Текст книги "Другая река"

– Против облачных магистров я не пойду. Даже ради тебя, – уныло сказал он, стараясь не глядеть на по-девичьи тонкую талию Джасс.

Она и не подумала прикрыться, когда он зашел в купальню. Думал, женщины в голом виде податливее на откровенные разговоры. Однако же бывшая хатами равнодушно скользнула взглядом по незваному визитеру, словно это был не мужчина.

– Я перед тобой виноват.

– Я знаю, Дрэгор. У меня было время подумать, сопоставить факты, оценить возможности.

Теперь она сидела на широком краю бассейна и тщательно отскребала натоптыши на пятках, которые успела набить во время недавнего путешествия через маргарские чащи.

– Ты бы хоть простыню накинула, – фыркнул Дрэгор.

– А зачем? Ты с самого начала глядел на меня вовсе не как на женщину.

– А как на что? Вернее, кого?

– Очень показательная оговорка. Как на отмычку, как на амулет, в крайнем разе как на нож. Разве нет?

– Ты мне всегда нравилась.

– Ты мне тоже. Поначалу. На балу в Духову ночь я даже подумала, что взволновала тебя своей красой, – усмехнулась невесело Джасс. – Но ты меня вовремя разочаровал.

– Мы сто раз могли попробовать… быть вместе. Но ты же все время думала про своего эльфа беглого.

– Думала, думаю и не перестану думать до смертного часа. Альса захочешь – не забудешь и из головы не выбросишь. А ты, надо полагать, делиться не привык?

– Я чего-то не понимаю. Он тебя бросил, но ты его любишь. А мне пеняешь на равнодушие? Кому, по-твоему, понравятся такие расклады? Я ведь нисколечко не эльф. Я бы тебя ревновал.

– Дрэгор, мы говорим о вероятности, о том, что могло меж нами статься, но не случилось. И хорошо, что не случилось.

Дрэгор подпер голову рукой, призадумавшись. Ну надо же, какой мужчина! Усталые тени залегли под глазами, темными и печальными, мужественная складка залегла между бровями, скорбно сжатые губы безмолвно подтверждали его душевные терзания. Ему на самом деле тяжко на душе. Бывает.

– Удивительные вы создания, женщины, вас кинешь, как опостылевшую игрушку, а вы все равно помните, прощаете, мечтаете все вернуть.

Она вскинула загорелое лицо, впилась испытующим взглядом, как ястребица в зайчонка.

– Ко мне все это не относится. Мне Альса прощать не за что, и ничего не вернешь… Тебе все равно не понять… А вот вспомнить есть о чем. И надо жить дальше. С тобой ничего не получилось, хотя за поддержку я тебе буду век благодарна. Ты как никто сумел оценить мои умения. Видно, не судьба.

– Ты уедешь из Инисфара?

– А куда деваться? Завтра к тебе придет магистр, и ты ему расскажешь все, что знаешь.

Конечно, она была права. Они оба об этом знали. Маргарцу осталось только выйти из купальни. Разговор был окончен.

– Ты и в самом деле не простая ящерка, – сказал Дрэгор на прощание.

– Да… но один раз мне хвост уже оторвали. А нового пока не выросло.

Объятия у них получились почти братские. Крепкие, но целомудренные.

Можно ли издалека чувствовать беду? Можно. Ее горький вкус и в вине, и в хлебе, она таится в сумерках, нападает жестоким диким барсом на вроде бы безмятежный сон и не собирается убираться на рассвете, как и прочие кошмары. И против нее бессильны задушевные разговоры, веселое насвистывание себе под нос, и даже старое доброе гадание не помогает. Смутная тревога, мучительное ощущение безнадежного опоздания, назойливая мысль могли кого угодно свести с ума. И сколько ни сдерживала себя Джасс, сколько ни убеждала себя в обратном, а непокой и не думал отступать перед доводами рассудка и железной логикой. Злая лапа предчувствия и не думала вынуть острые когти из ее сердца. Поначалу Джасс решила, что с Альсом приключилась беда. Но Узы молчали, ничем не напоминая о себе. Источник переживаний был другой. Вот только какой? Так бы и терзаться бывшей жрице почем зря, если бы не Жекк Крот. Пока она успешно пряталась в предместьях Мифиса и строила планы относительно дальнейшего будущего, от хитроумного маргарца пришла записка. Не сама, естественно, пришла, а принесена была девчонкой-бродяжкой за два медных итни. Крот писал, как придворный каллиграф, если не лучше. «Есть плохая новость. Приходи ночью», – говорилось в ней.

Что оставалось делать? Джасс рискнула и явилась на свидание, воспользовавшись приоткрытым слуховым окошком. Жекк жил у своей любовницы, владелицы странноприимного дома в неспокойном районе Инисфара, лечил пожженные ноги, принимал сочувствующих гостей и собирал информацию.

– Разбудишь Ванхай – убью, – шепотом пригрозил Жекк.

Он не потрудился даже выползти из спальни. Так что разговор происходил под негромкий храп с присвистом безмятежно спящей женщины.

– Говори, и я уйду.

– Твой принц попался Могенсаю. Сидит под замком в Ар-наг-Улле уже месяц.

– Откуда знаешь?

– Птичка какнула. Я перед тобой в долгу, хатами.

– И чего хочет Могенсай?

– Откуда я знаю? За что купил – за то продал.

– Спасибо, Жекк, мы с тобой в расчете.

Джасс уже собиралась убраться из чужого дома, когда Крот ее остановил, поймав за руку.

– Еще нет. Я тебе кое-что расскажу. Маленькую тайну, которая тебе поможет. Наклонись ухом.

Когда он закончил свой маленький рассказ, глаза у Джасс стали изумленными и круглыми.

– Ты все запомнила? Или повторить?

– Запомнила.

– Теперь мы точно в расчете, хатами. Береги себя.

И крепко сжал ее горячую сухую ладонь.

А вот сделать что-то плохое Яримраэну она не позволит никогда. Не только у мужчин есть честь и чувство долга. Зачем тогда вообще нужны друзья, если не для того, чтобы прийти на помощь в тяжелые времена? Да она по камню разнесет Ар-наг-Уллу, чтобы выручить Ярима. Как вообще смеет кто-то покуситься на синеглазого принца?

Ты чувствуешь, как внутри разгорается пламя? Все сильнее и сильнее. Как под кожей бегут его горячие лепестки? Ты не боишься огня, потому что сама и есть огонь. Ты сильная, Джасс. И пусть, ты страшишься оллавернских магов. Их все боятся. Но обыкновенного разбойника и головореза ты бояться не станешь. Пусть он сам боится тебя. Потом. Когда ящерка обернется саламандрой.

Глава 4
РИТАГОНСКИЕ СКАЗОЧНИКИ

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью.

Ириен Альс, эльф. Весна 1692 года

Одэнна не любила конные прогулки и всегда боялась лошадей. Да и ранний подъем никогда не внушал ей оптимизма. Но лучше трястись на лошадиной спине под открытым небом и вдыхать свежий морской воздух, чем день-деньской торчать в своих душных покоях, слушать сплетни фрейлин и трястись от страха. Говорят, есть на Эрмидэйских островах такие люди, чьей профессией стало пробовать разные вина, которыми славятся тамошние виноградники. Они умеют распознавать сотни оттенков вкуса и могут по одному глотку вина определить, где, на каком винограднике и в каком году созрела лоза. Называют таких мастеров дегустаторами. За годы своего замужества Одэнна сама стала дегустатором, только она пробовала на вкус страхи, в основном свои собственные. С тех самых пор, как отец сговорил ее за Норольда Лейнсрудского, она только и делала, что боялась. Сначала самого герцога – мужчину вдвое старше себя, потом свадьбы и брачного ложа, потом беременности, потом отсутствия таковой, потом неизбежного развода, а потом… Потом выяснилось, что все предыдущие страхи Одэнны были сущей мелочовкой в сравнении с настоящим страхом. Впрочем, герцогиня никакой особой вины за собой не чувствовала, она просто хотела понести от Норольда, подарить ему долгожданного наследника. Простое и естественное желание для женщины. Отец и братья возлагали на нее такие надежды, Норольд оказался хорошим мужем, щедрым и незлым, но подлое чрево отказывалось исполнять свое истинное предназначение. Не помогали ни лекари, ни знахари, в один голос твердившие, что герцогиня совершенно здорова и способна к деторождению. Три года, отпущенные законом для супруги герцога, истекали, и Одэнне грозил позорный развод, когда появился мессир Ситири. Он пообещал помочь и действительно помог. Вот только Одэнна невнимательно слушала, когда чародей объяснял некоторые условия их договора. Колдун исполнил свою часть соглашения, теперь пришла пора герцогине расплатиться… Именно тогда она узнала подлинный вкус страха. И еще неизвестно, кого она боялась больше – самого мессира Ситири или своего мужа, когда тот дознается о правде.

– Одэнна! Не отставай! – окликнул ее Норольд.

Несмотря на резкий ветер с моря, он остался простоволос, отказавшись не только от шапочки, но и от капюшона своего плаща. Его примеру последовали все остальные мужчины, и теперь их волосы летели по ветру, как птичьи крылья. Темные, светлые, рыжие, свободные, как хвосты и гривы их коней. Вороной жеребец герцога плясал от нетерпения, вздымая фонтаны серого мокрого песка. Холодная невидимая рука ужаса стиснула внутренности Одэнны с такой силой, что женщина едва не свалилась с лошади. Боги, куда вы смотрите? Что же делать?

То ли Одэнна побледнела сверх меры, то ли герцог решил лишний раз проявить внимание к жене, но он оставил своих спутников и направился прямиком к замершей на месте Одэнне.

– Что случилось, миледи? Вас что-то напугало? – с тревогой спросил он, подбирая из рук жены поводья. – В чем дело, Одэнна, что с вами?

Сколько можно бояться, спросила она себя, сколько можно оставаться презренной трусихой, когда под угрозой жизнь твоего ребенка? Посеревшие губы герцогини нервно дрогнули, она судорожно вздохнула, собираясь с духом, как перед прыжком с высокого обрыва в воду.

– Мне срочно нужно поговорить с вами, Норольд. Срочно! Это важно! – сказала она так серьезно, как не говорила никогда в жизни, и твердо посмотрела в глаза мужа.

Ритагон издавна был разделен на Нижний и Верхний город. Над ними высились остроконечные башни герцогского замка, именуемого Асиз. В Нижнем городе кипела торговая жизнь на ста сорока базарах, в неисчислимом количестве лавок и трактиров продавалось, пропивалось и проедалось все, что только можно придумать и привезти со всех концов мира. Нижний город никогда не спал, так же как и все его храмы, алтари и святилища, посвященные всем существующим богам – Старым и Новым. Нижний город широким полукольцом охватывал бухту, распахивая объятия всем своим гостям, не разбирая ни сословия, ни расы. В гаванях круглые сутки швартовались корабли, рекой текли товары и разноголосый, разноязыкий гомон поднимался в небеса.

Верхний город, чисто символически отделенный от Нижнего изящной Львиной площадью, купался в зелени парков и садов, разбитых еще во времена прадеда нынешнего герцога. Старые пышные деревья, росшие вокруг ритагонских дворцов с высокими окнами, балконами и затейливыми башенками, держали своими корнями весь холм. А его вершину венчал древний замок Асиз. Такой огромный и мрачный, что, казалось, он был построен не руками людей, а вырос исполинским грибом из гранитной скалы. С вершины его самой высокой башни в любую погоду были видны все окрестные земли на множество лиг вокруг, и никакой враг не мог подобраться к городу незамеченным. Хроники утверждали, что Ритагон никогда не был взят штурмом, и даже в Темные века неприятельские орды разбивались о неприступные стены замка, как волны о широкие ленты волнорезов.

И во все времена в этом городе находилось место для всех желающих жить в мире и достатке. Кварталы, населенные огнепоклонниками-тангарами, плавно переходили в уютные улочки, застроенные эльфами, и на каждом углу стояли орочьи харчевни, где жаждущим подают к жирной ароматной лапше самое лучшее пиво по эту сторону Внутреннего моря. И что самое удивительное, людям в Ритагоне ни тангары, ни эльфы, ни орки ничуть не мешали жить.

Поразмыслив над вопросом ночлега, Ириен решил, что останавливаться у сородичей с его стороны будет не слишком разумно, если он не хочет, чтобы завтра весь Ритагон знал о его приезде. Даже Виридлин, сам умеющий, как никто иной, держать язык за зубами, не сможет удержать свою милую супругу от желания поделиться новостью с подругами.

Половину дня Ириен без спешки присматривался-приценивался к ритагонским постоялым дворам и гостиницам, пока не обнаружил знакомое человеческое лицо, маячившее прямо под вывеской «Цветок Шаэ». Нарисованное растение меньше всего напоминало упомянутый цветок, но раз хозяин постоялого двора, коренной анриджанец, повесил ее над входом, значит, имел на то все резоны.

– Альс?! – воскликнул он, хлопая себя по объемистому пузу, обтянутому кожаным передником, единственной, левой, рукой.

– Джажа? Ты как тут очутился?

– Решил сменить климат, в Инисфаре становится жарковато. Государь наш, Рустайан, с возрастом становится чересчур крут, – пояснил эмигрант. – Здесь людишки спокойнее, власти милостивее. Чего стоишь, брат-лангер? Заходи, гостем будешь. Да каким гостем! Самым дорогим. Эй, дармоеды! Примите у господина благородного эльфа его лошадь. Прошу, прошу, дорогой друг.

Хотя заведение открылось совсем недавно, у Джажа Раггу отбоя не было от постояльцев. В трапезную битком набилось народу, подавальщики сбивались с ног, с кухни валил ароматный пар, и почти все комнаты были заняты.

– Не волнуйся, Альс, для тебя у меня всегда найдется чистая постель, прожаренный кусок мяса и сколько угодно горячей воды, – уверял Джажа.

Ириен справедливо решил, что старый пройдоха привлек такое количество народа не только прекрасной кухней, но и сугубо южной разновидностью гостеприимства, когда с гостей разве только пылинки не сдувают, угождая любым прихотям и капризам. Одним глазом заглянув на кухню, Ириен отметил, что Джажа захватил с собой на чужбину все семейство, включая старшую жену – женщину не первой молодости с характером раненого василиска. Она заправляла готовкой, направо-налево раздавая подзатыльники поварятам и не забывая ни на минуту о главном своем долге – присматривать за другими женами Джажа, коих имелось ровно пять штук. Что как раз на одну меньше, чем считалось приличным иметь состоятельному человеку в далекой Ан-Ридже. Женщины ухитрялись сосуществовать вполне мирно, и каждая регулярно получала от супруга свою долю внимания, ласк и подарков. Альса поражало другое. Они, похоже, действительно любили своего пузатого и лысого однорукого мужа. Сыновьям Джажа на новой родине такая роскошь, как семь жен, уже не светила. Законы наследования в Игергарде признавали только одну законную супругу.

– Как всегда – бадью горячей воды? – спросил анриджанец, подобострастно изгибая могучий стан. – И самую красивую мойщицу?

– Точно, – подтвердил Ириен.

И то и другое его вполне устраивало. Эльфу отчаянно хотелось помыться после дюжины дней, проведенных в дороге. Конечно, носы Джажа и его слуг непривередливы, как, впрочем, у большинства людей, но даже эльф без нормального мытья рано или поздно начнет смердеть потом. Своим и лошадиным. Это только стороннему наблюдателю кажется, что эльфы не пачкаются и не потеют, что у них не гудит от усталости в голове и не урчит от голода в животе. На самом же деле заскорузлая от грязи рубашка Ириена ничем не отличалась от рубашки любого другого путника, лишенного в долгой дороге бани и иных удобств. И единственное, о чем он мечтал после купания, это крепкий сон в настоящей кровати, на настоящих простынях. Ириен как никто умел ценить такие приятные мелочи, как чистые волосы, мягкая подушка и надежно закрытая на засов дверь спальни.

Никаких особых занятий у Альса в Ритагоне не было. Он со спокойной совестью бездельничал, отдаваясь этому «делу» целиком и самозабвенно, как истинный солдат, в кои-то веки дорвавшийся до спокойной сытной жизни. Спал до полудня, потом спускался к Джажа, чтоб поболтать о том, о сем, обедал, проведывал Ониту, а потом бродил по городу без всякой цели. Благо знал Ритагон досконально, начиная от самых знаменитых храмов, дорогущих лавок, дворцов знатных горожан и заканчивая дешевыми борделями, портовыми кабаками, конторами вербовщиков и торговцев контрабандой. Возобновить старые знакомства Ириен не стремился, обходя стороной и злачные места, и респектабельные дома. Просто он любил Ритагон – город, созданный в гармонии с миром, город своих воспоминаний, былых надежд и радостей. Хороших городов на свете много, и эльф относился к каждому по-своему. Почти как к женщинам. Некоторые заставляли его страдать, некоторые отталкивали и презирали, некоторые навязывались, как шлюхи, некоторые его любили. Много было стран, много было городов, много было и женщин, но любил Ириен только одну женщину и только один город, и чувства эти были взаимны. Точно так же, как Ириен был уверен в любви Джасс, он был убежден в том, что Ритагон любит его. Мостовые сами стелились под ноги, двери трактиров гостеприимно распахивались навстречу, красивые девушки всех рас дружелюбно улыбались, весна смеялась в кронах старых деревьев. И, глядя на сияющие белизной паруса кораблей, входящих в гавань, на оживленную толкотню на улицах, на бесконечную череду праздничных шествий, Ириен вспомнил, что тоже умеет улыбаться. Попробовал раз, попробовал два, и когда при растяжении губ перестало болеть лицо, он решил, что вполне созрел для визита на улицу Трех Коней.

Она начиналась у круглой площади с конной статуей кого-то из лейнсрудских герцогов. Могучая бронзовая животина взвилась на дыбы, а бронзовый герой пронзал старинной пикой небеса. Снизу, с мостовой, торговкам всяческой зеленью отчетливо видны были лишь громадные копыта, весьма реалистично подбитые подковами, а посему площадь стойко, вот уже три столетия подряд, именовалось Копытом. Это была первая лошадь. Ее вторая «сестра» была представлена одной лишь каменной головой, торчащей из стены обывательского дома. Лошадиная морда выражала поистине мировую скорбь от того прискорбного факта, что с ее помощью можно было, при известной ловкости, влезть на балкон дамской спальни. «Паломничество» туда начиналось сразу, как только новая обитательница покоев приобретала женские формы и сугубо ритагонский неукротимый темперамент. Наличие или отсутствие законного супруга на посещаемость практически не влияло. Дом, который двадцать пять лет тому назад принадлежал Ириену, стоял как раз на полдороге между второй и третьей лошадьми, давшими имя всей улице. Через три квартала от него находилось развеселое заведение «Кобылка». Художник, малевавший вывеску, постарался отразить в творении все свое стремление к красоте и изысканности. На вывеске одетая в пышную розовую юбчонку легкомысленная лошадка знай себе облизывала леденец на палочке непристойно длинным языком. Хозяин «Кобылки» брал на работу только высоких сильных девчонок с мощным бюстом и громким смехом, и его «стойла» никогда не пустовали.

Несмотря на удачное расположение, добротность постройки и приличный район, дом пустовал. Ириен несказанно удивился сему факту, потому что прекрасно помнил, как в свое время желающие купить строение чуть не передрались меж собой, предлагая несусветные по тем временам и ритагонским расценкам суммы за дом. Но эльфьи глаза не лгали. Рассохшиеся ставни с потрескавшейся краской и заржавевший замок на двери говорили сами за себя. И Ириен не удержался. Открыть замок невелик труд, а вот ступить в мир памяти иногда сложнее, чем сломать самые крепкие запоры.

Дом спал смутным и тревожным старческим сном. Под ногами тихонечко постанывали ступеньки, где-то в подполе шуршала мышь, пахло пылью и запустением. Сквозь щели в старых ставнях внутрь сочился солнечный свет, узкими полосами ложившийся на пушистый от пыли пол. Растревоженная тишина плясала золотыми пылинками в острых, как мечи, лучах света. Ириен оглядел прихожую и тихо ахнул. Там были его старые вещи. Огарок свечи в бронзовой плошке, изображающей эльфийскую лодочку, старая вешалка-уродка в углу, истертый коврик на полу, синяя ваза с засохшим цветком. Все как прежде, как будто он только вчера шагнул за порог. Вещи не помнят предательства, и дом отозвался на приход хозяина. Он был рад. Об этом прошептала синяя ваза и скрипнула половица. Ириен прошелся по комнатам. За прихожей был маленький зал, сейчас пустой и темный, как кладовка. Но эльфу комната виделась такой, какой он ее оставил, обставленной по моде прошлого столетия. Вот тут стояли старые знакомцы – темно-вишневые бархатные кресла вокруг низкого резного столика с ножками в виде змей. От старинного бронзового зеркала на стене осталось только размытое светлое пятно на штукатурке, но Познаватель сквозь время продолжал глядеть в его мутные блеклые глубины, где спрятались несчитаные годы и лица всех тех, кто в него смотрелся. Девочка в голубом блио, седой мужчина с жестким взглядом карих глаз, смуглая юная невеста, счастливая и смущенная… Где ты теперь, беспристрастный свидетель чужих горестей и радостей? Кто любуется теперь своим нечетким отражением в тебе? Какой стареющей красотке ты льстишь каждое утро, умело пряча новые морщины? Ириен осторожно провел по стене, опасаясь, что штукатурка вот-вот обрушится, и пошел по направлению к бывшей библиотеке. Высокие шкафы, когда-то доверху набитые книгами, свитками и всевозможными бумагами, были пусты, оплетены многими слоями паутины и укоризненно молчали, напоминая разоренный склеп. Исчезли кованый шандал и пюпитр из розового дерева. Как жаль. Ириен любил свой ритагонский дом, свой единственный в мире дом. Здесь каждый предмет обстановки, каждая безделушка были особенными. Они жили своей чудесной жизнью, скрытой от всех и открытой для волшебства Познавателя. Он любил ощущать их истории, некоторые из них были достойны отдельной повести. Касаясь столешницы или кувшина, Познаватель мог узнать и кое-что о предыдущих хозяевах этих вещей. Например, кровать в его спальне когда-то принадлежала знаменитой куртизанке, которая кроме, несомненно, выдающейся красоты имела еще и необычайный литературный дар. И, лежа на обширном, как ячменное поле, ложе, Ириену порой доводилось ощущать на себе все образы, посещавшие покойную вот уже сотню лет красавицу.

Кровать осталась на том же самом месте, и одни только боги знают, почему бывшие хозяева не утянули ее с собой, когда покидали жилище. Почему они ушли? Вопросы, вопросы, сплошные вопросы, на которые необязательно искать ответы. Жить здесь Ириен не собирался. Он совсем не хотел надолго задерживаться в Ритагоне. Этот город слишком добр, слишком щедр на всевозможные чудеса, слишком дорог. Здесь легко расслабиться, забыться и снова сделать попытку стать простым обывателем, приятным соседом, желанным гостем. А Ириен по прозвищу Альс уже слишком взрослый, чтобы купиться на призрачные обещания, щедро расточаемые великодушным сердцем лейнсрудского герцогства. Вот только дом… Альс ласково погладил дверную ручку.

«Я не брошу тебя. Я позабочусь о тебе. Обещаю».

Дом поверил.

Ириен вышел на порог, на миг зажмурившись от яркого света, тщательно стряхнул пыль с рукавов куртки и с волос. Его благодушие переливалось через край, что случалось крайне редко и еще реже оставалось безнаказанным.

– Старый хозяин вернулся, – немного насмешливо сказал мужчина, в небрежной позе стоявший между кустов реньи. – Что-то потеряли, господин Альс?

Остатки хорошего настроения окончательно развеялись, едва только Ириен присмотрелся к нежданному своему собеседнику повнимательнее. И не только к нему. Наличие нескольких молодых людей незаметной наружности, топчущихся неподалеку и тщательно изображающих праздность, наталкивало на недвусмысленные выводы.

– Не узнаете совсем? Постарел сильно за двадцать пять лет-то?

С памятью у эльфа все было в порядке. Человека звали Рувин, и приходился он нынешнему герцогу ближайшим другом, доверенным лицом и молочным братом. Так было двадцать пять лет назад, и, если судить по драгоценностям и дорогой одежде лорда Рувина, ничего за эти годы в его положении не изменилось. В любом случае высокий господин с аккуратной бородкой, седыми висками и утомленным заботами лицом представлял здесь власть герцога. Ириен шагнул вниз со ступенек. Эльф и человек слегка поклонились друг другу, прежде чем сомкнуть руки в пожатии, как равные.

– Какая неожиданность, лорд Рувин. Давно не виделись, – сказал эльф, стараясь держаться как можно дружелюбнее. – Как вы меня нашли?

Тот сощурил темные, с орочьей желтизной глаза, широкие брови сошлись над переносицей в глубоком раздумье. Внимательный, любопытный, опытный в жизни человек, видевший на своем веку достаточно худого и доброго, чтобы делать свои собственные выводы. Человек, вступивший в пору увядания тела, но не разума, острого и незаурядного.

– Проще простого. Стражники с заставы доложили об эльфе с двумя мечами, въехавшем в город вместе с молоденькой девушкой. Я сразу догадался, о ком речь, хотя, признаюсь, не ожидал свидеться в этой жизни. А где же еще искать заезжего эльфа, как не в его бывшем жилище? В своей привязанности к прошлому вы удивительно предсказуемы. Двадцать пять лет уж прошло, а все равно тянет на былое пепелище. Я даже стал держать пари сам с собой, через сколько дней вы объявитесь на улице Трех Коней.

– И кто выиграл? – кисло поинтересовался Ириен.

– Я, конечно. А что за девица была с вами?

– Дочка одного старого орфирангского друга Я привез ее под присмотр к родному брату. Птиер Виним, письмоводитель, можете проверить.

– Уже проверил, – усмехнулся лорд Рувин в ответ на красноречивый взгляд Ириена. – Служба у меня такая, чтобы все проверять и все знать.

Меж ними лежало ледяное поле отчуждения, не преодолимое ни с одной стороны. Четверть века сделали свое черное дело. Времена, когда Ириен чувствовал вину за то, что его собственное лицо с возрастом почти не меняется, в отличие от облика людей, чьи годы становятся, кроме всего прочего, еще и морщинами, давным-давно миновали. Настоящей вины в том и быть не могло, а причины для терзаний и переживаний находились более существенные. Но одно Ириен успел узнать и запомнить твердо. Нет для людских глаз вида горше, чем молодое лицо эльфа, годящегося по возрасту в прапрадеды и помнящего их обладателя юным и красивым. Этого люди эльфам не прощают никогда.

– Вы всегда были крайне любопытны, милорд, – вздохнул Ириен.

– Не столько любопытен, сколько внимателен к мелочам, – поправил эльфа Рувин.

– Иногда это одно и то же, – буркнул себе под нос Ириен. – Чему обязан подобной честью? Ведь не каждого же заезжего чужестранца в Ритагоне встречает сам лорд… э-э-э?.. – Он вопросительно посмотрел на собеседника.

– Просто лорд-советник, – многозначительно усмехнулся тот. – К чему церемонии между давними знакомыми? Но вы правы, господин Альс, лично для вас я сделал исключение из правил, в знак былой дружбы, так сказать. Были ведь в нашей жизни и такие времена, не правда ли?

Эльф согласно, но не слишком охотно кивнул. Немалый опыт подсказывал ему прямо в заостренное эльфийское ухо, что если люди ни с того ни с сего начинают навязчиво предлагать предаться совместным воспоминаниям о «старом добром времени», то ничего хорошего ждать не следует, а следует это самое ухо не на шутку насторожить. Особенно если хочется сохранить при себе и уши, и другие части тела.

– Столько лет прошло, столько всего произошло, есть о чем порассказать в кругу друзей. Я осмелюсь предложить себя в спутники, потому что его светлость приглашает вас в замок Асиз. В качестве почетного гостя, разумеется.

При желании Ириен мог бы услышать, как в доме напротив стрелок скрипит колесиком, натягивающим стальную тетиву на самостреле. Но прислушиваться не имело особого смысла, эльф и так прекрасно понимал, что происходит. Незаметные парни из сопровождения лорда-советника не зря коснулись оголовий своих мечей. Бояться Ириен не боялся. Опять же при огромном желании от охраны можно отбиться, но эльф пока не видел никакого смысла в сопротивлении и неизбежном в таком случае кровопролитии. В том, что герцог Норольд настоятельно желает его видеть, еще ничего страшного нет. А методы… они у каждого господина свои.

– Так вы согласны?

– С удовольствием, – согласился Ириен, пожимая плечами.

А куда было деваться?

Теплый полуденный ветер, пахнущий листвой и морем, терзал флаги над крепостной стеной, длинные плащи стражников, волосы женщин и гривы коней. Странно, но в Нижнем городе совершенно не ощущалось, что день выдался такой ветреный.

В сопровождении лорда Рувина и его отряда Альс вошел в замок через главные ворота в качестве пленника и почетного гостя одновременно. Норольд принял эльфа в личном кабинете, восседая за девственно чистым широким столом с малахитовой чернильницей в виде поверженного дракона. При Корбине этот стол был завален горой бумаг вперемешку с морскими и сухопутными картами, футлярами из-под свитков и диковинными заморскими вещицами. Самое удивительное, что покойный ныне герцог прекрасно ориентировался в этом рукотворном хаосе и находил время для каждой бумажки. Норольд то ли умел правильно организовать свое рабочее место, то ли переложил всю бумажную рутину на доставшихся ему от отца расторопных и смышленых секретарей. «Скорее всего, второе», – решил Ириен. В юности наследник не перегружал себя такими обязанностями правителя, как изучение отчетов управляющих многочисленными поместьями, докладов мытарей и шпионов и доносов подданных друг на друга. Ему больше по душе были охота, лошади, танцы и женские ласки.

Внешность Норольд унаследовал от матери. Такой же нежный цвет кожи, тонкая кость и зеленоватый оттенок широко расставленных глаз. Если в двадцать герцог был трепетно хорош собой, то в сорок пять он стал очень красивым мужчиной по канонам красоты любой расы. Мужское платье из узорной ткани неуловимого оттенка морской волны удивительно шло ему, точно так же как и подобранные со вкусом украшения.

«Все до единого эльфийского происхождения», – отметил мгновенно Ириен.

Ритагонский герцог не поленился надеть корону, желая подчеркнуть официальность встречи. Он сухо улыбнулся в ответ на глубокий церемонный поклон эльфа. Но сесть не пригласил, оставив стоять посередине напольного ковра, такого пушистого и мягкого, что жалко было топтать такую красоту ногами.

– Добро пожаловать в Ритагон, господин Альс. Прошло немало лет. Говорят, вы много лет жили за морем, в Маргаре?

Эльф сдержанно кивнул.

– А еще мы слышали, что вы участвовали в Яттской битве. Так ли это?

– Совершенно верно, вы не ослышались, ваша светлость. В составе Вольной армии нашлось место и для меня, – подтвердил Ириен. – Я со своей стороны наслышан о подвигах лейнсрудских отрядов под вашим командованием.

Он ничуть не пытался подольститься к герцогу. Лейнсрудцы и в самом деле показали себя героями, когда выстояли под натиском оньгъенской Северной армии. Если бы не их мужество, лежать бы Ириену Альсу в жирном черноземе Яттской долины. И не только ему одному.