Текст книги "Нравственные письма к Луцилию. С комментариями и иллюстрациями"

Сенека сетует на падение нравов, когда люди перестают замечать, в чем состоит добродетель. Но он убежден: при любых обстоятельствах у человека всегда есть возможность выразить благодарность.

(1) Видишь, как дух находит средства для благотворительности, даже находясь среди затруднительных обстоятельств? На мой взгляд, Эсхин своими словами выразил такую мысль: «Ничего ты не достигла, судьба, пожелав, чтобы я был беден: несмотря на то, что у меня найдется наготове подарок, достойный этого мужа, и не имея возможности принести ему что-нибудь из твоего, – я дам свое». Не думай, чтобы он ценил себя дешево: самого себя он сделал уплатою за себя же. Талантливый юноша нашел способ, как завладеть Сократом. Надо обращать внимание не на то, что именно и какой ценности дается, но на то – кем.

(2) Человек хитрый легко открывает доступ к себе людям с неумеренными желаниями и на словах ободряет смелые надежды, не имея никакого намерения помочь на деле… Но еще хуже, на мой взгляд, тот, кто с грубой речью, суровым лицом и недобрыми намерениями показывает свое богатство. Счастливца чтут и проклинают, а сами, питая ненависть к человеку, поступающему таким образом, думают делать то же, как скоро приобретут возможность…

…………………. (фрагмент текста утрачен)

(3) Некоторые, обесчестив чужих жен, и притом не тайно, а открыто, своих собственных передали другим. Кто запретил своей жене выставляться напоказ в паланкине и быть носимою на виду зрителей, будучи открытой со всех сторон, того считают грубым, бесчеловечным и злонравным, а среди дам тот слывет худой партиею.

(4) Кто не заявил себя никакой любовницей и не состоит в связи с чужой женой, того женщины зовут пошлым человеком с низкими наклонностями и любовником служанок. Вследствие этого самым приличным родом супружеского сожития считается прелюбодеяние, и никто не вступал в брачное сожитие, не уведя жены у другого, после взаимного согласия на развод.

(5) Друг перед другом стараются расточать награбленное и вновь собирать расточенное с великой алчностью, не имеют ничего священного, издеваются над чужой бедностью, а своей боятся больше всякого другого зла; нарушают обидами мирное течение жизни и угнетают слабейших насилием и страхом. Неудивительно, что грабят провинции и с торгов продают продажное правосудие: ведь и варвары считают законным продавать купленное.

Люди всегда жалуются на падение нравов и на то, что все стало хуже, чем было раньше. На это сетовали предки, это ждет и потомков, пророчески предсказывает Сенека. В действительности пороки во все времена приблизительно одни и те же, одна эпоха принципиально не отличается от другой, и, глядя на многие беззакония, может пропасть всякое желание творить благодеяния. Однако они самоценны и поэтому сами по себе приносят удовлетворение тем, кто их оказывает, ибо, совершая добродетельное действие, такие люди раскрывают разумную природу, которая, по учению стоиков, причастна мировому разуму. Оказывая благодеяние достойным людям, собирающимся отблагодарить нас, мы делаем это не ради выгоды для себя, а в соответствии с требованиями рассудка. Благодеяние следует оказывать и человеку, который будет для нас бесполезен. В такой позиции проявляется подлинная свобода стоика от внешних обстоятельств.

(1) Но мы стремимся далее, так как содержание речи побуждает идти вперед. Посему скажем в заключение, что вина не должна падать на наш век. И предки наши жаловались, и мы жалуемся, да и потомки наши будут жаловаться на то, что нравы развращены, что царит зло, что люди становятся все хуже и беззаконнее. Но все эти пороки остаются теми же и будут оставаться, подвергаясь только незначительному изменению, подобно тому как море далеко разливается во время прилива, а при отливе снова возвращается в берега.

(2) Порою станут более предаваться прелюбодеянию, чем другим порокам, и разорвет узы целомудрие, порою будут процветать безумные пиры и кулинарное искусство – позорнейшая пагуба для (отцовских) богатств. Порою будет распространен чрезмерный уход за телом и попечение о внешности, прикрывающее собою духовное безобразие. Будет время, когда худо управляемая свобода перейдет в нахальство и дерзость. По временам станет распространяться жестокость в частных и общественных отношениях и неистовые междоусобные войны, во время которых подвергнется профанации все великое и святое. Будет время, когда войдет в честь пьянство и будет считаться достоинством пить вино в самом большом количестве.

(3) Пороки не ждут в одном месте: подвижные и разнообразные, они пребывают в смятении, подстрекают и прогоняют друг друга. Впрочем, мы всегда должны заявлять о себе одно и то же: мы злы, злыми были и, с неохотой добавлю, злыми будем.

(4) Будут убийцы, тираны, воры, любодейцы, грабители, святотатцы и предатели; ниже их всех неблагодарный, если не признать того, что все пороки, о которых шла речь, происходят от неблагодарной души, без которой едва ли возросло бы какое-нибудь крупное преступление. Остерегайся допускать себя до неблагодарности как до самого тяжкого проступка и забывай ее как самый легкий, если она будет допущена (в отношении к тебе).

Вся обида ведь заключается в том, что ты потерял благодеяние. Но для тебя осталось от него самое лучшее: (именно) ты сделал подаяние.

(5) И насколько следует заботиться о том, чтобы оказывать благодеяния по преимуществу тем лицам, на благодарность со стороны которых можно надеяться, настолько же надлежит делать и оказывать некоторые (благодеяния) даже тем людям, на которых будет плохая надежда, и не только в том случае, когда мы станем лишь предполагать, что они окажутся неблагодарными, но и тогда, когда будем знать, что они таковыми были. Так, например, если я буду иметь возможность возвратить кому-нибудь сыновей, спасенных от великой опасности безо всякого риска со стороны, то не стану колебаться (над этим). Человека достойного я буду защищать даже с потерей собственной крови и стану подвергать себя опасности, а если буду иметь возможность спасти от разбойников человека недостойного, подняв крик, то не поленюсь издать спасительного для этого человека голоса.

Объясняя, как правильно оказывать благодеяния, философ упорядочивает их по предпочтительности: необходимые, полезные и приятные. Следует опасаться оказывать ненужные благодеяния.

(1) Следует сказать, какие благодеяния надо оказывать и каким образом. Прежде всего станем оказывать необходимые, затем – полезные, потом – приятные и, по преимуществу, такие, которые могут долго сохраняться. Начинать же надо с необходимых. Ибо различным образом достигает души то, что поддерживает жизнь, и то, что украшает ее или упорядочивает. Иной с пренебрежением может отнестись к тому, без чего он легко обойдется и о чем может сказать: «Возьми назад: не желаю этого; я доволен своим». Иногда бывает желание не только возвратить назад, но и бросить то, что получишь.

(2) Из (благодеяний) необходимых иные занимают первое место, это именно те, без которых мы не можем жить; иные – второе, это те, без которых мы не должны (жить); иные же – третье, это те, без которых мы жить не желаем.

(3) К первому разряду относятся благодеяния следующего рода: спасти от рук врагов, от гнева тирана, от проскрипции и от иных различных и разнообразных опасностей, угрожающих человеческой жизни. Чем больше и грознее будет та опасность, которую мы предотвратим (своими благодеяниями), тем более заслужим благодарности. Ибо является представление о том, от каких зол было оказано избавление, и предшествовавший страх придает цены благодеянию. Тем не менее – с целью придать, при помощи страха, более веса своему благодеянию – мы не должны, однако, спасать с меньшей энергией, чем на то имеем возможность.

(4) Ближайшие к благодеяниям этого рода суть те блага, без которых мы хотя и можем жить, но жить таким образом, что лучше было бы умереть. Таковы, например, свобода, целомудрие, здравый рассудок.

(5) За сим будет следовать то, что нам дорого в силу связи, крови, употребления и продолжительной привычки, как то: дети, супруги, пенаты и прочее, к чему душа наша привязалась до такой степени, что расстаться с ними для нее кажется тяжелее, чем с жизнью. Далее следуют благодеяния полезные, содержание которых разнообразно и обширно. Сюда будет относиться денежная (помощь), не очень обильная, но соразмеренная надлежащим образом, почести и содействие лицам, стремящимся к высшим должностям, ибо нет ничего полезнее, как быть полезным для самого себя. Прочие дары уже происходят от излишества и служат целям роскоши. В отношении к ним следует наблюдать, чтобы они были благовременны, не вульгарны и притом таковы, чтобы служили предметом обладания немногих, или немногих в известное время, или если даже они не дороги сами по себе, то чтобы были дороги по времени или по месту.

(6) Следует иметь в виду тот подарок, который всего более доставил бы удовольствия, который чаще был бы на глазах своего владельца, дабы сей последний столь же часто пребывал с нами (мысленно), сколько пребудет с ним. Всего более следует остерегаться, чтобы не послать в дар совершенно ненужного, как, например, женщине или старику – охотничьего оружия, крестьянину – книг, или человеку, преданному ученым занятиям и литературе, (рыболовных) сетей. И наоборот, следует смотреть, чтобы, желая послать приятный подарок, не предложить каждому что-либо такое, что будет обличать его недостаток, как, например, пьянице – вино, здоровому – лекарство. Ибо то, чем изобличается порок принимающего, начинает уже быть поруганием, а не даром.

В классификации благодеяний Сенеки прослеживается логика классификации желаний, ранее предложенная Эпикуром: они подразделяются на естественные и праздные (последних следует избегать). Естественные, в свою очередь, делятся на необходимые и только естественные, без которых можно обойтись. Необходимые желания подразделяются на необходимые для счастья, для спокойствия тела и просто для жизни. Следуя Эпикуру, Сенека на первое место ставит благодеяния, без которых человек не может жить: «спасение от рук врагов, от гнева тирана, от проскрипции». (Проскрипция – это список лиц, осужденных на смерть. За выдачу или убийство таких людей назначалась награда, а за укрывательство – казнь. Также проскрипция подразумевала конфискацию имущества.) Далее следуют благодеяния, направленные на защиту свободы, целомудрия, здравого рассудка человека. Без них можно обойтись, но невозможно жить полноценно. Наконец, третий вид благодеяний обеспечивает то, что дорого в жизни: дети, супруги, пенаты. (У Сенеки речь идет о культе пенатов. Пенаты – боги-хранители и покровители домашнего очага. Каждая семья имела обычно двух пенатов. Их изображения хранились в закрытом шкафчике возле очага.) И уже после этого следуют полезные дела, помогающие людям в решении каких-либо частных проблем.

Благодеяние более долговременного характера предпочтительнее обладающего сиюминутным или преходящим характером, после которого люди не часто остаются благодарными долго. Также значимость дара подчеркивается его редкостью и уникальностью.

(1) Если выбор дара в нашей власти, то станем выбирать по преимуществу то, что может сохраняться, дабы благодеяние наше было по возможности менее преходящим. Ибо немногие чувствуют благодарность настолько, чтобы помнить о полученном ими в том случае, когда сего не видят. Людям же неблагодарным воспоминание (о благодеянии) приходит на ум вместе с самим благодеянием, тогда, когда это последнее находится пред глазами и не позволяет забыть о себе, но приводит на память и запечатлевает в ней своего виновника. И тем более нам следует выбирать такое, что может долго сохраняться, по той причине, что мы сами никогда не должны напоминать: пусть само дело пробуждает исчезающее воспоминание.

(2) Я буду охотнее дарить серебро, обращенное в вещь, чем в монету, охотнее буду дарить статуи, чем одежду и такое, что уничтожается после кратковременного употребления. У немногих сохраняется благодарность, когда нет (налицо) предмета (благодеяния); больше таких людей, у которых подаренные предметы сохраняются в памяти не долее того, чем в употреблении. Посему, если это возможно, то я не желаю, чтобы мой дар пропадал. Пусть он остается, пусть пребывает возле моего друга и живет вместе с ним.

(3) Нет такого глупца, которого следовало бы убеждать, чтобы он не посылал кому-нибудь гладиаторов или охоты, после того как зрелище было уже дано, чтобы летних одежд он не посылал зимой, а зимних – летом. Пусть при благотворении руководятся здравым смыслом и принимают в соображение время, место и лица, так как иные предметы моментами бывают то приятны, то неприятны. Насколько будет приятнее получить, если мы дадим то, чего кто-либо не имеет, чем то, что у него находится в изобилии; то, чего он долго ищет и не находит, чем то, что он может увидать везде.

(4) Пусть дары будут не столько ценны, сколько редки, изысканны и притом таковы, что нашли бы себе место даже у богача. Так, например, и простые яблоки, которые немного дней спустя могут подвергаться презрению, доставляют удовольствие, если появились раньше. Не будет также оставлено без внимания (со стороны принимающих благодеяния) и то, чего не дал им никто другой (кроме нас) или чего мы не дали никому другому.

Сенека видит в Александре Македонском жестокого завоевателя и сумасбродного человека, поэтому выбирает его для примера неправильно понятого благодеяния.

(1) Однажды коринфяне чрез послов поздравляли Александра Македонского – когда покоритель Востока возомнил себя выше людей – и в качестве подарка предложили ему свой город. После того как Александр осмеял этого рода подарок, один из послов сказал ему: «Мы никому другому никогда не дарили своего города, кроме тебя и Геркулеса».

Александр Македонский (356 г. до н. э. – 323 г. до н. э.) – с 336 г. до н. э. царь Македонии, полководец, создатель огромной державы, распавшейся сразу после его смерти. Его учителем был греческий философ Аристотель.

(2) Тот (Александр) с охотой принял тогда предложенную ему почесть, угостив и другими способами обласкав послов, и размышлял не о тех, кто принес ему в дар город, но – о том, кому они прежде его подарили. И человек, увлекшийся славой, сущности и меры которой сам не понимал, – человек, следовавший по стопам Геркулеса и Вакха и не останавливавшийся даже там, где этих следов не было, перенес свой взор от принесших ему дар к тому, кто удостоился подобной же почести, как будто благодаря тому, что был сравнен с Геркулесом, он уже достиг неба, которое обнимал своими весьма пустыми мыслями.

(3) В самом деле, какое сходство с оным, т. е. Гераклом, имел сумасбродный юноша, у которого вместо добродетели (virtus) было счастливое безрассудство. Геракл ничего не победил для себя: он прошел Вселенную для ее избавления, а не в угоду собственной страсти. Над чем одерживал победы враг злых, защитник добрых и умиротворитель суши и моря? А сей (Александр) был разбойником с детства, истребителем народов, губителем как врагов, так и друзей, считавшим за высшее благо наводить ужас на всех людей, забывая, что страх внушают не только самые отважные животные, но и самые неподвижные, благодаря своему вредоносному яду.

Получив в подарок город, Александр Македонский возгордился сравнением себя с Гераклом, на что он ни в коей мере не мог претендовать. Это служит примером того, как самомнение приводит к неправильному пониманию благодеяния.

Геркулес (лат.), или Геракл (греч.), – герой древнегреческой мифологии, сын Зевса и Алкмены (жены Амфитриона). Знаменит своими двенадцатью подвигами. Для стоиков – образец мужества, справедливости и благоразумия.

Вакх, он же Дионис, – в мифологии Греции младший из олимпийцев, бог растительности, виноградарства, виноделия, производительных сил природы, вдохновения и религиозного экстаза.

Благодеяние обесценивается, если оказывается всем без разбора. Это означает, что его ценность определяет не только польза, но прежде всего – внутреннее отношение человека. Особое значение благодеянию придает его индивидуальный характер, т. е. что-то важное для того, которому оно адресовано.

(1) Вернемся теперь снова к своему предмету. Благодеяние, оказываемое всем без разбора, никому не бывает приятно. Никто не считает себя принимающим угощение от содержателя постоялого двора или корчмы и – гостем лица, предлагающего угощение в том случае, где может быть сказано: «Что он мне этим оказал? Не то же ли самое, что и тому лицу, едва ли для него хорошо известному, и даже тому комедианту и презреннейшему человеку? Разве он признал меня достойным своего угощения?» Нисколько! Он (только) удовлетворил своей страсти. Если ты желаешь сделать что-либо приятным, то сделай это редким, ибо кто согласится отнести к себе то, что всем доступно (vulgaria)?

(2) Пусть никто не понимает этого в том смысле, будто я препятствую благотворительности и налагаю на нее теснейшие бразды; пусть она расширяется, насколько ей угодно, но пусть идет (прямо), а не блуждает. Можно благотворить таким образом, что каждый, хотя бы и получил вместе со многими, тем не менее не станет считать себя в числе толпы.

(3) Пусть каждый получит (на свою долю) какое-нибудь заявление любезности, благодаря которому приобрел бы надежду на то, что он приближен более других. Пусть он говорит: «Я получил то же, что и вон такой-то, но получил благодаря доброжеланию (дающего); получил то же, что и тот, но – за более краткое время, тогда как последний долго этого заслуживал. Положим, есть люди, которые получили то же самое, но им дано не с такими словами и не с такой любезностью дающего. Такой-то получил, но после просьбы, а я – в то время, когда просил. Такой-то получил, но он легко может возвратить; его преклонные лета и одиночество, соединенные с невоздержным образом жизни, подавали большие надежды, мне дано больше, – хотя и дано то же самое, – больше потому, что дано без надежды на обратное получение».

(4) Подобно тому как женщина легкого поведения делит себя между многими таким образом, что каждый имеет от нее какой-нибудь знак душевного расположения, так и желающий сделать свои благодеяния приятными пусть подумает о том, каким образом многим сделать одолжение, но – так, однако, чтобы каждый имел нечто такое, что возвышало бы его пред прочими.

(1) Я со своей стороны не ставлю препятствия благодеяниям: чем они будут многочисленнее и больше, тем более будут приносить хвалы. Тем не менее, однако, при этом следует руководиться соображением, ибо никому не может быть по сердцу то, что дано случайно и необдуманно.

(2) Посему кто думает, что мы, давая такие советы, суживаем пределы благотворительности и открываем ей менее широкие границы, тот пусть не принимает наших советов в превратном смысле. Ибо какую добродетель мы чтим более, в пользу какой добродетели более приводим доводов? И кому столь приличествует подобное увещание, как не нам, объявляющим священным (объединение) содружество (societatem) человеческого рода?

(3) Итак, что же? Так как нет ни одной благородной способности души, хотя бы даже она получала свое начало от доброго желания, если разум не придает ей достоинства добродетели, то я запрещаю расточать благотворения. Тогда бывает приятно получить благодеяние, и даже – с распростертыми руками, когда оно, при руководстве разума, направляется к людям достойным, а не туда, куда захочет случай и безрассудное влечение приведет его. Таким благодеянием бывает желательно хвалиться и приписывать его себе как виновнику.

(4) Называешь ли ты благодеяниями те из них, виновника которых тебе стыдно признать? Но насколько приятнее, насколько глубже западают в душу, притом так, чтобы никогда не оставлять ее, те благодеяния, которые более доставляют удовольствия при размышлении о том, от кого, чем о том, что ты получил.

(5) Крисп Пассиен говаривал обыкновенно, что от одних он лучше бы желал (получить) суждение, чем благодеяние, а от других – лучше благотворение, чем суждение, и приводил следующие примеры: «От божественного Августа, – говорил он, – я лучше желаю получить суждение, а от Клавдия – благодеяние». Я же со своей стороны полагаю, что не следует искать благодеяния того, чье суждение не имеет цены.

Тиберий Клавдий Цезарь Август Германик, Клавдий I (1 августа 10 г. до н. э. – 13 октября 54 г.) – римский император с 41 г. из династии Юлиев-Клавдиев.

В письме Сенека упоминает Криспа Пассиена и императора Клавдия.

Крисп Пассиен – отчим Нерона, первый муж Агриппины.

(6) Итак, что же? Разве не следовало от Клавдия брать того, что он предлагал? Следовало, но так, как будто берешь от Фортуны, которая, как ты знаешь, тотчас же может сделаться в отношении к тебе неблагожелательной. Посему зачем нам разделять то, что перемешано между собой? У него недостает наилучшей части – именно, что дано без размышления, то уже не благодеяние. В ином случае иногда и большие деньги, если только они даны необдуманно и не по благожеланию, будут не большим благодеянием, чем случайно найденный клад. Много есть такого, что надлежит принимать, но не быть обязанным.

Сенека не призывает уменьшать количество благодеяний, напротив, это только хорошо, если их много. Но нужно избегать их обесценивания. И тут главный критерий – разум, а не внешние формальные характеристики.