Текст книги "Русская книга о Марке Шагале. Том 2"

Дневник театра

2-го декабря состоялось открытие сезона.

5 декабря возобновлен «Вечер Шолом-Алейхема»

Постановка Ал. Грановского

Композитор Иосиф Ахрон

Агенты

С’Алигн

Мазл-тов

[Художники] Агенты, Мазл-тов – Марк Шагал

С’Алигн – Натан Альтман

Художники театра

<…> Марк Шагал

Художник закончил эскизы и макеты к «Вечеру Шолом-Алейхема» (новая редакция). Работа эта будет показана к 150-му представлению Шолом-Алейхема в январе настоящего сезона.

РГАЛИ. Ф. 2307. Оп. 2. Ед. хр. 366. Л. 3, 5. Печатный экземпляр.

18–30 января 1923 г.

К юбилею ГОСЕКТа: 1919—1923 (справка)

Государственный еврейский камерный театр (ГОСЕКТ) начал свою работу 22 января 1919 года как «Еврейский Театр-Студия» при Петроградском Театральном Отделении Наркомпроса.

Перед публикой театр впервые выступил в июне-июле того же года (в помещении Малого театра, б[ывший] Суворина) рядом вечеров студийной работы. <…>

В 1920 году Театр был переведен в Москву, где открылся 1-го января 1921 года в Шагаловском зале своей Студии постановкой цикла одноактных пьес Шолом-Алейхема: 1) «Агенты», 2) «С’Алигн», 3) «Мазлтов». Художник спектакля Марк Шагал, композитор Иосиф Ахрон. <…>

За четырехлетнюю работу театра наибольшее количество сыгранных спектаклей падает на цикл Шолом-Алейхема – 150 раз.

А. Найэр. «4»

В обычных условиях, в нормальное время «4» не дата. В той обстановке и при тех условиях, при которых родился жил и живет Еврейский камерный театр – «4», правда, не юбилейная дата, но достаточный повод, чтобы иметь право на ней остановиться, и в том стремительном беге, который нас всех рвет вперед, на мгновенье задержаться и оглянуться.

Еврейский театр…

О нем никто не думал, он никого, или почти никого, не волновал, не интересовал.

Буржуазия, вернее мещанская еврейская интеллигенция считала новую еврейскую литературу, новое еврейское искусство, мысль о еврейском театре «шокингом», дискредитирующим ее вкусы, и признавала только (полезное для пищеварения) искусство Клары Юнг.

Передовая и интеллигенция и трудящиеся были заняты политикой и перед ужасом еврейской действительности царской России забывались и искусство, ни театр…

А в это время…

На задворках, в местечке, в темных чуланах, не смея поднять головы, сидели и работали Шагал, Альтман, Ахрон и много, много им подобных.

Сидели втихомолку и творили новое еврейское исакусство.

Одну из самых блестящих страниц его.

В укромном уголочке, на задворках еврейского местечка рождалось подлинное народное еврейское искусство…

Пронеслись февральские бури…

Бушевали октябрьские грозы…

Еврейская масса с упоением приняла Шагала, Альтмана, Ахрона и всю молодую плеяду мастеров слова.

Они с молниеносной быстротой проникли в самую толщу народную, которая впервые посмела свободно творить свою культуру. <…>

РГАЛИ. Ф. 2435. Оп. 2. Ед. хр. 277. Л. 98–143. Печатный экземпляр.

Берлин. Начало 1920-х

[Май 1922 г.]

13 и 14 мая, с 9 утра до 8 часов вечера, в квартире Общества деятелей искусства Литвы (Майронё, 3) будет выставка произведений экспрессиониста Шагала. 14 мая в 6 часов г-н Шагал прочитает лекцию о своем творчестве и будет его объяснять, опираясь на автобиографические примеры. В Каунасе он остановился на несколько дней, проездом из Москвы в Европу. (Литовское агентство новостей ELTA).

Tevynes balsas (Kaunas). 1922. Geg. 13. P. 3. Пер. М.-П. Чепайтите.

Опубл.: Письма Аркину 2018. С. 80.

[Август 1922 г.]

Берлин. <…> 9 августа на берлинском еврейском кладбище состоялось предание земле останков скончавшегося писателя Давида Фришмана. В отдании последнего долга покойному участвовала многочисленная толпа. Среди присутствующих были представители русско-еврейских и немецко-еврейских общественных кругов Берлина, а также многочисленные еврейские писатели и литераторы: Х.Н. Бялик, З. Шнеур, д-р Эльяшов (Баал-Махшовес), Д. Бергельсон, Д. Эйнгорн, художники М. Шагал и проф. Л. Пастернак, О.О. Грузенберг, д-р Ш. Левин, д-р А. Гантке, редактора всех выходящих в Берлине еврейских газет и т. д.

После речи верховного раввина д-ра Леви, с прочувствованным словом выступил Х.Н. Бялик.

Речь Х.Н. Бялика произвела на присутствующих огромное впечатление.

Сегодня (Рига). 1922. № 178. 12 августа. С. 3.

[Ноябрь 1922 г.]

В только что отстроенной галерее Ван-Димена, на Унтер-ден-Линден, открылась первая русская выставка живописи, скульптуры и фарфора¹⁶⁰.

Первая – так как в Берлине, не в пример Парижу (где за 1919–1921 годы было устроено пять русских выставок), это действительно первая сборная манифестация русского искусства (частные выставки Архипенко, Шагала, Богуславской и др. в счет не идут). Русская – так как все картины (к сожалению, почти все, так как в последние дни были допущены отступления и приняты работы некоторых художников, работающих за границею) прибыли в сентябре из России, где были собраны Д.П. Штернбергом. З[ападная] Европа, как я говорил, видела (в Париже, Венеции, Лондоне и Амстердаме) работы русских мастеров, эмигрантов давнишних и недавних, добровольных и вынужденных, случайных и убежденных, – словом, всяких – но не видела работ тех, кто оставался в России все время революции безвыездно, геройски перенося все тяготы жизни. <…>

Левые, москвичи и петербуржцы, о которых только «власть» и печется (по жалобе правых), ну, им и сама судьба приказала, – конечно, представлены и обильно, и блестяще.

Еще бы! Наркомпрос, добрейшие А.В. Луначарский и тот же Д.П Штернберг, ведь столько пеклись об их творчестве, столько им помогали!

Берлин. Бульвар Унтер-ден-Линден, где находилась галерея Ван-Димен. Открытка 1920-х

Организаторы Первой русской художественной выставки в Германии. Берлин, октябрь 1922.

Слева направо: Давид Штеренберг, Д. Марьянов, Натан Альтман, Наум Габо, директор галереи Ван Димен Фридрих Лутц

Брешь выставки – в отсутствии «Мира искусства». <…>

Пресса Берлина отозвалась тепло. Но публики мало. На 15-й день выставки я получил входной билет № 1697. Это мало: на «Мире Искусства» в Париже перебывало за две недели 15.000 человек. <…>

Несколько частностей. <…> Шагал гораздо талантливее в «Витебской серии», чем на выставке в его трех вещах. <…>

Берлин. 2 ноября 1922.

Аргонавты (Пг.). 1923. № 1. С. 68–69.

[Январь – февраль 1923 г.]

«Величайшие из великих слов, произносимые в настоящее время об искусстве, посвящаются Шагалу. В известных кругах его встречают почти как мессию, и его произведения там провозглашаются порождениями гениальной, вдохновенной мощи. Что он русский, лишь увеличивает его притягательную силу, ибо свет идет с Востока». Этими вступительными строками начинается статья о Марке Шагале, помещенная в ноябрьском выпуске «Kunst und Künstler» его редактором, известным художественным критиком Карлом Шеффлер¹⁶¹. Автор протестует против преувеличенно восторженного отношения к Шагалу со стороны части немецкой художественной прессы, которое и мне неоднократно приходилось отмечать на страницах «Среди коллекционеров», и пытается аналитически разобраться в основных линиях творчества русского живописца и рисовальщика. В итоге получилась одна из самых метких и ясных его характеристик, которую стоило бы привести целиком.

Шеффлер считает Шагала крупным настоящим талантом, но скорее легкого, чем глубокомысленного, диапазона, с уклоном в область декоративного и определенно западной ориентации; несмотря на все странности и кубические стилизации, он все же постоянно возвращается к натуре и не перестает ею вдохновляться. По отношению к художественной форме своего времени нет существенной разницы между Шагалом и его старшими соотечественниками, Сомовым и Бакстом, а все трое они разыгрывают европейские мелодии на русской балалайке. В творчестве Шагала немецкий критик усматривает влияние и отражение многих западных мастеров, как Анри Руссо, Одилон Редон, Матисса, Пикассо и Боннара, а дальнейшее развитие его таланта находится в связи с эволюцией европейской живописи вообще.

Среди коллекционеров (М.). 1923. № 1–2. С. 31.

[Февраль 1923 г.]

Ни для кого из имеющих возможность следить за современным искусством Запада не секрет, что вслед за недавними еще освежительными бурями в нем наступило затишье топтанья на одном месте, почти декаданс со всеми его обычными признаками – уклоном к изощренной красивости, к эксцентризму и эстетству. <…>

На этом общем фоне послевоенного художественного упадка, русские художники, попавшие заграницу, далеко не растворяются в общей массе, но даже выделяются над ней теми или иными обще-русскими и индивидуальными качествами своего творчества. Что касается левых художников, то известный германский художественный критик Мейер Греффе был не так уж не прав в свое время, когда писал, что зараза левого искусства идет с Востока, от русских Иванов Карамазовых. Действительно, германское искусство весьма многим обязано Кандинскому (деятельному вождю веймарской государственной школы) и особенно – уже почти знаменитому – Марку Шагалу, буквально заразившему молодую германскую живопись надрывной жутью своих образов. <…>

Художественный труд (М. – Пг.). 1923. № 2. Стб. 23–28.

[Март – апрель 1923 г.]

Из статьи Ф.М. Хюбнера «Частные собрания современного искусства в Голландии», помещенной в № 23 немецкого журнала «Der Cicerone», узнаем, что ряд русских художников круга левых довольно обильно представлен в новейших частных голландских коллекциях. Прежде всего это относится к картинной галерее Беффи (Beffie) в Амстердаме, где рядом с корифеями новейшей живописи всех стран имеются картины и рисунки Кандинского, Шагала, Явленского и Веревкиной. Те же русские живописцы отдельными произведениями фигурируют в ультралевых коллекциях голландской столицы ван Портвлита и ван Ассендельфта. Произведения Шагала и Кандинского избраны для одного из ближайших роскошных изданий общества имени Марэ (Mareés Gesellschaft), в котором будет дано сорок факсимильных воспроизведений с графических работ виднейших современных художников Европы.

П.Д. Эттингер. Москва, 1921. Фото Роберта Иохансона

Обложка журнала «Среди коллекционеров» (М., 1923, № 2)

В издании берлинской фирмы Пауль Кассирер в скором времени появится том «Записок» Марка Шагала; они, естественно, возбуждают огромный интерес¹⁶². В прошлом году эти записки читались художником в Москве в частном собрании¹⁶³; в них развертывается характерная картина провинциально-еврейского быта, среди которого протекло детство художника, и подробно обрисованы путь и очередные этапы его художественного развития. «Записки» будут снабжены многочисленными репродукциями шагаловских акварелей и рисунков.

Тот же Пауль Кассирер является единственным издателем всех графически-гравюрных работ Шагала, которыми он стал заниматься в Берлине. В первую голову Кассирер выпускает сюиту его офортов под названием «Моя жизнь»¹⁶⁴.

Среди коллекционеров (М.). 1923. № 3–4. С. 37.

[Май 1923 г.]

<…> Выставка произведений Марка Шагал в галерее Луи и К-о в Берлине¹⁶⁵, вызвавшая статью Карла Шефлера, содержание которой мною вкратце было приведено в № 1–2 нашего журнала¹⁶⁶, имела последствием еще и вторую обширную и не менее обильно иллюстрированную статью о Шагале в берлинском ежемесячнике «Das Kunstblatt» (декабрь 1922 г.)¹⁶⁷.

Среди коллекционеров (М.). 1923. № 5. С. 42.

Пауль Кассирер

Карл Шеффлер

[Июнь 1923 г.]

<…> Марк Шагал выпускает у Павла Кассирера в Берлине серию 20 офортов под названием «Моя жизнь», своего рода автобиографию в изображениях. Листы, в которых даны портреты родителей, деда и бабки художника и его собственный, виды его жилищ и бытовые сцены Витебска, преимущественно исполнены сухой иглой и печатаются в 100 экземплярах. Из них 26 тиснуты на лучшей японской бумаге, остальные на голландской¹⁶⁸.

Среди коллекционеров (М.). 1923. № 6. С. 44.

[Июнь 1923 г.]

Тяга русских художников в Берлин, наблюдавшаяся за последние два года, сменилась оборотным явлением – тягой из Берлина.

Художники Марк Шагал и Моисей Каган переселяются ныне отсюда в Париж. Скульптор Александр Архипенко перебирается в Америку. Василий Кандинский и скульптор Альтшанг тоже исчезли куда-то из Берлина.

Разъезд русских художников (воздушной почтой от нашего берл[инского] корреспондента) // Сегодня (Рига). 1923. № 144. 8 июля. С. 4.

[Ноябрь-декабрь 1923 г.]

<…> Из иностранной литературы о русском искусстве отмечу очерк о Шагале в августовском выпуске «Der Cicerone», пера Карла Вит¹⁶⁹, известного исследователя дальневосточного искусства; это чуть ли не десятая за год статья о Шагале в немецких журналах.

Среди коллекционеров (М.). 1923. № 11–12. С. 32.

[Январь 1924 г.]

Karl With. «Marc Chagall». «Junge Kunst» band 35. Leipzig, 1923.

Небольшая монография немецкого критика Карла Вита не затеряется в богатой литературе о Шагале: она является искренней и в то же время мастерской попыткой разобраться в творчестве этого парадоксального художника.

Карл Витт

Обложка книги Карла Вита «Марк Шагал» (Лейпциг, 1923)

Вит очень правильно замечает, что творчество Шагала остается чуждым для всякого, кто ищет в живописи лишь формальных достижений. Искусство Шагала насыщено содержанием – прежде всего содержанием. Проблема формы, играющей у большинства современных живописцев решающую роль, для Шагала имеет второстепенное значение. Его трудно классифицировать, отнести к той или иной школе живописи. Шагал – столько же поэт, сколько живописец. Его искусство – лишь средство к выражению его необузданной фантазии. Вит характеризует Шагала как художника, не тронутого пресыщенностью и «мудростью» Запада. Он непосредственен, стихиен, невоздержан. Пожалуй, он реалист, поскольку воспроизводит ту среду, тот быт, в котором вырос. Но это тот реализм, о котором сказал один немецкий критик: «Реализм, углубляясь, приходит к своему отрицанию». Реализм Шагала и упирается в фантастику.

Монография снабжена многочисленными репродукциями работ Шагала, дающими читателю возможность проследить творческий путь художника в хронологическом порядке.

Последние новости (Париж). 1924. № 1145. 17 января. С. 3.

[Март – апрель 1924 г.]

<…> Бакст, Борис Григорьев, Архипенко и Шагал – вот те четыре русских художника, на которых теперь беспрерывно обращено внимание иностранных издателей; им посвящаются все новые монографии и альбомы. <…> В известной серии небольших монографий современных художников под названием «Молодое искусство» лейпцигского издательства «Клинкгард и Бирман» появилось два новых томика, посвященных Шагалу и А. Архипенко. Текст для обеих книжек написан д[октором]м Эрихом Визе¹⁷⁰; кроме того в них помещены краткие автобиографии самих художников¹⁷¹. Каждый томик украшен 32 илл[юстрациями] и цвет[ным] фронтисписом.

Среди коллекционеров (М.). 1924. № 3–4. Март – апрель. С. 44.

[Март – апрель 1924 г.]

<…> Вышло из печати 42-е по очереди издание «Общества имени Марэ» под заголовком «Папка современности», заключающее 42 факсимильных воспроизведения с рисунков и акварелей современных художников, стоящих в первом ряду, со вступительной статьей Юлия Мейер-Грэфе, руководителя названного общества. Представлены следующие страны: Франция (Боннар, Ж.Брак, М.Вламинк, Вийяр, Гоген, Дерен, Дюнуайе де-Сегонзак, Матисс, Майоль, Манген, Маршан, Анри Руссо, Одилон Редон и Ж. Руо), Германия (Барлах, Лембрук, Хофер, Бекман, Пехштейн, Гроссман, Марк, Геккель, Кле, Мезек и Коринт), Англия (Роджер Фрей и Д. Грат), Америка (Престон Дикинсон), Швейцария (Ходлер и Валлотон), Норвегия (Мунх), Испания (Пикассо), Австрия (Кокошка), Италия (Р. Пареси), Румыния (Пасцин) и, наконец, СССР акварелью Марка Шагала «Скрипач». <…>

Среди коллекционеров (М.). 1924. № 3–4. Март – апрель. С. 38.

[Март – апрель 1924 г.]

В настоящее время Шагал пользуется особенной популярностью в Германии. Он занимает одно из наиболее почетных мест в ряду создателей экспрессионистической живописи. Если вспомнить при этом, что своим первым, довольно шумным, успехом художник обязан Парижу, то невольно можно притти к заключению, что ему суждены бóльшая слава и влиятельность за рубежом, а не на родине.

В России Шагал, если не считать его юношеских выступлений, появился лишь в течение краткого промежутка 1916–1921 гг. Его органическая связь с еврейской национальной стихией, острое чувство быта, своеобразное и столь убедительное визионерство, близость новейшим французским течениям, безусловное и глубокое усвоенное живописное и графическое мастерство, – все это было замечено, но недостаточно оценено. Столь своеобразное и сложное творчество художника, кажущееся иным даже лишенным органической цельности, хотя вряд ли кто стал бы отрицать его исключительную значительность, требует глубокого и обстоятельного анализа. Мы же больше имеем представление о значительности этого творчества, чем об его качестве. То, что писали Тугендхольд и Абрам Эфрос о Шагале (отметим, кстати, что их монография переведена на немецкий язык), было, скорее всего, весьма нужными в свой момент, полными выражений энтузиазма «рекомендательными письмами» для художника.

Поэтому с особым интересом, ожидая получить что-то новое, берешься за книжку Аронсона. Увы, приходится жестоко разочароваться. Перед нами беглый этюд, полный претендующих на хитроумие обобщений. Автору чужд пафос искусствоведческого исследования. Его интересует «эмоциональная» сущность «Шагала». Сущность шагаловского творчества можно постигнуть только так, как оно было создано – чувством, эмоционально. Поэтому о ней можно говорить «по поводу» (стр. 13). Именно «по поводу» говорится о двух категориях художников, изобретателях-формалистах и эмоционалистах, пользующихся готовыми формами. Деление это, кое в чем правильное и во многом неточное, ничуть не лучше и не хуже сотен подобных же дилетантских классификаций. Нужно же оно для того, надо полагать, чтобы, причислив Шагала к «эмоционалистам», возвышающимся неким «чуть-чуть» над общим каноном, защитить его от обвинения в механическом пользовании приемами новейших живописных течений. Убедительно показать это Аронсону не удалось, так же, как и доказать, что образы нашего художника имеют не литературную, а живописную ценность. Не подтвержденные каким-либо аналитическим исследованием, эти весьма ценные определения остались голословными.

Лазарь Розенталь

Обложка журнала «Печать и революция» (М., 1924. № 1–2)

В книге говорится еще и о визионерстве Шагала, о его близости еврейскому народному творчеству, о связи с экспрессионизмом, футуризмом, кубизмом, о чувстве местечкового семейного быта, о его декоративной живописи и о графике. О технике художника сказано всего на 12 строках на стр. 16, зато даны выдержки из его дневника, цитируется Розанов (без Розанова в таких случаях никак нельзя!) и, конечно, упоминаются Гойя, Босх, Бальдунг Грин, Брегель (читатель очень догадлив и сразу соображает: Питер Брегель Мужицкий, а не какой-либо другой), Кранах, Руссо (снова догадываемся, – Анри, а не Теодор), Ропс, Чурлянис, Домье и др.

Пожалуй, если из книги и получается некоторое представление о художнике, то очень обобщенное и неяркое. Две-три мысли автора могут показаться новыми. И все-таки нельзя не призадуматься лишний раз над ненужностью подобных этюдов, претендующих на «эмоциональное» постижение. Именно о Шагале следовало бы писать совсем иначе.

Внешность книги прекрасная. Очень хороши репродукции с образцов станковой и декоративной живописи мастера, а также его театральных и графических работ. Знаменитый «Зеленый еврей» воспроизведен в красках. Жаль только, что нет снимков с произведений позже 1921 г., нам неизвестных.

Печать и революция (М.). 1924. Кн. 2. Март – апрель. С. 296–297.