Текст книги "Любовь дарующие: рассказы о любви, надежде и мурчащих котах"

Лейла ахнула и рухнула обратно на стул:

– А где Павлик сейчас?

– В приюте. Мне не отдали его. Работа у меня есть, а жилья нет. На то, чтобы квартиру снять, денег не хватает, даже с учетом того, что я подрабатываю.

– А почему ты в материнскую квартиру вернуться не можешь?

– Она меня выписала. Документы нужны, чтобы опека мне Павлика отдала, а их нет. Ох, Лейка, я не знаю, что делать… – Лена обхватила голову руками. – Я уже спать перестала. Не могу не думать о том, как он там, маленький.

– Если бы так о нем переживала, то не здесь бы сейчас сидела, – отрезала Лейла и поднялась. – Поехали!

– Куда?

– В больницу!

– Зачем?

– А где мать твоя сейчас? Там?

– Нет. Выписали ее уже.

– Значит, домой к тебе поехали.

– Я мириться с ней не буду!

– А и не надо. Пусть она с тобой мирится. А ты прекращай думать о себе. Лучше о Павлике подумай! Вот о тебе никто не думал – хорошо тебе было? То-то!

С матерью Лена все-таки помирилась. Правда, случилось это за два дня до того, как Наталья, измученная болью, совершенно изменившаяся внешне и внутренне, ушла, попросив-таки прощения у дочери, которая два месяца ухаживала за ней. А заодно бегала по инстанциям, оформляя документы и спрятав подальше обиду. Думая только о том, как забрать домой брата поскорее. И Лена, глядя в глаза измученной матери, где плескалась боль, не имевшая сейчас никакого отношения к болезни, не вспомнила ничего из того дня, который разделил ее жизнь на до и после, а вспомнила почему-то далекое утро, когда ей было лет пять или шесть. И красивую, молодую свою маму в красном сарафане в горошек, которая кормила ее черешней. Черешня эта была большая, желтая, как солнце, и сладкая, как мамины поцелуи. И не осталось вокруг ничего, кроме этого ощущения счастья, давно забытого и потерянного Леной. И слова сорвались сами собой, возвращая покой в сердце:

– Я прощаю тебя, мама…

И когда-то сказанное Соной обрело наконец смысл и вес:

– Отпускать надо обиду. Гнать от себя, как бешеную собаку. Потому что отравит тебя, не давая радоваться жизни. Не позволит увидеть больше ничего светлого и хорошего. Будет тлеть в сердце, пока не уничтожит тебя, не оставив ничего. Сложно это. Знаю. Но нужно тебе больше, чем тому, кого тебе простить придется.

А еще неделю спустя Павлик, крепко вцепившийся в руку сестры, зайдет в квартиру, поднимет глаза на Лену и спросит:

– Теперь я насовсем дома?

– Да, маленький! Теперь мы дома. Здесь наше с тобой место, понимаешь?

И мальчишка кивнет так серьезно, что Лена поймет – вот теперь точно все правильно и все на своих местах.

Яша, вынь палец из носа!

– Яков Иванович, на сегодня все? Или еще какие-то поручения будут?

– Все, Леночка! Можете идти. Я же вижу, вы спешите. И правильно! Спешите жить! При вашей красоте и молодости грех сидеть в офисе, когда на улице такая погода.

– Скажете тоже! – Леночка по привычке подняла было руку, чтобы поправить непослушный, вечно выбивающийся из прически локон, и тут же ее отдернула.

– Вы прелестны, Лена! И платок этот вам очень идет! Расцветка такая интересная! Ван Гог?

– Моне.

– Никогда не разбирался в живописи. Мамочка очень не хвалила меня за это. Знаю только, что если очень ярко, то это, скорее всего, экспрессионисты.

– Ван Гог постимпрессионист.

– Говорю же, ничего не понимаю в этом. Но! Красиво! И это главное! Впрочем, что это я? Лена! Вы еще здесь? У вас же свидание!

– Откуда вы знаете? – Леночка покраснела и опустила глаза.

– Бог мой! Неужели еще существуют девушки, способные смущаться и краснеть? Елена, вы меня поражаете! О том, что у вас свидание с нашим Мишенькой, знает весь коллектив. И все тихонечко держат пальцы крестиком, чтобы все у вас получилось.

– Яков Иванович!

– А я что? Я ничего! Лена, это же прекрасно, когда люди не злобствуют, а желают кому-то счастья! Это по нынешним временам такая редкость! А вы этого достойны более чем кто бы то ни было! Я такой силы воли в женщине не встречал никогда. За одним исключением.

– Ваша мама?

– Да! Вы совершенно правы! Помните ее? Мамочка была удивительной женщиной! Прекрасной, как сама любовь, и стальной, как лучший клинок на свете! Удивительное сочетание, вы не находите? Ее жизнь была похожа на такой калейдоскоп, что любой, кто попытался бы посмотреть на нее изнутри, сломал бы глаза в ту же секунду! Куда там тем импрессионистам до красок, которые там играли?! Она умела все! И любить, и верить, и ненавидеть так, что земля должна была бы разверзнуться под ногами того, кто становился ей не мил. А еще она умела прощать. Совершенно! Представляете, Лена? Просто забросить за плечо и не вспомнить человеку больше о том зле, которое ей причинили, если видела, что он искренне раскаялся. Как ей это удавалось? Я всю жизнь учусь этому и все никак.

– Это сложно…

– Неимоверно! Мне кажется, что это самое главное умение, которым наделяет нас жизнь. Но тут уж как в нашем ювелирном деле. Кто-то способен создать неповторимое, а кто-то даже простой браслетик сделать не может. Мамочка была великолепным ювелиром!

– Яков Иванович, расскажите! Если вам нетрудно! Я понимаю, так мало времени прошло после того, как ее не стало, но если найдете в себе силы, то я буду очень благодарна!

– Вам, Леночка, все что угодно! Да и нетрудно это. Знаете, у ирландцев есть такая традиция, чудная совершенно на мой взгляд. Там поминают ушедших не столько слезами, сколько историей их жизни. Приходят люди – родственники, соседи, друзья – и рассказывают смешные случаи из жизни усопшего, поют песни, которые он любил, даже сплясать могут. Там считают, что о человеке надо помнить что-то хорошее. Вот и я так думаю. Всякое, конечно, в голову лезет… Всякое было… Но мамочка всегда умела относиться к жизни с юмором и долей скептицизма. Она считала, что все посланное свыше нужно принимать с благодарностью, но использовать по своему усмотрению. Иногда способы, которые она находила в применении этого посланного, меня, мягко говоря, изумляли.

Яков Иванович подошел к панорамному окну. Город погружался в сумерки, сияя огнями и тревожа вечерней суетой.

– Видите, Леночка? Все куда-то спешат… Домой или туда, где их ждут… Вас вот тоже Михаил заждался уже. Может быть, вам лучше поторопиться?

– Я никуда не спешу. Миша отчет доделывает. Это еще час как минимум. Вы же знаете его педантичность. Если сейчас бросит на полпути, потом издергается весь. Пусть лучше закончит с делами, и тогда я получу улучшенную версию Михаила Сергеевича Воронцова. Нежную, внимательную и думающую только обо мне.

– А вы мудрая женщина, Леночка! В этом вы похожи на мою маму. Она тоже все понимала о мужчинах. Тем удивительнее, что ни один из ее браков толком не сложился.

– Как так?!

– А вот так! Мама дважды была замужем. Причем оба раза по большой любви. Я же говорю – она умела любить. Умела видеть в человеке то хорошее, что, может быть, не всегда было заметно окружающим. Но ей было дано еще одно умение. Она обладала способностью разглядеть то, что не красит. Темноту, которая есть в каждом из нас. Никто не свят, Лена. Кто-то умеет скрывать эти тени, а кто-то дает им волю. Мама всегда знала, когда придет этот момент. Знала, но уберечь себя от этого не могла.

– Почему? Если знала, что так будет?

– Ах, Леночка! Если бы все пророки могли изменить будущее! Обычно это знание не дает никаких преимуществ. Особенно когда дело касается тех, кто рядом. Кого любишь, несмотря ни на что. Знаете, почему я до сих пор не женат?

– Потому что не встретили такую, как ваша мама? – Лена едва заметно улыбнулась.

– Таких больше нет, Леночка. Похожие – да, а такого столпа днем с огнем не сыскать. Да и ни к чему это было. Мама всегда говорила, что мужчина должен оторваться от подола матери вовремя и шагать по жизни самостоятельно. Этому она меня учила. Все время твердила: «Яша, вынь палец из носа!»

Лена прыснула, не сдержавшись, а потом расхохоталась уже в голос.

– Почему?!

– А вы посмотрите на мой нос, Леночка! Это же величина! Даже в детстве он не был похож на пуговку. И в нем очень удобно помещался мой пальчик. Я не ковырял в носу и, упаси Бог, не ел козявки! Просто держался кончиком пальца за край ноздри, и меня это успокаивало. Не знаю почему, но мне так легче думалось. А мама считала, что это совершенно неприлично! И твердила, что приличия придумали умные люди, а у них грех не научиться чему-нибудь хорошему. Права была, конечно, но я до сих пор ловлю себя на том, что перед каким-то важным и сложным делом мне нужно уединение. И тогда все получится. Не смейтесь! После того как я открыл вам эту страшную тайну, жизнь ваша и так в опасности! Не рискуйте! Лена! Да что ж это такое! Вы уже икаете! Попейте водички и успокойтесь!

– Простите! – Лена застучала зубами о край стакана. – У вашей мамы было отменное чувство юмора!

– Даже не сомневаюсь в этом! Я, конечно, учился у нее, но все равно шутить не умею. Разумеется, времена, когда мне нужно было прибегнуть к воспоминаниям детства и производить подобные манипуляции, давно в прошлом. Эта фраза звучит у меня в ушах каждый раз, когда я принимаю какие-то важные решения и беру на себя ответственность. Там ведь было продолжение. Она говорила: «Вынь палец, Яша! Ты уже подумал. Подумал? А теперь пойди и сделай уже что-нибудь! Действуй!»

– То есть когда вы отправляли меня на операцию в Германию, вы тоже думали об этом?

– Да, Леночка. Но тогда еще была жива мама и это была ее идея.

– Я не знала…

– Она очень переживала, когда узнала о вашем диагнозе. Это был чуть ли не единственный раз за всю мою жизнь, когда она бранила меня. Говорила, что я мог бы и сам догадаться, что вам нужна помощь. И если есть хоть какая-то возможность не допустить того, чтобы молодые уходили так рано из этого мира, – нужно ее использовать! Мечтала, что увидит ваших детей когда-нибудь.

– Я так ей благодарна! И вам!

– Не стоит, Леночка! Вы подарили мне и моей маме целый год ее жизни. Она ведь держалась только ради вас. Ждала новостей, требовала держать ее в курсе событий. Когда вас оперировали, она ночь не спала. А после того как нам сообщили, что все прошло хорошо, я увидел ее такой, какой она была в молодости… Счастливой и спокойной! У нее было понимание, что она все сделала правильно, а это очень важно! Ведь именно этого ей всю жизнь не хватало.

– Почему?

– У мамочки была склонность винить себя во всех грехах этого мира. Все, что ни случалось, становилось для мамы поводом для самобичевания. Недоглядела, не предусмотрела, недопоняла… Уехала от родителей в другой город учиться – бросила! Понимала, что достойного образования в городишке, где она выросла, получить невозможно, но всю жизнь корила себя, что не вернулась вовремя. Чтобы досмотреть больного отца. Бабушка моя была категорически против этого. Но мама считала, что ее собственная вина безмерна. Надо было не слушать никого, а бросить все и вернуться, чтобы быть рядом с тем, кого любишь. И даже после того, как бабушка уже перебралась к ней, мамочка полагала, что мало для нее делает.

– Какая любовь к родителям…

– Да! Они были замечательные люди! Деда я, к сожалению, не знал, а бабушка помогала меня растить, и я очень быстро понял, почему мама так любит меня. Все это идет от корней. Ее любили безусловно, всем сердцем, давая лучшее, и она поступала так же.

– Вам повезло…

– Безмерно! Я знаю, Леночка, что у вас другая история. И про ваши отношения с родителями мне тоже известно. Конечно, это за гранью моего понимания. Как можно оставить своего ребенка тогда, когда ему так нужна твоя помощь?! Но не мне судить их. И даже больше скажу. Не вам тоже. Это еще один урок от моей мамы. Не надо брать на себя чужое равнодушие и черствость. Пусть даже и от самых близких людей. Та темнота, которая приходит вслед за этим, никуда не денется потом. Дайте ей место, и она останется. Поселится по-хозяйски в вашем сердце и начнет свое дело. Оглянуться не успеете, а она уже всю душу вашу паутинкой затянула, свет приглушила и грязь по углам растащила. Чтобы не пропало ничего. Чтобы вы помнили… И будет царапать остреньким каждый раз, когда вы решите, что жизнь налаживается и все хорошо. Нетушки, скажет, ничего хорошего-то и нет! Помнишь, как тебя? Вот и не забывай! А в итоге после такого что получится? Ничего хорошего. У вас. Не у них. Не у тех, кто сделал вам больно. Они и забыли уже давно об этом, а у вас все еще саднит, не заживает…

– Возможно, вы и правы…

– Не я! Мама! Она через такую же историю прошла. Первый муж ее, мой отец. Она очень любила его. А он этим пользовался. Обижал, не считался с нею. Требовал, чтобы она оставила меня у бабушки сразу после рождения и сопровождала его в поездках.

– Почему?!

– Я ему мешал. Мой отец был известным художником. Много путешествовал, искал вдохновение. Но любил при этом, чтобы быт был налажен. И не желал, чтобы этим занимался кто-то, кроме моей матери. Эгоизм, Леночка. Есть такое явление. Сейчас оно приобретает просто грандиозные масштабы. Люди привыкают думать только о себе. О своих интересах и желаниях. Все должно быть подчинено их собственному «хочу!». И самое страшное, что всегда рядом будут те, кто живет под знаком «надо». Оставляя свои собственные интересы в стороне и заботясь о тех, кого они любят… Это страшно потому, что не должен один человек поглощать жизнь другого, понимаете?

– Кажется, да.

– Моя мама вовремя поняла это. И, как ни сложно ей было, смогла изменить свою жизнь. Ушла от мужа и вернулась к нам. Ко мне и бабушке. Я ее не узнал. Мне было что-то около года тогда. Бабушка долго не могла меня успокоить после того, как мама взяла на руки. Я кричал, вырывался, не давал себя обнять. Неудивительно. Она была для меня совершенно чужой женщиной, вроде продавщицы в магазине или кондуктора в трамвае.

– Это ужасно…

– Да. Вы правы! Но мамочка была очень настойчивой женщиной. Она не стала приставать ко мне с нежностями, а просто взяла на себя все заботы, освободив от них бабушку. Конечно, мы продолжали жить вместе, но теперь кормила, купала, гуляла со мной мама. Я недолго возражал. Мне было с ней интересно, наверное. Да и вообще, маленькие дети быстро привыкают к лучшему. Бабушка не могла носить меня на руках долго, а маме это очень нравилось. И я быстро привык к тому, что есть эти теплые объятия, которые всегда открыты для меня. А еще есть та ямка на маминой шее, в которую можно уткнуться носом и уснуть, ничего не боясь. Это чувство осталось у меня на всю оставшуюся жизнь. Пока была рядом мама – я никогда и ничего не боялся. Она всегда знала, как надо. Редкое качество. Сомневалась, конечно, размышляла, но, если уж принимала решение – не отступала ни на йоту от задуманного. Иногда это играло с ней злую шутку. Как в том случае, когда она решила, что мне нужен отец. И раз уж биологический знать обо мне ничего не желает, то просто необходимо найти того, кто его заменит.

– Получилось?

– Вполне! Ее второй муж, мой отчим, был прекрасным человеком. Добрым, веселым, очень легким на подъем. Мы ходили с ним в горы, и он научил меня многому. Научил быть мужчиной. Мама не возражала. Она вообще не вмешивалась почти в мое воспитание. Была вся те самые объятия и ямка. Женское – вот: ласка, любовь, забота, а за мужским – к отцу. Учись сын быть твердым. Где надо – даже до жесткости. Но великодушным, как тот, кто взял на себя заботу о тебе и обо мне. Это поступок. И он заслуживает того, чтобы его оценили правильно. Мама говорила мне потом, что больше всего она боялась разрушить то хрупкое равновесие, которое удалось наладить. Что вмешается, когда отчим наказывал меня за какие-то проступки. Боялась, что мой палец так и останется у меня в носу…

– Он вас обижал?

– Никогда! Мог заставить чистить картошку и мыть пол. Или отжиматься и приседать. А мог приказать носить соседской бабушке каждый день хлеб и кефир из соседнего магазина. Это после того, как я разбил мячом стекло у нее в квартире. Она жила на первом этаже, а мы с ребятами упрямо играли в мяч не на площадке, как она нас просила, а у нее под окнами. Но самое главное, отец учил меня признавать свои ошибки и просить прощения за них.

– Хороший человек…

– Очень!

– Тогда почему у вашей мамы с ним не сложилось?

– Она больше не могла иметь детей. Хотела. Очень. Мечтала, чтобы у меня появился брат или сестра. Но не сложилось. И тогда она развелась с моим отчимом. Мне на тот момент было шестнадцать. Мама решила, что не может больше злоупотреблять временем отца. Отца, Леночка… Я не называл его иначе. Он был единственным отцом, которого я знал в своей жизни. А он считал меня сыном… Но мама знала, как он хочет собственного ребенка. И поэтому настояла на разводе. Хотела, чтобы его мечта исполнилась.

– Какая женщина…

– Грандиозная, не так ли? Эта человечность меня всегда поражала в ней. Отказаться от собственного счастья ради того, чтобы любимый стал счастливее.

– Стал?

– Не думаю. Он продолжал любить маму. Даже когда женился и у него появились сначала сын, а потом дочь, он все равно умудрялся как-то уместить в своем сердце и новую жену, и детей, и нас с мамой. А самое поразительное, что он смог как-то объяснить это своей супруге, и та ни разу не устроила сцену ревности и не прогнала меня, когда я приходил в их дом. Напротив, считала, что это правильно. Благодаря ей и отцу я не остался совсем один, когда мамы не стало. У меня есть брат и сестра. Пусть они не родные мне по крови, но нас связывают такие узы, которые разорвать невозможно.

– Какая странная судьба у вашей мамы…

– Да… Но по-своему она прекрасна. Мама всегда делала то, что считала нужным. Многим ли людям выпадает такая возможность? Многие ли способны использовать ее? Мы все зависим от обстоятельств. Кто-то больше, кто-то меньше.

– Это да.

– И когда приходит время принимать решения, мы пасуем перед будущим, страшась того, что оно принесет нам. Я мало людей встречал, которые могли смело смотреть в завтрашний день. Из самых храбрых – мама и вы, Леночка.

– Я?!

– Да, Лена. Вы! Я отлично помню тот день, когда мы провожали вас в аэропорту перед операцией. Что вы мне тогда сказали?

– Я не помню.

– Зато я запомнил это на всю жизнь, потому что мама сказала мне накануне того дня то же самое.

– Что же?

– Я спросил у вас тогда, боитесь ли вы. А вы ответили, что вам страшно. Но не от того, что предстоит. А от того, что этой возможности могло бы и не быть. Вы ничего не узнали бы о своем диагнозе, а потом было бы уже поздно. Страшно было не использовать то, что подарила судьба. Опустить руки и не пробовать бороться.

– А у меня такие мысли были. И отчаяние было. Ничего не хотелось. Хотелось лечь и не двигаться больше. Ждать, когда придет боль.

– Но вы этого не сделали.

– Благодаря вам. Помните, как вы на меня кричали в больнице, когда я вам сказала о том, что ничего не хочу?

– Нет. Не помню…

– О! Этого не забуду не только я, но и весь персонал отделения! Они решили, что вы мой отец. Кто еще будет так переживать за кого-то? Только родители. Это теперь я понимаю, что необязательно быть кровным родственником, чтобы заботиться о ком-то. Спасибо вам!

Яков Иванович засуетился, пряча глаза, замахал руками и показал на часы:

– Все-все! Закончен вечер воспоминаний! Пора и честь знать! Михаил уже давно доделал отчет! Я в этом уверен! А вот мы заболтались! Идите, Леночка! Хорошего вам вечера! Повеселитесь и за меня тоже! Мне это не светит до самых выходных. Сестра пригласила в гости и грозится познакомить меня с какой-то потрясающей барышней. Вот тогда наступит моя очередь веселиться. А сегодня она ваша! Идите!

Елена поправила платок и направилась к двери. Уже взявшись за ручку, она обернулась:

– Вы ведь очень скучаете по ней… Тяжело вам?

– Сложно, Леночка. Я уже большой мальчик, конечно. И даже привык решать свои проблемы самостоятельно. Но мне так не хватает ее советов и здравомыслия! Не хватает ее сердца, полного любви и света и открытого всему миру. Не хватает вот этого ее: «Яша, вынь палец из носа!»

Лена проказливо улыбнулась, засунула палец в нос, подмигнула Якову Ивановичу и сказала:

– Так надо подумать, чем мы можем порадовать вашу маму! Она ведь за вами присматривает, я уверена! Мне кажется, что лучшим доказательством того, что мы ее услышали, будет попробовать жить так, как она велела. Действовать, Яков Иванович! Действовать!

Дверь за Леной давно закрылась, а Яков Иванович все еще сидел за своим столом, думая о чем-то. А потом потянулся за телефоном, набрал номер сестры и, услышав ее голос, спросил:

– А может, нам не стоит ждать выходных? Твоя барышня какую кухню предпочитает? Я столик закажу. Вот и отлично! Жду вас завтра после шести. Адрес вышлю. Что? Ничего не случилось. Да, именно так. Ты всегда меня понимала. Пришло время перемен…