Текст книги "Рождественская история"

После завтрака состоялся женский совет, на котором принимались последние поправки и предложения к праздничному меню и распределялись обязанности. Патриция с боем добилась права ехать в супермаркет докупать продукты. Ей в помощь снарядили Роберта и Кэтрин.

Последний предрождественский шопинг прошел благополучно. Особенно для Патриции. Она чувствовала себя вполне сносно, гораздо лучше, чем могла бы после вчерашнего. Пришлось долго искать нужные маме оливки – самые крупные, обязательно с косточкой и обязательно в стеклянной банке. С остальными продуктами в списке было гораздо легче.

Патриция испытывала приливы детского мироощущения. И двадцать лет назад они с мамой обязательно докупали что-то в последний момент… Наверное, большие праздники так проходят для всех.

– Патриция! – Ее догнала Кэтрин. Она надела клетчатое короткое пальто, коричневый берет и длиннющий шарф. Толкая перед собой тележки с едой, они выглядели, как участницы какого-то странного марафона. – Ты не обиделась на меня за вчерашнее?

– Нет, а стоило? – улыбнулась Патриция. Она пребывала в благостном расположении духа.

– Я подумала, что, наверное, зря пристала к тебе с интимными вопросами…

– Если ты так быстро осознаешь свои ошибки, у нас есть шанс подружиться. Не бери в голову.

– Ладно. У меня еще французские булки.

– Это два раза свернуть направо.

– О’кей.

А все-таки она славная, подумала Патриция.

На кассе они оказались рядом.

– Патриция…

– Можно Пат.

– Пат, я хотела спросить… Как у вас в доме одеваются для встречи праздников?

– Красиво, – ответила Патриция, подумав.

– Вечернее?

– Ну да. А что?

– Я взяла с собой несколько нарядов. Прости, но ты не поможешь мне выбрать? Боюсь выглядеть нелепо…

– Без проблем.

Дома Патриция предоставила остальным возможность разбирать сумки с продуктами, а сама поднялась в свою комнату, чтобы отдохнуть. По счастью, Эрик не встретился ей в коридорах родного дома.

Как выяснилось, к обеду ждали семью какого-то папиного делового партнера, и Патриция поняла, что нужно набраться сил, дабы блистать перед этими людьми. Если перед ними нужно блистать.

Простая радость при виде широкой кровати подсказала ей, что нужно поспать. Хотя бы часок. Или полтора.

Когда она проснулась и посмотрела на часы, то ее пробрал легкий ужас от ощущения нереальности: четыре пятнадцать. Никто не приехал? Ее не позвали? Во всяком случае, спускаться сейчас было бы вызывающе некрасиво. Больная – значит, больная.

Она приводила себя в порядок, когда вспомнила о просьбе Кэтрин. Что ж, помочь ей – совсем не сложно, если только все ее наряды не разукрашены перьями и узорами из наклеенных блесток. Интересно, Кэтрин сейчас внизу или в спальне?

Она вышла из комнаты. Кэтрин и Алекс занимали комнату дальше по коридору, напротив комнаты для гостей, где поселился Эрик. Патриция очень хотела, чтобы он не встретился ей на пути.

Сделав несколько шагов по мягкому ковровому покрытию, в котором утопали острые каблуки, она услышала голоса. Мужской и женский. Из комнаты Эрика.

Эрик и Кэтрин.

Патриция никогда не страдала любопытством. Подслушивать считала ниже своего достоинства. Она уже развернулась, чтобы уйти и дать друзьям посекретничать, но что-то заставило ее остановиться.

– Ты… ты же один такой во всем мире! У меня никого нет ближе тебя, и это ужасно, Алекс, он…

Вот это да! «Один во всем мире», «никого нет ближе»… Патриция испытала приступ возмущения. Это что же получается…

Она, осторожно ступая, двинулась назад, туда, где лежала на полу полоска света из-за неприкрытой двери.

– Кэтрин…

– Я иногда спрашиваю себя: а почему именно так? Зачем происходит то, что происходит? И что я делаю в этом доме?! – Кэтрин всхлипывала.

– Успокойся, малыш, ну же…

В щелку было видно огромное зеркало. А в зеркале отражались они. Он держал ее в объятиях. Он гладил ее по волосам и по плечам. Так не прикасаются к другу. То, что между ними, гораздо глубже…

Патриция замерла, пораженная.

– Нет, нет, нет! Ты не понимаешь! Я смотрю на тебя, в твои глаза, и мне тогда кажется, что все неправильно! То, что ты и я…

Любовники.

Это слово упало на Патрицию, как обух топора.

– Малыш, я тебя больше всех на свете…

Он наклонился к ней совсем близко. Патриция сдержала стон боли и гнева. Не стала слушать дальше. Зажала уши руками. Последнее, что она видела в зеркале, – как Эрик целует руки Кэтрин.

Подонки.

Патриция добрела до своей комнаты, держась за стену рукой. Несколько шагов дались ей труднее, чем путь в десять миль по скалистой местности. Ее разрывало от возмущения и обиды. От собственной слабости и бессилия хотелось плакать.

Так. Плакать она не будет. Спокойно.

Может, вернуться и устроить скандал? Вышвырнуть эту девку из дома немедленно? Или привести Алекса, пусть полюбуется…

Нет. Родители расстроятся. Алекса это убьет. Рождество, черт бы его побрал!

Сволочь. Мерзавец. Негодяй! Приехал в дом школьного друга, чтобы спать здесь с его невестой? Любовь у них, значит? До гроба? Та самая, которая не знает никаких моральных границ?

А она-то, дура, поверила, что ему на нее не наплевать! Такой обаятельный, такой замечательный…

Все – ложь! Одна большая, гнусная, гадкая ложь! И она, Патриция, нужна была этим двоим для отвода глаз. Какой кошмар! Ее использовали, как куклу, а она развесила уши и растаяла! Решила, что солнышко выглянуло! А это была простая электрическая лампочка…

Не прощу. Убью. Распну. Уничтожу! Патриция мерила комнату шагами, как голодный тигр – опостылевшую клетку. Не сейчас. Завтра. Пусть это будет последний счастливый день. Бедный Алекс!

Патриция не сдержалась и метнула в стенку маленькую дымчатую вазочку, привезенную когда-то из Европы.

Ничто не изменилось. Она все так же ему не нужна. Он не просто ее не заметил. Посмеялся над ней. Но она уже не влюбленная школьница. У Патриции выросли острые зубы. И крепкие когти. Как же больно ему будет платить по счетам…

6

Можно будет установить за ними слежку. Вычислить, когда они уединятся, и привести Алекса. Или подослать маму с тетей Кэт. Для скандала лучшего персонажа, чем тетя Кэт, не найти.

Патриция сидела в своей комнате, пила кофе – он всегда помогает думать – и строила планы. В трюмо отражалось ее побелевшее, холодное лицо, будто вырезанное из металла. Красивая, но очень злая маска. Даже ей самой неприятно было встречаться со своим отражением взглядом.

Она накрасила ногти кроваво-красным лаком. Это означало, что Патриция собирается на битву.

Постойте-ка. Если тетю Кэт – то она сама окажется незадействованной в наиболее интересном эпизоде. Не подойдет. Она сама всадит Эрику нож – нет, не в спину, а куда-нибудь под сердце – чтобы посмотреть ему в глаза, когда он будет падать.

Можно пойти для начала к Кэтрин. Отхлестать по щекам и сказать, что их маленькая тайна всплыла на поверхность. А потом затаиться и наблюдать, как они будут нервничать и бояться разоблачения.

Можно то же самое, но с Уайзом. Как у него затрясутся коленки… Он будет убеждать ее, что все неправда, потом умолять пощадить чувства Алекса. Потом еще что-нибудь. Хороший вариант. Но не идеал.

Бедолага Алекс. Попался на крючок этой мерзавки… Как бы так осуществить жестокую месть, чтобы пощадить его чувства?

Это проблема.

Патриция встала и прошлась по комнате. Крепкий кофе горечью обжигал рот, но она не обращала на это внимания.

Разумеется, если бы дело не касалось ее, она не стала бы вмешиваться. Личная жизнь человека неприкосновенна. Каждый имеет право на свои ошибки и свои раны. Людей, которые этого не понимают, Патриция считала, мягко говоря, недалекими. Было бы тяжело, но она позволила бы Алексу по-своему выстраивать отношения с неверной невестой.

Но в эту историю ее впутали. Пусть теперь пеняют на себя.

Пожалуй, если намекнуть на что-то Кэтрин или Эрику сейчас и оттянуть разговор с Алексом, они как-нибудь выкрутятся. Станут осторожными. Придумают новую ложь для Алекса. А этого допустить нельзя.

Значит, вариант со скандалом. Со слежкой. Поймать с поличным. И никаких тетей. Только она и Алекс против Эрика и Кэтрин – для начала.

Это был самый ужасный сочельник в ее жизни. У нее было ощущение, что она таскает на себе ящик динамита и сжимает зубами шнур. Стоит его отпустить – и он выстрелит змеей, потеряется где-то, а потом динамит рванет в самый неподходящий момент.

Она не спускалась до самого вечера. Ее никто и не беспокоил: по-видимому, занимались приемом гостей. Нужно было еще разложить подарки под елкой, которую традиционно поставили в музыкальной комнате, где стояло фортепьяно, на котором играла Аманда. Патриция разобрала сумку, полностью набитую подарками.

Дурацкое в этом году получается Рождество. Подарков накупила в три раза больше, чем необходимо. Ну ничего. Осчастливим присутствующих.

Музыкальная комната располагалась на третьем этаже. Патриция этой прихоти родителей никогда не понимала: ну зачем было тащить фортепьяно под самую крышу? И каждый год отправлять туда же елку. А ее ставили всегда, даже когда Патриция и Алекс выросли.

Пришла мама – уже немного усталая, но с довольной улыбкой. Патриция, мрачная, как горгулья на Нотр-Дам де Пари, сидела посреди завернутых в яркую шуршащую бумагу коробок.

– Пат, какая прелесть! Не нужно было столько везти с собой…

– Ошибаешься. Рождество все-таки…

– Да. Приезжали Уилкинсы. Мы решили тебя не беспокоить. Ты отдохнула? – Аманда тщетно пыталась определить причину настроения дочери. А настроение было таково, что задавать прямые вопросы она не решалась.

– Ага. Отдохнула.

– Помочь тебе отнести все это под елку?

– Да. Только не уговаривай опускать подарки в носки.

Они двигались, как маленький, груженный ценностями караван.

Потом Патриция отправилась на кухню, чтобы помочь тете Кэт. Разумеется, Кэтрин суетилась там же. Патриция упорно на нее не смотрела и с видом хирурга, делающего сложнейшую операцию, украшала блюда с закусками.

Кэтрин выглядела особенно счастливой, и это было отвратительно.

В семь пятнадцать Патриция поднялась к себе, чтобы поправить прическу, и обнаружила на сотовом восемнадцать пропущенных вызовов от Миранды. То ли секретарша умирала от желания пожелать своей начальнице счастливого Рождества, то ли еще от чего-то умирала. Патриции это сейчас было в общем-то все равно, но, чтобы потом не мучиться угрызениями совести, она перезвонила.

– Патриция, она сошла с ума! – Чувства переполняли Миранду, поэтому она опустила ритуальные приветствия.

– Кто?

– Миссис Маршалл! Помните, они с мужем купили дом на пять спален на Паркинг-стрит?

– Помню. Та расфуфыренная толстуха, что строила из себя английскую баронессу…

– Точно. Она оборвала сегодня мне телефон!

Патриция не стала уточнять, откуда у нее номер Миранды. Это все равно какое-нибудь нелепое стечение обстоятельств или воздействие лунных циклов. Неважно.

– Она вопит, что у нее в доме привидения. На кухне они перекладывают вещи, а появляются из зеркала в ванной их с мужем спальни. Она насчитала пять призраков. Грозится вызвать полицию, экстрасенсов, подать на нас в суд и расторгнуть сделку.

– Она не имеет права! – возмутилась Патриция.

– Найдет другой предлог. Что делать, Патриция? – По истерике Миранды можно было судить о степени давления на нее клиентки, вообразившей себя медиумом.

– Сегодня сочельник. Завтра Рождество. Отдыхайте. Ешьте индейку. Пейте эгг-ног. Я не знаю, что еще… Постараюсь взять билеты на завтра. Позвоню, когда прилечу. Да, и… телефон отключите.

– Хорошо, Патриция. Только прилетайте скорее. Счастливого Рождества.

– Счастливого Рождества.

Патриция посидела пару минут, бессмысленно глядя на погасший дисплей мобильного. Привидения – это чушь. Хорошая страшилка для тинейджеров и полоумных старух. Но госпожа Маршалл и вправду может выкинуть что-нибудь нежелательное.

У Патриции был случай, когда клиент через суд аннулировал сделку. Потеря денег и трата нервов. Спасибо, больше не хочется.

Нужно лететь в Вашингтон и выяснять, что случилось.

К праздничному ужину Патриция готовилась особенно тщательно. Когда она вошла в столовую, на мгновение повисла пауза – и только потом раздались восхищенные возгласы.

Она надела платье из красного шелка на тонких бретельках, узкое, до колен – простота кроя лишь подчеркивала достоинства ее фигуры. На шее – серебряное колье с рубином и такие же серьги. Никакой вычурности. Только элегантность и изящество.

Кэтрин, которую Патриция «из лучших побуждений» одела в синее платье с гипюровой вставкой, стушевалась.

Патриция, как луч прожектора, чувствовала на себе взгляд Эрика. Она нашла в себе силы посмотреть ему в глаза. В них она прочла восхищение на грани благоговения и еще тревогу. При других обстоятельствах этот взгляд свел бы ее с ума. Но не теперь…Она приложила все усилия, чтобы в ее глазах он не увидел ровным счетом никакого чувства.

В белоснежной рубашке и дорогом сером костюме он и сам был хорош. Патриция изо всех сил делала вид, что ее это нимало не интересует.

Всеми владело особое настроение, какое бывает, наверное, только в канун Рождества: ощущение светлого чуда, происходящего где-то совсем рядом.

У Патриции такого ощущения не было. Напротив, ее поташнивало всякий раз, когда она замечала нежности, которыми обменивались Алекс и Кэтрин. Когда Эрик попытался с ней заговорить, она ответила ему что-то такое, от чего тетя Кэт завела разговор о том, какие мужчины нежные существа и как их отпугивает женская жестокость.

В остальном Патриция держалась подчеркнуто уверенно и весело: всем улыбалась и с энтузиазмом ковыряла вилкой в тарелке. Есть до сих пор не хотелось, и в свете последних событий аппетит совсем пропал, но нужно было отдать должное стараниям хозяйки дома.

– Я буду встречать Новый год здесь, – бросила Патриция как бы между делом.

– Вот здорово, милая! – искренне обрадовался отец.

– Но на пару дней мне нужно слетать домой. Неотложные дела.

Поднялась волна общественного возмущения: как можно, в Рождество…

– Я же встретила праздник месте со всеми! – пожала плечами Патриция. И рассказала в лицах историю про дом с привидениями.

Все смеялись вместе с ней.

Ровно в полночь поспешили наверх – разбирать подарки.

В свертках «Для Патриции» нашлись: большой ежедневник в обложке из тисненой красной кожи от «Эрмес», золотой браслет, платье из шифона и что-то там еще. Она с деланым весельем открывала коробки и не запоминала, что там. Какие-то нужные и красивые вещи или бессмысленные безделушки. Не важно.

Она держала в руках кашемировый шарф цвета топленого молока и уже знала, что это от Эрика. В тон пальто. Теплый, чтобы не простудилась снова. Какая фальшивая забота!

Он смотрел на нее вопросительно: понравилось или нет? Она равнодушно кивнула. Он опустил глаза.

Добравшись наконец до своей комнаты, Патриция расплакалась. От напряжения, усталости и досады. Ведь все могло бы быть так хорошо… если бы было по-настоящему!

В дверь постучали: негромко, но решительно.

Патриция сделала вид, что не слышит. Сняла туфли, прошла в ванную и включила воду. Она принимает ванну. Занята. Не нужны сейчас никакие посетители, разговоры, глупости…

– Патриция, можно войти? – Это был Эрик.

Она закрылась в ванной, сняла платье и встала под душ. По лицу ее текли струйки воды, подкрашенной косметикой: тушь, тени, пудра. На пол душевой кабинки, позвякивая, падали маленькие шпильки со стразами – остатки прически. Патриция просто стояла под струями горячей воды и ждала, когда с нее смоет все плохое, что было за день. Становилось легче, но только чуть-чуть. Поняв, что полное облегчение ей подарит только месть или – на время – таблетка снотворного, Патриция выключила воду, завернулась в полотенце и вышла.

Эрик ее ждал. Сидел в кресле, закинув ногу на ногу, и барабанил пальцами по колену – нервничал.

– Разве я приглашала тебя войти? – холодно поинтересовалась она.

– Какая муха тебя укусила? – Он проигнорировал ее вопрос.

– О чем это ты?

– В тебе все изменилось сегодня. Что произошло?

Патриции стоило большого труда не высказать ему все.

– Ничего нового. Ты просто меня такой еще не знал. – Она постаралась придать своим словам оттенок легкой угрозы.

– Я могу чем-то тебе помочь?

Этот вопрос ее почти обезоружил. Почти – но не совсем. Помочь… Пожалуй. Совершить публичное самоубийство, признав вину.

Она пожала плечами. Эрик молчал, но не уходил. Патриция отвернулась. Повисшее в воздухе напряжение казалось осязаемым. Между ней и Эриком проскакивали электрические разряды, и она поняла вдруг, что это лишь отчасти – злость.

Желание.

Она не думала сейчас, что на лице больше нет косметики, а мокрые волосы не уложены в прическу. Патрицию беспокоило другое. Ее тело скрыто под единственным куском махровой ткани. Если его сорвать – ничего не останется. Только обнаженная кожа, которая горит в присутствии этого мужчины.

Как же, должно быть, он ласкает женщину…

Она вспомнила пластику его рук и безволосую смуглую грудь – то, что сегодня утром (как давно это было!) опалило ее огнем.

– Ты уйдешь? Или мне закричать? – уточнила Патриция.

Он встал и приблизился к ней.

– Пат…

Патриция с силой сжала челюсти. На скулах заходили желваки – странно для женщины. Ее побелевшие ноздри трепетали. От него пахло горьковатым одеколоном, но тонкое обоняние самки-хищницы улавливало нотки пота, разгоряченной кожи… Патриции впервые в жизни стало страшно от присутствия мужчины, потому что он – сильнее. Она не смотрела ему в глаза, видела только, как пульсирует жилка на шее.

Она встретилась с ним взглядом. Какая буря отражается в его светлых, с оттенком морской воды, глазах!

– Кричи, если хочешь, – прошептал он.

Патриция поняла, что если сейчас даст слабину, то окажется в его объятиях, он сплавит свое тело с ее, опрокинет на спину и овладеет ею прямо здесь, на ковре. И ей это понравится, она будет счастлива, она будет вонзать в его спину свои кроваво-красные ногти и прижиматься зубами к его плечу, чтобы не кричать от страсти и наслаждения.

Он спит с другой женщиной. С очаровашкой Кэтрин. Спит и прикрывается ухаживаниями за Патрицией. Лжет. Не любит. Может быть, хочет, но тем хуже для него. Идиот. Она ему не поддастся! Не отдастся. Ни за что.

Она зарычала. Он не двинулся с места.

– Вон из моей комнаты, – прошипела Патриция. Ее сотрясала дрожь, но она этого не замечала.

За мгновение до того, как отвернуться, она заметила, как расширились его глаза, будто от пощечины. Он стремительно вышел из комнаты – всего три или четыре широких шага. Хлопнула дверь.

Патриции показалось, что дверь эта ударила ее по затылку. Из глаз потекли слезы неутоленного желания и горечи. Она протяжно всхлипнула и совсем без сил опустилась на кровать.

Рождественское утро было сереньким, блеклым, как вода, в которую опустили измазанную в черной акварели кисточку. Еще не мутная, но и уже не чистая. Патриция честно пролежала в постели всю ночь, натянув одеяло до подбородка. Заснула она, когда небо стало светлеть, а светает зимой поздно.

Ночью она думала о том, что проще всего было бы улететь сегодня – и не взять обратный билет, остаться в Вашингтоне, где все спокойно, где выстроена крепость ее жизни с надежными стенами и большим количеством артиллерийских орудий. Забыть о существовании Эрика Уайза и не поехать на свадьбу Алекса. Предлог можно выдумать какой угодно, с воображением у нее никогда не было проблем.

Мама и папа расстроятся, но, если она вернется и выведет Кэтрин и Эрика на чистую воду, они расстроятся гораздо больше.

Алекс, который останется в блаженном неведении, сильно проиграет, женившись на лживой стерве, но будет все так же слепо счастлив. Пожалуй, потом ему поздно будет что-то говорить. Да она и не решится на это.

Патриция не знала, что станет делать. Ее терзали противоположные желания. Ночной эпизод сильно выбил ее из колеи. Она никогда не думала, что влечение к мужчине может пересилить презрение и ненависть. Однако это едва не произошло.

Ладно. Решение может и подождать несколько часов. Пока что важно добраться до Вашингтона и уладить дело с полтергейстом.

Завтрак прошел немного сумбурно: все были сильно не выспавшиеся. Роберт порывался почитать газету, но свежего номера не было, а читать вчерашний – неинтересно. Эрик не проронил ни слова. Патриция отметила, что он сегодня в темно-синем свитере, хотя обычно носит светлое. Собственно, она заметила это только потому, что они по-прежнему сидели за столом рядом и рукав его попадал в ее поле зрения, когда она смотрела в тарелку. Его лица, его глаз Патриция не видела.

Еще не зная наверняка, вернется она до Нового года или нет, Патриция все-таки оставила все свои чемоданы: одежды и дома достаточно, а лететь лучше налегке. Она попрощалась со всеми сразу после завтрака. Эрик пожелал ей счастливого пути, стоя за спинами остальных и глядя куда-то выше уха Патриции.

Она взяла такси и добралась до аэропорта достаточно быстро: пробок не было. Город будто бы еще спал.

Купить билет до Вашингтона не было проблемой. Патриция летела, кажется, очень долго, смотрела на маленьком экране какую-то дурацкую комедию и не замечала, что наушники отключены.

Вашингтон особенно не изменился за последние дни. Разве что… В воздухе витало ощущение пустоты. Праздник будто выдохся. Разумеется, еще только двадцать пятое декабря, и еще служат рождественские мессы в церквях, полным ходом идут благотворительные мероприятия и семейные обеды. Но самое главное – позади. Все получили свои подарки. Может быть, кто-то из детей сегодня узнал, что Санта-Клаус – это выдумка взрослых.

В квартире Патриции царили чистота и порядок – домработница позаботилась. Ничто не напоминало о треклятом Рождестве. Здесь царила жизнь-до-встречи-с-Эриком. Вот и славно. Это сейчас нужнее всего.

Патриция вскипятила воду и залила порцию «волшебного порошка» от простуды: снова болела голова и накатывала слабость. Перелеты – не самое лучшее лекарство. Горячее питье пахло фальшивым лимоном.

Мир будто рассыпался на мелкие детали, за которыми сложно увидеть целое. Патриция смотрела на электрический чайник – и видела чайник, но не видела стола, на котором он стоит, и дверцы шкафчика… Переводила взгляд на чашку, стоящую перед ним, и забывала о чайнике. Ее восприятие приобрело очень узкий фокус.

– Ладно, Пат, – сказала она самой себе, – не время киснуть. Нужно решать проблемы, пока они не порешили тебя.

Миранда страшно обрадовалась звонку босса. Большая редкость.

– Маршалл сказал, что они с женой ждут нас в любое время.

– Вы уже с ним созванивались?

– Да. Нашла более-менее вменяемого человека в том семействе. Он говорит, что призраков сам не видел, но жена списывает это на его нечувствительность к тонкому миру.

– Понятно. Тогда пойдем в гости. Может, повезет, хоть раз в жизни увижу непознанное. Заедете за мной?

– Когда?

– Чем быстрее, тем лучше. Я сгораю от нетерпения.

– О’кей. Доедаю пирог, целую бабушку и бегу за машиной.

Дожидаясь Миранду, Патриция переоделась в черное, разбавив его красным шарфом, перчатками и сумкой. Готический колорит обязывает… Миранда примчалась через полчаса. Может ведь, когда захочет!

Патриция даже вручила ей подарок – замшевые теплые перчатки, коричневые, вышитые нитками того же тона. Миранда разрумянилась от удовольствия и смущения: Патриция не баловала ее обычно. Она приготовила ей в подарок шейкер для коктейлей. Патриция искренне порадовалась: ее креатива не хватило бы на такое приобретение.

Дом Маршаллов на Паркинг-стрит вовсе не был готическим по своей атмосфере. И даже не производил мрачноватого впечатления построек двадцатых-тридцатых. Обычный двухэтажный коттедж. Если уж на то пошло, то в нем можно было бы снимать малобюджетный триллер про среднестатистическую американскую семью, решившую улучшить свои жилищные условия, но не более того.

Патриция уверенно позвонила в дверь. Ей открыл мистер Маршалл – седой мужчина лет пятидесяти, ничем не примечательный, кроме старомодного жилета.

– Счастливого Рождества, мистер Маршалл! Помните меня?

– Разумеется, мисс Дин! Счастливого Рождества. И вам, мисс…

– Портер, – подсказала Миранда.

– Извините, что так получилось, все-таки праздники… Входите, пожалуйста.

– Бывает, – небрежно ответила Патриция, будто ее каждую неделю приглашали посмотреть на привидения. Голос ее от обострившейся простуды стал немного хрипловатым. Она чувствовала, что Маршалл ее боится. – Учтите, если собираетесь довести дело до суда, вам нужны свидетели.

– Свидетели чего?

– Появления призраков. Откуда, вы говорили, они приходят? – деловито осведомилась Патриция, снимая перчатки и на ходу расстегивая пальто.

– Из ванной. Это Элен их видит, я не…

– Позволите?

– Конечно.

Из гостиной вышла бледная, но такая же дородная, как и прежде, миссис Маршалл. Вид у нее был подчеркнуто страдающий.

– Это вы! – объявила она.

Ни Патриции, ни Миранде не захотелось желать ей счастливых праздников.

– Пойдемте-пойдемте! Я все вам покажу.

Миссис Маршалл возглавила процессию, поднимавшуюся наверх. Мистер Маршалл громко вздыхал и топал позади.

Спальня хозяев располагалась в конце коридора. Миссис Маршалл уверенно провела Патрицию и Миранду в спальню. Патриция видела, как мерно колышутся складки на ее необъятной зеленой юбке.

– Здесь! – Указующий перст миссис Маршалл направлен был на дверь ванной комнаты. – Вы всех их увидите в зеркале! Я туда не пойду… Разбирайтесь теперь сами со своей чертовщиной.

– Охотно!

Патриция включила свет и открыла дверь. Впечатлительная Миранда за ее спиной тихонько ахнула. Но в ванной было пусто. Никаких луж крови или растерзанных тел на полу и в ванне. Единственное, что произвело на Патрицию тягостное впечатление – это беспорядок и грязные разводы на раковине. Разумеется, кому захочется убираться в ванной с привидениями?

И все-таки зря предыдущие владельцы облицевали стены серой плиткой. Может, именно в этом кроется причина переживаний миссис Маршалл?

Патриция подошла к зеркалу и вгляделась в него: ничего особенного, никаких искажений, отражается дверь и часть комнаты за ее спиной. В дверном проеме показалось сердитое, но испуганное лицо миссис Маршалл.

– Ну?! Что вы теперь скажете, мисс Дин?! Ах! Матерь Божья, он опять здесь! – Дверь захлопнулась. Послышались звуки истерики.

– Странный народ эти женщины! – вздохнула Патриция. Огляделась на всякий случай: вдруг чего-то не заметила? Нет, никого и ничего. – Непознанное опять от меня спряталось. – Патриция тысячу лет не разговаривала сама с собой. Обычно такое случалось, когда она очень уставала. – Миссис Маршалл, здесь никого нет! Миранда, мистер Маршалл!

Миранда осторожно заглянула в ванную.

– Ну, а вы видите что-нибудь необычное?

– Н-нет.

– Это радует.

Миранда сначала робко, потом более уверенно осмотрела помещение, заглянула в зеркало.

– Слава богу, – с облегчением сказала она.

– А мне жалко. Так хотелось увидеть что-нибудь сверхъестественное…

– Ничего. У нас больше шансов. А это что такое? – Миранда опустилась на корточки и подняла закатившийся в угол пузырек. – Вот это да! Валиум… Моя двоюродная сестра на нем сидит.

Она вертела в руках пустую пластиковую баночку. Патриция только сейчас разглядела, что ногти у нее накрашены черным лаком.

– Серьезно? Сидит?

– Ну да. Успокоительное, но в больших дозах вызывает галлюцинации.

– Так-так. Может, это и есть ворота в мир мертвых?

Патриция вышла из ванной. Мистер Маршалл сидел на кровати рядом с супругой и утешал ее.

– Мистер Маршалл, что это такое?

– Лекарство Элен… – растерялся он.

– А вы знаете, что оно вызывает наркотическую зависимость и галлюцинации? – строго спросила Патриция.

– Ничего оно не вызывает! – обиделась миссис Маршалл.

– Уж кто бы говорил, – укоризненно посмотрела на нее Патриция.

– Мой доктор назначил мне его! Вы не имеете права!

– Простите, а какой доктор?

– Не ваше дело!

– Как раз таки мое! – Патриция скрестила руки на груди. – Мистер Маршалл?

– Психотерапевт… То есть…

– То есть не психотерапевт, а психиатр, так? Здесь замешан еще и психиатр!

– Но у Элен сейчас хорошее состояние и никогда не было галлюцинаций!

– Тогда отберите у нее валиум и посмотрите, что будет! Вдруг это изгонит призраков? Пошли, Миранда. И ради чего я неслась сюда из Нью-Йорка?

Чтобы оттянуть выяснение отношений с Эриком, услужливо отозвался внутренний голос.

– И чем думал ее муж, когда позволял устраивать этот скандал?! – возмущалась Патриция по дороге домой.

– Ха! Вы ее видели? Похоже, в семействе Маршалл она главная.

– Да уж. Мужчина, которым верховодит жена, – жалкое зрелище.

– Ну… почему же? – Миранда лихо проскочила перекресток за пару секунд до включения красного света. – Удобно. Сама все решаешь, он не возражает, скандалов меньше.

– Не знала, что вы сторонница матриархата! – рассмеялась Патриция.

– Жизнь и не такому научит, – философски заметила Миранда.

– Это точно. Ого, как быстро мы приехали… – Патриция с удивлением увидела свой дом.

– Да. Ну, когда выходить на работу? – поинтересовалась Миранда.

– После Нового года.

– Серьезно?! – обрадовалась Миранда.

– Абсолютно. Или у вас много знакомых, которые хотят в эти дни продать или купить дом?

– Нет… Разумное решение. Вы остаетесь здесь или едете куда-нибудь?

– Опять в Нью-Йорк. Наверное.

– Ого! И любите же вы этот город!

– Люблю. И дела кое-какие остались.

Они сидели в машине перед подъездом. Патриция с тоской подумала, что нужно будет подниматься в пустую квартиру и что опять она останется наедине со своими мыслями и сомнениями.

– Миранда, какие у вас планы на вечер?

– Ну… Меня ждут в гости родители моего парня. А что?

– Да нет, ничего. Спасибо, что подвезли. Пока. Счастливых праздников.

– И вам.

Патриция поднялась в свою квартиру. Она злилась на себя за то, что чуть не пригласила секретаршу на разговор по душам. Определенно, поездка в Нью-Йорк плохо на нее повлияла. Ну в самом деле, не хватало еще делиться с Мирандой своими личными проблемами! Нужно развеяться. Иначе простуда и сентиментальность окончательно возьмут верх.

Нужно развеяться.

Развлекаться лучше всего с Джессикой.

Они с Патрицией вместе учились в колледже – на младших курсах, пока Джессика не бросила учебу. Потом, спустя пять лет после того, как Патриция получила бакалавра, она случайно встретила Джессику в торговом центре. Перекусили в кафе, поболтали, обменялись телефонами… С тех пор Патриция время от времени звонила ей, когда становилось совсем скучно, и, что удивительно, у Джессики всегда в запасе, как у хорошего фокусника, было несколько приглашений на самые разные вечеринки, выставки и прочие богемные и не очень мероприятия.

Что ж, есть шанс, что и в Рождество она не ест индейку в компании дружных родственников…