линии повисает тяжелое молчание, и я почти слышу, как Крис борется с собой.

– Все нормально, правда, – тихо бормочу я. – Не изводись ты из-за этого.

– В том-то и дело, – наконец отвечает он. – Я могу вложить все до последнего цента в борьбу с детским раком и все равно не одолею его. Чтобы добиться каких-то успехов, требуются усилия людей по всему миру. Музей поддерживает это дело, а у этого спонсора хорошие связи в международной компании.

– Значит, тебе просто необходимо сделать это, и если я смогу чем-нибудь помочь, то помогу. Так что давай заделывай брешь, а мне составит компанию Шанталь.

– Скажи ей, что мы заплатим.

– Я слышала, – говорит Шанталь. – Не надо. Я не возьму деньги за поход по магазинам.

Я фыркаю:

– Ты заслужишь большую премию, если умудришься обучить меня французскому.

– Что, настолько плохо? – сочувственно спрашивает Крис.

– Хуже некуда, – подтверждаю я. – Может, реальные жизненные ситуации как-то помогут.

Крис понижает голос:

– Я мог бы придумать систему вознаграждения за изучение новых слов.

Я закусываю губу.

– Осторожнее, а то я ведь могу и не согласиться.

– Прошу тебя, – стонет он, – соглашайся.

– Только на время, – заверяю я его.

– А ты заполни тот шкаф, – приказывает Крис. – Заставь меня почувствовать, что тебе нужны от меня только деньги.

Я смеюсь.

– Так оно и есть. Разве ты не знал?

– Я думал, тебе нужно мое тело.

– Вообще-то «харлей».

– Теперь ты просто подпитываешь еще одну мою одержимость. – Я слышу, как кто-то говорит на заднем плане. – Я все еще могу сказать им «нет» и приехать домой.

Дом. Наш дом. Мне это нравится. Звучит совсем неплохо.

– Не надо. Я буду ждать тебя здесь, когда ты закончишь.

– Будь осторожна и напиши мне, когда вернешься домой, чтобы я знал, что с тобой все в порядке.

Я открываю рот, чтобы ответить: «Слушаюсь, господин», как в шутку говорю время от времени, но тут же захлопываю его. Воспоминание о Ребекке, называвшей так Марка, все еще слишком свежо. Поэтому я просто соглашаюсь.

– Он ездит на «харлее»? – восхищенно спрашивает Шанталь. Пока я говорила по телефону, она разглядывала ряды книг, многие из которых – интересные издания по искусству и путешествиям.

– Крис обожает своих «харлеев», – подтверждаю я, и приходит мой черед улыбаться как кошка, слопавшая канарейку. – А я обожаю его на них.

Шанталь вздыхает, возвращается к дивану и присаживается на краешек рядом со мной.

– Есть что-то такое неотразимое в парне на «харлее». Думаю, тут все дело в девичьей фантазии о «плохом» парне, который настолько хорош, что просто не может не разбить тебе сердце. Правда, когда сердце твое и впрямь оказывается разбитым, то это уже мало походит на фантазию. Но так оно и есть, увы.

Мое сердце болезненно сжимается от воспоминания о том, как Крис появился на своем «харлее» после нашего разрыва. Воспоминание разрушительное, и я не позволю ему завладеть мной.

– Порой по-настоящему опасными бывают как раз те, которые внешне опасными совсем не выглядят, – предостерегаю я ее, думаю о Марке с его безупречно сидящими костюмами и идеально вылепленным телом. – Учтивые и обходительные.

Глаза ее наполняются тоской.

– Хотела бы я, чтобы мое сердце было разбито и одним, и другим хотя бы по разочку. Но поскольку в моей жизни нет мужчин, думаю, нам лучше пойти на ленч и закончить макаронами. Потом отправимся по магазинам.

Ее наивное желание испытать сердечную боль опять настолько напоминает мне Эллу, что несколько мгновений я могу только тупо смотреть на нее, и когда прихожу в себя, ленч и макароны – последнее, о чем я думаю.

– Ты знаешь, где получают разрешение на брак?

– Конечно. В мэрии. А что, ты собираешься замуж?

Собираюсь ли я замуж за Криса?

– Я… нет. То есть не прямо сейчас.

– Но может быть?

С минуту мне приходится переваривать этот вопрос.

Мы с Крисом больше не говорили об этом, но я ловлю себя на том, что улыбаюсь.

– Я бы сказала, что это очень твердое «может быть», больше склоняющееся к «да». – Я не позволяю себе думать о том, как мучительно больно было бы навсегда соединить свою судьбу с Крисом, чтобы потом он опять отгородился от меня.

Шанталь широко улыбается.

– Так, значит, горячие парни на «харлеях» не всегда разбивают нам сердца, а?

– Нет, не всегда. – По крайней мере намеренно. – Но это не означает, что ты не должна сторониться их. Не все такие, как Крис.

– Догадываюсь. Я никогда не встречалась с ним, но моя мама говорит, он особенный. Она знает его через Кэти с Джоном и по ряду благотворительных мероприятий. – Шанталь вытаскивает из портфеля свой ноутбук. – Кстати о Крисе, думаю, он должен быть с тобой, если вы подаете заявление на вступление в брак.

– В данный момент меня интересует не моя свадьба. Я ищу подругу, с которой потеряла связь, она приехала сюда, чтобы выйти замуж. Я подумала, что брачное бюро – хорошее место, чтобы начать поиски. А ты как думаешь?

– Брак должен быть официально зарегистрирован в мэрии до того, как пара сможет обвенчаться, поэтому, если она вышла замуж здесь, должна иметься запись.

Надежда окрыляет меня. Возможно, я на один шаг ближе к тому, чтобы найти Эллу.

Я не люблю толпу. Думаю, это идет из детства, когда отец запирал меня в доме на замок. Сидя с Шанталь в маленьком кафе напротив мэрии, я чувствую себя среди всех этих посетителей одной из сельдей, набитых в бочку. Это неприятное чувство появилось, когда мы вышли из такси и направились к мэрии. Возможно, на меня так действует то, что я впервые в парижском кафе и без Криса.

Я тупо смотрю в меню, которое все на французском, поэтому понимаю не больше, чем те разговоры, которые слышу вокруг.

– Полагаю, ты выбрала это кафе, чтобы научить меня заказывать еду по французскому меню?

– Вообще-то я привела тебя сюда ради макарон. Они ими славятся. – Поколебавшись, она неохотно добавляет: – И мне очень жаль говорить тебе это, но в большинстве ресторанов меню только на французском.

Нет, не может быть. Впрочем, конечно же, может. Почему нет?

– Не смотри так удрученно, – быстро говорит Шанталь. – Через несколько улиц от вашего дома Елисейские Поля. Поскольку это популярное у туристов место, во многих ресторанах там есть меню на английском. Ты также найдешь там «Макдоналдс» и пару «Старбаксов».

Услышав, что два популярных американских заведения расположены рядом с моим новым домом, я испытываю огромное облегчение, однако тревожное ощущение не уходит. Затылок покалывает, и я оглядываюсь, выискивая подозрительных типов. Этот процесс прерывается, когда взгляд мой наталкивается на официантку, смешивающую приправы с сырым гамбургером за столиком прямо слева от меня.

Я с трудом сдерживаю рвотный рефлекс и возвращаюсь взглядом к Шанталь.

– Если ты собираешься заказать сырое мясо, я ухожу. Какой кошмар!

Она смеется.

– Разве ты не знаешь, что тартар у нас очень популярен?

– Нет, я мало где бывала. И я вообще не большой любитель мяса, но если и ем его, то зажаренное чуть ли не до черноты.

– Гм, что ж, – она берет меню, – как насчет эскарго?

– Я не ем улиток.

Она выгибает бровь.

– Очень жаль. Это еще одно любимое блюдо парижан. А что скажешь насчет утки?

– Они слишком умные, чтобы их есть.

Она растерянно моргает, не проявляя признаков нетерпения, вполне мною заслуженных.

– Рыба?

– Аллергия. А пасту здесь едят?

– Это не французское блюдо, но у нас оно есть. Ты найдешь во французских меню много американской еды, но должна предупредить, что большинство американцев не в восторге от наших неумелых попыток приготовить их еду. Не жди, что наши деликатесы будут такими же, как те, к которым ты привыкла. – Она кладет меню и сплетает пальцы. – Нам надо найти что-нибудь, что тебе понравится в классическом французском меню. У нас сказочная выпечка и десерты.

– Бедра девушки не позволяют ей есть много выпечки и десертов.

– Это правда, – признает Шанталь и на минуту задумывается. – Еще у нас изумительные пироги с начинкой. Они особенно хороши своей хрустящей корочкой, но тоже, разумеется, высококалорийны.

– Пирог – это, однако, вариант. Его я могу съесть.

– Еще мы готовим отличную запеченную ветчину с сыром. Это тоже нельзя назвать диетическим блюдом, поскольку она плавает в масле.

Запеченная ветчина с сыром? Она серьезно? Шанталь состраивает гримасу и ворчит:

– Не смотри так испуганно. Это наша версия гамбургеров, и очень даже вкусная. Хлеб у нас домашний, а наши сыры просто изумительны. Как говорите вы, американцы, не отвергай, пока не попробуешь.

– Извини. – И мне правда неловко. Это еда, которую она любит. Мне надо выражать свое неприятие с той же дипломатичностью, которую она проявляет ко мне. – Я люблю сыр, поэтому буду запеченную ветчину с сыром. То есть если она есть у них в меню.

– Есть. И пироги с начинкой, и запеченная ветчина с сыром традиционны для наших ресторанов, поэтому это может быть твоим дежурным заказом. Я научу тебя, как находить их в меню.

– Отличная мысль. – Я стараюсь говорить бодро, хотя меня как-то не слишком вдохновляет идея есть только эти два блюда.

– Итак, «Croque Monsieur» – это запеченная ветчина с сыром. – Шанталь показывает мне это блюдо в меню, и я переснимаю его на свой мобильный телефон. – Если добавишь «мадам», получишь сверху яйцо-глазунью.

Я делаю большие глаза.

– Яйцо поверх запеченной ветчины?

– Да, – со смехом говорит она. – Тебе не доставляет большого удовольствия это исследование французской кухни, верно?

– Это так заметно? – спрашиваю я, молча упрекая себя за такие дурные манеры.

– Очень. – Когда подходит официантка, Шанталь говорит: – Я закажу за нас двоих.

Я бы попыталась понять хотя бы несколько слов из их разговора, если бы снова не почувствовала внезапное покалывающее ощущение в затылке. То же ощущение, которое возникло у меня в аэропорту как раз перед столкновением с карманником.

Я инстинктивно хватаю свою сумочку, ставлю на колени и крепко держу. Борясь с желанием оглянуться из страха показаться грубой или увидеть, как мужчина по соседству ест сырое мясо, я ерзаю на стуле. Я в чужой стране, прошло всего ничего после того, как Эва пыталась убить меня, и это лишь немногие из моих недавних кошмаров, они-то и сделали меня параноиком. Все дело в этом и ни в чем больше.

Если не считать моего сильного, почти непреодолимого желания обернуться.

Официантка уходит, и у меня буквально мурашки бегают по коже.

– Я иду в ванную, – объявляю я и поднимаюсь. На обратном пути посмотрю, кто сидит позади меня.

– Туалет, – говорит Шанталь мне вслед.

Не оборачиваясь, делаю знак, что поняла. К счастью, я легко нахожу «туалет». Внутри никого нет, и я опираюсь ладонями о раковину и смотрю на себя, видя слишком бледную брюнетку, самого некультурного человека на свете. Я даже не в состоянии получить удовольствие от парижской еды.

Тревога грозит захватить меня целиком и превратить в сплошной комок нервов. А вдруг я возненавижу Париж, когда Крис любит его и хочет здесь жить? Даже если я смогу убедить его вернуться в Штаты, не будет ли он чувствовать себя там, как я здесь? Нет. Нет. Он любит Штаты. Но все равно хочет жить тут.

Я качаю головой. Это безумие. Я реагирую чересчур остро. То, что я сразу же не влюбилась в Париж, вовсе не означает, что я не приспособлюсь, или что он мне не понравится. С Крисом он мне понравится, я уверена в этом. Совершенно уверена.

Мне очень надо услышать его голос, но понимая, что сейчас это невозможно, я достаю телефон, чтобы написать ему. Так он сможет ответить, когда будет такая возможность.

«Ты ешь тартар, то есть сырое мясо?»

«Терпеть его не могу», – тут же приходит ответ.

Плечи мои расслабляются, и я облегченно улыбаюсь.

«Улиток?»

«Не любитель».

«Рыбу?»

«Смотря какую».

«У меня на нее аллергия», – пишу я, не уверенная, что когда-нибудь говорила ему об этом.

Мой телефон звонит, и я чувствую себя виноватой, когда вижу номер Криса.

– Прости, мне не следовало мешать тебе.

– Ты мне не мешаешь. Мне надо было отдохнуть от раздутых «эго», которые еще немного и вынесут двери конференц-зала. Где ты?

– В каком-то ресторане, название которого не помню. Еще я не могу читать меню и сомневаюсь, что оно понравилось бы мне больше, если бы могла.

– Не волнуйся, детка. Мы, американцы, живущие в Париже, знаем неплохо все места, куда пойти, чтобы получить еду, которую любим. Все наладится, когда ты будешь со мной.

Он прав, разумеется. Главное, что он будет со мной, а все остальное…

– Знаю. Ты прав.

Короткая пауза, потом он говорит:

– Но ты не уверена?

– Уверена.

– Ты меня не убедила.

– Мне просто пока не нравится еда, вот и все.

– Я тоже от нее не в восторге.

Я наблюдаю в зеркале, как сдвигаются мои брови.

– Иногда ты такой непонятный. – Вообще-то довольно часто, но я придерживаю язык. – Если тебе не нравится здешняя еда, почему тогда ты хочешь тут жить? Еда – это такая важная часть жизни.

За этим следует тяжелое молчание, потом:

– Сара…

Он замолкает при звуке мужского голоса, быстро лопочущего что-то по-французски. Я слышу, как Крис отвечает визитеру недовольным тоном, и меня опять начинает мучить совесть. Я чувствую себя мелочной и эгоистичной за то, что так не вовремя полезла к нему с такими пустяками.

– Сара, – снова начинает он, но я не даю ему закончить.

– Извини. Тебе надо заниматься делами, а я тебе мешаю.

– Ты мне не мешаешь.

– Мешаю. Я люблю тебя, Крис, и наплевать мне на сырые гамбургеры. Главное для меня – это ты. Твое участие много значит для музея и для твоей благотворительной деятельности. Я верю в то, что ты делаешь, и в тебя. Иди работай.

Он колеблется.

– Ты уверена?

– Абсолютно.

– Сегодня вечером я отведу тебя поесть куда-нибудь. Где тебе понравится. А когда вернемся домой, покажу, как сильно я по тебе соскучился.

Когда мы вернемся домой. Звучит многообещающе. Ах, как мне нравятся эти слова. Дом. Дома. Домой. У меня есть дом, и он с Крисом. Я улыбаюсь в телефон.