Текст книги "Физиологическая фантазия. Бог ищет тебя"

2. ЕСТЕСТВЕННЫЕ ИСТОРИИ

– Можно я поднимусь с тобой? – спросил Андрей у лифта.

– Зачем? – Лиза сразу сжалась.

Лучше бы он шел рядом с ней молча, ни о чем не спрашивая. А так…

– Ну пожалуйста, – сказал он. – В конце концов, это просто глупо. Не сидеть же мне одному в холле, дожидаясь самолета.

Лиза помолчала.

– Хорошо, – ответила она, не глядя на него. – Пошли.

В номере была разобранная постель, букет роз и ангелы в окне. Посмотрев на беспорядок, Лиза почему-то подумала, что о разводе они так и не поговорили.

– Когда будем подавать документы? – спросила она.

– Какие документы?

– В ЗАГС.

– Но мы уже ходили с тобой в ЗАГС.

– Я спрашиваю тебя серьезно, – вспылила Лиза. – Когда пойдем подавать на развод?

– Лизонька, – сказал Андрей тихо, – неужели ты так и не передумала?

– Нет.

– Лизонька, ну прости меня.

Она молчала.

В это время за окошком неожиданно вспыхнул фейерверк – такие иногда устраивали поздно вечером на Исаакиевской площади. Голубые и красные огни с шумом полетели во все стороны, заполняя комнату призрачным светом. Веселые яркие брызги до неузнаваемости раскрасили слезливый фасад собора.

– Что это? – удивился Андрей, подходя к окну.

– Фейерверк.

Он резко обернулся к ней:

– Лиза…

– Не надо, – сказала она и попятилась.

– Хорошо, – сдался он. – Делай как хочешь. Можно, я хотя бы сниму тебя на память? Я даже камеру привез, – и он достал из кармана куртки маленькую цифровую камеру. – Прошу тебя. Ну что тебе стоит…

Она задумалась.

Не знала, что ему ответить.

Согласиться? И что? Чем кончится эта съемка? А хочет ли она с ним разводиться? Нет, на самом деле? И вообще, чего она хочет?

– Пожалуйста, – повторил он.

Вот пристал.

В раздумье она выставила вперед плечо: одно, потом другое.

– Тогда уж я станцую, – сказала она.

– Станцуешь? – опешил Андрей.

– Да. Я теперь танцую восточные танцы.

– Ну давай…

Лиза оглядела номер в поисках сокровищ, которые она накупила при выходе из клуба. Вон он, большой пакет – валяется на полу под телевизором. Она бросила его туда, когда зашла в номер и увидела корзину с цветами.

Лиза достала из пакета диск и вставила в маленький проигрыватель.

– Хабиби… я хабиби… – немедленно полилось из колонок.

Андрей не верил своим ушам. Какая-то хабиби – и это у его жены, идущей по жизни под томную звукопись Дебюсси и Равеля.

Лиза подхватила с пола пакет и направилась в ванную.

– Ты куда? – спросил он.

– Переодеваться.

Андрей из осторожности решил оставить это без комментариев.

Через несколько минут она появилась в дверном проеме: прозрачная шифоновая юбка с разрезом до бедра, сверкающий топ из блесток, звонкая бахрома и мониста, мониста… Встала, улыбнулась, округлила руки. Поиграла пальцами.

Андрей включил камеру.

Хабиби, хабиби… Три шажка в диагональ, три – в другую – томно, вкрадчиво, словно кошка, которая охотится за воробьем. Прокрутилась – спина как струнка, голова поднята, третий глаз неподвижен – остановилась, приставила ножку, согнула в колене, пококетничала плечиком: я стесняюсь. Больше нет ни шагов на снегу, ни даже металлического крещендо «Болеро» – только восточная мелодия, густая и вязкая, как рахат-лукум, пропитанный розовым маслом.

«Нижняя волна»: бедра выгибаются, удар пахом вперед.

Ах!

Еще один удар.

И опять шаги – во-он к тому мужчине у окна, с камерой в руках. Шаги уже четче, увереннее: кошке не надо больше красться. Птичка попалась.

И – «большая поза», позиция «ключ»: одна рука – в сторону, другая – над головой, запястья выгнуты, грудь мелко дрожит. Покрывало летит, руки выписывают затейливые фигуры перед лицом: повращала бедрами – и ну страдать!

Я страдаю. Боже, как же я страдаю…

А вы, между прочим, пока я страдаю, полюбуйтесь: какая фигура, какие волосы. Успевайте поворачивать за мной камеры, когда я поплыву в проходе между окном и кроватью. Правое бедро вверх, вверх, и еще вверх, как учила темная танцовщица.

Но что это с ним, Лиза? Отчего он так бледен? Почему он снимает тебя с такой жалкой улыбкой на лице? Словно прямо сейчас грянется об пол, станет молить прерывающимся голосом:

– Танцуй для меня еще, серебряная царевна. Танцуй, и я подарю тебе топазы, желтые, как глаза тигров, и красные, как глаза голубей, и зеленые, как глаза кошек…

Или закусит губу и скажет себе, что это невероятно, его жена – строгий девический бутон – раскрылась в томную палевую розу, а он здесь совершенно ни при чем. Он не мог ее разбудить, не мог растопить, хоть и любил, и злился на себя, злился на нее, на ее скованность, и даже демонстративно изменил ей с досады, из мести за холодность, а она в это время… И что, это сделал кто-то другой? Чужой, неизвестный дотронулся до его жены волшебной палочкой, и она растаяла, как Снегурочка? Кто-то пришел ночью к башне, под окно, и просил, молил:

– Мелизанда, дай мне свою ручку. Только твою маленькую ручку!

И она наклонилась, и золотые волосы волной потекли вниз и накрыли счастливца.

А он сам видел только ее слезы – взрослый, мрачный, темный муж, король Голо.

– Лизонька, – сказал он, – прости меня.

Она танцевала.

Уж какой там «мой Лизочек так уж мал, так уж мал, что из листика сирени сделал зонтик он для тени»! Императрица Елизавета на сверкающем балу-маскараде.

– Возвращайся домой, Лиза. Я без тебя не могу.

Она танцевала.

– Хочешь, я на колени встану?

Изображение в камере дрожало и прыгало.

Только танцуй для меня, Саломея, и я дам тебе ониксы, похожие на глазные яблоки мертвой женщины. Я подарю тебе сапфиры, большие как яйца, и синие как синие цветы.

Хабиби, моя хабиби, любимая. Да, я – хабиби. Я.

Лежишь у моих ног?

Лежи, лежи.

Ах, хабиби…

– Послушай, – сказал Андрей, когда музыка смолкла, – я тебе все объясню.

Он отложил камеру в сторону и взял Лизу за руку. Потянул, усадил на развороченную кровать.

Сверкающая блестками, звонкая Лиза села рядом с ним, как театральная Жар-птица.

– Я был не в себе, когда это произошло… На Рождество. Не соображал, что делаю. Мне было так плохо, а ты даже не пыталась понять. Тебе было как будто все равно.

– Я же еще и виновата?

– Нет, нет, ты не виновата. Просто на работе было черт знает что… – он помедлил, взглянул на нее.

Она слушала.

– Ты же знаешь, что я хочу открыть большой филиал в Петербурге, – сказал он. – Мне удалось договориться, что мы получим на это крупную сумму из федерального бюджета. Ну, знаешь, развитие города и всякое такое… Я был уже в струе, все шло хорошо, и тут… – Андрей запнулся, подбирая слова. – Словом, обнаружилось, что на эти деньги есть другие претенденты. Конкуренты.

– Что, опасные конкуренты?

– Да какая-то новгородская фирма «РСТ», которую и знать-то никто не знает. Спекулируют только на том, что они не СП, а стопроцентно русское предприятие, и хотят деньги перебить на себя. Сказки рассказывают, что еще займ получат у французов, в «Лионском кредите». И ничего бы у них не вышло, если бы не один тип, советник генерального по финансам. Молодой, черт, но ловкий. Ума не приложу, что с ним делать. Все нервы мне вымотал.

– А что ты, собственно, с ним собираешься сделать? Придушить, что ли?

– Ой, Лиза, мне не до шуток, – мрачно сказал Андрей. – Я в трубу могу вылететь из-за этого козла. И правда придушил бы, если бы мог…

– Ну, Андрюша…

– Да нет, – отмахнулся он. – Мне надо как-то его дискредитировать. Документы, что ли, какие-нибудь получить, из которых бы следовало, что им никогда не получить этого французского кредита. Ведь это же блеф, Лиза, сплошное фуфло, – почти закричал он, рассердившись. – Сейчас мои деньги себе возьмут, а потом ищи-свищи. Но доказательств-то нет. Мне бы какие-нибудь финансовые отчеты получить, чтобы с фактами в руках доказать, что этот кредит – сплошное вранье. Но сколько я ни пытался – и через агентов, и взятки давал, ничего не выходит, – Андрей бесился. – И все из-за этого подонка-финансиста. Это он воду мутит, у него связи в Петербурге. Наврал целую гору, и все уши развесили. Шустрый, сволочь.

– Кто же это такой? – удивилась Лиза.

– Да есть там один… ты все равно не знаешь. Некий Дмитрий Печатников.

– Как? – переспросила ошарашенная Лиза. – Дмитрий Печатников?

– Ты что, с ним знакома?

– Кажется, я его видела внизу, в гостинице… – пробормотала она.

Потянулась к столу, достала из ящика визитку. «Дмитрий Печатников. Фирма „РСТ“«.

– Надо же, и правда «РСТ», а я не обратила внимания…

– Ну, везде поспел, – сказал Андрей с ненавистью.

– Да нет, нет, – заторопилась Лиза. – Просто он вещи помог мне до номера донести… ну и визитку заодно дал…

Опять игра одной левой рукой.

Одним пальцем левой руки.

– А швейцара нельзя было попросить? – насупившись, поинтересовался Андрей.

Темная, темная волна по лицу: кто стоял там внизу, под окном, у башни?

Чей голос шептал словно во сне: «Мелизанда, дай мне ручку. Только твою маленькую ручку…» – и брякали мониста, золотые волосы проливались с башни вниз…

– Почему у тебя цветы в номере? – резко спросил он. – Откуда корзина?

Он сидел на краю кровати, сложа руки и грозно нахмурясь. Глаза его сверкали из-под шапки черных волос. В этом положении удивительно напоминал он портрет Наполеона. Это сходство поразило даже Лизавету Ивановну.

Лет двести назад барышня Лиза подумала бы на ее месте: «Ах, этот Германн! Лицо истинно романтическое; у него профиль Наполеона, а душа Мефистофеля».

– А какое тебе дело? – огрызнулась Лиза. – Ты бы вообще лучше молчал… Отелло…

Ссора вспыхнула между ними, как внезапно раскрывшееся оперение огненной Жар-птицы.

– Еще смеет меня подозревать!

– Откуда эти цветы?

– Вообще убирайся отсюда… Никто тебя не звал.

– Пусть только попробует… Нет, ну это надо! И здесь он!

– Я тебе сказала, отстань от меня. Я не собираюсь выслушивать эти глупости.

– Вещи он помог донести, козел… И кому! Моей жене! Убью к чертовой матери!

– А я тебе и не жена вовсе. Мы с тобой разводимся.

– Нет, ты моя жена, – сказал он, хватая ее за плечи.

Блестки посыпались на одеяло.

– Не трогай меня, – закричала она.

– Моя, – проговорил он, стиснув зубы. Сильно притянул упирающуюся Лизу к себе и поцеловал в губы.

Ах, Лиза, омочи свои губки в вине, и я допью после тебя кубок.

Зашептались, зашушукались над куполом темные ангелы, перемигнулись с Луной.

Смотри, Лиза, Луна похожа на истерическую женщину, которая везде ищет себе любовника. И она нагая, совсем нагая. Облака хотят одеть ее, а она не хочет. Она явилась совсем нагая на небо. Луна спотыкается среди облаков, как опьяневшая женщина. Ну конечно, она ищет любовника…

Ты как Луна, Лиза, словно янтарная Луна в покрывале из нарциссов. Поцелуй его – ты же искала себе любовника, ты явилась совсем нагая на небо. Откинь голову – шея длинная, гибкая, изящно вздрагивает грудь, струятся руки: пальцы скользят по его спине, запястья изгибаются у него на шее, и живот так быстро ходит: туда-обратно, туда-обратно… Покажи ему на всю музыку, Лиза: удар бедрами, еще удар и «нижняя волна» – сильный удар вперед…

Ах!

И еще раз. И – раз-два-три-о!

Посмотри на его лицо, Лиза. Что с ним? На него словно плеснули красной краской. Его желание направлено на тебя, его желание омывает тебя пенной волной, словно струя шампанского.

И еще его глаза – как ты была права, темная королева! В мире нет ничего прекраснее, чем его глаза. Зрачки, закатывающиеся под веки перед последней судорогой.

В пять часов утра Андрей сказал:

– Ладно, мне надо ехать в аэропорт. У меня рейс в семь тридцать.

– Какой-то ты странный взял билет, – заметила Лиза.

– А я надеялся, что все именно так и кончится, – ответил он и засмеялся.

– Ты нахал, – спокойно сказала она.

Он вернулся от двери, обнял ее и заглянул в лицо:

– Возвращайся домой, Лизонька. Пожалуйста.

Но она опять промолчала, и он ушел.

А через несколько минут – легкий свист снизу, камешек, царапнувший по стеклу.

Открыть окошко, свеситься вниз со второго этажа:

– Ну что тебе?

– Дай мне ручку, Мелизанда. Только твою маленькую ручку.

С вышины собора смотрят, шепчутся темные ангелы.

– Только твою маленькую ручку к моим губам…

3. НОЧНОЙ ГАСПАР

Однажды в жизни наступает такой момент, когда перестаешь понимать, чего хочешь. Не понимаешь, куда идешь и зачем. Законы логики больше не действуют; создается томительная атмосфера, непрерывная приглушенность, парящая над всем происходящим.

Лиза медленно закрыла окно.

Обернулась.

Вчерашняя гостья сидела в кресле, но ее красочное оперение было сложено. Блестящие синие глаза, сверкавшие с перьев накануне, прикрыты тяжелым страусиным пухом, остановлены в неживом оцепенении. В полутьме белело только женское лицо: бриллианты в ушах и накрашенный рот.

– Ну что, моя маленькая Мелизанда, – сказала она тихо, – вот ты и танцуешь.

Лиза улыбнулась.

– Ты быстро делаешь успехи. Ты уже поняла, как становятся шпионками. А ведь совсем недавно тебе казалось, что это не имеет к тебе ни малейшего отношения.

– Но… я… с какой стати? – попыталась защититься младшая. – Почему вдруг я шпионка?

– Обманываешь меня, себя обманываешь, – старшая говорила ровным, монотонным голосом. Драматизм напряженности достигался без подчеркнутого нагнетания эмоций, оставаясь в рамках медлительного, ничем не нарушаемого движения. – Разве не об этом ты подумала час назад?

– О чем – об этом?

– О том, как станцуешь новый танец. Как ты получишь нужные документы: выпросишь, выкрадешь, раздобудешь. Разве не так?

– Да бог с тобой, – отмахнулась Лиза. – Это же причинит огромный вред Диме.

– А нам наплевать на Диму.

– Ты думаешь, я должна помочь Андрею? Но он меня об этом вовсе не просил. Хуже того, он просто взбесится, если я принесу ему эти документы. Ты видела, какой он ревнивый? Да он с ума сойдет…

– А нам и на него наплевать.

– Так зачем же тогда?

– А попробовать коготки, – ответила Мата, и в сложенном павлиньем хвосте на секунду вспыхнуло что-то алое. – Ты же хочешь, я знаю, что ты хочешь. Я же говорила, что после танца ты попросишь голову Иоанна Крестителя на серебряном блюде.

– Ты думаешь? – нерешительно спросила Лиза.

– Я уверена в этом, Саломея.

– Ну, может быть… Заодно и денежные проблемы уладятся, и потом, хотя бы раз я почувствую свою нужность, полезность. Я сыграю важную роль в развитии дела моего мужа. Это, конечно, было бы приятно…

– Нет, все не то, – возразила старшая, по-прежнему не повышая голоса: только оттенки звучания в пределах узкого диапазона сдержанной динамики. – Обманываешь меня, себя обманываешь.

– Что же тогда?

А вот что: «Шахерезада». Могучий царь Шахрияр уезжает на охоту. Он нежно прощается с любимой женой Зобеидой: она лежит на подушках, томная, темная, блестки, газ и шальвары, она машет царю рукой, утирает слезы платком. Царь уезжает – и резной, ковровый, золоченый гарем в скорби.

Звук охотничьего рога.

Уехал, уехал!

Скорее: открыть запретную дверь, выпустить пылкого черного раба в жемчужном нагруднике. Танцевать с ним посреди сцены, и на возвышении, и под балдахином. Порхать, есть сласти, пить вино: разве одинокий кубок в тиши гарема, среди наскучивших подруг был бы так сладок?

И пусть внезапно вернувшийся царь пронзит молодого раба кинжалом! Даже если самой придется умереть, – ты открыла запретную дверь, Зобеида.

Ты играла.

 
Мы, красивые, – коварны.
Мы, коварные, – красивы.
 

Коварство – это смысл красоты. Это ее сок.

– Так что, просто ради удовольствия обмануть всех вокруг?

– Это совсем не просто, маленькая царевна. Ты не знаешь, какая это радость, когда мужчины, серьезные, взрослые, с большими деньгами, с государственными делами, о которых они не считают нужным нам рассказывать, оказываются простачками, дурачками, сами не знают, что болтают, не понимают, что говорят. Вот только правым бедром вверх, и еще раз вверх – и план наступления Нивеля уже лежит у меня на подушке. А потом, хоп! цок-цок каблучками! – и вот она, диспозиция высадки немецких подводных лодок на марокканском берегу.

За однообразным звучанием голоса танцовщицы, неумолимого и ужасающего в своей простоте, вставало зловещее видение первой мировой войны, запах гари и железа, мрачные фантазии о призраках и виселицах.

– Ну да, конечно, ты же была шпионкой, – сказала одурманенная Лиза. – Ты шпионила за немцами для французов? Или наоборот – за французами для немцев?

– И то, и другое, – ответила Мата, и ее глаза выпустили в темноту струю алых брызг. – Я была двойным агентом. Я рассказывала немцам французские секреты, а французам – немецкие. Мне было наплевать и на тех, и на других. Что мне до них? Я голландская подданная с душой индонезийки.

– А как же ты добывала эти секреты?

– Чаще всего я просто врала, – призналась старшая. – Я сочиняла для них немыслимые истории, а они слушали, кивали, не улыбались. Писали рапорты. Делали доклады.

– И ты всегда врала?

– Нет, – после паузы ответила Мата, – не всегда. Иногда я думаю: что было бы, если бы я не выдала немцам план наступления французских войск в битве при Эне, на «Дамской дороге»? А было страшное сражение, резня, душегубка. Сто двадцать тысяч французских трупов за три дня. Ты думаешь, я виновата в случившемся?

Знаешь, кучка уцелевших солдат укрылась в каменоломнях, и один из них нацарапал на стене: «Бог ищет тебя». Он не знал, что пишет это обо мне, но он писал обо мне.

И с тех пор эта фраза срослась со мной, стала моим посмертным проклятием. Я обречена бродить по земле и говорить беспокойным душам: «Бог ищет тебя».

Бог ищет тебя, Лиза.

В ответ девушка только приложила ладонь к щеке. Ее и пугали, и завораживали звучащие аккорды, заманивающие во тьму диссонансов и призрачных разрешений.

– Зачем же ты делала это? – спросила она.

– Разочарование, – медленно сказала гостья. – Разочарование и досада. Ты танцуешь, а им нет дела до твоих танцев. Они играют в войну. О, Лиза, мужчины очень любят играть в войну! Они палят из пушек и выстраивают ряды солдатиков; они так увлечены, что им нет дела до твоих танцев. И это так обидно. Непереносимо. И ты начинаешь делать вид, что играешь с ними в их игру: принимаешь серьезный вид и делаешь: «тр-р-р-бах-бах!» языком. Самое удивительное в том, что они верят, что ты всерьез, и опять несут деньги. Они всегда несут деньги, принцесса; и называют тебя напыщенным именем «агент Н21», и опять заглядывают тебе в глаза, и просят, просят – найти код для дешифровки радиосообщений, раскрыть тайну секретных чернил. А ты издеваешься над ними: говоришь, что немецкие шпионы везут секретные чернила под ногтями, – и они, что ты думаешь? – будут старательно вычищать немцам ногти на границе. Ты играешь в свою игру и поэтому побеждаешь.

– Но ведь они убили тебя, – ответила Лиза. – Расстреляли.

Темное пламя: интонация ужаса в басу, тревожный взлет пассажей и пронзительное тремоло, гамма Черномора.

– Я совершила ошибку, – сказала Мата Хари. – Я влюбилась. Он был русский. Как ты. Белокурый и стройный, офицер царской армии. Вадим Маслов. Я кормила его икрой и поила шампанским, я платила его карточные долги. Я писала ему письма, несколько писем в день. Он сказал, что женится на мне.

Отчего нам всегда так хочется слышать эту фразу? «Я хочу жениться на тебе». Музыка окончательной победы. Медаль на груди «За мужество».

Он называл меня русским именем Марина. Не Мата – Марина, морская, элегическая печаль Ундины. Мне не следовало соглашаться – надо было хранить свое имя.

Мне не следовало влюбляться в него.

Он предал меня, и я погибла.

В мужчин не следует влюбляться, Лиза. Любить можно только любовь.

Эту мелодию можно было играть на расстроенном фортепьяно в заброшенном доме. Но азарт уже захватил девушку; ее глаза загорелись.

– Что же мне делать? – порывисто спросила она.

– Ты хочешь попробовать?

Голос призрака потерял прежнюю монотонность. Чувство приобретало исступленный характер.

– Да, да, – закивала Лиза. – Но как? Соблазнить его, да? Но сначала поставить условие, чтобы отдал документы?

Ощущать себя героиней шпионского фильма было восхитительно.

– Ха-ха-ха, – залилась смехом Жар-птица. Оперение раскрылось и озарило пурпурным сиянием ночной интерьер. – Наивный ребенок.

– Я могла бы прийти к нему в номер, – уже менее уверенно сказала Лиза. – Но ведь он почему-то об этом не просит… не настаивает. Наоборот, он скорее увиливает…

– Ха-ха-ха, – и полетели огненные брызги.

– Может, он в меня и не влюблен вовсе?

– Ха-ха-ха, – красные крылья тряслись, изнемогая от смеха. – Он? В тебя? Не влюблен?

– Так что, да?

– Конечно да, хотя из этого совсем не следует, что он потащит тебя в номер за пачку документов. Ты хотя бы это понимаешь?

– Не очень, – ответила Лиза почти с сожалением.

– Да ты сама влюблена в него. Скажи, что ты влюблена в него.

– Я не знаю, – призналась девушка.

– Конечно, в пылу самоутверждения о влюбленности быстро забываешь.

– Ты думаешь, я влюблена в него?

– Конечно, влюблена, и до смерти запуталась в системе «игра – не игра».

Лиза потупила голову и задумалась.

Ах, принцесса, не бери золотого пера; возьмешь – горе узнаешь.

– Ты не найдешь равновесия, – сказала танцовщица. Голос ее снова стал спокойным, блики костра на стенах погасли. – Только динамика, ритм вместо симметрии. Предмет и фон слились, Лиза, утратили различия: они стали равноценны, они перетекают друг в друга.

И звук ее речи стал стихать, словно невозмутимая высшая воля обуздала злобные выходки и порывы призрака. Мотив ужаса постепенно растворился и исчез, оставив след лишь в мерцающих аккордах финала.

Лиза спала и видела во сне стену подземелья, на которой неизвестная рука нацарапала: «Бог ищет тебя».