Текст книги "Любовь дарующие: рассказы о любви, надежде и мурчащих котах"

Камешки

– Ох и непутевая была Катька-то! И дочка, того и гляди, такая же станет!

Соседки шикнули на кликушу, а Марина только выпрямила спину и встала ровнее. Плакать хотелось так, что она ничего не видела перед собой. Нельзя! Надо держаться! Не дождутся!

Чья-то теплая рука легла на плечо, и Марина чуть не потянулась к ней щекой. Хоть кто-то…

Маму Марина любила. Пусть непутевую, как говорили соседки, пусть любящую погулять и выпить, пусть. Все равно любила! Такую как есть… Была…

Слово было противным, вязло на кончике мысли, не давало думать… Почему так рано? Ведь Маринке всего семнадцать! Самое время, когда нужен кто-то рядом, а больше никого теперь и нет. Отца своего Марина не знала, а бабушки не стало два года назад.

Это было очень тяжелое время. Мама тогда совсем сорвалась, и все, что было связано с уходом за лежачей бабушкой, досталось Марине. Мурашки пробежали по спине, и девушка передернула плечами, вспоминая каменную тяжесть бабушкиного тела, ее скупые слезы, которые текли по щекам, когда Марина ее мыла. После тяжелого инсульта говорить бабушка уже не могла, но Маринка все равно ее понимала. Да и как иначе? Бабушка ее вырастила, и ближе человека у Марины не было. Даже мама, и та по степени значимости была всегда второй. Не потому, что Марина ее мало видела или мать ее не любила. Нет. Просто бабушка рядом была всегда, сколько Маринка себя помнила. И ни разу не прогнала ее, как иногда делала мать, устав отвечать на вопросы, не отругала попусту, не дала понять, что Марина ей не нужна.

Мама тогда появилась за неделю до ухода бабушки. Марина, которая уже месяц почти не спала, потому что боялась оставить бабушку даже на минуту ночью, была совсем без сил. Ей почему-то казалось, что, уйди она в свою комнату, и бабушка перестанет дышать, а потом уйдет так же тихо, не жалуясь ни на что, как и болела. Поэтому спала Маринка урывками, сидя рядом с бабушкиной кроватью в стареньком продавленном кресле, поджав под себя бесконечные свои ноги.

Про ноги ей тоже сказала бабушка. Когда еще была здорова, а Маринка была маленькой, бабушка купала ее, крутила в разные стороны и приговаривала:

– Такой красоты мир не видал! Ноги от макушки растут, руки – красивее не видела, а про лицо вообще молчу! С тебя, родная, картины писать нужно. Только ты помни, девочка, красота – это еще не все. При красоте ума надо больше раз в пять, поняла меня? Поэтому учись, пока я живая. Хорошо учись, как следует. Тогда все у тебя будет. И семья, и детки, и работа хорошая. И не придется тебе жизнь свою коротать, думая, не проморгала ли ты что-то, не упустила ли чего.

Марина тогда не понимала почти ничего из того, что говорила ей бабушка. Она только слушала ее, как привыкла с детства. Голос, чуть хрипловатый, такой родной, словно собирал на нитку бусинки. Вот одна, а вот другая. И в каждой что-то свое, какое-то слово, которое останется, напомнив о себе в нужный момент.

Уже после, много лет спустя, Марина на одном из восточных базаров купит себе резные четки, вспомнив о том, как говорила с бабушкой. И тонкие пальцы защелкают бусинами, и вспомнится даже то, о чем было забыто очень давно. Но это будет потом, а пока Марина стояла у подъезда, чувствуя, как холодный ветер забирается под тонкую куртку, и мечтая заткнуть уши, чтобы не слышать шепота соседок за спиной.

– Попрощалась? Пора, Мариночка…

Голос пробился сквозь сумрак, который царил вокруг, и Марина нехотя кивнула. Пора так пора. С мамой она попрощалась уже давно. Еще до того, как та ушла около двух месяцев назад, чтобы уже никогда не вернуться, а замерзнуть где-то в поле, недалеко от окраины города. Что она там делала? Почему оказалась одна так далеко от привычных мест? Марина не знала. Да это было уже совершенно неважно. Маму, которую она знала и любила, Марина видела в последний раз как раз за неделю до того, как ушла бабушка. Тогда мать пришла трезвая, словно и не было никогда бесконечных гулянок и пьяненького:

– Маришка! Посиди с нами, дочь!

Волосы, в которых седины уже тогда было больше, чем привычного «каштана», были забраны в строгий пучок, а одежда была хоть и чужой, но явно чистой. Подойдя к бабушкиной кровати, мать встала на колени, уткнулась лбом в ладонь бабушки и так стояла какое-то время, что-то шепча и плача. А потом встала, вытерла слезы и прогнала Маринку спать.

– Иди. Дальше я сама.

Марина проспала тогда почти сутки. А когда проснулась, не узнала их маленькую квартирку. Мать отмыла все так, что, казалось, тронь хоть стену, хоть пол – заскрипит. На кухне пахло чем-то вкусным, и Марина чуть не расплакалась. Единственное, чего она не умела, это готовить. У плиты всегда стояла бабушка, твердя, что успеет еще научить Маринку, когда придет время. Не успела… И, пока она болела, Марина, вытащив старую кулинарную книгу, которая принадлежала еще прабабушке, пыталась что-то приготовить, но каждый раз безуспешно.

– Проснулась?

Мать, стоя у плиты, что-то быстро резала на старенькой деревянной дощечке, которую сделал когда-то еще дед.

– Садись. Ешь!

Знакомая тарелка, с синими цветочками по краям, появилась перед Маринкой, и густая домашняя лапша, которую она не ела с тех пор, как заболела бабушка, заставила ее заплакать.

– Эй! Нечего слезы лить. Я ее солила!

Мать подошла к ней, вытерла щеки концом фартука, а потом крепко прижала к себе растрепанную голову Маринки.

– Прости меня! Прости, что бросила… И не бойся. Я теперь никуда не денусь!

Слово свое она сдержала. Но только до тех пор, как не стало бабушки. А потом Марина перестала верить всему, что говорила ей мама.

Мать приходила и уходила, иногда не появляясь месяцами, и Марина точно знала: теперь все зависит только от нее самой. Соседи, конечно, все видели и знали, но Марина уповала на то, что не найдется тот, у кого кроме своих проблем появится вопрос: «Что с девочкой?» Она понимала, что для того, чтобы не попасть в интернат, ей нужно, чтобы все думали, будто у них с мамой все в порядке. Поэтому одежда должна быть чистой, Марина ухоженной, а в школе не должно быть никаких вопросов по поводу ее успеваемости.

К счастью, бабушка всегда твердила, что нужно быть готовыми к любым неприятностям, и успела подготовить Марину к тому, что ей придется заботиться о себе самой. Деньги, которые бабушка откладывала, подрабатывая на пенсии вахтером, были спрятаны так, что мать их просто не нашла. Сумма там была скромная, но Марина и не привыкла шиковать. Она завела тетрадку, в которую записывала все свои расходы, и постепенно поняла, сколько ей нужно тратить в месяц, чтобы не сидеть голодной. Посчитав все, Марина поняла, что бабушкиных денег не хватит до окончания школы. И тогда она набралась храбрости и пошла за помощью к соседу – Петру Алексеевичу.

Сосед был одноклассником бабушки и знал Маринку с пеленок. Много лет проработав в розыске, он отлично понимал, что интернат не место для такой девочки, как Марина. И поэтому согласился помочь ей.

– Мать твою к порядку призывать – только время тратить. Не изменится она. Давай-ка попробуем найти родню твою со стороны отца.

– Так я его не знаю! И о нем ничего ни мама, ни бабушка не говорили, только отмахивались, когда я спрашивала.

– А свидетельство о рождении у тебя есть?

– Где-то было.

– Тащи!

К счастью, отец оказался вписан в свидетельство, и очень скоро Петр Алексеевич позвал к себе Марину и разложил перед ней несколько листов бумаги.

– Вот, смотри! Все, что мне удалось выяснить. Ребята помогли. Отца твоего в живых нет уже десять лет почти. Зато есть тетка. Его сестра. Живет она в соседнем городе. Адрес вот, телефон. Если хочешь, я могу тебя отвезти туда, поговорите.

Марина задумалась. Какая-то чужая женщина, со своими проблемами и заботами… Как она примет ее, Маринку? Девушка уже поняла, что чужие проблемы не нужны никому. Обсудить, осудить, пошептаться за спиной, а то и высказать в лицо все, что думается, – это пожалуйста! А вот помочь… На это способны единицы. И не факт, что эта незнакомая тетушка будет той, кому станут интересны проблемы Марины.

Петр Алексеевич понял, о чем она думает даже раньше, чем Марина пришла к какому-то выводу. Вздохнув и покачав головой, он вышел из кухни, где они сидели, и вернулся, держа в руках старое портмоне.

– Вот! – купюры легли на стол, и Маринка вскочила, мотая головой. – Не отказывайся, девочка! Я твоей бабушке обещал, что не брошу тебя, ежели что случится. Пенсия у меня хорошая, а живу я один. Сама знаешь, ни жены, ни детей не нажил. Копчу небо почем зря. А так хоть будет чем на том свете хвастаться. Не обижай меня! Позволь помочь. Вдвоем сдюжим как-нибудь, доведем тебя до ума.

– Я не могу…

– А ты не просто так. Я вон старый уже, сил нет на хозяйство. Давай так – ты мне помощь, полы там помыть, постирать чего, суп какой-никакой сварить раз в неделю, а я тебе буду зарплату платить. Вроде как домработнице. На это как посмотришь?

Марина вытерла глаза и кивнула. Такой вариант ее устроил. Брать просто так деньги она не могла, а заработать – это другое дело.

Правда, Петр Алексеевич все-таки схитрил. Работы у него всегда было немного. Так, пыль смахнуть да пол протереть. А вот научил он Маринку многому. И готовить, ведь сам умел это делать лучше любого повара, и разбираться со всякими квитанциями и прочим. А заодно заставил задуматься, куда двигаться дальше. Ведь школа – это не навсегда, а профессию выбрать очень сложно. Марина понимала, что теперь она сама за себя. И никто ее больше не погладит по голове, приговаривая:

– Что ты загрустила, детка? Все хорошо будет! Я же рядом!

Глядя, как Марина моет пол, Петр Алексеевич поджимал ноги в старых тапках и басил:

– Вот и думай, что для тебя лучше будет. Нужна такая профессия, чтобы на хлебушек хватало, да еще бы и с маслицем. А учитывая то, что жизнь сейчас такая странная пошла, женщине надо заработать уметь и на себя, и на своего ребенка. Мало ли какой мужик попадется. Любовь, знаешь ли, Маринка, штука коварная. Влюбишься вот так, а он непуть! И что тогда?

– Кто? – Маринка откручивала тряпку и недоуменно смотрела на соседа.

– Нехороший человек. Не вникай! Поняла же, о чем я. Вот и что ты тогда делать будешь?

– Жить дальше. Только без него.

– Вот! Это, конечно, правильно, только на что жить-то? Значит, надо твердо на ногах стоять, девочка. Нужна профессия, понимаешь?

Это Марина понимала, как и то, что учиться ей нравится, но вот высшее образование пока не светит. Посоветовавшись с Петром Алексеевичем, она решила поступать в колледж. А что? Выучится там, начнет работать, а после видно будет.

Наметив себе план действий, Марина немного повеселела. Теперь она знала, что делать, у нее была какая-никакая, а работа, за которую что-то капало. А когда в соседнем доме открыли новый салон красоты, Маринка, не дожидаясь, пока на двери появится табличка «Открыто», сбегала туда и уговорила хозяйку взять ее уборщицей.

– Я хорошо это умею, поверьте. Хотите, прямо сейчас полы отмою? Вон как извазюкали их, пока ремонт делали.

Молодая, чуть старше самой Марины, хозяйка салона рассмеялась и помотала головой:

– Не надо! Я уже заказала генеральную уборку. А вот потом – посмотрим, как справляться будешь. Если покажешь себя хорошо – не обижу.

Так у Марины появилась вторая работа, о которой никто не знал.

В школе ее жизнью вообще никто не интересовался. Когда классный руководитель спрашивал, почему на собрании снова не было Маринкиной матери, девушка просто врала, что та приболела или на работе. Она аккуратно сдавала деньги в классный фонд, передавая их через одноклассницу, мама которой была председателем родительского комитета, чтобы не было лишних вопросов.

А их и не было. Училась она хорошо, а больше никому ничего о ней было неинтересно.

Мать появлялась изредка, чтобы отоспаться и привести себя в порядок. Она не бузила, не пыталась учить Маринку жить. Даже глаза на дочь она почти не поднимала, предпочитая приходить и уходить тогда, когда Марины не было дома.

Несколько раз Маринка пыталась уговорить ее лечь в больницу, что-то сделать, но потом оставила эти попытки. Ей нужно было думать о себе. И так уже почти все соседки отворачивались, не желая здороваться, когда видели ее идущей из школы или с работы поздно вечером.

– Такая же гулящая растет… Ночь на дворе, а она все шатается!

Марина пропускала эти слова мимо ушей, пытаясь не показать, как ей больно. Почему? Зачем они так говорят? Ведь она не такая, как ее мама! Никто ни разу не видел ее в беседке во дворе, где собиралась молодежь по вечерам, или на площади перед вокзалом, куда приезжали подростки со всего города. У нее даже парня не было, хотя некоторые ребята пытались навязать свое общество, несмотря ни на что. Марина закручивала длинные свои косы в строгий пучок, так как обрезать их было жалко, да и помнила она советы бабушки, которая твердила, что волосы – украшение и относиться к ним надо соответственно. Но ее голова, которую тяжелая «гулька» тянула назад, была такой красивой, что Петр Алексеевич каждый раз ахал:

– Камея! Как есть камея!

Марина поначалу не могла понять, что он имеет в виду, а потом сосед подарил ей небольшую брошь, которая когда-то принадлежала его матери. На бледно-розовом фоне нежно светилась белым женская головка с таким же тяжелым пучком волос на затылке, как и у нее самой. И Марина вынуждена была признать, немного покрутившись перед зеркалом, что действительно эта красавица похожа на нее.

Она не знала, что Петр Алексеевич, сходив к своему бывшему ученику и коллеге, который поднялся по служебной лестнице очень высоко, просил дать ей защиту.

– Ты же можешь, я знаю. Мне эта девочка не чужая, а вроде внучки. Я тебя прошу, дай отмашку, чтобы берегли ее. Чтобы знали – тому, кто тронет, мало не покажется.

– Сделаю, Петр Алексеевич, о чем речь!

Марина этого не знала, поэтому домой вечерами, когда заканчивала работу в салоне, бежала бегом, стараясь не оглядываться лишний раз и перепрыгивая через две ступеньки в темном подъезде.

Школу она окончила вполне неплохо. Этого хватило, чтобы поступить в колледж, и Марина наконец немного выдохнула. У нее была цель.

Но планы снова оказались нарушены. Сначала заболел Петр Алексеевич, а потом пропала мама. Маринка подала в розыск, но участковый только развел руками:

– Ты же знаешь все, какие претензии? Может, загуляла где, а мы ищи? Работы и так валом, а тут еще эта… Прости, Марина, но сама понимаешь. Что смогу – сделаю, но не обессудь, если не так, как тебе хочется.

Маринка металась между колледжем, работой и больницей, где лежал Петр Алексеевич после операции.

– Мариша, погоди, вот я выйду отсюда, и мы с тобой все устроим. Я помогу! Найдем ее, не волнуйся.

Только помощь соседа Марине уже не понадобилась. Мать нашли через два дня после этого разговора.

Сердито рычавший автобус пробирался по кладбищу, а Марина смотрела в окно и думала о том, что надо бы успеть сегодня в больницу. Кормят там неважно, а Петр Алексеевич после операции. Диета нужна и все такое.

Та же теплая рука, что возле дома, тронула ее за плечо:

– Мариночка, приехали.

Минуты, минуты… вроде такие короткие, но как же их много… Они плетутся нескончаемой цепью и не подгонишь их, не заставишь двигаться чуть быстрее…

Не дожидаясь, пока соседи разойдутся, Марина ушла из-за стола и, собрав нехитрую «передачку», поехала в больницу.

– Мариша…

– Как вы? – Марина выкладывала из сумки баночки с едой, а сама внимательно смотрела на Петра Алексеевича. – Румянец вон появился. Получше вам?

– Лучше, Мариночка, лучше. Ты за меня не переживай. Я хоть и старый конь, но подковы мне пока сдирать рано. Ты как?

– Не знаю, – Марина открыла банку с супом и расправила салфетку на одеяле. – Я, наверное, очень плохая, да, дядя Петя? Ничегошеньки не чувствую. Как будто заморозили все внутри. Глухо…

– Нет, Мариша, это бывает. Слишком много тебе перенести пришлось. Не каждый взрослый такое выдержит. Вот и справляется твоя душа с этим как может. Иногда человеку пауза нужна, чтобы в себя прийти, обдумать все. Ты сильная, девочка! Хоть одна и осталась, а уже за себя ответить можешь. Еще немного – и совсем взрослой станешь.

– Вот именно. Мне пока еще нет восемнадцати. Что со мной теперь будет?

– Подумаем. Не волнуйся так. Вон, аж слезы навернулись. Нечего тебе плакать. Если опеку взять не позволят мне, то будем добиваться, чтобы тебя признали эмансипированной.

– Это как?

– Это значит, что ты будешь почти взрослая и в интернат тебя не заберут. Только это долгий процесс. Через суд пройти придется, да и бумаг там нужно собрать много. Но ничего! Я юрист все-таки, хоть и старый уже. Разберемся. И связи найдутся, если надо будет. Осилим. Я тебя не брошу, не боись.

Марина, уже не стесняясь, плакала впервые за этот день. Хорошо, когда есть тот, кто не тыкнет в тебя пальцем, обвиняя во всех грехах мира непонятно за что, а просто скажет вот так: «Не боись»… И станет легче. Пусть ненамного, чуть-чуть, но все-таки…

Марина вернулась домой поздно. Ее давно уже не гнали из больницы, после того как заканчивались часы посещения. Медперсонала не хватало, а шустрая девчонка, которая умудрялась помочь не только «своему дедушке», а еще и его соседям по палате, не вызывала у медсестер ничего, кроме благодарности.

Дверь в квартиру была открыта. Марина щелкнула замком и только потом поняла, что она не одна. На кухне горел свет и слышался шум воды. Кто-то мыл посуду, позвякивая тарелками и чашками и тихо напевая что-то.

Марина напряглась. Если кто-то из соседок, то придется сейчас выслушивать снова, а она к этому была совсем не готова. Больше всего ей хотелось сейчас обнять подушку, нареветься от души и уснуть. Завтра выходной и можно будет привести квартиру в порядок, а потом подумать, что делать дальше.

Таинственный кто-то охнул, что-то звякнуло, разбившись, и задумчивый голос сказал:

– Елки зеленые! Не напасешься! Елена Валентиновна, тебе лет уже сколько, а? На пенсию пора! А ты все тарелки колотишь, да еще чужие!

Марина шагнула в кухню и удивленно уставилась на невысокую, чуть полноватую женщину, которая разглядывала разбившуюся тарелку.

– Извини, Мариночка. Новую купим. А лучше хороший сервиз. Мало ли, гости будут в доме, а у тебя ни одной приличной тарелки нет. Все старые и в сколах.

– Есть бабушкин сервиз. В шкафу стоит, в ее комнате. Я его редко достаю. Жалко…

Они смотрели друг на друга, пытаясь понять, что делать дальше, что сказать друг другу и как разобраться в том, что происходит.

– Ты прости меня, Марина, что раньше не приехала. Я ведь не знала о тебе ничего.

Женщина вдруг шагнула вперед и взяла Марину за руки, а потом передумала и, притянув к себе, крепко обняла.

– Я тетя твоя. Лена. Сестра твоего отца.

Марина замерла как была, не понимая, что делать дальше. Обнять в ответ? Так мало ли зачем она приехала… Странно, что именно сейчас, когда мамы не стало.

Елена, словно прочитав ее мысли, отпустила девушку и, покрутив головой, нашла веник.

– Сядь пока. Я сейчас уберу, чай сделаю и поговорим. Ты есть хочешь?

Марина замотала головой. Аппетита не было, а вот горячий чай был ей сейчас нужен очень. Знобило, и голова болела так, что, казалось, вот-вот лопнет.

Незнакомый аромат, поднимающийся от чашки, заставил Марину принюхаться.

– Что это?

– Чабрец, ромашка, мята. Не нравится?

– Странно. Я никогда не пробовала чай с травами.

– Вот и скажешь мне, нравится или нет. Я это дело люблю. Бабушка научила в травах разбираться. Если хочешь, и тебя научу. Это у нас семейное. Твоя бабка и прабабка первые травницы были на всю область.

– Зачем вы приехали? – Марина сделала глоток, другой и почувствовала, как озноб уходит.

Елена села напротив, подвинула к Марине плошку с непонятно откуда взявшимся медом и кивнула.

– Законный вопрос. Где-то болталась не пойми сколько времени, а тут нарисовалась. Давай я тебе расскажу все, а ты решишь, принимать меня дальше или гнать в шею, хорошо?

Марина только кивнула. Ее клонило в сон, сказывалась усталость, но надо было узнать, что нужно этой женщине, которая смотрела на нее так жадно, словно ища что-то и пытаясь разглядеть то, что не лежало на поверхности.

– Начнем с того, что о твоем существовании я узнала три дня назад.

– Как?

– Позвонил мне какой-то пожилой мужчина, представился Петром, сказал, что твой сосед. И выдал, что у меня, оказывается, есть племянница, дочь моего родного брата, и у нее серьезные проблемы. Приехать в тот же день я не могла, с работы не отпустили.

– А кем вы работаете?

– Я операционная медсестра. Работаю в нашей краевой больнице.

– Ясно.

– Как только сменилась и нашла себе замену на эти несколько дней, собралась и приехала. Надо нам подумать, Мариночка, что дальше делать.

– А что тут думать? Как жили, так и будем жить.

– Нет, родная, так не получится. Тебе еще восемнадцати нет, забыла?

– Нет. Помню.

– Будь тебе лет побольше, мы бы с тобой договорились иначе, а так придется решать. То ли ты ко мне, то ли я к тебе. По другому-то никак не получится.

– Зачем это вам?

– Тоже законный вопрос. Ты мне не чужая. Знай я о твоем существовании раньше, все было бы по-другому.

– А почему папа не сказал, что у него был ребенок? Почему вы обо мне не знали?

– А ты знаешь, как они с мамой твоей разошлись?

– Нет. Бабушка говорила, что это случилось еще до того, как я родилась.

– Вот именно. Отец твой думал, наверное, что ты не от него. Вот и не говорил ничего родным. Ни мама наша, ни отец, ни я – никто о тебе не знал. Нам сказано было только, что развелись они, потому что папа твой узнал… Маринка, об ушедших или хорошо, или никак. Не хочу я сейчас про твою маму плохо говорить, да и не знаю, правда, было что-то или братцу моему почудилось. Сейчас об этом не узнаешь, да и не надо. Передо мной сидит живое доказательство того, что он был болван, каких свет не видывал.

– Почему вы так говорите?

– Потому что ты на него очень похожа. А еще на маму нашу и на бабушку. Я потом тебе фотографии покажу, сама поймешь. Копия! Никакие анализы не нужны. Ты точно наша, а потому я тебя бросить не могу никак. Понимаешь?

Марина задумчиво рисовала пальцем узоры на столе.

– А у вас семья, дети есть?

– Нет. Я одна. Был муж… Но это грустная история. Не получилось у нас семьи.

– Почему?

Елена вдруг улыбнулась так открыто, что у Марины даже дрема прошла.

– А я в гареме жить не умею. Он у меня тот еще ловелас был! Три семьи имел, еще и в каждой по ребенку. Только я была «пустая». Да еще и, незадача какая, – со штампом законной супруги в паспорте! Впрочем, его я быстренько устранила, после того как одна из его «супружниц» нарисовалась у меня на пороге с младенцем на руках и требованием «отпустить любовь всей ее жизни».

– И вы отпустили?

– А то! Еще и крылья напоследок расправила ему, чтобы летел и не останавливался. Я, Маришка, женщина хоть и простая, но гордая. Не на помойке себя нашла, чтобы терпеть такое отношение. Если кого устраивает такой расклад – да ради Бога, пусть живут как знают. А я как-нибудь уж сама лучше.

– И больше замуж не вышли?

Елена вздохнула:

– Нет. Ухаживал за мной еще один человек. Хороший такой, положительный, но я побоялась. Доверие – штука хрупкая. Раз обожжешься вот так и будешь дуть на воду всю оставшуюся жизнь. А я еще и очень мнительная.

– Это как?

– Не люблю, когда меня склоняют вдоль и поперек. Сплетни, слухи, шепотки за спиной – вот это все. Это как камешки, Мариша. Люди бросают ими в тебя не думая. Просто потому, что им кажется, будто знают они все лучше и имеют право судить. И кто-то упадет под этими камешками, и его завалит с головой, потому что подняться он уже не сможет. А кто-то будет ловить их на лету и складывать в хорошую такую, крепкую стеночку, за которой после укроется так, чтобы никто уже не достал. И плевать ему будет, что про него кто говорит и как. У меня это получилось. Пусть не сразу, потому что я поначалу больше ревела, чем головой думала, проходя по больнице и глядя, как надо мной хихикают. А потом до меня дошло. Или я дам себя закопать, или же буду жить так, как мне нравится, ни на кого не глядя. Понимаешь?

Марина только кивнула. Кому как не ей это понимать? Только ленивый не показывает на нее пальцем сейчас, рассуждая о том, какая у нее мама была и что теперь вырастет из самой Марины. Так, может, тетка и права, нужно строить стеночку из этих булыжников, не позволяя им сбить себя с ног?

– Э, да я вижу, ты с этой проблемой уже знакома, а? – Елена покачала головой. – Не переживай, девочка, ты теперь не одна. И я женщина хоть и одинокая, а смогу за тебя постоять. Если, конечно, ты мне это позволишь.

Они долго еще сидели на кухне, пытаясь понять, что делать дальше, как справиться с тем, что предстоит. А потом Елена отлучилась на минуту и, вернувшись, увидела, что Марина спит, прислонив свою красивую голову к стене.

– Дите ты мое! – Елена, легонько коснувшись волос племянницы, покачала головой. – Натерпелась, бедная. Ну да ничего! Теперь я сделаю все, чтобы ты больше не плакала, девочка…

А вскоре Елена уехала на несколько дней в свой город, чтобы разобраться с делами. Разговор, который состоялся у них накануне, заставил Марину задуматься.

– Может, все-таки поедешь со мной? Перевод оформим, квартиру сдадим и уедем, а? Подумай сама, Маришка, что тебя здесь ждет? Ну закончишь ты свой колледж, может, даже работу найдешь, но люди будут все помнить. И когда придет время, обязательно найдется кто-то, кто снова поднимет камешек и бросит, пытаясь не дать тебе поднять голову. А тебе жить надо! Замуж выйти, детей рожать, карьеру строить. Жить, девочка! Вот и подумай, где это сделать будет проще – здесь или там, где никто не знает твою историю? А хочешь, мы вообще уедем с тобой куда подальше? К морю или куда ты захочешь? Я всегда мечтала жить у моря. Так, чтобы домик маленький и розы везде, а из окна – простор. Что скажешь?

Марина качала головой:

– Я не могу! Как я здесь Петра Алексеевича одного оставлю? Он старый уже, больной, родных никого нет. И он единственный человек, который помог мне, был рядом. Нет, тетя Лена, и не уговаривайте меня!

– Хорошо. Значит, мне сюда перебираться. Я поняла. А потом решим – как и что.

А спустя полтора года Марина соберет свои вещи, небольшой чемодан для Петра Алексеевича, и они покинут тот город, где прожили все это время, навсегда.

Неугомонная Елена, потратив два своих отпуска, найдет-таки тот самый домик, о котором мечтала, в окрестностях Сочи.

– Нет, ты посмотри, посмотри, Маришка! Все, как я хотела! Вот они – розы, а вот он – простор!

И Марина, накинув плед на колени Петру Алексеевичу, улыбнется в ответ:

– Ага, а еще отсутствие работы пока и совершенная неясность в том, как мы будем жить дальше.

– Маришка, вот ты вредная! Все будет! Разве мы с тобой без рук без ног? Или глупые какие? Устроимся! Мы вместе, все рядом, а что еще надо? Остальное – дело десятое! С моей квалификацией я что, работы не найду? Да куда там! И для тебя что-нибудь придумается. И вообще, тебе учиться надо дальше. Благо, теперь есть на что. Живи, девочка, и ни о чем не волнуйся! Ты больше не одна!

А еще год спустя Елена поправит фату Марине, а потом махнет рукой, перестав жалеть макияж, и все-таки обнимет ее так крепко, как только сможет:

– Будь счастлива, моя родная! За меня, за брата моего, за маму свою, за себя, за Петра… За всех нас, вместе взятых… Проживи жизнь свою так, чтобы ни о чем не сожалеть. А я тебе помогу, пока сил хватит. И роди мне внучат! Хотя бы парочку! Так хочется малышей понянчить! Все-таки ты мне уже большой досталась!

– Я постараюсь! – Марина обняла в ответ тетку так же крепко и тихонько шепнула ей так, чтобы никто больше не услышал: – Спасибо! За то, что ты есть, спасибо…