Текст книги "Земля от пустыни Син"

Монолог четвертый

– Лизанька, родная! Хорошо, что ты позвонила! Ну как ты?

А я вчера была у Марьи Петровны в больнице. Пролежни, конечно. Выглядит не очень. Я ей зубы заговаривала, отвлекала.

Мы же в одном отделе были. Ты уже не застала. Работали до умопомрачения. Это уже когда я с Карельского фронта вернулась. Свекровь ужин на работу приносила. Проверяла меня, конечно. Думала, что я гуляю. А мы заработаемся до часу ночи, идти домой страшно. Троллейбусы не ходят Мы на столах спали. Столы огромные. А во время войны однажды бомба разорвалась напротив, так взрывной волной выбило стекло. А я как раз под окном лежала. Хорошо, что дверь распахнулась и меня вынесло. А то бы убило к черту! Как же не бомбили? Еще как бомбили! А в центре дома высоченные. Угол дома так и срезало. А ночью ходили зажигательные бомбы тушить. В одном ведре вода, а в другом – песок. Дежурили на крыше. Один раз бомба упала рядом, а мужчина испугался, отскочил и головой – прямо в ведро. Честное слово!

А утром к Маше домой сбегаем – она рядом жила, – умоемся, позавтракаем – и опять на работу. Так и работали. А ты говоришь…

А в самом конце войны Маша сделала огромную шляпу с полями. На нее в этой шляпе все смотрели – очень ей шла, несколько лет в ней ходила. Вообще Маша интересная была… Ну, не знаю… Может быть, она и производила такое впечатление… Мужчины у нее, конечно, были, но вообще она вполне… Я, глядя на нее, тоже себе такую шляпу решила заказать. А тут вдруг как-то приходит телеграмма от свекрови – она тогда с мужем и Севой уже во Владивостоке были, муж там служил: «Если хочешь сохранить семью, советую немедленно приехать». Ну, я, конечно, собралась, Костю на родителей бросила – ему пять месяцев было – и поехала. Приезжаю, выхожу из вагона – а там военные, офицеры! А на мне – шляпа и труакар! Ну, сама понимаешь…

А Машу замуж выдала я. У нас работал такой Исай Соломонович. Ты его не застала – он умер уже к тому времени. У него было два мальчика, а жена скоропостижно скончалась. Ну вот, мы однажды идем куда-то: справа – Маша, а слева – Исай Соломонович. Я посмотрела на них и говорю: «Ребята, вы такие хорошие! Из вас бы получилась отличная пара!» И они поженились. Он потом, правда, очень скоро от инфаркта умер… Сыновья? Взрослые уже. Не знаю, где. Маша после его смерти судилась с ними, поэтому ничего теперь не знаю…

Вообще скольких я переженила! Кузьма Кузьмич, помнишь? Женился на Капе. Тоже я! Свету выдала замуж… Ну при чем тут клептомания? И вообще я не верю, что это она делала. Этого же никто не видел… А то что вещи у нас пропадали в отделе, так просто их теряли, а думали на нее… И потом, у мужа ведь она не будет брать… Вообще я считаю, что людям всегда нужно делать добро. Ведь Капа так меня благодарила!.. Где она сейчас? Живет… Не знаю – у него или у нее… Ну, в общем, там все хорошо, как будто…

Ой, кто-то в дверь звонит! Пенсию, наверное, принесли. Я тебе потом позвоню!

Монолог пятый

– Как я рада, что вы пришли, Клара Борисовна! Идемте на кухню – я компот варю. У нас любят. Побольше сахару положу, он тогда насыщенный получается: с удовольствием пьют!..

А я уже сама собиралась к вам. Миша болеет? Насморк? А я вас научу, как от насморка избавиться. Натираете головку лука, а сок смешайте с медом. И по три капли в нос каждые два часа – здорово помогает. Нет, я не пробовала, но знаю. А вы попробуйте, что вам стоит! Да – да, нет – нет. Это же просто!

Вообще я всегда всех лечу. Вы знаете, во время войны свекровь ведь осталась в блокадном Ленинграде. Муж ее почти сразу умер от истощения, а она лежала. Потом ее все-таки вывезли, и она попала в Ярославль, в госпиталь. Я приезжаю – а она ходить не может, совсем плохая. Ну, я привезла ей яблоки, сало… В общем, она встала потом, и я забрала ее в Москву…

А вот еще такой случай был. Тоже во время войны.

Нас послали в другую часть. Это было на Карельском фронте. Ну вот. Идти далеко, и ночь наступает. А я маленького роста, сапоги огромные, тяжелые, шинель мне до пят. А волосы я локонами, знаете, распущу до плеч, на щеках ямочки. Вообще – ничего! Ну, в общем, решили переночевать в деревне. Зашли в один дом – а там беженцы. Хозяйка говорит: «Вот вам комната, устраивайтесь сами». И вот мы постелили шинели на полу и легли. А комната маленькая, народу много. Я лежу, не могу никак уснуть в духоте. А рядом лежит женщина, беженка. И я чувствую, что ей плохо. Я спрашиваю: «Что с вами?» А она говорит: «Простыла». Тогда я беру шинель, отдаю ей и говорю: «Прижмитесь ко мне, угреетесь, и вам легче станет». Она шинель не берет и отодвигается. А я ей говорю опять: «Да вы не стесняйтесь!» А она: «Больная я, заражу тебя». Я говорю: «Ничего, я крепкая». А она мне: «Да я больная, понимаешь? В том месте больная. Заразить тебя могу». Мама родная! Я, конечно, перепугалась. Но делать нечего. Я ее накрыла шинелью, и так и спали до утра.

Вообще я очень терпеливая.

Мы однажды с Костей отдыхали на Кавказе и пошли в горы. И я подвернула ногу. Боль – адская, искры из глаз! Так можете себе представить: два часа терпела, чтобы Костя ничего не заметил! Понимаете, я же очень жертвенная…

Помню, поехали мы как-то с Николаем Семеновичем к Севке на дачу – ему тогда было три года, и он там с бабушками жил, а мы в воскресенье приезжали. Едем, а у меня сумка с продуктами. И вдруг захотели есть. Я достаю пирожок. А вокруг люди сидят. Мне же неудобно. Я их угощаю. Один, другой, третий… Всем раздала, а нам ничего не осталось. Прямо как Пышка у Мопассана, помните? Вот так и я!.. Меня мой Николай Семенович всегда называл «блаженная». Так и говорил: «Ты – блаженная!» Понимаете, я ведь никогда о себе не думала…

Как?! Вы уже уходите? Мы даже не поговорили! Ну а я за мясом сейчас в наш. Меня там все знают. Что-то у Лены давно кур не было…

Монолог шестой

– Здрассте! Что-то у вас сегодня выбор – не очень! Ах, что-то все-таки есть? Вынесут потом? Уже рубят? Ну, я постою… Я – похудела? С моими архаровцами еще и не то будет!..

А вы тоже будете ждать мясо? Тогда за мной стойте, я первая подошла!

У меня, понимаете, столько народу! Четверо внуков! Нет, живу я с двумя. Но к тем едешь – тоже везешь. Пенсия, конечно, небольшая, но хватает. Я ветеран, поэтому у меня прилично получается. Отдаю невестке на питание, ну и мне остается. В субботу или в воскресенье едешь к младшему сыну – и тоже что-нибудь везешь. Цены – сами знаете, какие сейчас. Но это еще ничего – было бы здоровье! А у меня, понимаете, грудная жаба. Схватит – и конец. Внук бежит всегда впереди. Я кричу: «Гоша, не беги, бабушке плохо!» А он же не понимает… В первый класс должен идти, но… что-то не берут в нашу школу – говорят, еще год подождать надо. Ну, ничего, я устрою.

А у вас – внук? Двадцать два года? Студент? Так это же замечательно! А у меня внучке восемнадцать лет. Прекрасная девочка. Мордашка очень симпатичная. Мне ей жениха нужно найти. Давайте их познакомим! Девочка есть? Ну и что? Какая разница? Была одна – будет другая! Нет, вы знаете, моя Лёля очень умная девочка… А давайте все-таки познакомим! Да – да, нет – нет. Посмотрим! Не хотите? Ну, как знаете, конечно. Но я бы попробовала. А где вы живете? Так это же рядом! Мы с вами можем как-нибудь встретиться, в Филевский парк, например, съездить. У вас есть телефон? Нету? А как же вы живете? Я, например, не смогла бы… Мне все время звонят: то внуки, то девочки из министерства, с которыми я работала. Меня там еще помнят. Ну, сейчас уже, конечно, многие поумирали, но вообще очень часто звонят. Я в аптечном управлении работала. Финансировала аптеки. Цены на лекарства почему такие низкие были? Это же я снижала! Даю вам честное слово!..

Вынесли, наконец!

Неплохое мясо. Вы тоже на этот кусочек смотрели? Ну что ж, я – впереди, так что прошу прощения, но я его забираю.

Сейчас приду – лук, морковку нарежу, кусок масла, два часа – и готово. У меня все быстро. Я вообще не очень обращаю на это внимание. Мне же ничего не нужно! Что есть, то есть. Радоваться надо каждый раз тому, что имеешь! Ведь дрожжи когда-то ели жареные. Вы не помните? Ну, году в сорок шестом что-нибудь, наверное. Я вся в струпьях ходила. Ужас! Где? В Москве, конечно! Как – не было? Я же ела! Какого вкуса? Ну, представляете, жареные дрожжи? Гадость, конечно!.. А вы говорите… Так что у меня просто с едой! Мой отец мог мне в Париже образование дать. Не верите? Он? Миллионер был! Кожевенная фабрика – кожи выделывали – и три доходных дома. В Клинцах! До сих пор стоят. Я была там как-то, видела. Нашу семью весь город знал… Однажды просыпаюсь: отец с дядей о чем-то разговаривают и ходят по комнате. Смотрю на пол – а весь пол в деньгах… А после революции, понимаете, в «лишенцы» попали, все отец отдал и пошел работать сторожем на склад… И золотые монеты отдали, и столовое серебро, и все-все-все… Немецкий рояль один чего стоил! Где-то он теперь?.. Как же, я с шести лет училась играть. А потом, конечно, это закончилось… Э-э-э! Все суета сует!.. Чем люди живы?.. У моей мамы столько драгоценностей было! Бриллианты, конечно… Мама только одно кольцо спрятала на память; потом, в тридцатые годы, в торгсине его продали и купили материал мне на свадебное платье… Так-то…

Ну, я пошла домой. Лёля придет в три часа – а обед уже готов. Я ее накормлю, посуду помою… Ну, иногда моет, конечно, но так вообще… не очень. А потом за Гошей в детский сад. Нет, она не ходит. Она занимается. Я ей не мешаю… И так целый день. Так и вертишься. А благодарности, понимаете, никакой…

Заходите как-нибудь. Вы гуляете? Не гуляете? А как же? Я три часа каждый день на воздухе. Это же здоровье! Некогда? А что же вы делаете? Нет, стирает невестка, убирать – это тоже она в субботу. Готовит в основном тоже она, но Лёлю я кормлю. На рынок сын ходит… У нас никто не шьет, не вяжет… У нас? Читают, смотрят телевизор. Я с Гошой гуляю… Ну, как-нибудь встретимся еще!

Монолог седьмой

– Ну, здравствуй, Тэра, заходи! Я уже и не вспомню, когда мы встречались в последний раз.

Живем – как видишь: мы с Лёлей спим здесь, в этой комнате, а они втроем там, в другой комнате. Что ты удивляешься? На фронте ведь не разбирали: можешь – не можешь. Сказано: выполняй! Послали меня один раз в часть, а я пароль перепутала, представляешь? Что делать?! Часовой командует: «Ложись, стрелять буду! Руки за голову!» А дождь льет такой, что ничего не видно. Куда ложиться? Кругом вода и грязь. И легла, конечно! Лицом вниз, в глину. Лежала, пока офицер не пришел. Так что в жизни, дорогая, как на фронте. А я всего лишь бабка, у которой четверо внуков. Даже губы уже не крашу. Но мне кажется, так лучше, правда?

Идем на кухню! Будем сейчас чай пить. Тебе покрепче?

Лицо? Нормальное, по-моему… А что? Опухшее, считаешь? Ты просто отвыкла… А может, оттого что сердце прихватило ночью, кто знает… Сплю неважно, понимаешь ты. Просыпаюсь среди ночи несколько раз. Положу валидол под язык – и только тогда засну. Да так… Что рассказывать… Жизнь – как всегда… Мои? Ездили вчера на кладбище… И Сева, и Лена, и Костя с Таней. Памятник ставили отцу. Ровно год уже прошел. Он умер в один день с Высоцким. На Даниловском кладбище урну захоронили. Говорят, у его новой жены там место. Поэтому к ее родственникам, и бабушкину урну туда же захоронили, когда она умерла… Потом у нее дома, кажется, собирались еще раз… Видно, ее знакомые, родственники. Я же не знаю, они мне в подробностях не рассказывают… Отчего умер? У него астма была, а она капитальный ремонт затеяла и всю осень ремонтировала квартиру. Астматики ведь не переносят запахи, тем более запах краски. В этом, я считаю, была причина. Да и вообще, обстановка, видимо, не та: Костя как-то рассказывал, что ее дети не забывали указывать ему, где его место, – то дочь, то сын… Здесь он был глава семьи, понимаешь ты, авторитет, а там – кто?.. Конечно, положили в больницу, но когда он уже ходить не мог, задыхался. Она оттягивала, говорила, что обычный приступ, ничего страшного, пройдет… Так Костя рассказывал… А кто при нем мог быть? Дежурили по очереди то Сева, то Костя… Меня же не звали… А ты сомневаешься? Конечно, ухаживала бы… А как же?.. Еврейские женщины ведь очень жертвенные. Я же с ним всю войну прошла, всегда вместе, ты же знаешь… Да, не хозяйка. Но, понимаешь, в молодости меня это никогда не интересовало. Мне хотелось учиться, быть в компании – компания у нас в институте была интересная. Я любила участвовать в самодеятельности, летом на даче устраивали театр, тексты сами составляли, что-нибудь с юмором, чтобы весело. Я же стихи писала! Всегда что-нибудь тут же, на скорую руку сочиню. Понимаешь, жизнь била ключом! Мы же молодые были… Разве от этого я стала хуже? Что-то я все-таки делала, самое необходимое. Может быть, неумело, ты права. Но в конце концов, это ведь не самое главное, дорогая. Я оглядываюсь сейчас назад и думаю: нет, не это главное в жизни. А если для него главное было только это, значит, я ошиблась в нем… Вот так. Сейчас ведь я научилась готовить, Лёлю вынянчила, с Гошей вожусь, и Тане с Костей помогаю, и вообще…. Что теперь говорить… Она им заявила: «Я долго мучилась с больным старичком. Мало мне было его мамы». Ни разу не приехала больше в больницу: завещание составила и уехала. Зачем ей это завещание? Чтобы забрать его медали? Ведь больше у него ничего ценного не было. Там и орден был, между прочим. Зачем он ей?.. Говорят, собирается теперь в Израиль. Возьмет все это с собой туда?.. Чем люди живы?! Бог с ними! Закончилось все… Я же не буду тебя обманывать – ты же моя родственница. А что пишут из Израиля твои родственники? От своих я давно ничего не получала, не знаю, как они там живут. Подумай только, из всей нашей большой семьи теперь осталась здесь только я… Ну и ты. Ты можешь еще уехать – если захочешь, конечно… Дети у тебя там, так что никто больше здесь не держит. А я – нет. Не-ет, дорогая, я бы поехала только посмотреть – интересно хоть одним глазком взглянуть на ту землю, откуда пришли наши предки. Но, видно, уже никогда не смогу осуществить эту мечту… А жить там – это не для меня. Я считаю, понимаешь ты, что раз уж так случилось, что евреи покинули ту землю, возвращаться ни к чему. Ну и что же, что я в детстве говорила на идиш? Почему нет? Можно говорить на разных языках. Разве это мешает? Наоборот, я считаю, знать две культуры всегда лучше, чем одну. А в сознательной жизни я писала стихи только по-русски. Мне и сейчас еще звонят девочки из Министерства, если у кого-то юбилей, просят: «Майя Михайловна! Напишите что-нибудь для адреса!» И приходится! Добро нужно делать, чтобы человек радовался! Я же воспитана на русской культуре, как человек сформировалась в ней. Тору когда-то читала, да, мой отец заставлял! Ты тоже читала когда-то Тору. Это основа основ, это, я считаю, необходимо знать. Но моя культура – русская: Пушкин, Толстой, Достоевский, Тургенев – это мое. А все остальное, я считаю, необходимо знать для общего развития. Конечно, выйти замуж за русского… Нет, я бы, например, не смогла, это правда. Мой папа считал, что я должна выйти замуж только за еврея. Понимаешь, в институте в меня сразу влюбился мой сокурсник – красивый русский парень, высокий, с вьющимися волосами, с голубыми глазами. Сидим мы вместе на лекции. А я локоть на стол положу, рядом с его тетрадкой. Он придвинется ко мне, дотронется до моей руки и шепнет ласково: «Маечка». И глаза добрые-добрые… Я, конечно, чуть голову не потеряла тогда. Ну, как же – такой красавец-парень! Но папа сказал мне: «Имей в виду, если выйдешь за него, потом будешь всю жизнь жалеть, потому что вдруг сделаешь что-то не так, все спишется на твою национальность». Правильно – неправильно, не знаю теперь, все давно перемешалось, что уж теперь переоценивать… Почему не уехали? Это сложный вопрос… Несмотря ни на что, мой папа считал, что это его земля. И они с мамой никуда не поехали после революции. Папа пошел работать простым сторожем, как тебе известно, сдал все, что было нажито, все мамины драгоценности отдали… Верили в лучшее, понимаешь ты… Время тогда такое было… Ну, а уж как получилось… Ведь мы с Николаем Семеновичем тоже записались добровольцами на фронт, как многие… Мы шли защищать нашу землю – так мы были воспитаны, дорогая! Как же было сидеть, когда враг подходил к Ленинграду? И студенты, и преподаватели добровольцами уходили на фронт. Ведь всю войну прошли! А когда папа умер, сколько народу пришло к нам проводить его в последний путь! Ведь у него в приходно-расходной книге, которую он вел в синагоге, такие суммы проходили! И никогда ни одной копейки себе не приписал. Как жил на крошечную пенсию, так и умер с ней. Прежде всего – человек должен быть хорошим, так я считаю… Пусть едут. Каждый выбирает то, что ему ближе. Все суета сует… Не в этом счастье. Дети мои женаты на русских, и внуки мои – наполовину русские. Так что – какая я уже еврейка? Я уже ненастоящая еврейка… Вот так, моя дорогая. А вообще – какая разница, кто есть кто? Все суета сует!..

Давай сменим пластинку, ладно? Пей чай: вот конфеты, кусочек кекса бери… В жизни, понимаешь ты, нужно всегда находить позитивное. Я так считаю. Даст Бог день – даст Бог пищу.

Ты мне лучше расскажи, что в театре видела, мне же тяжело теперь ходить по театрам. Вот только сериалы остались…

Монолог восьмой

– Симочка, дорогая, что же ты не звонишь? Я уже волнуюсь!

Ты знаешь, я недавно с такой женщиной познакомилась в очереди! У нее внук, двадцать два года. Рисует прекрасно, интересный, содержательный. Нет, я не видела, но знаю – она рассказывала. Хотела Лёлю с ним познакомить, но, говорит, у него уже есть девочка. Как бы это ей кого-нибудь найти? У тебя никого нет? Что-то мальчики ее возраста на нее не очень внимание обращают…

А что у тебя голос какой-то?.. Ничего не случилось? Случилось? А что такое? Как – женщина? Откуда ты знаешь? Он сказал? Ха! Так это он просто так! Чтобы тебя позлить! Разговаривала с ней? И кто она? С ним работает? Так это же сослуживица! Он тебе голову морочит, а ты веришь! Выкинь из головы! Я, например, однажды поздно возвращалась из министерства домой. Троллейбуса долго не было. Я подхватила попутку – грузовик. А шофер молодой парень оказался, с юмором. Я ему дорогой про свекровь рассказала, и мы решили ее разыграть. Приезжаю, а она уже ждет, в дверях стоит – мы на первом этаже жили. Я выхожу из машины и шлю ему воздушный поцелуй. А он мне: «Ну, пока, дорогая!» Смех и грех, честное слово! Так и он тебя разыгрывает… Она сказала? Ничего не понимаю! Бред какой-то! Вот уж от Димы никак этого не ожидала. Севка мой с его тремя женами – это да. А женщин у него было – не знаю сколько! Но сейчас, я уверена, он не имел ни одной женщины. Нет-нет, я уверена. Ну и что, что командировки? А я тебе говорю, что нет! Кроме Лены – никого. Но вот от Димы я этого не ожидала… Еще были? Просто не могу поверить! Чушь какая-то!..

А ты – плюнь! Относись к этому, как в еврейском анекдоте. Показывают Саре одну женщину и говорят: «Это любовница Рабиновича». Показывают другую и говорят: «А это – любовница Ароновича». «А эта – чья?» – спрашивает Сара. «А эта – твоего мужа». Она посмотрела и говорит: «Наша лучше!» Так и ты! Перебесится. В молодости не перебесился, вот и бесится. Они все в этом возрасте с ума сходят – боятся молодость потерять… А хоть приличная женщина? Ну, тем более. Чего ты волнуешься? Перемелется – мука будет. Проще смотреть на жизнь надо! Когда мне говорили, что мой Николай Семенович ходит с какой-то женщиной, я только смеялась. Ко мне один раз муж секретарши, которая у них работала, пришел и говорит: «Вы знаете, что ваш муж поехал отдыхать с моей женой?» Я перепугалась, конечно, что скандал будет на работе, и говорю: «Откуда у вас такие сведения? Мой муж ждет меня на курорте через два дня. Не может же он ждать меня и быть с другой женщиной!» И тут же побежала давать ему телеграмму, чтобы был осторожен. Ну как же, а вдруг этот дурак поехал бы проверить?.. Ну, конечно, с ней был! Но проще надо, понимаешь ты, смотреть на жизнь…

А мои сегодня в театр пошли – Лена билеты принесла недавно на какие-то гастроли. Я Гошу уложила, а сама пойду телевизор смотреть. Ну, знаешь, этот сериал мексиканский. Не смотришь? Нет, там очень интересно. Это же жизнь! Красота какая, как в сказке! Глазам не верится, что такое бывает… Да плюнь, я тебе говорю! Не думай об этом! Лучше фильм посмотри! Вот увидишь – все будет хорошо. Главное – не обращай внимания. Не трогай его. Николай Семенович, например, всю посуду перебил. Ведь после развода ни одной целой чашки не осталось! Махнет, бывало, рукой – и полсервиза на полу. А я только плечами пожму и пойду. Так и ты. Пришел домой: поставила на стол – и уйди. Не разговаривай. Он тебе говорит, а ты не реагируй. Успокоится, поверь мне и моему опыту…

А я на тебя сегодня погадаю. Ты у нас – кто? Червовая дама или трефовая?

* * *

Майя Михайловна, бабушка Анюта, жила долго и умерла в восемьдесят два года. Бабушкой Анютой назвала ее в детстве Лёля, в шутку, так это имя к ней и приклеилось.

На поминки пришло совсем немного из ее бывших сослуживцев, которые помнили Костю еще маленьким мальчиком, а потом уже женатым на Тане. Тихо вспоминали разные случаи и каждый раз, перед тем как выпить, добавляли: «Пусть земля ей будет пухом». Потом так же тихо ставили пустые рюмки на стол, и только слышно было, как постукивали – тоже тихо – вилки. Переговаривались друг с другом почти шепотом, хвалили салаты, которые готовили какие-то родственники Лены.

Лёля помогала ставить и убирать посуду, молча сновала из кухни в комнату. А Гоша, повертевшись и схватив что-то со стола, тут же умчался куда-то. Костя был с какой-то женщиной, которая все время порывалась тоже помогать. Братья поздоровались, но сели порознь и почти не разговаривали. Тани не было. А Лева с Катей незаметно сидели рядом и так и не подошли ни к дяде, ни к отцу…

Похоронили бабушку Анюту в могилу ее родителей. А надписи на старом камне пока так и нет. То ли забыли сделать, то ли место не позволяет…