Текст книги "Сердце в пустыне"

Часть вторая

Глава I

809 год, Багдад

Деньги и лесть – вот два ключа, с помощью которых можно отпирать любые двери человеческого мира: к двадцати годам Алим ибн Хасан аль-Бархи сумел убедиться в этой печальной истине, хотя по возможности старался не прибегать ни к тому, ни к другому средству.

Служба в почтовом ведомстве давала немало преимуществ, но не всегда позволяла избегать участия в придворных интригах. Если прежний начальник барида Хасан ибн Акбар аль-Бархи обладал способностью с честью выходить из многих щекотливых ситуаций, то его преемнику Али ибн Идрис аль-Хишаму не хватало для этого ни порядочности, ни достоинства, ни ума. При нем несказанно умножились всякого рода приписки, искажались сведения о состоянии дел в государстве, о коих главный визирь ежедневно докладывал халифу.

Между тем барид был единственным ведомством, предоставлявшим центральной власти сведения о деяниях провинциальных правителей и положении народа. Алим, занимавший должность одного из младших служащих, ведающих пересылкой правительственной корреспонденции, мог лишний раз убедиться в том, какими выдающимися человеческими качествами обладал его покойный отец.

В последние годы многое изменилось и в жизни халифата, и в судьбе самого Алима. Как глава мусульманской общины, преемник посланника Аллаха и представитель Всевышнего на земле, халиф считался верховным собственником всей земли и воды в государстве. Его власть не ограничивалась ничем, кроме совести, которой он обладал в той степени, в какой ею способен обладать всякий правитель, одержимый идеей личного обогащения.

Харун аль-Рашид повысил подати и сборы, что вызвало ропот и даже открытые восстания народа, подавленные силой. При этом роскошь двора достигла невиданных величин. Там ели на золотой посуде и украшали туфли драгоценными камнями.

Что касается самого Алима, за прошедшие пять лет он возмужал и превратился в необычайно красивого, хотя, пожалуй, слишком серьезного и несколько замкнутого для своего возраста юношу. Преданный своему делу, старательный и честный, он сумел заслужить немало лестных отзывов, к коим оставался удивительно равнодушным. Алим поддерживал приятельские отношения с некоторыми сослуживцами, но настоящих друзей у него не было.

Причина заключалась в том, что еще в раннем возрасте он постиг разобщенность людей, непроглядное одиночество сердца, биение которого неустанно, но напрасно внушает человеку надежду и веру в счастливые перемены до рокового мгновения его смерти.

Единственное, что искренне радовало Алима, так это мир в доме. Джамиля и Зухра нашли общий язык и сумели обойтись без мелочных пререканий и губительной ревности. Теперь они были единственными обитательницами гарема, единственными членами оберегаемой и возглавляемой им семьи. Алим догадывался о том, что их объединяло: ожидание. Ожидание встречи с человеком, имя которого он приказал никогда не произносить вслух.

Юноше нравилась служба, он считал своим долгом продолжать дело, которому Хасан ибн Акбар аль-Бархи посвятил свою жизнь. Один лишь момент был ему неприятен – необходимость являться в кабинет начальника с ежедневным докладом. В эти мгновения Алим всегда вспоминал отца и невольно сравнивал его с Али ибн Идрис аль-Хишамом. Если Хасан чурался неуемной роскоши, то нынешний глава барида не в меру украшал свой кабинет, загромождая его ненужными вещами. Если отец Алима не любил лесть и презирал взяточников, то его преемник упивался низкопоклонством подчиненных и обожал дорогие подарки.

Алим не испытывал к нему ни капли уважения, но старался скрывать свои чувства.

Однажды, когда юноша вошел в кабинет своего начальника и с поклоном положил на курси[19]19
  Курси – небольшой резной столик-подставка.


[Закрыть] доклад о состоянии земледелия и искусственного орошения в провинции Мосул, Али ибн Идрис аль-Хишам произнес необычайно серьезным тоном:

– Мне нужно поговорить с тобой.

Алим удивился, но не подал виду. Он сразу почувствовал, что речь пойдет не о служебных делах, однако Али начал с того, что сказал:

– С недавних пор мне кажется, что ты не слишком быстро продвигаешься по службе. Я намерен сделать тебя вторым заместителем начальника канцелярии и увеличить твое жалованье.

Юноша низко поклонился. Он тотчас понял, что тут кроется какой-то подвох. Ему не хотелось «прыгать через голову» более опытных и старших по возрасту сослуживцев, многие из которых долгие годы терпеливо ожидали повышения.

– Благодарю за оказанное доверие. Мой долг – служить халифу и государству, – ответил Алим и на всякий случай добавил: – Я доволен своим положением. Мне некуда торопиться, я еще слишком молод.

– Но умен. И обладаешь завидным рвением. Знаю, если бы не внезапная смерть Хасана, со временем ты бы занял пост своего отца. – Али откинулся на спинку кресла, более напоминающего трон, нежели рабочее сиденье, и оценивающе прищурил глаза. – Я всегда уважал Хасана и намерен восстановить справедливость. Тебе, наверное, известно, что у меня шесть дочерей и только один сын, которому едва исполнился год. Он еще долго не сможет наследовать мне, потому я решил подыскать другого преемника. Им может стать… муж моей старшей дочери. Она как раз на выданье… Что ты об этом скажешь?

Алим был ошеломлен, но при этом умудрился сохранить спокойствие. Собственно, в предложении Али не было ничего необычного. После смерти отца молодой человек сделался единственным владельцем большого состояния. Брак по расчету среди высшего багдадского общества был привычным делом, однако Алим не ожидал, что окажется втянутым в подобные игры.

Он сделал то, что сделал бы на его месте любой здравомыслящий и осторожный человек. Поцеловав руку начальника, юноша поблагодарил его в самых изысканных выражениях. Но напоследок негромко произнес: «Я подумаю».

В конце дня он вышел на улицу вместе со своим сослуживцем, а с недавних пор и приятелем – Наджибом. Это был незлобивый, бесхитростный молодой человек, которому Алим мог без опаски довериться. Они жили недалеко друг от друга, потому вместе отправились домой. В этот час на прилегавших к дворцу улицах квартала ар-Русафа было черным-черно от одежд государственных служащих Багдада. Многие ехали верхом, иные передвигались в паланкинах, немало было и таких, кто не жалел ног и предпочитал идти пешком.

Сады были полны цветов, аромат которых усиливался с наступлением вечера, струился душистым потоком, примешиваясь к легкому теплому ветерку. Алим и Наджиб свернули на узкую улочку и медленно шли, прислушиваясь к многоголосому гулу Багдада, напоминающему то раскаты далекого грома, то шум морских волн, то трепетную песнь необыкновенных сказочных существ. Алим рассказал приятелю о разговоре с начальником, предварительно взяв с Наджиба слово сохранить тайну. Тот бы поражен не меньше самого Алима.

– Похоже, тебе сделали предложение, от которого невозможно отказаться!

На губах Алима появилась улыбка, хотя взгляд его светлых глаз оставался серьезным.

– На свете нет ничего невозможного, потому я откажусь.

– Почему?!

– Я не уважаю Али ибн Идрис аль-Хишама. Не хватало, чтобы он, распоряжался моей жизнью за пределами барида!

Наджиб рассмеялся.

– Если хочешь сохранить независимость, тебе нужно жениться на сироте. Не думаю, что в Багдаде найдется много состоятельных сирот!

– В данном случае богатство не имеет значения.

– А что имеет? Неужели любовь?

Алим задумался. Многие из членов его семьи верили в это таинственное чувство, но оно не принесло счастья никому из них.

Юноша был уверен в том, что никогда не станет бросаться в любовь, как в омут, будто желая утопиться! С него хватит простой человеческой привязанности. Он не потеряет голову из-за женщины, какой бы прекрасной и необычной она ни была.

– Скромность. Красота. Доброе сердце.

С лица Наджиба сбежала улыбка.

– Если верить слухам, на женской половине твоего дома живет одна из самых красивых девушек Багдада!

Алим сжал губы. То была запретная и щекотливая тема.

– Джамиля – вдова моего отца.

– Она может снова выйти замуж.

– Может, но не хочет. Она ждет…

Алим осекся и не договорил. Он не мог спокойно произносить имя Амира. Сколько раз он был унижен старшим братом, как часто тот открыто говорил о своей ненависти, грозил возмездием, смертью!

– Ты до сих пор не имеешь о нем никаких известий? – тихо спросил Наджиб.

– Нет.

– Сколько прошло лет?

– Почти шесть.

Когда они подошли к дому Алима, Наджиб сказал:

– Если ты откажешься жениться на дочери Али, он почувствует себя оскорбленным. Не боишься, что начальник начнет тебе мстить?

Молодой человек пожал плечами.

– Как? Что он сможет сделать? У меня достаточно средств для того, чтобы жить безбедно, даже если придется оставить службу. Я понял, что главное в жизни – свобода, она стоит всего остального.

Дома Алим обнаружил, что его дожидается отец Джамили.

За минувшие годы Ахмед сильно сдал, сгорбился, словно под тяжестью тайного горя. Он часто навещал дочь и по прошествии причитающегося срока был готов взять ее обратно в свой дом, но горячо любящая отца Джамиля, тем не менее, предпочла жить рядом с родней Амира.

– Прости, что нарушаю твой покой, но мне нужна помощь, – промолвил Ахмед.

Алим пригласил его в кабинет и усадил на диван. Сам сел напротив.

– Говори все, что хочешь сказать, – у меня есть время.

– Речь пойдет о Джамиле, о ее дальнейшей судьбе. Я немолод и чувствую, что мои дни сочтены. Я боюсь покидать этот мир, не будучи уверен, что моя дочь, наконец, стала счастливой, изведала радость материнства. Пока она молода и хороша собой – за нее сватаются, но постепенно поток поклонников иссякнет, как течение пересохшей реки. Кого она ждет? Мертвеца? Человека, который давным-давно позабыл ее имя? Прошу тебя, поговори с ней, Алим!

Ахмед опустил поседевшую голову, его голос срывался и дрожал.

«На сегодня это второй разговор о браке, – подумал юноша. – Судя по всему, он тоже не приведет ни к чему хорошему».

Алим встал и положил руку на плечо Ахмеда.

– Я попытаюсь. Не встречайся с ней, иди домой. После ужина я зайду в гарем. Какой человек в очередной раз претендует на ее руку?

– Богатый, знатный, молодой, красивый. Джамиля его отвергла, как и всех остальных! Наверное, я напрасно дал клятву не принуждать ее к браку, потому что уговоры не действуют!

– Не волнуйся. Я сделаю все, что смогу, – сказал Алим.

Юноша выполнил обещание и вошел на женскую половину дома, когда наступил час заката и небо было нежно-розовым, точно его присыпало легчайшей пыльцой.

Алим нашел Джамилю в саду – она любовалась ранними розами, источавшими чарующий аромат, и, как обычно, предавалась мечтам, ощущая на коже ласку легкого ветра, наслаждаясь мягкостью и покоем весеннего вечера.

Несколько минут юноша наблюдал за девушкой: как она ступает, расправляет складки одежды, склоняет голову к цветку. Это было сладостно и… невыносимо. Алим не мог сказать, что влюблен в Джамилю, но в эти мгновения он искренне завидовал Амиру и… сочувствовал своему отцу.

– Джамиля! – окликнул молодой человек.

Обернувшись, она улыбнулась той ослепительной, воистину неземной улыбкой, с помощью которой получают поддержку свыше в самые горькие минуты отчаяния. Светлый взор Джамили казался отражением души.

Алим не уставал удивляться, как ею до сих пор не овладело уныние, не понимал, почему она способна так долго верить и ждать.

– Алим? Ты здесь? – В голосе девушки звучало легкое удивление. – Уже поздно. Я собиралась ложиться спать.

– Ты мне нужна…

Внезапно в горле пересохло – он был не вправе посягать на одиночество этой девушки, будоражить ее сокровенные чувства. Если бы не Ахмед…

– Что случилось?

Алим постарался, чтобы его голос звучал уверенно и спокойно.

– Твой отец несчастен, Джамиля, – мягко произнес он. – Ахмед по-прежнему хочет видеть тебя замужней женщиной, мечтает о том, чтобы у тебя родились дети. Он считает твое ожидание бесплодным, а жертву – ошибочной, никому не нужной.

Девушка сорвала лепесток розы и медленно размяла в руках. Потом ответила, не поднимая глаз:

– Мне искренне жаль отца, но ему придется смириться. Я не чувствую себя обездоленной и одинокой. У меня есть мечта, которая оживляет мой мир и придает смысл моей жизни. Рядом со мной находятся люди, которые меня понимают и разделяют мое мнение.

– Я знаю, Зухра поддерживает тебя в твоем решении, но Зухра – не тот человек, которому можно доверять.

Джамиля ничего не ответила; немного помолчав, она повернула к Алиму нежное, выразительное лицо и спросила без насмешки и подвоха:

– Почему бы тебе самому не жениться? Ты достаточно взрослый для того, чтобы вступить в брак.

Молодой человек принужденно рассмеялся.

– Если честно, мне трудно представить себя женатым! Однако, вернувшись к себе, он задумался над словами Джамили.

Было уже поздно, муэдзин произнес свой последний призыв, солнце село, деревья в саду поблескивали серебром в свете полной луны. Млечный Путь казался перламутровой рекой, медленно струящейся по черному небу. Сон земли был полон сладостной неги, предвещавшей нечто незабываемое, чудесное.

Молодому человеку казалось, что он понимает чувства Джамили. Его старший брат был для нее всем, всем, чего она желала, о чем грезила, чего так долго ждала и на что бесконечно надеялась. Хасан вычеркнул имя Амира из завещания, но он не смог вырвать память о нем из сердца девушки, которая его любила.

Алим знал, что никогда не женится по принуждению, по расчету. Юноша вспомнил те времена, когда и Зухра, и Амир беспрестанно твердили ему о том, что он сын варварки, рабыни, что он недостоин своего положения! Вот почему он никогда не возьмет в жены такую, как его мачеха: высокомерную, непредсказуемую, капризную. Пусть это будет небогатая и не из знатной семьи девушка, но добрая и кроткая. И красивая, как… Джамиля.

Представляя себя в постели с прекрасной незнакомкой, Алим долго не мог заснуть. Женщина, которой суждено разделить с ним ложе, уже существует, живет, дышит, но пока еще ничего не знает о нем, как и он о ней.

Оставалось верить в то, что вскоре по воле Аллаха их пути пересекутся и Всевышний соединит любящие сердца.

Глава II

809 год, пустыня Нефуд

Через неделю после начала путешествия небольшой отряд почтовой службы Багдада пересек Евфрат и очутился в пустыне, где воздух был полон легчайшей пыли, а земной покров казался зыбким и ненадежным, где не было ни колодца, ни родника, ни травинки. На горизонте не было видно ни деревца, ни холмика. Ничто не указывало дорогу, а беспрестанно меняющие свои очертания дюны лишь вызывали замешательство путников. Ветер обжигал тело, мельчайшие песчинки секли лицо, как осколки стекла, пыль лезла в глаза и щекотала ноздри.

Вопреки ожиданиям, им не удалось нанять внушающего доверие проводника; теперь оставалось ориентироваться по солнцу, что было нелегко для людей, никогда прежде не выезжавших из большого города. На плечах Алима лежала ответственность за судьбу ни в чем не повинных людей, и это удваивало его волнение. Тем не менее, молодой человек принял решение упорно двигаться к цели. Алим готов был доказать, что его нельзя напугать и заставить делать то, чего он не желает делать.

Две недели назад начальник вызвал юношу в кабинет и вновь завел разговор о браке Алима со своей дочерью. Взбешенный недвусмысленным отказом подчиненного, Али ибн Идрис аль-Хишам приказал ему лично проверить состояние почтового тракта, соединявшего Багдад и Медину, и переговорить с начальником тамошней станции.

Алим согласился – в противном случае ему бы пришлось покинуть барид, а он не считал возможным без веской причины оставить ведомство, службе в котором его отец посвятил лучшие годы своей жизни. Он был молод и надеялся справиться с поручением. Взяв с собой Наджиба и еще пятерых верных людей, Алим поехал в пустыню с намерением доказать свою твердость и независимость.

Поначалу Алиму нравилось путешествовать по незнакомой, диковинной местности. По горным скатам живописно зеленели масличные деревья, а сами горы напоминали шатры, крепости и башни. Долину пересекали гигантские золотые полосы и длинные тени, а воздух казался прозрачным, как чистейший хрусталь. Высоко над головой парили огромные орлы.

Так продолжалось до тех пор, пока они не вступили в унылые земли, лишенные всяких признаков жизни. Здешняя природа поражала бедностью красок и своей неприглядностью: голый песок, бесплодный камень, сухие колючки.

– Не может быть, чтобы здесь жили люди! – обозревая окрестность, воскликнул привставший в стременах Наджиб.

– Живут, – ответил Алим, – и не знаю, будет ли лучше, если мы их встретим или, наоборот, обойдем стороной.

– Все-таки надо было нанять проводника, – произнес Наджиб, с тревогой глядя на блеклое от зноя небо, на котором не было видно ни облачка.

Алим и сам думал об этом. В Куфе, где они останавливались, переправившись через Евфрат, все проводники казались ему или подозрительными и ненадежными, или слишком жадными.

Теперь он жалел о том, что отказался от их услуг и понадеялся на собственные силы. К тому же сейчас было бы неплохо поменять лошадей на беговых верблюдов.

Верхний слой песка находился в постоянном движении, отчего следа людей и животных мгновенно исчезали с его поверхности. Беспощадное солнце обрушивало на землю море света, так что невозможно было смотреть вперед.

Алим, Наджиб и их товарищи то и дело, прикладывались к флягам с водой, которая стала почти горячей. Кроме того, приходилось часто останавливаться и поить коней: благо бурдюки еще не опустели.

– Если к середине дня не набредем на какой-нибудь оазис, нам конец! – простонал истомленный жарой Наджиб.

– Если судить по карте, мы движемся прямо к нему, – успокаивающе произнес Алим.

– Я бы не стал доверять карте! Возможно, лучше повернуть назад?

– Нет. Мы не можем вернуться в Багдад, не выполнив поручения. Чего стоят наши умения, если мы способны только на то, чтобы сидеть в своих кабинетах и без конца перекладывать бумаги!

Стараясь подать пример своим спутникам, он держался на удивление стойко и бодро. Однако когда спустя два часа они так и не встретили каких-либо признаков воды и растительности, уверенность Алима начала понемногу таять, и он втайне засомневался в правильности своего решения. Лошади жалобно ржали, а люди едва держались в седлах. В довершение всех несчастий началась песчаная буря, от которой они, как истинно городские жители, не знали, как спастись.

Прошло немного времени, и тучи песка заслонили небо и землю. Песчинки обжигали кожу, словно искры огня, пробивались сквозь одежду. Мелкая жгучая пыль залепила ноздри и рот. Ветер с каждым вздохом вонзался в гортань, пригибал тело к земле, высасывал из него остатки живительной влаги. Было невозможно двигаться вперед, и вместе с тем люди боялись лечь на землю и остаться погребенными под песчаной лавиной.

Алим пытался отдавать приказы, но его никто не слушал и не слышал. Он с трудом различал сквозь пыльную завесу фигуры двоих товарищей, где были остальные, не знал. Вероятно, люди в панике ринулись в разные стороны и потерялись в пустыне. Напрягая последние силы, молодой человек побрел вперед, увязая в песке, и вскоре его взору открылось нечто ужасное. В земле образовалась огромная воронка, напоминавшая след гигантского лошадиного копыта. Песок струился вниз, увлекая за собой все, что попадалось на пути. Это был фулдж[20]20
  Фулдж, или кар – углубление, яма, дыра; одна из характерных особенностей ландшафта пустыни Нефуд. Представляет собой глубокую воронку, проходящую через толщу песка до твердого грунта. Крупные фулджи имеют 450–500 м в диаметре, их глубина колеблется от 30 до 70–80 м.


[Закрыть] – ловушка, созданная неутомимым ветром.

Прямо на глазах Алима в ней исчез один из его спутников. Он отчаянно загребал руками песок, стараясь выбраться из воронки, что было равносильно попытке ухватиться за воздух. Алим попытался ему помочь, но не успел протянуть руку, как едва не соскользнул вслед за товарищем.

Молодой человек окаменел. Мог ли он предположить, что его самонадеянность, глупая уверенность в собственных силах приведет к страшной гибели людей?!

– Наджиб! Наджиб! – отчаянно закричал он.

Ответом послужил бешеный вой ветра. Вокруг никого не было. Никого и ничего.

Ручейки песка текли вниз и тянули его за собой. Это было все равно, что угодить в паутину, когда каждое движение лишь приближает к гибели, а попытка освободиться превращается в танец смерти. Алим упал на колени и пополз назад, упрямо прорываясь сквозь душную пелену, задыхаясь, хрипя и кашляя.

Юноша полз так до тех пор, пока не выбился из сил и его не занесло песком.

Зюлейка глядела вдаль, туда, где мелкие песчаные вихри кружились, словно стая мух, где волна за волной расстилались бесконечные гребни барханов – безжизненных, неизменных со дня создания мира.

Жаркий ветер рвал на ней тонкую одежду и трепал волосы, а она, будто не замечая этого, неподвижно стояла и думала.

Когда у нее, случалось, возникали сомнения в том, правильно ли она живет, Зюлейка покидала оазис и обращалась к далеким от мира людей чистоте и безмолвию пустыни.

С тех пор как она разделила судьбу бедуинов и поселилась в песках, минуло шесть лет. Шло время, жестокое солнце день ото дня заполняло собой бескрайние небеса и заливало землю, которая дремала под дымкой знойного тумана. Страсть к переменам постепенно угасала, мысли замирали, душой овладевал сон.

Нынешнюю жизнь Зюлейки нельзя было назвать радостной или легкой. Бедуины всецело зависели от окружающей природы. После короткой весны они попадали в безжалостное пекло долгого лета. Солнце быстро выжигало весенний ковер зелени, колодцы пересыхали, и верблюдицы переставали давать молоко. В конце лета кочевники метались по пустыне в поисках воды и корма для скота и, чтобы побороть жестокий голод, привязывали к впалому животу плоский камень.

Зюлейку угнетало не это. Она привыкла к длительным переходам по глубоким пескам, привыкла таскать тяжести, пить горькую, мутную воду, добытую со дна почти пересохшего колодца, и мыться четыре раза в год. Иногда молодой женщине казалось, что она является обузой для других людей. Ей помогала семья Фатимы, о ней не забывал шейх Абдулхади, и все-таки было бы лучше, если бы она имела кровных родственников. Или снова вышла замуж, ибо в условиях беспрестанного кочевья женщина не может жить одна. Зюлейке не раз советовали покончить с вдовством, за нее сватались, но она упорно не желала вновь испытывать судьбу.

Для того чтобы не чувствовать себя одинокой, Зюлейке хватало Ясина, ее единственного, горячо любимого сына.

Молодая женщина решила повернуть назад. Скоро солнце станет ядовитым, враждебным, начнет прожигать до костей. И вдруг Зюлейка заметила странный холмик, из которого выглядывала… человеческая рука! Несколько секунд она боролась с желанием в страхе бежать прочь, после чего несмело приблизилась к неожиданной находке. Был ли это живой человек или мертвец, его следовало откопать. Таковы неписаные законы пустыни: пески не должны забирать то, что принадлежит только Аллаху.

Зюлейка могла вернуться в оазис и обратиться за помощью к бедуинам, но тогда, если путник еще жив, драгоценное время будет упущено.

Молодая женщина принялась сражаться с песком, быстро разгребая его руками там, где должно было находиться лицо человека. Вскоре она его увидела – лицо горожанина, никак не жителя пустыни, молодое и светлое, измученное и вместе с тем неуловимо прекрасное. Сделав невероятное усилие, Зюлейка вытащила юношу из песка и, отдышавшись, задумалась над тем, как доставить его в оазис. У нее не хватило бы сил нести путника на руках, потому она поступила так просто, как только могла: сняла с себя одежду, соорудила из ее обрывков что-то вроде упряжи и поволокла незнакомца по песку, время от времени оглядываясь назад.

В какой-то миг он открыл глаза; тогда Зюлейка остановилась и, как была обнаженная, склонилась над ним (в ситуации, когда речь шла о жизни и смерти, излишняя стыдливость казалась неуместной) и дала ему напиться из фляги.

Он жадно глотал воду, глядя на девушку затуманенным взором. Зюлейка удивилась: у юноши были голубые, как небо, глаза, что в сочетании с восточными чертами лица, темными бровями и ресницами выглядело необычайно, привлекательным. Она не думала, что человеческие глаза могут иметь такой поразительный цвет! Напоив незнакомца, молодая женщина продолжила нелегкий путь. Дул сильный, иссушающий землю ветер, вверх поднимались тучи пыли, солнце немилосердно жгло, ноги увязали в песке, спина и плечи нестерпимо ныли.

Зюлейка остановилась на краю оазиса; заметив одну из бедуинок, попросила принести одежду и рассказала о своей находке.

Вскоре незнакомца отнесли в один из шатров, а Зюлейка вернулась к себе. Она размышляла над тем, выживет ли юноша. Ей очень хотелось, чтобы он остался жив, она желала еще раз заглянуть в его необычные светлые глаза. Впрочем, Зюлейка знала, что это невозможно: несмотря на то что – в отличие от городских женщин – бедуинки пользуются относительной свободой и не прячут лица под покрывалом, им запрещено встречаться и разговаривать с чужими мужчинами.

Молодая женщина поискала зеркало и, не найдя, попыталась рассмотреть себя в начищенном до блеска медном кувшине.

Вглядевшись в свое отражение, Зюлейка вздрогнула и отшатнулась. Как могло случиться, что она превратилась в такое чучело – с грязными, слипшимися волосами, дочерна загорелым, измазанным лицом, давно не мытым телом, загрубевшими руками и ногами. Она, девушка, родившаяся и выросшая в Багдаде!

Иное дело – исконные жительницы пустыни: делая себе прически, они вместо воды нередко используют верблюжью мочу; эта же жидкость служит средством борьбы с кожными паразитами и употребляется как лекарство от всевозможных болезней. Никто из них не следит за чистотой тела и крайне редко стирает одежду.

Пока ее сын играл с соседскими ребятишками, Зюлейка принесла воды и принялась мыться, яростно соскребая грязь. Она полоскала волосы до тех пор, пока они не сделались похожими на охапку тяжелого шелка. Молодая женщина расходовала воду бездумно и беспечно, чего не стала бы делать ни одна истинная кочевница. Приведя себя в порядок и сменив засаленную одежду, Зюлейка взяла костяной гребень и принялась расчесывать мокрые пряди. Странно, что она так долго не замечала, насколько отвратительно пахло в шатре, – то были запахи немытой шерсти, пота, мочи, кизяков.

Молодая женщина вышла наружу, чтобы позвать сына домой.

Порывы горячего ветра быстро высушили волосы Зюлейки; теперь они ниспадали на плечи густой блестящей волной. Она ощущала себя обновленной, будто очнувшейся от глубокого сна. Ей вдруг показалось, что она переступила некую невидимую границу. Желание вновь познать полноту жизни, быть может, опять полюбить скрывалось в глубине души и тела, будто загнанная внутрь болезнь. И теперь это желание неожиданно начало произрастать из таинственного семени – сложное и опасное своей непредсказуемостью и неодолимостью.

Зюлейка окликнула Ясина, и тот прибежал на зов матери.

Это был хорошо развитый для своих пяти лет, ладно сложенный мальчик с бронзовым от солнца тельцем и большими золотисто-карими глазами, какие были у Амира. Как и другие дети, он бегал по оазису голым, так же, как и они, умел управляться с верблюдами и мелким скотом и жить одной жизнью с пустыней, которую считал своей единственной родиной.

– Пойдем, я хочу помыть тебя, сынок, – сказала Зюлейка, беря ребенка за руку.

Ясин, удивившись, уставился на мать – он не привык мыться – и нерешительно произнес:

– Может, я лучше пригоню коз?

– Коз загонять еще рано. А быть таким грязным – нехорошо.

Мальчик озадаченно замолчал и не проронил ни слова за все время, пока Зюлейка поливала его водой из кувшина.

– Жаль, что никто не сможет научить тебя читать и писать, – с сожалением произнесла она, вытирая тельце ребенка с трудом найденной чистой тряпкой.

– А зачем?

– Потому что ты умный мальчик, и со временем твоя жизнь могла бы измениться. На свете, кроме пустыни, есть большие города, дороги, моря…

– То, что создали джинны? – оживившись, спросил Ясин.

Зюлейка засмеялась. Представления кочевников о душе и загробном существовании были смутными, зато они верили в джиннов, могущественных обитателей безлюдных пустынь, по преданиям созданных из бездымного огня и воздуха, наделенных разумом и человеческими страстями.

– Не джинны, а люди.

– Какие люди?

Зюлейка принялась рассказывать. Мальчик серьезно кивал, но в его глазах затаилась искорка неверия. Когда мать замолчала, он попросил:

– Расскажи еще одну сказку!

Молодая женщина вздохнула. К сожалению, она знала мало сказок. Зюлейка выросла в неродной семье, и ее не слишком баловали волшебными историями.

В это время вполне пришедший в себя Алим лежал в шатре шейха Абдулхади, окруженный заботами его слуг. Жизни юноши уже ничто не угрожало, но он несказанно сокрушался по поводу исчезновения и гибели своих товарищей.

Абдулхади, сразу признавший в спасенном Зюлейкой незнакомце богатого и знатного человека, разговаривал с ним почтительно и осторожно.

– Я отправлю людей на поиски. Случалось, мы находили путников через несколько дней после бури, и им удавалось выжить. Неподалеку живут другие племена. Я пошлю гонцов узнать, не подобрали ли наши соседи кого-либо из твоих товарищей.

Алим, приподнялся на кошме.

– Благодарю тебя! У меня есть деньги, я заплачу за гостеприимство.

Шейх нахмурился.

– Мы мало имеем и, наверное, оттого не жадны. Гостеприимство – наша родовая черта. Она не стоит денег.

– Прости. Тогда позволь поблагодарить девушку, которая вытащила меня из песка. Я не запомнил ее лица и не спросил имени, потому что был слишком слаб…

– Ее зовут Зюлейка. – Голос Абдулхади потеплел. – Несколько лет назад ее так же спас человек, впоследствии ставший ее мужем.

– Так она замужем? – с невольным разочарованием произнес молодой человек.

Он вспомнил о том, что видел: обнаженная девушка склонилась над ним, точно спустившаяся с небес пери, и влила живительную влагу в пересохшие губы.

Если у нее есть муж, об этом лучше забыть.

– Зюлейка вдова. Ее супруг погиб пять лет назад.

– Я могу ее увидеть? – спросил Алим.

– Нет. Наши женщины не носят покрывал, однако обычаи не дозволяют им разговаривать с чужими мужчинами.

– Тогда пришли ко мне ее отца или брата.

– У нее никого нет. Я сам передам Зюлейке твои слова.

Алим помолчал. Потом спросил:

– Как скоро я смогу тронуться в обратный путь? Ты дашь мне проводника?

– Да. И проводника, и верблюда. Подожди несколько дней, наберись сил.

В тот же день, встретив Зюлейку, Абдулхади сказал:

– Человек, которого ты спасла, передает тебе слова благодарности. Он хотел тебя увидеть, но я ответил, что это противоречит нашим обычаям.

Молодая женщина взволнованно кивнула.

– Он будет жить?

– Да. Ты подоспела вовремя и все сделала верно.

На следующий день Алим смог подняться с кошмы и выйти из шатра. Юноша бродил по оазису, с интересом наблюдая за жизнью кочевников. Если в шатре шейха он увидел разостланные ковры, искусно сделанную сбрую, хорошее оружие и металлическую посуду, то у простых бедуинов ничего этого не было. Их бедность потрясала. Обычный хлеб считался едва ли не лакомством, одежда была грязной и рваной. Большинство мужчин ходили в обернутой вокруг бедер козьей шкуре. Они смотрели на него с подозрением и опаской, поэтому Алим старался не подходить к их жилью.