Текст книги "Следы на пляже"

Глава 20

Следующие три утра, пока Нелл была в группе, Джек ходил на Лавкрафт-хилл. Он пригласил Джима Мэнджена, инженера из своего офиса в Бостоне, приехать и встретиться с ним.

Они расхаживали по территории владения с картой местности; Джим был дипломированным геодезистом, поэтому он был вооружен мерной лентой и отбивал границы.

Пока они прогуливались, Джек думал о Стиви. «Не уезжай в Шотландию. Оставайся», – сказала она ему. Он привык бороться с душевной болью, удаляясь от нее с наименьшими потерями. Стоило ему только вспомнить о своей сестре, как сразу казалось, что это правильно.

Но Стиви сказала «Оставайся», и он теперь думал о том, как остаться.

В глубине рощи они наткнулись на следы, оставленные оленями или какими-то другими животными. Они обнаружили провалы, скрывавшиеся под каменными выступами, ручейки, пруд, неестественно громадные деревья секвойи. Джек во время прогулки делал заметки. Он думал, что самый широкий ручей требует мостика и что можно очень удачно расположить крупные натуральные ступенчатые камни в его русле.

– Спасибо, что приехал, – сказал он Джиму.

– Нет проблем, – ответил Джим. – Ты действительно попал в переплет с этим проектом на реке Пискатакуа. Мне жаль, что ты бросил его. Конечно же, Франческа в ярости и из-за того, что ты ушел, и из-за того, что вошел в дело с Айвеном Романовом, минуя ее.

– Он объяснил, как обстоит положение вещей – сказал Джек. – Я согласился.

– Франческа призывает всех чертей на все головы, и все такое прочее.

– Мне жаль, что она так злится, – сказал Джек, чувствуя себя негодяем.

Когда Джим говорил с ним – Джим был хорошим парнем, но всегда выкладывал все сплетни в конторе, – он в первую очередь заводил речь о Франческе. Но для Джека теперь это не имело значения.

– Как говорит мой брат, «все люди негодяи», – усмехнулся Джим.

– Надеюсь, что не все. У меня все-таки дочь.

– Да, конечно. Мы умеем ловко выкручиваться в самое худшее из возможных времен. Моя жена с удовольствием рассказала бы тебе об этом. Она-то жила в доме моей мечты, который я задумал и построил, тогда как мне приходилось спать на диване у брата.

– Почему так? – спросил Джек.

Под его ногами громко шуршали сухие ветки и упавшие листья.

– Постоянно влюбляюсь. Дженис вычислила мой пароль и стала читать мою электронную почту.

– Это скверно, – сказал Джек.

– С чьей стороны?

– Со всех сторон, – сказал Джек. – Электронные послания опасны.

Его мысли теперь внезапно вернулись к жизни в Атланте, еще до аварии с Эммой. Он не осознавал этого в то время, но, глядя назад, понимал, что уже тогда начал чувствовать беспокойство – хотя это было несправедливо по отношению к Эмме. Быть женатым – это похоже на плавание. Иногда все спокойно и приятно, и легко держишься на поверхности, а в другой раз вдруг натыкаешься на холодное течение, которое вызывает желание выскочить из воды.

В период одного из таких «холодных течений» он затеял переписку по электронной почте с женщиной из кливлендского офиса. Чувствовал ли он, что происходит с Эммой? Она была так увлечена работой в церкви и волонтерством при тюрьме. Возможно, этим он оправдывал тогда свои собственные тайные поступки.

Электронная переписка была сначала совершенно невинной – в основном о временной приостановке проекта моста в Цинциннати, с которым они оба были связаны. Однако женщина оказалась остроумной и сердечной. Джек же чувствовал себя забытым и ненужным. Деловые письма стали сопровождаться более личными признаниями. Он вспомнил, как иногда просыпался до рассвета, чтобы проверить, ни пришло ли ему письмо ночью.

– Что-нибудь действительно было между вами? – спросил он Джима, перешагивая через узкий ручеек. – С твоей подругой по переписке?

– Ага. Поэтому-то меня и выгнали. Я это заслужил.

В конце концов Джек не разрешал явной неверности. Теперь он возвращайся в мыслях к тем неделям, когда чувствовал себя разочарованным в браке и при этом увлеченным своей интимной перепиской с едва знакомой женщиной. Это воспоминание ошеломило его; с тех пор как умерла Эмма, он постоянно идеализировал свой брак. Когда он позвонил Мэделин, услышал ее голос, ему казалось, будто он открыл ящик Пандоры, и из него вывалились такие вещи, о которых он хотел бы забыть. Мэделин всего лишь хотела его предупредить, подумал Джек. Изменила Эмма.

– Интернет – это дьявольское изобретение, – продолжал Джим, перешагивая через ручеек. – Интернет да мужское мышление. Я несу свой крест, но теперь, когда я свободен и ты уже не стоишь на повестке дня, может быть, я приглашу Франческу на ужин?

Джек не ответил. Он хотел бы защитить Франческу от Джима, но надеялся, что она способна позаботиться о себе и сама. Он продолжал пробираться через лес вместе с Джимом, удивляясь тому, что бушевало в его голове. Всплыли и другие воспоминания о его семейной жизни. Он вспомнил, как редко у них с Эммой бывала физическая близость. Почему он думал об этом теперь? Что хорошего могло это дать?

Сейчас они с Джимом измеряли самую западную границу. Пока Джим смотрел в нивелир, Джек, отгребая сухие листья, разглядывал гранитную глыбу, обозначенную буквой X. Глядя на вдавленное клеймо, он вдруг почувствовал, что его память несет такие же глубокие отметины. Он ничего не забыл, ведь он пытался выяснить, почему на самом деле Эмма поехала с Мэдди на тот роковой уик-энд.

Это был день рождения Мэделин, и согласие Эммы на поездку казалось случайным – вряд ли Эмма связывала с ней какие-то собственные цели. Но вдруг он вспомнил ссору, которая произошла у них за неделю до того, как Эмма согласилась поехать. Он проводил тогда в конторе все больше и больше времени. Она же занималась их новым домом, но теперь решила, что задуманная отделка была чрезмерно богатой, ориентированной на комфорт, – работа в Диксоне доказала ей это.

– Заключенные не имеют ничего, – сказала она. – Они глядят в себя, находя внутренние ресурсы. Многие из них росли в нужде и обидах.

– И поэтому решили причинять боль и обиды другим людям? – спросил Джек.

– Тебе не понять.

– Я понимаю то, что многие из них оказались в тюрьме за изнасилования и убийства.

– Ты меня никогда не поддерживаешь, – сказала она. – В том, во что я верю. Я пытаюсь помочь людям.

– Я поддерживаю тебя, Эмма. – Выражение его лица противоречило словам.

– Нет, ты этого не делаешь, – сказала она, энергично качая головой. – Ты поддерживал меня, когда я волонтерствовала в более приятных местах – в детской больнице или в домах для престарелых. Но Диксон…

– Я беспокоюсь о тебе, понятно? – взорвался он. – Я не знаю, с кем ты там встречаешься, кто провожает тебя домой. Что будет, если кто-то из них узнает твой телефон? Что, если кто-то из них узнает, где ты живешь, что у нас есть Нелл? Я не хочу видеть их рядом с нами.

– «Их», – отрезала она, – «они». Как будто они другие. Это люди, хотя и совершившие большие ошибки. Я помогаю отцу Ричарду научить этих людей читать – делаю важную и полезную работу, может быть, впервые в жизни.

– Мне кажется, воспитание Нелл тоже важная работа.

– Ты так сентиментален, Джек.

– Но знай, когда осужденный уголовник нанесет тебе визит дома, я этого не допущу. – Он перевел дыхание. – Прости, если тебе кажется, что я недооцениваю твою работу. Это совсем не так. Но почему надо работать именно в тюрьме? До того, как отец Ричард появился в нашем церковном приходе…

– Я понимаю, о чем ты говоришь. Но волонтерская программа была такой застойной. Я чувствовала, что мы специально выбирали места… подходящие, чтобы только изображать деятельность.

Читать книжки детям из онкологического отделения – это просто изображать деятельность? Джек не сказал этого вслух. Он скрыл свое возмущение внутри, в своей, готовой взорваться, груди, думая о том, как увлечена Эмма всякими жуткими историями, которыми делятся с ней заключенные, о том, как всегда была ужасна их жизнь и как плохо с ними обращаются сейчас.

Полтора месяца назад она собиралась заменить в ванной кафель. Старый, ему было меньше двух лет, был мексиканский, разрисованный цветами, а ей захотелось под мрамор. Теперь она считала, что этим вообще не стоит заниматься. Она была будто в огне, Джек впервые видел ее так беззаветно увлеченной своей работой.

Джек соглашался со всем, чего бы она ни хотела. Но внутри него что-то тревожно звенело, он чувствовал, что ее работа в тюрьме давала ей возможность избегать его. Он даже заподозрил, не возник ли у нее роман с кем-нибудь из заключенных, одним из тех, кто звонил ей домой. Всякий раз, когда он хотел поговорить с ней или пойти куда-нибудь вместе, она была занята либо уроками чтения с заключенными, либо совещаниями с волонтерами о том, каким образом влиять на значительные перемены в Диксоне.

– Скажи, ведь что-то не так? – спросил он у нее однажды.

– У заключенных нет библиотеки, – ответила она. – Не то что настоящей библиотеки, а вообще никакой, есть только несколько книг, которые принесли родственники.

– Я не про то, что в Диксонском исправительном заведении, я про то, что не так у нас?

– Ты знаешь об этом лучше, чем я. Ты всегда в своем офисе. А если не там, то за компьютером. Или смотришь телевизор.

Тогда Эмма была права, но, если поверить тому, что рассказала Мэделин, она лгала. Как мог Джек говорить с ней о чем-то, что она воспринимала открыто враждебно, или – что еще хуже – игнорировала его мнение? В их отношениях было так много хорошего, когда они только поженились. Она сопровождала его во всех деловых поездках. Они были вместе очень счастливы. А потом родилась Нелл.

Джек никогда не предполагал, что он может полюбить кого-то больше, чем Эмму. Что бы ни случилось. Но потом на сцену выступила Нелл. Она неожиданно получила над ним полную власть. Вместо того чтобы ревновать Эмму, что она уделяет основное внимание ребенку, Джек ревновал Нелл, которая проводит с матерью больше времени, чем с ним.

Нелл изменила все его приоритеты Она сделала Джека новым человеком. С ней солнце делалось ярче, океан глубже, синее, реалистичнее, луна белее, персики слаще. Она могла поднять Джека в два часа ночи, она вызывала в нем любовь, даже когда ее тошнило, из-за нее он уходил на работу с тоской и считал минуты до того, как он помчится домой, она заставила его любить рисовать пальцами и предпочитать своим офисным карандашам ее карандаши для рисования, ходить на каждый самодеятельный концерт в детский сад, вешать гирлянды, склеенные из кружков на которых были зеленые отпечатки ее пальчиков.

Она водила его кататься на роликовых коньках и на каруселях, на дневные спектакли по комиксам позднего Диснея и в ларьки с мороженым, и в персиковые сады, он посещал собрания родительского комитета и церковь. Джек ходил в церковь, потому что Нелл пела в церковном хоре.

И чем ближе он был со своей дочерью, тем он становился все дальше от жены. Нет, он любил Эмму не меньше, он просто заметил, что их отношения друг к другу изменились. Они спокойно разговаривали, но теперь уже не смеялись так часто. Они оба проводили много времени дома – с Нелл, потому что не нанимали няню. Может быть, если бы они это сделали, то не потеряли бы друг друга.

Джек много работал – он был честолюбив, стремился к успеху. Он хотел обеспечить свою семью, иметь достаточно денег, чтобы Нелл могла поступить в колледж, если захочет. Эмма все еще оставалась дома, но уже начала поговаривать о том, что хотела бы получить степень магистра по социальным проблемам.

Эмма раньше не была особенно привержена к церкви. Они с Джеком частенько шутили, что являются католиками на клеточном уровне – они ощущали веру предков в клетках тела, в костях, хотя и не были слишком набожными. Джек не ходил в церковь каждое воскресенье, но Эмма убедила его посещать церковь Святого Франциска Хавьера по большим праздникам. Нелл ходила туда же на занятия катехизисом по средам вечером и там же прошла конфирмацию.

Время шло, и Джек замечал, что Эмма стремится к чему-то большему. Их большой дом не удовлетворял ее – казалось, она чувствует себя в нем стесненной. Она начала постепенно проводить все уик-энды в церкви, приходя домой только на ночь, но все дневные и вечерние часы тратила на волонтерскую работу. Круг ее приятельниц изменился – теперь это были в основном женщины, посещавшие Хавьер. Казалось, изменились даже ее желания. Все, чего она, по мнению Джека, хотела, внезапно перестало существовать.

Она восхищалась отцом Ричардом и идеей общественной работы. Она полностью увлеклась помощью тех, у кого была тяжелая жизнь, помощью заключенным. Джеку не удалось заметить глубины скрывавшегося в ней резерва сострадания. Он видел в ней просто свою жену, которая всегда была рядом. Он представлял ее женщиной, которую можно осчастливить мексиканской плиткой, удобным и красивым домом, в котором росла их дочь, а рядом были хорошие соседи. Он не заметил в ней все остальное.

К тому времени, когда он начал замечать, что не все ладно, она полностью ушла в свою волонтерскую работу. Настолько, что у них не осталось свободного времени друг для друга, казалось, каждый из них использовал свой досуг по своему усмотрению.

Джек обдумал все, вплоть до последней поездки, в которую Эмма отправилась с Мэделин. Он понимал, что сестра хотела им помочь. Мэделин с Крисом провели у них рождественские праздники и, Мэделин была встревожена той холодностью, которую она почувствовала в Эмме. Он вспомнил, как в середине обеда позвонил телефон; Джек в это время разрезал индейку. К телефону подошла Эмма, потом она все время находилась поблизости, пока кто-то не позвонил во второй раз. Джек вспомнил, какими красными и припухшими были ее глаза, и как Нелл уронила вилку и спросила: «Почему ты плакала, мамочка?»

Эмма ответила что-то про соринку, попавшую в глаз…

Поэтому, когда стала звонить Мэделин, что произошло примерно через месяц, и уговаривать Эмму устроить вдвоем «девичник» по случаю ее дня рождения, в июне, Джек это поддержал. Он знал, что если кто-то и заставит Эмму поделиться тем, что ее тревожит, то это Мэдди. Он даже хотел спросить у Мэдди, что ей известно о настроении Эммы. Но сдержался.

Сама Эмма сомневалась, хочется ли ей ехать с Мэделин. Ей нравился остров Сен-Симон, и она тосковала по пляжу – один из недостатков их жизни в Атланте заключался в том, что они находились слишком далеко от Атлантического побережья. Но она не любила расставаться с Нелл. Именно с Нелл, не с Джеком. Он уговаривал ее, убеждал, что ей надо отдохнуть, и шутил по этому поводу.

Он как настоящий эгоист думал, что, может быть, солнце, горячий песок и соленая вода раскрепостят ее, и она вернется его прежней Эммой. Может, она опять прильнет к нему, показывая, что по-прежнему хочет его; может, она перестанет притворяться непонимающей в те минуты, когда он тянется к ней. Так было все те месяцы после Рождества, когда он начал писать электронные письма Лоре в Кливленд; он чувствовал себя таким одиноким в собственном доме, но испытывал ненависть к себе каждый раз, когда с надеждой смотрел на кнопку «Получить письма».

А потом, за неделю до того, как Мэдди составила план поездки, у него с Эммой была ссора, самая крупная за все время их совместной жизни, она касалась количества времени, которое Эмма проводит в Диксоне. В действительности, думал он теперь, ссора была вызвана переменой их отношений, любовь и нежность превратились в неприязненное непонимание – они оба были несчастны и не могли это изменить.

Размышляя над всем этим, Джек механически вел вместе с Джимом топографическую съемку, устанавливая маркеры и стойки на границах. Он давно не был сосредоточен на прошлом так, как сейчас. Над их головами пролетали птицы, быстро выпархивая из подлеска. Джим выкрикивал номера, а Джек записывал их в записную книжку.

Тени и свет лежали на прогалинах и кустарниках. Голова Джека кружилась от воспоминаний.

Он все еще не мог подумать об автокатастрофе без ужаса, но уже мог вспоминать, что происходило потом, когда Эмма лежала в госпитале и еще не была потеряна надежда на то, что она выживет. Он помнил, как стоял на коленях перед ее кроватью и просил ее не умирать. Он молил Бога исцелить ее. И когда ему было отказано в этом, Джек умолял Эмму являться ему – любить его так, как она любила его вначале.

Может быть, поэтому он так отнесся к Аиде – полюбил ее с самой первой встречи. Ведь эта женщина хотела сохранить место, где они с мужем так преданно любили друг друга. Сердце Джека сжалось в груди. Как сквозь сон, он услышал, как Джим прокричал очередной номер, и записал его. У него разболелось горло.

Он знал, что сделает все, что может, чтобы помочь Аиде сохранить ее землю и замок, которые были дороги ее мужу. Но почему же ему хотелось как можно скорее и как можно дальше убежать от места, где жили они с Эммой? Может быть, из-за лжи, которая появилась в их жизни.

Шотландия была далеко. А Джек так устал убегать.

Он строил свои планы, подготавливал разрешение на производство работ, давал себе слово, что начнет работать в течение месяца. Но дело было в том, что он уже не хотел уезжать. Каждую ночь ему снилось, что он остается, гуляет по пляжу, плещется в теплых волнах, ходит смотреть старые, почти стертые фильмы, держит за руку странную, необычную, прекрасную женщину. Женщину, которая, очевидно, завоевала сердце его убитой горем дочери.

«Оставайся», – сказала Стиви.

Романов ценил его. И Франческа, и сотрудники конструкторского бюро чувствовали, что он предал их своим уходом, и, возможно, будут злорадствовать, видя его проигрыш.

Возмездие пришло с неожиданной стороны. Разрывавшие его противоречия были наказанием за то, что он не умел любить с самого начала. Если бы Эмма не была несчастна с ним, она не пошла бы по тому пути, который она выбрала. Он помнил, что говорила ему Мэделин, – заторможенная от лекарств, истерично плакавшая.

Он все понял: когда Мэделин вела машину вниз по неровной и ухабистой проселочной дороге, Эмма в ярости ударила ее по лицу, и она от неожиданности и боли потеряла контроль над управлением. Джек не хотел слушать ее тогда, не хотел слышать и теперь. Ему нужно было оберегать память Эммы. Он и теперь будет это делать, потому что это необходимо, ради Нелл.

Однако сейчас, выходя из-за деревьев и увидев, что навстречу им идет тетя Аида, в глазах которой столько доброты и мудрости, Джек подумал о Мэделин и ощутил боль в душе, говорившую ему, что, возможно, он все это время обвинял не того, кто был виноват.

– Хэлло, Джек, – сказала Аида, крепко пожимая ему руку. – Благодарю вас за то, что вы так много времени отдаете этому месту. Это же ваш отпуск… Я просто не должна отнимать вас у пляжа и Нелл…

– Все в порядке, Аида, – сказал он. – Это такое прекрасное место, и я сделаю все возможное, чтобы помочь вам спасти его.

– Я пойду, погружу оборудование в машину, – сказал Джим. – У меня сегодня билеты на игру «Ред Соке», и я должен поспешить вернуться. Всего хорошего, Джек. Рад был встрече, Аида.

– Я тоже, Джим, огромное вам спасибо, – ответила она, пожимая его руку. – А мы, может быть, выпьем чаю? – спросила она Джека.

– Спасибо, с удовольствием, – ответил он и проследовал за ней в ее маленький домик.

Домик вполне соответствовал студии художника, с небольшой кушеткой, стоявшей у стены за мольбертом и столом. Она вышла во двор, чтобы наполнить водой из источника медный чайник, потом поставила его на плиту. Они сидели в креслах с прямыми спинками за выщербленным дубовым столом, испещренным следами красок. У нее были элегантные и ловкие руки, с немного испачканными краской суставами пальцев и ногтями, как у Стиви.

– У вас такая уверенная дочь, – сказала она, глядя на Джека, будто оценивая его.

– Спасибо. Я это знаю.

– У нее есть собственное мнение. Я просто не могла поверить, что она предприняла для поисков Стиви – и ведь нашла ее. И это было с ее стороны смело – постучать в ее дверь.

– Она в тот день так разодрала себе колени, просто ужасно, – сказал Джек, вспоминая. – Она пришла домой вся в царапинах и залепленная пластырем. Стиви перевязала ее. Но меня поразило при виде Нелл то, что она действительно должна была стремиться к чему-то очень сильно, чтобы упасть таким образом и остаться целой.

– Как вы думаете, к чему она стремилась? – спросила Аида.

Чайник засвистел, она налила в кружки горячую воду.

Джек не ответил. Вопрос повис в воздухе, потом отпал сам собой. Было что-то нереальное в этом визите – все казалось очень ясным и имевшим смысл – или же смысла не было ни в чем. Он увидел висевшие на стене черно-белые фотографии Аиды в молодые годы – высокая, худощавая, артистичная молодая женщина в разных позах и в различной одежде, а иногда обнаженная…

– Это работы Вэна, – сказала она. – Он был талантлив. Великий актер, но он мог бы стать не менее великим фотографом. Это вот он…

Джек проследил за ее взглядом, обращенным к серии фотографий крупного, полного мужчины с большим носом, выдающимся подбородком и очень темными глазами. В костюмах Яго на одной фотографии и Фальстафа – на другой, он, казалось, чувствовал себя так естественно – страстный, экспрессивный, энергичный. Джек уловил сходство с Генри и вполне смог представить Вэна в роли морского офицера.

– Отец Генри, – сказал Джек.

– Да. Они обожали друг друга, но у них было мал» времени, чтобы проявить свои чувства. Я убеждена, что в каждом бою Генри сражался за своего отца.

– Он ведь женился?

– Да. После столь долгого времени. Его мать сильно болела и всегда говорила ему о своих страданиях. Это была ее привилегия, но это ужасно навредило ему. Он никогда не был уверен, что можно любить кого-то и этот любимый не будет страдать.

Джек закрыл глаза, подумав о том, что он тоже приносит страдания, сам запутался и запутал других.

– Он такой… – Глаза Аиды затуманились слезами. – Он в этом плане полная противоположность Стиви, хотя они очень похожи друг на друга.

– Что вы имеете в виду?

– Я уже говорила, что у родителей Стиви был идиллический брак. Один из таких, которые бывают редко. Мой брат был поэтом, спокойным и мягким, и очень проницательным. Моя невестка была художницей и историком искусств… Они были, используя это ужасно избитое выражение, родственными душами. Они – эталон для Стиви. Она так сильно верила в любовь, желая, чтобы у нее было все так же, как у родителей.

– Может быть, любви и вовсе нет, – сказал Джек, удивляясь горечи в своем сердце.

– О, нет, я знаю, что она есть, – возразила Аида.

– Потому что она была у вас с Вэном?

Она кивнула:

– У нас обоих был первый неудачный опыт. Делаются ошибки, и люди причиняют друг другу боль. Это трагично – боль, страдания, утрата веры в жизнь. Но любовь существует – это правда. Вы находите ее, или она находит вас… и это происходит.

– Поэтому вы и хотите сохранить этот замок, это место, не так ли? – спросил Джек. – Потому что здесь вы с Вэном любили друг друга?

Аида кивнула.

– Любила и люблю, – сказала она. – Я никогда не смогу отблагодарить вас за то, что вы мне в этом помогаете. Я вызвала своего адвоката, он собирается подготовить все документы по доверительной собственности. Я наметила на октябрь большую выставку и планирую использовать все средства, чтобы найти кредит. Это будет «Центр природы и искусств Вэна фон Лайхена». Что-то типа «Искусство Блэк-холла». Вэн был страстным поборником искусств, и он устраивал здесь много встреч с импрессионистами Коннектикута.

– Я предполагаю, это не совсем то, что ваша живопись, не так ли? Импрессионизм? – спросил Джек, смущаясь от того, что он недостаточно знает искусство, чтобы понять разницу.

– Разумеется! – согласилась она. – Дорогой, я люблю новое. Хотя прошло несколько десятилетий с тех пор, как абстрактный экспрессионизм считался новым… во всяком случае…

– Я понял, Аида, – сказал он. – Как только я соберу все свои заметки воедино, я все передам вам. До того, как уеду в Шотландию.

– Стиви говорила, что вы собираетесь туда. Должна признаться… меня это печалит.

– О, я все равно буду работать над вашим проектом, даже оттуда. Ваш адвокат всегда может позвонить мне, обсудить план или какие-то другие идеи.

– Джек, это не то, что меня печалит. Это не связано ни с моим замком, ни с холмом.

– Тогда что?

Аида молчала. Она медленно пила свой чай, глядя на Джека поверх края своей чашки выразительными, подведенными черным глазами. Ему показалось, что она может заглянуть в его сердце.

– Я вас не знала слишком хорошо, – сказала она, – а теперь чувствую, что знаю. Стиви многое мне говорила… У меня есть чувство… просто, что…

– Что? Скажите мне, пожалуйста.

– Я думаю, моя племянница будет очень огорчена, если вы уедете. Вы и Нелл. Знаю, что будет огорчена и Нелл. И… я думаю, что вы тоже.

Джек хотел что-то сказать ей, что-то возразить. Он прочистил горло.

– Но ведь контракт, который я подписал…

– Удивительная вещь эти контракты, – перебила она, – неужели нет возможности их разорвать? Это, конечно, может стоить вам потери в смысле денег, но это защитит вас от других потерь, которые могут случиться.

– Каких потерь?

– О, оставим этот разговор, мистер Килверт, – сказала Аида, и ее серьезные глаза заблестели. – Вы бы сейчас не были здесь и не прогуливались по этим акрам и не спасали мой замок, если бы вы точно не знали, что это такое.

Джек допил свой чай и вспомнил рассказ Стиви про магический замок и мудрую тетушку. Он не ответил на вопрос Аиды, потому что не хотел слышать то, что и так знал слишком хорошо.