Текст книги "Герой снов"

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

(В этой части автор излишне вольно обращается с хронологией и реалиями русской жизни Петровского времени.)

И сердце бьется в упоенье,

И для него воскресли вновь

И божество, и вдохновенье,

И жизнь, и слезы, и любовь.

А.С. Пушкин

Глава 7

Ноябрь 1707 года. Москва

Кто-то проговорил по-русски:

– Ваша светлость, пора ехать. Ваша светлость…

Незнакомый голос неотступно бубнил, и Николай, медленно просыпаясь, застонал от мучительного стука в висках. Во рту стоял кислый привкус выпитого накануне вина. Протерев глаза, он обнаружил, что сидит за дубовым столом, уронив голову на твердую столешницу.

– Всю-то ночь вы пили, – продолжал корить его незнакомец. – Уже и времени нет побриться и переодеться перед выбором невесты. Пожалуйста, князь-батюшка, просыпайтесь поскорее. Надо!

– О чем ты болтаешь? – озадаченно пробормотал Николай. Голова была налита тяжестью. В комнате пахло знакомо и уютно: не приторным ароматом крахмала и шерстяных тканей, как в его английском доме, а свечным воском, березовыми дровами и кисленькой терпкостью клюквы. Этот запах был таким родным, так сильно вызвал в памяти родину, что он снова закрыл глаза и глубоко, с наслаждением вдохнул. Постепенно в мыслях всплывало недавнее: ссора с женой, портрет….

– Эмма, – произнес он, с усилием, поднимая голову, и, протерев глаза, продолжал:

– Где моя жена? Где…

Однако слова замерли у него на устах при виде незнакомой обстановки. Худенький юноша в старинном русском платье терпеливо ждал рядом. Его карие, такие же темные, как волосы, глаза сверкали раздражением и досадой.

– Ваша светлость, мы найдем вам жену, как только вы соизволите проснуться и отправиться на смотрины.

Николай подпер голову руками и прищурился:

– Ты кто такой?

Молодой человек тяжело вздохнул:

– Боюсь, вы приняли больше, чем я думал. Если хозяин не помнит, как зовут его любимого дворецкого, у него наверняка в голове туман. Как же мне быть, как не Федькой Сударевым. – Он подхватил Николая под локоть, чтобы помочь ему встать из-за стола, но Николай с тихим рычанием стряхнул его руку.

– Не тронь меня!

– Я пытаюсь вам помочь, князь-батюшка.

– Тогда скажи лучше, где я… и что случилось после того, как…

Тут Николай случайно опустил глаза и замолк на полуслове, заметив, во что одет. На нем были бархатная безрукавка, узкие штаны и белая рубашка с широкими, подхваченными в манжетах рукавами. Наряд выглядел нелепо старомодным, как и платье дворецкого. Вспыхнув от злости и стыда, он решил, что это чья-то глупая шутка. Однако когда он огляделся кругом внимательно, досада его сменилась тревожным изумлением.

Комната оказалась точной копией его покоев в московском особняке Ангеловских. Выложенный хитроумным узором, на манер персидского ковра паркет, позолоченная мебель, тончайшая кружевная резьба на стенах и окнах были знакомы ему с детства. Но когда он оказался в изгнании, все это осталось там, на родине.

Николай, пошатываясь, поднялся.

– Что происходит? – прошептал он. – Где я? – Голос его зазвенел, срываясь в крик:

– Эмма, где ты, черт тебя побери?!

Федька встревоженно уставился на него:

– Князь-батюшка, здоровы ли вы? Может, хотите что-нибудь скушать? Может, хлебца свежего, мягкого? Рыбки копченой? Или говядинки запеченной?

С внезапной поспешностью Николай шагнул мимо него к двери и ошеломленно замер на пороге. Он стал метаться из комнаты в комнату, как зверь, попавший в клетку. Он ничего не понимал. Пот заливал ему глаза, сердце стучало, словно желая выпрыгнуть из груди. Он уже никогда не надеялся увидеть то, что было вокруг: мебель, стены, иконы… Столь же странно одетые слуги кучками теснились по углам, растерянно жались к стенам при встрече, но заговорить не осмеливались.

– Князь-батюшка, – послышался за спиной встревоженный голос дворецкого.

Однако Николай не остановился, пока не добрался до входной двери. Он распахнул ее, и порыв резкого ледяного ветра ударил ему в лицо, ожег щеки, пробрался в тонкие рукава. Князь содрогнулся и замер на месте.

Перед ним раскинулась Москва… Белокаменная… Златоглавая…

Особняк его располагался почти на самом краю города, на холме, вознесшемся над морем сверкающих золотом, увенчанных крестами церковных куполов. Между церквями теснились дома, деревянные и каменные, с ярко раскрашенными синими, зелеными и красными крышами. Дым бесчисленных печей поднимался в небо, наполняя ноздри свежим запахом мороза и едкостью копоти. В оцепенении Николай смотрел, как медленно опускаются на промерзшую землю хлопья снега, укрывая город мерцающим покрывалом серебряных блесток.

У него задрожали колени так сильно, что он вынужден был опуститься на оледеневшую ступеньку.

«Может, я умер?» – подумалось ему. Он даже не заметил, что произнес это вслух, пока не услышал язвительный ответ Сударева:

– Нет, не умер, хотя, судя по вашему виду, до этого недалеко. К тому же, если будете и дальше стоять здесь раздетым, вы точно застудитесь до смерти. – Дворецкий заботливо коснулся его плеча. – Князь-батюшка, вам надо вернуться в дом. Вы сами назначили меня надзирать за хозяйством и всячески о вас заботиться. Я жалованья своего не буду стоить, если дам вам заболеть. Пойдемте, карету скоро подадут, и вы поедете смотреть невест, как и хотели.

Николай не двинулся с места, продолжая разглядывать город. Ему хотелось зарыдать от ужаса и счастья, броситься наземь и поцеловать оледеневшую землю России. Родная сторона!.. Но эта Москва была моложе, новее, чем помнилось ему. Дремучие леса, ее окружавшие, еще не были вырублены и не поредели. В уличном шуме сливались грохот телег, выкрики разносчиков, окрики караульщиков, вопли нищих, мычание и ржание скота. Дома и возки выглядели несовременно. Далекие деревни казались маленькими и были разбросаны далеко друг от друга, совсем не так, как ему помнилось. При нем народу и строений было больше, дома стояли кучнее, толпы были гуще. Возможно, все это сон? Возможно, он скоро проснется? Как он сюда попал? Что случилось с Эммой и Джейкобом? Растерянный, неуверенный в себе, он послушно последовал за Сударевым обратно в дом. Федька подал ему кафтан такого же синего бархата, как и его безрукавка.

– Ваша светлость, позвольте помочь вам одеться.

Тяжелая одежда окутала Николая теплом. Ряд пуговиц спускался от середины груди до половины бедер. Отступив на шаг, Сударев оглядел князя и удовлетворенно крякнул.

– Не так щегольски, как обычно, но полагаю, будущую невесту ваш вид не разочарует.

– Чью невесту?

Федька рассмеялся, словно князь остроумно пошутил.

– Вашу невесту, князь-батюшка. Ту, которую вы выберете в спутницы жизни.

– Я уже женат.

Дворецкий залился хохотом пуще прежнего.

– Как я рад, ваша светлость, что хорошее настроение к вам вернулось.

Николай, не улыбнувшись, процедил сквозь зубы:

– Я не ищу себе невесту.

Сударев расстроенно умолк, затем проговорил с досадой:

– Но, князь-батюшка Николай Дмитриевич, вы же сами сказали, что пора вам жениться! Разослали по всем городам посыльных, чтобы свезли сюда на смотрины всех незамужних красавиц. Они теперь собрались и ждут вас. Сюда родственники привезли дочерей и сестер из Суздаля и Владимира, а некоторых – даже из-под Киева, из Малороссии! А теперь вы не хотите даже взглянуть на них? – Он укоризненно смотрел на бледное лицо Николая. – Это все похмелье. Вы сейчас сами не знаете, что говорите. У вас всегда так, по старой нашей пословице: день пируете, а неделю голова с похмелья болит.

– Я не гулял и не пировал, – мрачно проворчал Николай, страстно надеясь, что все еще длится какой-то пьяный сон. Да, он просто пьян… вдрызг, вдребезги, до умопомрачения. Может, когда он протрезвеет, все это исчезнет?.. Но пока ему ничего не остается, кроме как приноровиться к происходящему и не выказывать сомнений.

– Пойдемте, – жалобно уговаривал его дворецкий, – пора ехать на смотрины. Окажите по крайней мере им уважение, пройдитесь любезно вдоль ряда. Кто знает? Может, вам и приглянется какая-нибудь красавица, и вы с первого взгляда полюбите ее.

Жестом отчаяния Николай запустил в волосы обе руки. Ему так не хотелось принимать участие в нелепом фарсе. Хватит ему хлопот с женой, ведь он уже женат.

«Но пока будет длиться этот сон, – решил он, – надо терпеть».

– Ладно, тогда побыстрее покончим со всем, – угрюмо бросил он. – Поехать я поеду, но невесту выбирать не стану. Никакую.

– Ну и хорошо, – умиротворяюще ворковал Федька. – Только посмотрите на них одним глазком, и все. Это будет и по чести, и по совести, раз уж они приехали в такую даль.

Небольшая толпа слуг провожала Николая, помогая сойти по скользким ступенькам. Лакеи сноровисто укутали его меховой полстью и вручили кубок вина.

– Вина-то не стоило бы больше пить, – начал было Федька, залезая в возок вслед за барином.

Николай, яростно сверкнув глазами над краем усаженного самоцветами кубка, заставил слугу умолкнуть. Выпить ему было просто необходимо, а увещевательный тон дворецкого надоел до смерти. Горячее вино было сладким и крепким, так что оно взбодрило Николая и заглушило охвативший его страх.

Раззолоченный возок был запряжен тройкой вороных и поставлен на полозья, которые теперь легко скользили по снежному ковру. Герб Ангеловских был вышит на бархатных подушках, выложен золотом, а также хрусталем и драгоценными камнями на крыше и дверцах возка.

– Я – Ангеловский, – медленно произнес Николай, кладя руку на герб.

– Так и есть, – с чувством согласился Федька.

Николай перевел взгляд на дворецкого, в чертах которого постепенно проступало что-то знакомое. Сударевы служили многим поколениям их семьи. Кто-то даже последовал за ним в изгнание, но князь не мог припомнить никого из них по имени Федор. Хотя… в далеком детстве, кажется, жил у них старик Сударев, которого все звали Федорыч. Может, этот Федька был его отцом? Или дедом?

«А кто же тогда я?»

Николай залпом допил вино, разгоняя гнездившийся в груди холодок. Слуга назвал его Николаем… князем Николаем Дмитриевичем… Но ведь так звали и его прапрапрадеда!

Возок миновал дома и рынки посада – часть города, раскинувшуюся между стенами Кремля и внешними земляными валами, окружавшими Москву. Прохожие кутались в широкие длинные шубы и кафтаны, надвигали на лбы меховые шапки. Взмахами рук они приветствовали и провожали проносившиеся мимо сани. Эта сцена неприятно напомнила Николаю толпы любопытных, собравшихся поглазеть, как он навсегда уезжает из Санкт-Петербурга.

– Куда мы направляемся? – сухо спросил он.

– Разве не помните? В особняк вашего друга, князя Чоглокова. У него единственная в Москве бальная зала, которая сможет вместить всех девиц. Он предоставил вам для смотрин ее и примыкающие помещения.

– Очень любезно с его стороны, – мрачно отозвался Николай, сжимая в озябших пальцах пустой кубок. Они мчались по городу, построенному кольцами или скорее слоями, как луковица, сердцевиной которой был Кремль. В одних местах сгрудилось по несколько барских усадеб, в других – скопление золотых церковных куполов напоминало поросль экзотических цветов, рядом с которыми деревянные домики обывателей казались особенно низенькими и маленькими. Почти все строения были деревянными, а дороги – немощеными.

Как сквозь сон услышал Николай перезвон церковных колоколов, возвещавших православным начало обедни. Ни в каком другом городе на свете не звонят в колокола так много и так часто, отчего воздух московский поет и звенит радостным гулом. Если это продолжался сон, то такого яркого, похожего на явь и приятного сна ему никогда еще не снилось…

Наконец возок подкатил к большому особняку, фронтон которого был украшен стройными деревянными колоннами. С боков к нему примыкали два восьмиугольных флигеля. По обе стороны улицы и у ворот толпился народ. Завидев в окошке возка Николая, толпа разразилась приветственными криками. Он глубже вжался в сиденье и угрюмо насупился.

– Не тревожьтесь, ваша светлость, – заметил Федька. – Скоро все кончится.

– Поскорее бы.

Лакеи в парчовых ливреях распахнули дверцу и проводили Николая в дом. Сударев следовал за ним по пятам, держа в руках деревянную шкатулку с золотым замком. Хозяин дома, предположительно князь Чоглоков, уже ждал их в широких и низких сенях. Это был лысый старик с тонкими седыми усиками, забавно встопорщившимися, когда он приветливо заулыбался.

– Князь Николай, друг мой, – проговорил Чоглоков, лукаво блестя глазами. Он обнял Николая и засмеялся, запрокинув голову. – Ты будешь доволен выбором, смею тебя уверить. Таких красавиц поискать. Я никогда не видел столько прекрасных лиц сразу. А волосы!.. Как шелк. А груди!.. Словно сочные плоды. Ты легко выберешь себе по нраву. Мы как, сначала выпьем или сразу отправимся в бальную залу?

– Не надо пить, – торопливо зашептал Сударев, делая вид, что не замечает свирепого взгляда своего князя. – Его светлость князь Николай Дмитриевич пылко стремится поскорее увидеть привезенных девиц.

Чоглоков рассмеялся:

– Кто его упрекнет? Следуй за мной, князь Николай, и я провожу тебя в рай.

Коридоры звенели взволнованным девичьим щебетом. Гул становился все сильнее по мере приближения к бальной зале. Самодовольно ухмыльнувшись, Чоглоков потянул на себя дверную ручку в виде головы льва и распахнул двери.

Раздался неслаженный хор ахов и охов, а затем наступила тревожная мертвая тишина. Николай помедлил на пороге, но Чоглоков и Федька совместными усилиями подтолкнули его вперед.

– Господи Боже! – пробормотал Николай. В зале собралось около пяти сотен девушек, а может, и больше. Они стояли нестройными рядами, и все как одна смотрели на него в ожидании его выбора. Большинство были в длинных, до пола, полотняных рубахах л накинутых поверх платках красного, самого любимого в России цвета. У всех девушек волосы были заплетены в косы и убраны лентами и платочками. У многих на головах красовались кокошники из золотой или серебряной скани. Несколько самых храбрых девиц уставились на приближавшегося князя с открытым восхищением.

Он почувствовал, как жаркий румянец залил ему лицо и шею, и обернулся к идущему следом Федору.

– Я не могу… – начал было он, однако тот жестко ткнул его локтем.

– Да вы только поглядите на них, ваша светлость.

– Робеешь? – насмешливо фыркнул Чоглоков. – Это на тебя не похоже. Или тебе все еще неохота жениться? Уверяю тебя, это не так уж плохо. Кроме того, род Ангеловских должен продолжаться. Выбери себе жену, друг мой, а потом пойдем и выпьем водки.

Выбери себе жену… Легко сказать! Чоглоков проронил это небрежно, словно предлагая выбрать на подносе закуску. Николай с трудом сглотнул и шагнул к длинному ряду девушек. Ноги будто свинцом налились. Он нерешительно миновал одну девушку, потом другую, едва заставляя себя смотреть им в глаза. Его провожали хихиканье, улыбки, лукавые взгляды, легкий шепоток. А иногда перед ним возникало отчаянное лицо девушки, явно оказавшейся здесь не по своей охоте, как и сам Николай. Он шел вдоль ряда красавиц, выпрямлявших спины при его приближении, чтобы выставить напоказ свои пышные прелести. Тонкие пальцы нервно теребили юбки и платочки. Для каждой девицы, которую Николай отверг, пройдя мимо, у Федора находились слова утешения и золотая монета из шкатулки.

Где-то в середине ряда возможных невест Николай заметил мелькнувшие в толпе рыжие волосы девушки, более высокой, чем остальные. Она стояла несколько дальше по ряду, обращая на себя внимание полной неподвижностью среди переминающихся с ноги на ногу и подталкивающих друг друга соседок. Лицо ее было отвернуто от него в сторону, но по манере держаться… чуть ссутулившись, чтобы скрыть высокий рост…

Широким шагом Николай устремился прямо к ней. Сударев, встревоженно окликая, поспешил за ним.

– Князь-батюшка Николай Дмитриевич, вы пропустили несколько очень милых девиц…

Однако Николай уже добрался до заветной цели и, схватив девушку за плечи, уставился в ее синие глаза и слегка потряс. В его душе смешались гнев и облегчение.

– Эмма, – рявкнул он, машинально переходя на английский, – что происходит? Что ты здесь делаешь?

Она растерянно мотнула головой и ответила на чистейшем русском языке:

– Ваша светлость… Я не понимаю… Простите меня, если я вас чем-то обидела.

Дернувшись как от удара, Николай выпустил ее руку. Его жена Эмма не говорила по-русски. Но голос принадлежал ей. И синие глаза были ее, и тело! Он замер в недоумении, вперив в нее пристальный взгляд, а вокруг раздавалось возбужденное перешептывание.

Сударев взял на себя объяснение с девушкой.

– Ну-ка ты, рыженькая, – спокойно проговорил он, – как тебя зовут?

Не отводя глаз от Николая, она ответила:

– Емелия.

– Я хочу поговорить с тобой, – тихо сказал Николай. – Сейчас же. – И прежде чем кто-либо успел произнести хоть слово, потянул ее за собой прочь из залы. Толпа женщин заволновалась, ряды расстроились в беспорядочную массу. Князь Чоглоков расхохотался.

– Николай, – крикнул он им вслед, – такое положено делать после венчания!

Не обращая внимания на суматоху и оклики, Николай продолжал тащить девушку за руку. Она молча повиновалась. Он завел ее в первую попавшуюся пустую комнату и закрыл за собой дверь. Только тогда она попыталась освободиться, резко выворачивая запястье из его цепких пальцев.

– Что случилось? – настойчиво спросил Николай, нависая над ней. – Мы с тобой спорили в библиотеке. Сомс принес этот чертов портрет, все вокруг потемнело, и…

– Простите, я ничего не понимаю, – по-русски повторила она, растирая покрасневшее запястье и настороженно глядя на него как на сумасшедшего.

Свобода и легкость, с которыми она изъяснялась, взбесили Николая.

– Когда мы виделись в последний раз, ты и десяти слов не знала по-русски!

Девушка попятилась от него к двери.

– По-моему, мы раньше не встречались, – пролепетала она, и глаза ее тревожно потемнели. – Ваша светлость, пожалуйста, позвольте мне удалиться…

– Погоди, погоди! Не бойся меня. – Николай схватил ее в объятия и крепко прижал к себе окаменевшую фигурку. Голова у него шла кругом. Он судорожно пытался сообразить, что происходит. – Разве ты не знаешь меня, Эмма?

– Я знаю о вас, светлый князь. Вас все уважают и боятся.

Освободив одну руку, Николай ухватился за свисающую по спине ярко-рыжую косу.

– Те же волосы, – пробормотал он и погладил кончиками пальцев нежную бледную щеку. – Та же кожа… те же веснушки… те же самые синие глаза… – Он ощутил прилив неизъяснимого глубокого наслаждения от того, что держит ее в объятиях, такую прекрасную и знакомую.

Ее полуоткрытый в растерянности рот был таким же сочным и манящим, как всегда. Он склонился и внезапно поцеловал ее. Она потрясенно ахнула, не противясь, но и не отвечая на поцелуй. Напоследок Николай легонько провел губами по ее губкам, затем поднял голову и хрипло произнес:

– Тот же вкус. Это должна быть ты. Разве ты меня не помнишь?

В дверь застучали, и раздался встревоженный голос Сударева:

– Князь-батюшка Николай Дмитриевич, вы здесь? Ваша светлость…

– После, после! – прорычал Николай. Он подождал, пока шаги дворецкого удалились, и снова обратил взор к девушке, которую продолжал держать в объятиях. Притянув ее к себе еще теснее, он закрыл глаза и вдохнул аромат ее кожи.

– Не знаю, что произошло, – выдохнул он в нежную ямку у нее под ушком. – Какая-то бессмыслица.

Емелия решительно вырвалась и, отступив на несколько шагов, уставилась на него, поднеся ко рту дрожащую руку. Ее широко раскрытые глаза поражали глубокой синевой.

– Ваша светлость, вы решили выбрать меня? Поэтому отвели меня в сторону?

Николай молчал, стараясь понять, что с ним творится.

Прочитав ответ в его глазах, Емелия слегка кивнула, словно получила подтверждение давним мыслям.

– Я ждала, что так и будет, – задумчиво произнесла она. – Почему-то я знала, что, если приеду в Москву, вы выберете меня.

– Откуда могла ты это знать? – хрипло спросил Николай.

– Просто у меня было такое предчувствие. Я наслушалась рассказов о вас и подумала, что, пожалуй, смогу стать хорошей женой такому, как вы.

Николай снова двинулся к ней, но она слегка попятилась. Он заставил себя остановиться, хотя мучительно жаждал дотронуться до нее еще раз.

– Что же обо мне рассказывают?

– Что вы очень умный. Еще говорят, что вы в фаворе у царя, потому что побывали за границей и понимаете иностранцев. Даже бреете лицо, как они. – Емелия с любопытством разглядывала крутую линию его подбородка. – А в наших краях все мужчины носят бороды.

Медленно приблизившись к нему и протянув руку, она погладила его подбородок… раз… другой… Кончики пальцев касались его кожи нежно, почти невесомо. Робкая улыбка заиграла у нее на губах.

– Гладко, как у ребенка.

Николай поймал ее ладонь и прижал к своей щеке. Она была теплой, настоящей… слишком настоящей, чтобы все это происходило во сне.

– Эмма, погляди мне в глаза. Посмей сказать, что никогда не видела меня раньше! Что мы никогда не касались друг друга, не целовались! Повтори, что ты меня не знаешь!

– Я… – Она беспомощно покачала головой, не отводя глаз от его яростного взора.

Он отпустил ее и заметался по комнате кругами, отчего и она была вынуждена поворачиваться, чтобы не терять его из виду.

– Тогда кто же ты такая? – еле сдерживаясь, тихо осведомился он, наконец ощутив гнев и какую-то отчаянную пустоту внутри.

– Меня зовут Емелия Васильевна.

– Я спрашиваю о твоей семье.

– Отец мой умер. Дядю и брата забрали из деревни строить новый город на Неве. Я не могла оставаться в деревне одна… и не хотела выходить замуж за крестьянина.

– Почему же?

– Те, кого не угнали на строительство Петербурга, не хотели на мне жениться, – не отвечая прямо на вопрос, робко продолжала она. – Мою семью не любили за… отцовское вольнодумство. Впрочем, не важно, почему никто в округе не хотел взять меня в жены. Они были либо слишком молоды, либо слишком стары, так что и работать-то толком не могли. И бедные они были… Я хотела от жизни чего-то большего.

– Больше денег?

– Нет, – резко возразила она. – Я хотела выйти за человека, с которым можно поговорить. Хотела учиться, узнавать о разных вещах, о том, каков мир, лежащий за нашими лесами. – Девушка опустила голову и со смущением честно добавила:

– Конечно, оказаться богатой было бы неплохо. Я решила, что стоит попытаться.

Внезапно Николай рассмеялся в приступе нежданного веселья. Наивное искреннее признание было так в духе Эммы, так напомнило ему очаровательную прямоту его жены.

– Что ж, такое откровенное честолюбие должно быть вознаграждено.

– Что вы имеете в виду, ваша светлость? – явно озадаченная, спросила она.

Николай глубоко вздохнул.

– Я имею в виду, что женюсь на тебе. Пойду пока на поводу у событий. Бог даст, это рано или поздно закончится.

– Что закончится?

– Этот кошмар, – пробормотал он, – это наваждение. Называй, как хочешь. Все кажется таким реальным, что мне начинает чудиться, будто я и впрямь сошел с ума. Но ведь я ничего не могу с этим поделать, не так ли? Словом, я выбираю тебя, Эмма… Емелия… кто бы ты там ни была. Я всегда выбираю тебя, хотя бы ты и проклинала меня потом.

– Не понимаю.

– Не важно! – Он протянул ей руку. – Просто иди за мной.

Она поколебалась, потом дала ему руку. Ее длинные тонкие пальцы сплелись с его, сильными и мощными.

Николай повел ее обратно в зал, где их терпеливо дожидались князь Чоглоков, Сударев и вся беспокойная толпа женщин. Театрально взмахнув рукой, Николай указал на стоящую рядом, стыдливо краснеющую девушку.

– Вот моя невеста, – объявил он с усмешкой, стараясь изобразить довольного жениха.

Князь Чоглоков захлопал в ладоши:

– Прекрасный выбор, князь Николай! Отличная баба! Наверняка нарожает тебе здоровых сыновей.

Николай обернулся к Судареву и вопросительно выгнул бровь:

– Когда свадьба?

Вопрос заставил Чоглокова согнуться пополам от хохота.

– Ну и шутник!

Сударев попытался скрыть тревогу и растянул губы в безрадостной улыбке.

– Сегодня, разумеется. В особняке Ангеловских. Разве что ваша светлость пожелает обождать…

– Нет, пусть будет сегодня, – коротко приказал Николай. – А сейчас я хочу вернуться домой.

– А как же выпить?.. – запротестовал Чоглоков.

Николай выдавил из себя дружелюбную улыбку. – Если не возражаете, как-нибудь в другой раз.

– Когда захочешь, – посмеиваясь, отозвался хозяин дома.

В том же возке Николая отвезли домой. Емелия примостилась рядом с ним, а Сударев устроился напротив и пониже. Емелия всю дорогу молчала, разомкнув губы лишь для того, чтобы отказаться разделить с Николаем меховую полсть.

– Мне не холодно, – ответила она. Николай недоверчиво фыркнул.

– Неужели? Отчего же ты побледнела и дрожишь? – Приподняв край меха, он махнул рукой, приглашая ее прижаться к нему. – Твой приступ робости нелеп. Вряд ли я стану совращать тебя в присутствии слуги… Да и в любом случае, не пройдет и нескольких часов, как мы поженимся. Придвигайся ко мне.

– Мне не холодно, – упрямо повторила она, хотя зубы ее начали постукивать.

– Отлично. Только не вини меня, если замерзнешь до смерти, не доехав до дому.

– Снаружи мне грозит меньшая опасность, чем внутри, – откликнулась она, со значением кивая на полость, после чего отвернулась, желая показать, что спор окончен.

Сударев, внимательно слушавший их перебранку, удовлетворенно заметил:

– Кажется, князь-батюшка, выбор вы сделали удачный. Жениться так и надо: на женщине, сильной телом и духом.

Николай с досадой поглядел на него и велел замолчать.

Вскоре они подъехали к усадьбе Ангеловских, и толпа слуг разъединила Николая и Емелию. Начиналась подготовка к предстоящей церемонии. Он заперся в своих покоях, потребовав водки и закусок. Их поспешно подал Сударев, настойчиво упрашивая не пить слишком много перед свадьбой.

Выпив водки, Николай заходил по комнате. Снизу доносились звуки приготовлений: торопливые шаги слуг, их голоса, внезапные взрывы возбужденного смеха. С каждой минутой настроение его падало все больше и больше.

Обследуя комнату, Николай внимательно разглядывал убранство постели: занавеси из шелковой парчи, расшитой золотой нитью и жемчугом, шелковое покрывало с вышитой посредине огромной буквой "А" и груду меховых одеял.

В резном деревянном сундуке, стоявшем в углу, лежала пара пистолетов с золотыми накладками и курками в виде драконов. Рядом находились узорчатый эмалевый футляр для лука и золотой колчан. Ни одна из этих вещей не была ему знакома.

Закрыв сундук, Николай снова выпил водки. Запрокинув при этом голову, он поймал краем глаза красный отблеск в углу. Там висела небольшая икона, тускло светившаяся старинным золотом и багровым пламенем киновари. Потрясенный, он глотнул невпопад, и водка болезненно пошла комком по горлу. Тысячу раз видел он эту икону. Она висела в его детской. Повзрослев, он перевесил ее в свою спальню, а потом, при высылке из России, увез с собой в Англию.

– Бог ты мой! – вслух произнес он и так резко рванулся к иконе, что споткнулся. – Что же это делается? Как она здесь очутилась?

Изысканно строгая византийская живопись изображала окутанного сверкающим рубиново-красным облаком Илью-пророка, который спускался с небес на огненной колеснице. Гривы запряженных в нее коней полыхали пожаром. Николай всю жизнь почитал и лелеял этот образ, любил его за яростную силу цвета и тонкое мастерство иконописца. Другой подобной на свете не было!

Знакомая до боли, спокойно висевшая в углу икона, которую можно было потрогать, вдруг убедила его, что та, другая жизнь, которую он считал реальной, исчезла навсегда.

– Я не хочу этого! – прошептал он, и шепот по силе вложенного в него чувства был равен воплю. – Я не просил об этом. Не выбирал! Черт бы побрал все!

Отступив на шаг, он запустил стаканом в огненный круг. От удара об икону стакан раскололся и сбил ее со стены. В дверь сразу же постучали. Слуга осведомился, все ли в порядке, и, услышав в ответ грозный рык Николая, поспешно удалился. Стоя над упавшей иконой, Николай уставился на глубокую свежую царапину, пересекавшую край алого облака. Сохранится ли эта царапина через сто лет? Через сто пятьдесят… и далее?..

Что, если все это происходит на самом деле? Может быть, он умер и попал в преисподнюю? Возможно, аду понадобился свидетель, дабы наблюдать за развитием мерзкой истории его рода? И он сейчас следит за ней глазами своего предка…

Тут в голову Николаю пришла новая мысль, и колени его ослабели. Пошатываясь, добрался он до кровати и тяжело опустился на нее. Если он и вправду князь Ангеловский, собирающийся жениться на простой девушке по имени Еме-лия, то история его рода еще только должна будет состояться. У них родится сын Алексей, у того будет сын Сергей, за ним пойдет второй Сергей, за тем последует Дмитрий… а потом…

– А потом, – громко произнес Николай, – появлюсь на свет я… и Михаил…

Если он сможет удержаться и не завести ребенка от Емелии, род Ангеловских прервется. Не будет ни убийства Михаила, ни издевательств над ним. Да и собственная жизнь Николая, мучительная, греховная, тоже не состоится.

Тело Николая сотрясла дрожь ужаса: возможно, ему судьбой вручена власть воспрепятствовать собственному рождению.

Несмотря на настояния Сударева, Николай перед свадьбой не пошел в баню, не стал ни бриться, ни переодеваться. Запершись в спальне, он пил не переставая в попытке забыться и проспать этот кошмар. Ему казалось нечестивым снова пройти свадебный обряд. Много нагрешил он в своей жизни, но двоеженцем никогда не был. И вообще, он был Николаем Дмитриевичем Ангеловским, и место его было в Англии в 1877 году… рядом с Эммой Стоукхерст.

Из-за двери донесся приглушенный голос Сударева:

– Князь-батюшка Николай Дмитриевич, гости собрались. Венчание начнется, как только пожелаете. Вы ведь не заставите всех долго дожидаться?

– Я не собираюсь сегодня ни на ком жениться, – развалившись в кресле, отозвался Николай.

Наступило долгое молчание, затем снова прозвучал взволнованный голос Сударева:

– Ладно, ваша светлость. Но вам придется самому сообщить об этом гостям… и невесте. Я это делать отказываюсь, даже если вы отправите меня на конюшню или выбросите на мороз, чтобы я умер в муках. Нет, решительно я не стану ничего говорить.

Николай с трудом поднялся, подошел к двери, пинком распахнул ее и яростно уставился с высоты своего роста на бледного, расстроенного дворецкого.

– Мне труда не составит объявить им свое решение, – с издевкой произнес он. – Покажи-ка мне, где они собрались.

Рот Сударева сжался в ниточку.

– Как скажете, ваша светлость.

Он повел Николая вниз, в домашнюю церковь. Стены ее были увешаны иконами так плотно, что свободного места почти не оставалось. Широкий стол при входе был заставлен блюдами, полными яблок, орехов, миндаля, изюма и других лакомств. Посредине красовался громадный медовый пряник, изукрашенный сахарной глазурью, и стояли кубки с вином. Небольшая толпа празднично разодетых гостей во главе с князем Чоглоковым окружала священника. На алтаре лежало Евангелие в кованом переплете. При виде Николая все заулыбались, разразились приветственными восклицаниями и поздравлениями. Окинув быстрым взглядом собравшихся, он перевел глаза на Емелию, и сердце его дрогнуло.