Текст книги "Нравственные письма к Луцилию. С комментариями и иллюстрациями"

Книга вторая

О чем повествует вторая книга? Стоики разделяют понятия Блага и добродетели. В основе всего мироздания лежит разумное начало, отождествляемое последователями этого учения с первоогнем – огненной пневмой, или мировым разумом, который пронизывает весь космос и всем управляет. Они называют его логосом, иногда – богом, божеством или просто – благом. Добродетель же – это реализация разумной природы в повседневной жизни посредством поступков. По своей природе благодеяние причастно высшему благу. Однако осознавать благую природу такого действия недостаточно, необходимо раскрыть ее в повседневной жизни через поступки. Это определяет практическую часть морального учения Сенеки о том, как именно следует совершать такие дела.

(1) Рассмотрим, достойнейший из мужей Либералий, остающееся доселе не рассмотренным от предшествовавшего отдела, а именно: каким образом надлежит оказывать благодеяние. Мне кажется, я в состоянии указать путь наиболее удобный. Будем оказывать благодеяние так, как желали бы сами принимать его:

(2) прежде всего – охотно, скоро и без всякого колебания. Когда же, давая какой-нибудь дар, долго удерживают его в своих руках и, по-видимому, с трудом с ним расстаются, а дают его так, как будто отнимают у самих себя, – благодеяние бывает неприятно. Поэтому даже в том случае, если бы пришлось почему-либо замедлить, всевозможными способами будем избегать такого вида, по которому могли бы подумать, будто мы колеблемся. Колебаться – почти то же, что отказывать, и давший с нерешительностью не заслуживает никакой благодарности. Ибо как скоро в благодеянии всего приятнее желание дающего, то заявивший самой медлительностью свое нежелание дать – собственно, и не дал, а только оказал слабое сопротивление противоположному влечению. А таких, которых делает щедрыми слабость характера, немало.

(3) Всего приятнее такие благодеяния, которые оказаны с готовностью, охотой, предупредительностью и без всякого замедления, – исключая только вызванного стыдливостью принимающего. Самое лучшее – предупреждать желание каждого, но почти так же хорошо и следовать за ним, хотя все-таки лучше предупреждать просьбу, и вот почему: у человека честного смыкаются уста и краска разливается по лицу, когда ему приходится просить; поэтому избавляющий его от этой пытки тем самым умножает свой дар.

(4) Недаром получает благодеяние тот, кто получил его после просьбы, ибо, по мнению достойнейших мужей, наших предков, нет предмета дороже того, который куплен ценой просьб. Люди реже воссылали бы прошения, если бы их надобно было воссылать публично, посему даже богам, которым мы поклоняемся с величайшими почестями, и тем мы предпочитаем возносить молитвы в молчании и внутри самих себя.

Благодеяние следует оказывать так, как желал бы принимать сам, избегая промедления и колебания. Сенека руководствуется золотым правилом нравственности: поступай с другими так, как хотел бы, чтобы поступали с тобой. Этот постулат присутствует в религиозных и философских традициях разных культур и, по сути, является общечеловеческим этическим принципом.

(1) Тяжелое, гнетущее это слово «прошу»; с поникшим лицом надобно бывает его выговаривать. От него должно избавлять своего друга, а также всякого, кого ты чрез благодеяние намереваешься сделать другом. Надобно спешить: поздно оказал благодеяние тот, кто оказал его просящему. Посему следует предупреждать желание каждого и, угадав его, избавлять от весьма тягостной необходимости просить: ведь только то благодеяние произведет приятное и продолжительное впечатление на душу, которое предупреждает (желание и просьбу).

(2) Если же нам не представляется случая предупредить (желание другого), то по крайней мере постараемся не допускать просителя до многословия, чтобы не показаться упрошенными, но, как только мы уведомлены (о нужде другого), немедленно же дадим обещание и самой поспешностью докажем, что мы готовы исполнить желание даже прежде, чем нас к тому побудят. Подобно тому как для больных бывает спасительна благовременность пищи и вовремя поданная вода заменяет место лекарства, так и благодеяние, как бы незначительно и обычно ни было, но если оно сделано с готовностью, если не пропущено ни одного ближайшего часа, много выигрывает в достоинстве и превосходит заслугу благодеяния ценного, но неспешно оказанного и долгое время подвергавшегося обсуждению. Кто оказал благодеяние с такой готовностью, тот, без сомнения, оказал его по охоте. Поэтому он оказывает благодеяние с радостью и таким образом принимает на себя вид, вполне соответствующий его душевному настроению.

Благодеяние ценнее, если делается охотно. И напротив, утрачивает ценность, когда человек вынужден просить. Разумеется, вещи, которые подарены, все также необходимы нуждающемуся, но Сенека рассматривает их как результаты благодеяния, а не как собственно благодеяние. Ценность последнего – в причастности к высшему благу, т. е. мировому разуму, и не стоит обесценивать это действие дурным расположением духа.

(1) Бывали случаи, когда молчание или неразговорчивость, походившая на суровость и огорчение, вредили и великим благодеяниям некоторых лиц, – так как они, давая обещание, имели такой вид, как будто отказывали. Насколько лучше к добрым делам присоединять добрые слова и сопровождать оказываемое благодеяние любезной и благосклонной беседой с просителем.

(2) А чтобы он даже пожалел, что так поздно обратился с просьбой, можно прибавить любезный выговор: «Я, мол, сержусь на тебя за то, что ты, имея кое в чем нужду, ни разу не пожелал меня уведомить об этом, – за то, что ты так усиленно просил, за то, что ты обратился к кому-то помимо меня. Но я радуюсь тому, что тебе пришла охота испытать мою душу; на будущее время все, в чем бы у тебя ни была нужда, требуй от меня по праву. А теперь на первый раз твоя неделикатность прощается».

(3) Поступая так, ты заставишь просителя ценить твое расположение больше, чем все то, что он пришел у тебя просить. В самом деле, величайшая добродетель и радушие благотворителя обнаруживаются в том случае, когда ушедший от него будет говорить про себя: «Я сделал сегодня великое приобретение. Более же всего мне нравится то, что я встретил такого благотворителя; для меня это лучше, чем если бы этот дар достался мне и в бо́льших размерах, но при других обстоятельствах. Я никогда не воздам достойной благодарности за такое его расположение».

По учению стоиков важна не только внутренняя причастность Благу, но и реализация ее в повседневной жизни посредством добродетельных поступков. Даже если благодеяние самоценно, поскольку оно причастно высшему Благу, тем не менее важно, чтобы получатель благодеяния видел добрые намерения того, кто его оказывает. Именно в этом случае оно как поступок будет завершенным, что позволит раскрыть его добродетельность.

(1) Однако большинство составляют такие люди, которые вызывают ненависть к своим благодеяниям, так как они сопровождают их грубыми словами и надменным видом; они употребляют такую речь и обнаруживают такую гордость, что, обратившись к ним с просьбой, после раскаешься. Затем, после того как благодеяние обещано, следуют другие препятствия. А ничего нет прискорбнее, как просить даже то, что ты уже выпросил.

(2) Благодеяния следует оказывать немедленно: от иных же труднее бывает их получить, чем выпросить. Одного надобно бывает упрашивать, чтобы он (им) напоминал, другого – чтобы довершил. Таким образом, один и тот же дар проходит чрез руки многих; благодаря чему – всего менее благодарности остается на долю того, кто обещал; потому что у виновника благодеяния, к которому всецело должна бы относиться благодарность, ее похищает всякий, кого надобно бывает просить после него.

(3) Поэтому, если хочешь, чтобы твои дары были оценены с благодарностью, заботься о том, чтобы они целыми и невредимыми дошли до тех, кому они обещаны, – безо всякого, как говорят, ущерба. Пусть никто не перехватывает их, никто не задерживает: потому что всякий, кто при посредстве твоих подарков приобретает себе благодарность, – тем самым уменьшает благодарность, предназначавшуюся тебе.

Сенека объясняет, как добродетельность благодеяния утрачивается, если оно сопровождается надменностью или грубыми словами. Ведь это действие призвано реализовать причастность Благу. Если оно совершается в дурном расположении духа, то многое теряет, даже если его результаты действительно оказали помощь нуждающемуся.

Сенека указывает, что порой томительное ожидание и чувство неопределенности столь мучительны, что они перекрывают пользу от совершенного благодеяния. В этом случае оно утрачивает смысл.

(1) Ничего нет прискорбнее, как долгое время оставаться в неизвестности. Некоторые с бо́льшим равнодушием переносят окончательное пресечение надежды, чем отсрочку ее исполнения. Многим также свойствен порок раздавать обещания, руководясь низким честолюбием, дабы не убавлялась толпа просителей. Такого рода людьми бывают могущественные царедворцы, которые находят удовольствие в продолжительном созерцании собственного величия; они полагают, что будут обладать меньшим могуществом, если не станут пред каждым в отдельности долго и много показывать того, что они в состоянии сделать. Они ничего не делают немедленно и зараз. Их гнев стремителен, благодеяние же вяло.

(2) Ввиду этого считай вполне справедливым изречение известного комика:

«Что же? ужели не понимаешь, что ты настолько отнимаешь у себя благодарности, насколько увеличиваешь промедление?» Отсюда и следующие слова, вызываемые искренней скорбью: «Если что хочешь делать – делай, а если нет, то уж лучше откажи мне». Когда душа, доведенная до тоски, уже во время ожидания начинает ненавидеть благодеяние, то может ли она быть за него благодарной?

(3) Подобно тому как самая свирепая жестокость – та, которая длит мучение, и скорое умерщвление есть некоторого рода милосердие, ибо высшая степень мучения приносит и конец его, а предшествовавшее время является важнейшей частью грядущего наказания, так и благодарность за благодеяние бывает тем больше, чем менее оно задерживалось. Для людей же, доведенных до возбужденного состояния, бывает тягостным ожидание даже хорошего. И так как весьма многие благодеяния служат как бы лекарством в известных случаях, то опаздывающий с помощью и таким образом или допускающий более долгое время мучиться тому, кого он мог бы выручить немедленно, или доставляющий радость слишком поздно, тем самым налагает руки на собственное благодеяние.

(4) Всякое доброе расположение поспешно выражается в действии, и действовать скоро свойственно тому, кто поступает по доброму желанию. Кто же оказывал помощь медленно, откладывая со дня на день, тот поступал не от души. Таким образом, он и потерял время, и не доказал своей дружбы. Позднее желание является у того, кто не имеет охоты.

При оказании благодеяния следует помнить: не всякий поступок, приносящий пользу, добродетелен, но лишь раскрывающий доброе намерение.

(1) Во всяком деле, Либералий, весьма немаловажная вещь – самый способ говорить и действовать. Многое выиграно быстротой, и многое потеряно медлительностью. Так – во всех метательных копьях сила железа одинакова: но чрезвычайно важное различие (в силе удара) зависит от того, бросается ли копье сильной или слабой рукой. Один и тот же меч и едва задевает, и пронзает насквозь: все дело в том, сколь сильно бывает напряжение руки, им управляющей. Дается одно и то же: но различие в том, каким образом дается.

(2) Как приятно, как дорого бывает, если оказавший благодеяние не допустил принести ему благодарность, если он, давая, уже забыл о том, что дал! Ведь было бы безумием оскорблять того, кому оказываешь какую-нибудь весьма важную услугу, и присоединять к благодеяниям обиду. Посему не следует затруднять благодеяний и примешивать к ним какое-нибудь огорчение. Даже если будет что-нибудь такое, о чем бы ты хотел напомнить, для этого следует выбрать другое время.

Поступок раскрывает высшее Благо, если он не нацелен на низменные цели, соответственно, истинное благодеяние не должно быть направлено на получение ответной благодарности. Обида, вызванная ее отсутствием, ставит под сомнение само доброе дело.

(1) Фабий Веррукоз благодеяние, с грубостью оказанное суровым человеком, сравнивал с черствым, как камень, хлебом, который принять человеку голодающему бывает необходимо, но есть тяжело!

Квинт Фабий Максим Веррукоз (умер в 203 г. до н. э.) – древнеримский военачальник и политический деятель из патрицианского рода Фабиев, пятикратный консул. Во Второй Пунической войне выступал за осторожную тактику в борьбе с Ганнибалом. В качестве диктатора возглавил римскую армию в 217 году, избегал больших сражений, используя тактику «выжженной земли».

(2) Когда претор Непот Марий упросил Тиберия кесаря помочь в уплате долга, последний приказал ему сообщить себе имена кредиторов; это значило не дарить, но созывать кредиторов. Когда имена были объявлены, он написал, что по его приказанию Непот освобождается от долгов; дав при этом Непоту оскорбительный выговор, он сделал так, что Непот хотя не имел больше долгов, но не получил и благодеяния: он освободил его от кредиторов, но ничем не обязал по отношению к себе.

Тиберий Юлий Цезарь Август (16 ноября 42 г. до н. э. – 16 марта 37 г. н. э.) – римский император с 14 года из династии Юлиев-Клавдиев. Правил после императора Августа Октавиана.

Тиберий, конечно, преследовал какую-нибудь цель:

(3) мне думается, он хотел, чтобы никто более не обращался к нему с подобными просьбами. Быть может, это и могло служить действительным средством подавить стыдом бесчестные желания людей: но тем не менее благодетель должен следовать совершенно другому пути. Надобно всячески услаждать то, что даешь, дабы приятнее было получить; поступать же вышеприведенным образом – значит делать не благодеяние, а обличение.

Сенека показывает, что под видом благодеяния человек может совершать наказание, как Тиберий, который сопроводил освобождение претора Непота от долгов выговором. Претор – государственная должность в Древнем Риме. Ее занимали командующие армией или избранные в магистрат. Первоначально преторами именовались две высшие должности, затем число преторов увеличивалось, и в императорский период истории Вечного города должность утратила былое значение.

(1) При переходе от этой части рассуждения к другой выскажу свою мысль: не совсем прилично и государю дарить для того только, чтобы обесчестить. Однако и таким образом Тиберий не мог избавиться от беспокойства, которого избегал. Ибо спустя несколько времени, когда нашлись люди, обратившиеся с подобной же просьбой, он им всем приказал представить в Сенат отчет об их долгах и только после этого отпустил (им) известные суммы. Это не благотворение, а суд.

(2) Это не помощь, а царская милостыня. То не благодеяние, о чем нельзя вспомнить без краски стыда. Я был отправлен к судье: чтобы выпросить помощь, я вел судебный процесс.

Если благодеяние преследует другие цели, нежели просто помощь человеку, сопровождается грубостью или упреками, то его нельзя считать благодеянием, даже если его плоды действительно поддержали нуждающегося.

(1) Все мудрецы учат, что некоторые благодеяния следует делать открыто, а другие – тайно. Открыто – те, принятие которых доставляет славу, как, например, военные награды, почетные должности и все то, что благодаря известности становится более привлекательным.

(2) Напротив, то, что не возвышает, не ведет к почестям, но служит пособием в немощи, нужде, бесславии, следует давать тайно, так, чтобы известно было только тем, кому помогают.

Совершать благодеяния можно открыто или тайно. Это определяется соображениями целесообразности и зависит от того, как лучше для их получателя.

(1) Иногда надобно бывает обманывать даже тех, кому оказывается помощь, так чтобы они принимали, не зная, от кого. Рассказывают, что Аркесилай, решив тайным образом помочь бедному, но скрывавшему свою бедность другу, находившемуся в болезни и не признававшемуся даже в том, что у него недоставало средств на необходимые потребности, – без его ведома положил ему под подушку кошелек, дабы человек, обнаруживший бесполезную стыдливость, лучше нашел, чем получил то, в чем имел нужду.

Аркесилай (ок. 315 г. до н. э. – ок. 240 г. до н. э.) – древнегреческий философ-скептик, глава второй (Средней) академии в 270–241 гг. до н. э., последователь Пиррона из Элиды, основателя традиции скептицизма.

(2) «Что же отсюда следует? он не будет знать, от кого получил?» Пусть его сначала не знает, – если этот мой дар есть только часть доброго дела, впоследствии я буду давать и делать много других благодеяний, по которым он угадает и виновника первого. Да, наконец, пускай он и не знает, что получил (от меня): я буду знать, что дал. Ты скажешь: этого мало. Мало, если думаешь быть ростовщиком, но если станешь давать с тем, чтобы (твой дар) принес как можно более пользы принимающему его, то будешь довольствоваться своим собственным сознанием. Иногда доставляет удовольствие не самое благодеяние, но то, чтобы казаться сделавшим благодеяние.

(3) «Я хочу, – говоришь ты, – чтобы он знал». Но в таком случае ты ищешь (себе) должника. «Все-таки хочу, чтобы он знал». А что, если для него полезнее, приличнее и приятнее – не знать? Не переменишь ли ты в таком случае своего решения? «Хочу, чтобы он знал!» Итак, ты не оставишь человека в неведении?

(4) Не отрицаю того, что, насколько позволяют обстоятельства, можно радоваться при виде удовольствия получившего. Но если он имеет нужду в помощи и вместе с тем стыдится этого, если наш дар наносит ему обиду, когда не остается в тайне, то я не обнародую своего благодеяния. А почему? Я не пожелаю открыть своего благодеяния по той причине, что (это) одно из первых и наиболее важных правил: никогда не попрекать, даже никогда не напоминать. Ибо закон благодеяния, соединяющего два лица, состоит в следующем: один должен тотчас забыть об оказанном, другой – никогда не забывать о полученном (благодеянии).

На примере истории с Аркесилаем философ показывает, что если человек оказывает благодеяние скрыто или анонимно, то он не связан ожиданием благодарности. Бескорыстие уже само по себе является наградой. И это еще одна причина для такого рода поступков помимо целесообразности для получателя.

Благодеяние превращается в наказание, если им попрекать. Это означает, что даже доброе дело становится дурным, если совершать его неразумно. Сенека показывает это на примере истории с человеком, спасенным от проскрипции триумвиров.

Триумвират – правление трех магистратов, уполномоченных высшим законодательным органом государства. Вероятно, речь идет о втором триумвирате, возникшем в октябре 43 г. до н. э., когда Марк Антоний, Октавиан и Марк Эмилий Лепид объединились против убийц Юлия Цезаря.

(1) Частое напоминание об услугах терзает и угнетает душу. В подобных случаях так и хочется воскликнуть то, что воскликнул один человек, спасенный кем-то из друзей кесаря от проскрипции триумвиров, когда не был в состоянии выносить надменного обращения своего избавителя. «Выдай меня кесарю. Долго ли ты будешь говорить: “Я спас тебя, я отнял тебя у смерти”? Если я сам по себе вспоминаю об этом избавлении, то оно кажется мне жизнью, если же ты вызываешь у меня это воспоминание, – смертью! Я ничем не обязан тебе, если ты спас меня с той целью, чтобы иметь человека, на которого можно было бы указывать. Долго ли тебе выставлять меня напоказ, долго ли ты не дашь мне забыть о своей участи? Ведь раз меня уже вели в триумфальном шествии!» Не следует говорить о том, что мы дали:

(2) кто напоминает, тот требует назад. Не следует твердить об одном и том же, не следует вызывать воспоминания, разве только в том случае, когда, давая новый дар, ты этим самым напомнишь о прежнем. Мы не должны рассказывать даже посторонним. Кто оказал благодеяние, пусть молчит, а кто получил, тот пусть говорит (о нем). Ибо (в противном случае) будут говорить то же, что было сказано одному лицу, всюду хвалившемуся своим благодеянием: «Ты не станешь отрицать того, что получил свое обратно». И на вопрос: «Когда?» – в ответ было сказано: «Да часто и во многих местах: то есть столько раз и всюду, где бы ты ни рассказывал о своем благодеянии».

(3) Зачем говорить? Зачем восхищать чужую обязанность? Ведь есть человек, который с большей честью мог бы это сделать, – притом когда он будет рассказывать, и то будут хвалить, о чем ты сам не рассказываешь. Ты считаешь меня неблагодарным, если полагаешь, что в том случае, когда сам ты будешь молчать, никто и не узнает (о твоем поступке). Похвальбы своими благодеяниями должно избегать до такой степени, что даже и тогда, когда кто-нибудь посторонний будет рассказывать о твоем благодеянии в твоем присутствии, то тебе следует так отвечать: «Он, правда, весьма достоин больших даров, но я, сознаюсь, до сих пор более желал сделать ему добро, чем в действительности сделал». И эти слова должны быть сказаны бескорыстно. Они не должны быть тем искусственным приемом, когда отклоняют от себя что-нибудь такое, что скорее желают приписать себе.

(4) Затем при всем этом должно оказывать всевозможную любезность. Земледелец потеряет то, что он посеял, – если, бросив семя в землю, он в то же время бросил и труды свои. Только при большом уходе посев доводится до жатвы, и ничто не приносит плода, к чему от начала до конца не прилагается одинакового ухода: то же условие имеет силу и в благодеяниях.

(5) Может ли быть что-нибудь больше того, что родители доставляют детям? Однако и их дары оказываются бесполезными, если ограничиваются только детством, если не будут поддерживаться долговременной заботливостью родителей. Этим же условием связаны и остальные благодеяния: если не будешь прилагать к ним ухода, то потеряешь их. Недостаточно оказать их, надо за ними ухаживать. Если хочешь, чтобы к тебе с благодарностью относились те, кому ты делаешь одолжение, то надобно не только оказывать благодеяния, но и любить. Главным же образом, как я сказал, будем щадить слух. Напоминание вызывает огорчение, а попрек – ненависть.

(6) Ничего так не надобно избегать при благодеяниях, как надменного обращения. К чему этот надменный вид, к чему эти напыщенные речи? Тебя возвышает самое дело. Надобно устранять пустое хвастовство: пусть говорят дела, а мы станем молчать. Благодеяние, оказанное с надменностью, – не только неприятно, но и ненавистно.

Согласно учению греческих стоиков мудрец должен упорядочить свою жизнь в соответствии с разумом так же, как мировой разум управляет миром. Эта мысль имеет практическое воплощение в трудах Сенеки. Хотя ценность благодеяния определяется внутренним намерением, осознанием причастности разумной природе, однако, чтобы эта природа раскрылась в плодах поступка, нужны дополнительные усилия.