Текст книги "Любовь дарующие: рассказы о любви, надежде и мурчащих котах"

Они поравнялись с домом Матрены Спиридоновны, и Михаил, молча свернув, толкнул калитку.

– Спиридоновна, ты дома?

– Чего тебе? – в голосе у соседки не было теплоты, только недовольство.

– Да дело есть к тебе, – Михаил по-хозяйски прошел в пристройку возле кухни, где стоял аппарат, который Матрена берегла пуще глаза.

– Ты что это удумал, ирод? – Матрена мигом смекнула, что сейчас будет.

– Я тебя предупреждал в том году? Старый твой забирал? Ты опять за свое? – Михаил спокойно и деловито разбирал аппарат, и его пальцы гнули металл как детский пластилин. – Вот так оно лучше будет! – он отряхнул руки и повернулся к Матрене. – Еще раз узнаю – по-другому поговорим, а ты меня знаешь, я слов на ветер не бросаю.

Матрена вжала голову в плечи и кивнула, боясь поднять глаза на Михаила. Она-то знала… Ведь именно благодаря ему старший сын ее, Тимофей, уехал из деревни, проворовавшись на ферме. Михаил сначала поговорил с ним по-мужски, посоветовался с участковым, а потом приказал собираться.

– Узнаю, что где-то безобразишь, найду и продолжу воспитание. Я твоего отца знал, хороший человек был. Значит, и тебе таким быть, а не тем, что ты выдумал. Понял меня? На работу устраивайся, семью создавай, а глупостями прекращай маяться.

Слово свое Михаил держал крепко. Услышав, что Тимофей в городе связался с плохой компанией, он и правда нашел его, хорошенько поучил по-отечески и определил под присмотр старого своего армейского товарища, который руководил лесопилкой в другом районе. Через год Тимофей женился, родил сына и сейчас жил и работал там же, лишь наездами бывая у матери.

– Не позорься больше. Ни к чему оно тебе, Матрена. Да и горя много от твоего дела непутевого. Сегодня вон могла сразу четверых без матери оставить. Да, не сама! Но через тебя же? Вот то-то и оно! Ни к чему нам ругаться. Больше повторять я не стану.

Михаил повернулся было к дверям, но вспомнил еще что-то и вернулся:

– Что там с Натальей у тебя?

– А что у меня? Ничего. Она приехала, начала права качать, ну а я что… Старая я уже для этого, Миша. Детишек только жалко.

– Ясно. Ну бывай, пойду я.

– Не серчай на меня. Хотела для внука чуток подзаработать да гостинцев накупить.

– Такими деньгами дите разве порадуешь?

Матрена только опустила голову.

Поля ждала Михаила у калитки.

– Поговорили?

– Угу.

– Вот и ладно.

– Пойдем-ка до Натальи дойдем.

– Посмотреть хочешь, как устроились?

Михаил молча кивнул.

По двору дома, в котором поселилась Наташа с детьми, бегала полураздетая трехлетняя Настена. Самая младшая из детей, она была худенькой как тростиночка и такой же легкой. Увидев Михаила с Полей, она испуганно шмыгнула обратно в дом.

Михаил открыл дверь в сенцы и шумно выдохнул. Из дома пахнуло затхлостью, которой никогда не бывает там, где царит хорошая хозяйка.

– Вроде ж уже прилично как приехала? – повернулся он к Поле.

– Мало ли, давай сначала спросим, что да как.

Только спрашивать не пришлось. Наталья спала, укрывшись грязным одеялом, и совершенно не слыша, как теребит ее средняя дочка, пятилетняя Аринка.

– Давно спит? – Михаил отыскал взглядом забившегося за диван Илью, старшего мальчика.

Тот молча кивнул, с испугом глядя на огромного мужчину, который почти упирался головой в потолок, цепляя иногда отклеившиеся обои, которыми тот был когда-то оклеен.

– Ясно… – Михаил потряс за плечо Наталью, но та лишь всхрапнула и перевернулась на другой бок. – Ничего сейчас не сделаем с ней. Голодные? – он снова повернулся к Илье.

Тот снова молча кивнул.

– Тогда пошли. И не бойтесь! – Михаил добродушно улыбнулся, разом расположив к себе ребят. – Меня дядя Миша звать, я местный егерь. А это тетя Поля. Поедите, обогреетесь, и мамка вас заберет потом, как проснется.

Через полчаса сытые и отмытые малыши сидели за столом на кухне Полины и клевали носом, все еще держа в руках пирожки.

– Очень вкусно… Спасибо! – тихо сказал Илья, прежде чем уложить на руки отяжелевшую голову и уснуть.

Поля уложила девочек в одной комнате и постелила Илюше в спальне старшего сына, который давно уже жил в городе, навещая мать, как только выдавалась свободная минутка.

Вернувшись на кухню и подлив чаю погорячее себе и Михаилу, она присела к столу, подперев щеку рукой, по детской еще своей привычке.

– Что делать будем, Миша?

– Думать будем. Дождемся, пока проспится Наталья, а потом подумаем.

Они посидели еще немного молча, а потом Михаил поблагодарил за ужин и пошел домой, сославшись на то, что надо готовиться к отъезду.

Утро началось с криков, которые звенели во дворе Пелагеи и разбудили Михаила, который до поздней ночи готовил снаряжение и чинил упряжь для верного своего Барина. Конь сопровождал его на заимку уже несколько лет, сильно облегчая жизнь егеря.

– Да ты кто такая, чтобы детей моих забирать? Кто тебе позволил? Я сейчас участкового вызову и пусть пишет на тебя, что детей украла!

Растрепанная, опухшая Наталья совершенно не похожа была на улыбчивую ясноглазую девочку, которой помнил ее Михаил.

– Ты чего шумишь? – его голос, раздавшийся так неожиданно, заставил ее чуть не подпрыгнуть на месте. Она живо повернулась к нему и осеклась, когда увидела, как Михаил смотрит на нее.

– Что ж это делается такое, дядя Миша? Я проснулась утром, а детей нет. И где они – непонятно.

– А вчера ты за них много думала?

– Не начинай! Ты моей жизни не знаешь, чтобы меня судить! – тут же ощетинилась Наталья.

– Не знаю и знать не хочу! – отрезал Михаил, сурово нахмурившись. – Что я знаю, так это то, что у тебя трое детей и вчера я их нашел голодными. А младшая твоя по двору бегала раздетая. И ладно бы это, так у тебя там яма выгребная едва накрытая, ведь нужник-то еще когда развалился. А если бы она туда провалилась?

– Не провалилась же, – буркнула Наталья, мигом потеряв весь свой запал.

– До поры до времени это все. Нужник за сегодня я поставлю, пока время есть, а ты чтобы порядок в доме навела да есть детям наготовила.

– А что это ты раскомандовался? – Наталья уперла руки в бока.

– Либо делаешь, как говорю, либо через сутки твои дети будут в детдоме. Вот и думай, что тебе важнее – гульки твои или дети.

– Послушай его, Наталья, Михаил Иванович шутить не станет, – Полина держала на руках Настену, и Миша отметил, что девочка одета и обута вовсе не так, как вчера.

– Вот еще! Что вы мне сделаете? Нет таких законов, чтобы детей у матери отнимать.

– Есть. И закон есть, и основания. И либо ты сейчас делаешь так, как говорю, либо можешь прямо сейчас с детьми попрощаться. И даже не думай уехать. Я тебя везде найду.

– Да куда мне ехать… – Наталья устало опустилась на скамейку, которая стояла возле крыльца Поли. – Выгнал меня последний мой муж. Трое детей есть, а заботиться о них некому, кроме меня. А я устала так, что и сказать нельзя…

– Если кроме тебя о детях заботиться некому, то чего ж ты так все запустила? Разве лучше им будет без матери? Ведь заберут их, Наташа. Не дадим мы беде случиться. А они уже в ней, горькой, раз ты на них и смотреть не хочешь. Вон Илюшка уже битый час тебя за куртку теребит, а ты хоть бы глянула на него…

Наталья обернулась и посмотрела на сына.

– Чего тебе?

– Пойдем домой, мам?

– Пойдем, – она тяжело поднялась.

Ни на кого не глядя, она молча забрала из рук Поли Настену и пошла к калитке, даже не посмотрев: идут ли за ней другие дети.

– Где одежку раздобыла? – Михаил смотрел вслед Наталье.

– Бабы с утра принесли. Собрали у кого что было. Потом отнесу ей. Там две большие сумки. И одежда, и обувь, и игрушки, и книжки. Даже Дарья приходила.

– И что?

– Ничего. Отправила я ее. Ничего не взяла. Бабы ей бойкот объявили. Может, что и поймет. Ей податься некуда, а здесь жить – придется злобу свою унять.

– Ясно… – Михаил потянулся и глянул на солнце. – Пойду. Надо инструмент подготовить и кого из мужиков позвать, чтобы пособили. Пока я здесь, поправлю дом Наталье.

До самой ночи Михаил с тремя помощниками работали во дворе Натальи. Она недовольно поглядывала на них, но навела порядок в доме и сварила нехитрый суп, чтобы накормить детей. Те, словно что-то чувствуя, льнули к ней, поминутно дергая, чтобы обратила на них внимание. Наталья держалась, но под конец дня не выдержала и накричала на сына, приказав забрать сестер и оставить ее в покое хоть на минуту.

Михаил только глянул в ее сторону, и этого хватило, чтобы она замолчала. Он посмотрел на прыгающие губы девчонок и сердитый взгляд Ильи, брошенный на мать, и покачал головой. Детское сердечко мягкое и легко прощает да забывает обиду, но надолго ли хватит его…

Утром он встал и первым делом отправился проверить печку, которую они вчера правили у Натальи. Дверь в дом оказалась запертой. Он постучал, прислушавшись. Маленькие ножки пробежали по полу и остановились у двери.

– Кто там? – Михаил понял, что за дверью стоит Илюшка. – Илья, а мать где?

– Уехала.

– Куда это?

– Дядя Миша, это ты?

– Я.

– Тебе открыть велела. Сейчас, – Илья повозился с замком и открыл тяжелую, рассохшуюся дверь.

– Куда уехала-то, Илюша? – Михаил повторил вопрос, внутренне закипая. Как можно было бросить трех маленьких детей одних в доме и увеяться куда-то?

– В город подалась. Жизнь устраивать! – В глазах Илюши стояли слезы.

– Погоди. Что-то не то ты говоришь…

– Все я правильно говорю! – сорвался-таки на крик Илюшка.

Михаил подхватил мальчика на руки и прижал к себе.

– Погоди! Ты реви, но тихонько, а то девчат напугаешь. Это она тебе сказала?

– Да. И записку оставила. Там, на полочке лежит, чтобы малые не достали.

Михаил прошел в дом и, достав с полки записку, прочитал то, что написала Наталья.

«Дядя Миша, я уехала. Сил нет больше. Понимаю, что не справлюсь и дать что-то путное детям не смогу. Боюсь я, что сорвусь совсем, а дети мои погибнут. Ты мужик добрый. Сам решишь, как лучше будет. То ли детям моим в детдом, то ли отец у них настоящий появится. Прости меня и не держи зла! Наталья».

– Вот так-так… – Михаил оторопело крутил в руках бумажку, когда открылась дверь и появилась на пороге Поля.

– Уехала?

– А ты откуда знаешь?

– Сама не знаю. Догадалась. А девочки где?

– Спят еще, – Илья вытер покрасневший нос и слез с рук Михаила.

– Миша, что делать будем?

– Надо Петровичу звонить, он все расскажет. Куда и что. Да, и придется мне что-то с работой думать. Не потащу же я детей на заимку.

Поля смотрела на Михаила и в который раз поражалась, как легко и свободно он принимает решения, берет на себя ответственность.

– Ну, значит, так тому и быть. Только вот…

– Что?

– Придется нам тогда все-таки съехаться Миша, – Поля опустила глаза, как когда-то в молодости. – Возьмешь меня замуж-то?

– Знаешь же, что единственная моя, а все сомневаешься, надо ли нам быть вместе! Думал, что уж не предложишь! – усмехнулся Михаил и обнял давнюю свою и единственную любовь. – Трое детей, Поля… Справимся?

– А куда деваться?

Малышня, как галчата, сидели рядком на кровати и, открыв рты, молча наблюдали за этими странными взрослыми, от которых шло такое тепло, что даже в стылом доме стало вдруг уютно и как-то спокойно. Они уже чувствовали, что вот сейчас их жизнь как-то изменилась, и, толком не понимая, в какую именно сторону, они просто по-детски верили, что все еще будет хорошо.

Забор

– Люська! – кругленькая и такая же румяная, как Колобок из сказки, Нина Матвеевна толкнула соседскую калитку и перевела дух. – Ой, вот ты где! Беги! Там твой опять набедокурил!

Молодая невысокая женщина вздохнула, не спеша выполоскала и выкрутила тряпку, которой мыла ступеньки крыльца, и только потом обернулась.

– Что там, тетя Нина?

– У Семенихи забор свалили! Весь как есть!

– Так его там и было-то! Ничего уж не осталось. Три жердины и те гнилые!

– Вот они его и уработали! Драка там была, что ли… Не знаю! Видела только, как твой Сережка Валькиному Егору отвесил хорошенько. На электричестве теперь недели две экономить можно! Все бы ничего, но Валентина, как назло, дома была и все видела. Так что я бы на твоем месте поторопилась!

Люся одернула подол сарафана, отшвырнула тряпку и кивнула соседке на веранду:

– Тетя Нина, там Варюшка спит. Присмотрите за ней?

– Беги уж! Пригляжу!

На ходу чмокнув Нину Матвеевну в щеку, Люся выскочила за калитку.

Поселок дремал в жаркой июльской полуденной тишине. Легкий ветерок изредка пробегал по верхушкам садов, но прохлады не приносил. Лето в этом году выдалось очень жаркое, и Люся в очередной раз от души порадовалась, что не продала мамин дом. Теперь было куда податься из душного раскаленного города. Да и детям здесь хорошо. Варя спать стала как положено, а не просыпаясь каждые полчаса, капризничает меньше. Сережа вот только… Но с ним и в городе проблем хватало. Возраст такой… Сложный… Артем говорит, что надо осторожно, не спеша…

Муж, конечно, знает, о чем говорит. Сам с отчимом рос. И никакой особой любви или взаимопонимания там не случилось. Как ушел Тема из дома в шестнадцать, так и живет сам по себе. Хорошо еще, что бабушка тогда еще жива была. Приютила. А так скитался бы непонятно где. И неизвестно, во что бы это все вылилось.

А баба Нюра молодец! И учиться его заставила, и в армию сходить. Понимала, что сама правильного, «мужского», ума не даст. Боялась, конечно, не без этого. Мало ли «на кого» Бог пошлет. Но небо, видимо, ее молитвы внимательно слушало. И с командиром Артему повезло, и ребята попались хорошие. Дружат теперь. В гости ездят друг к другу.

Не все, конечно, но друзей у мужа хватает. А она что? Только и рада! Уже семьи, дети у всех. Она крестная трем из этих ребятишек. Не чужие… Общаются, перезваниваются в течение года. А летом все мимо на море ездят. Так уж получилось, что Тема теперь «серединка». Аккурат на полдороге до побережья. Где еще останавливаться, чтобы переночевать? Пусть тесно в городской квартире, но зато весело! Детишки вповалку на полу, а взрослые до рассвета на кухне. Переговорить, поделиться, а то и помощи попросить. Всякое бывало.

А в этом году тут принимать гостей будут. Места больше, да и на воздухе. Раздолье… Жаль, что теперь без мамы…

Люся смахнула с лица выбившиеся из-под косынки волосы.

Да уж… Много воды утекло с тех пор, как она девчонкой бегала по этим улочкам… Здесь прошло детство… Здесь нашла ее первая любовь… От нее-то Сережа и получился.

Люся вздохнула и прибавила шаг.

Сашу она вспоминать не любила. Да только куда денешься, если копия – вон она! Всегда перед глазами.

Сергей на отца был похож так, что даже несостоявшаяся свекровь Люси, увидев впервые мальчика, замерла, не веря глазам своим, а потом развернулась и кинулась бежать, несмотря на свой немалый вес.

Почему она так сделала, Люся так и не поняла. Испугалась? Чего? Люся никогда не просила ни помощи, ни поддержки. И не приняла бы их, даже если бы ее об этом просили. Гордость надо иметь.

Хотя какая тут гордость? Ее растоптали и уничтожили в тот самый день, когда Саша привел ее за руку в дом родителей, а те сказали, что «этой» там не будет…

И Люся тогда чуть не сорвалась. Не смогла пережить то, как посмотрел на нее Саша, после того как его мать спросила, уверен ли он, что это его ребенок…

Люся спорить не стала. Зачем доказывать кому-то, что ты – это ты? Что нет в тебе ни грязи, ни темноты? Она лишь на мгновение подпустила к себе мысль, что будет, наверное, лучше, если… Все-таки учеба, и мама уже не так молода… Но тут же спохватилась и долго потом не могла простить себя за эту минуту слабости.

Мама ее поняла правильно:

– Налюбить умели? Уметь надо и ответ держать. Все-все, больше я тебе на эту тему ни слова не скажу. Что есть – с тем и жить теперь. А назад оглядываться – пути дальше не увидишь под ногами. Было и прошло! Все! Не реви! Страшно тебе?

– Очень… Мам, как мы справимся теперь?

– А потихонечку. Я, когда тебя ждала, знала, что мне помощи взять неоткуда. Мамы моей давно уже не было, а свекровь ушла за полгода до того, как ты появилась. Болела очень. Папа твой работал сутками. Так что пришлось справляться как-то самой. А мы с тобой вместе. Неужели не сдюжим? Только… Доченька, ты Сашу своего любишь?

– Не знаю я уже ничего. Он меня видеть не хочет, а я его, наверное, уже никогда не прощу. Бросил… И ладно бы меня, а ребенок в чем виноват?

– Я не к тому. Если ты Сашу любила, когда у вас все случилось, так и помни об этом, а не о том, что после было. И пусть ребенок твой знает, что его хотели, ждали и любили еще до того, как он свет увидел. Не знаю, как это работает, но дети это чувствуют. Основу эту. У меня вот этой основы не было, и мне больших усилий стоило полюбить тебя, когда ты появилась.

– Мам, что ты такое говоришь?!

– А вот то и говорю! Я сейчас не об инстинктах. Если мать не совсем пропащая, то на руки возьмет и выкормит. Заботиться будет лучше, чем многие, потому как вину за собой знать будет, но сердца не даст. А ребенок это хорошо чувствует. Маленьким будет ходить и спрашивать, любит ли его мама. А потом перестанет. И уже ничем ты этот спекшийся комок боли внутри у него не уберешь. И жизнь у него пойдет не гладко, а по кочкам. Хорошо, если выровняется вовремя. Семью заведет, детей своих увидит не так, как на него самого смотрели. Тогда легче ему будет. Отпустит немного боль. Но до конца никуда не денется. Так и будет изредка ворочаться в душе, напоминая о том, чего не было. Понимаешь?

– Кажется, да… Мам, а это сложно?

– Любить?

– Да.

– Очень. Не буду тебе врать. Мне кажется, что это вообще самая сложная вещь на свете. Даже простить иногда и то проще бывает. А вот любить кого-то так, как себя, – это очень сложно. И помощников тебе в этом не будет. Все сама. Разве что… Страх. Он помогает.

– Почему?!

– Потому что если ты боишься за кого-то, значит, он тебе небезразличен. А уж за ребенка… Если хоть раз испытала этот страх – уже не сможешь без души подойти. Скрутит все внутри, вывернет, а потом, когда отпустит, такая легкость появится, что и словами не передать. И душа омоется, и любовь туда заглянет.

Почему Люся вспомнила именно сейчас этот разговор? Может быть, потому, что Сережка все чаще стал давать ей повод для этого страха? Варюшка маленькая еще, и с ней все по-другому. Когда Люся Артема встретила, ни в какую любовь она уже не верила. Готова была спорить до рассвета с любым, кто скажет, что она есть… Она не верила, а Артем – знал… И не отпустил ее, пока не доказал, что не стоит по одному печальному опыту судить о всей жизни целиком. А ведь самым главным доказательством его любви стало для нее именно то, что Артем принял Сережу как своего. Год заботился о мальчике, а потом съездил к Саше и поговорил с ним по-мужски. О чем и как – Люся не знала. Только после этого разговора Сережино свидетельство о рождении они поменяли, и теперь там нет прочерка в графе «отец», а стоит отчество – Артемович, а фамилия та же, что и у Варюшки. И Люся видит – не делает муж различия между детьми. Рано, конечно, судить пока об этом. Все-таки дочка – это не сын, да и маленькая она еще. Но уже сейчас Люся видит – любит Артем Сережу. Как может, так и любит. Когда и строго одернет. Не без этого. Но Сергей, кстати, на него не обижается. Даже на Люсины охи-вздохи и то больше реагирует. А тут – отец сказал! И вопросов никаких.

Возмущенный голос Валентины Люся услышала еще до поворота на улицу, где жила Наталья Семеновна.

Много лет работавшая учительницей в местной школе, она преподавала математику и была очень уважаемым человеком. Так уж сложилось, что ни семьи, ни детей она не имела, а потому жила одна, тихо и скромно, изредка принимая помощь от своих бывших учеников. Люся сама не раз забегала к ней, чтобы помочь по хозяйству, когда приезжала проведать маму, да и Сергей в маленький домик на окраине поселка дорогу знал очень хорошо.

– Вахлаки! Оба! Ни ума ни совести! Чего вы сцепились? Не стыдно? Натворили дел! Что молчите?

– Мам…

– Что ты мамкаешь?!

– Мы не хотели…

Люся свернула за угол и увидела, что Сергей стоит навытяжку перед Валентиной, а та держит за ухо своего Егора.

Так, уже хорошо! Валя женщина суровая, могла и Сережку за ухо оттаскать, даже не поморщившись. Она считала, что чужих детей не бывает, а потому всех окрестных воспитывала так же, как и своих, не разбирая, кто свой, а кто соседский.

Плохо было то, что у Сергея вся щека была алая, и майку белую, нежно им любимую, можно было теперь смело отправлять на тряпки. Рукав висел на нитке, да и чистой она уже никогда не будет, как ни старайся отстирать.

– Что тут у вас?

– А вот, полюбуйся, Люсь! Видала, что учудили?

Валентина все еще кипела праведным гневом, но Люся видела, как она исподтишка осматривает сына, пытаясь понять, надо ли уже бежать к фельдшеру или можно подождать и разобраться своими силами.

Старенький забор, давно уже дышащий на ладан, приказал долго жить. Прогнившие доски валялись в зарослях бурьяна, который превратил огород Натальи Семеновны в непролазные джунгли. Хозяйки всего этого великолепия видно не было. Это уже потом Сергей расскажет матери, что Наталья Семеновна вышла на крыльцо, посмотрела на то, что они натворили, и, не сказав ни слова, ушла.

Люся покачала головой:

– Сынок! Как же вы так?

– Были причины!

Ненависти в голосе сына было столько, что Люся невольно вздрогнула.

– Сергей!

Сын ничего ей не ответил. Он повернулся и побрел по улице. Было в его опущенных плечах что-то такое, что Люся почувствовала, как оборвалась какая-то струна внутри, и боль, та самая, про которую говорила ей когда-то мама, скрутила ее, выбив дыхание и не давая сообразить, что же делать дальше.

– Егор, из-за чего вы подрались?

– Так я вам и сказал!

Крепкая затрещина, которую Валентина отпустила сыну, привела в чувство зарвавшегося мальчишку.

– Нормально отвечай, когда тебя спрашивают!

– Это наши дела. Сами разберемся! – угрюмо буркнул Егор и, вывернувшись из рук матери, дунул по улице догонять своего приятеля.

– Вот обормот! – Валентина охнула, потирая ушибленный локоть. – Дождется он у меня!

– Валь, а из-за чего они могли поругаться?

– Ты думаешь, я знаю?! Вечером разберемся. Он же раньше теперь домой не появится! Ну ничего! Есть захочет – придет! – Валентина махнула рукой и пошла к своей калитке. Не доходя до нее пары метров, она обернулась. – С забором что делать теперь? Мой на вахте. Вернется только через неделю.

– Вечером Артем приедет – поговорю с ним.

– Скажешь потом, что решите. Оба ведь хороши! Так что и мне ответ держать за своего оболтуса.

Разговор с Артемом был очень коротким. Услышав о случившемся, он отодвинул тарелку с окрошкой и подозвал к себе Сергея.

– Пойдем! Поговорить надо.

Люся мешать им не стала. Выглядывала изредка на веранду, чтобы убедиться, что они все еще сидят на крыльце, и уходила заниматься своими делами. Она давно уже поняла, что лучше Артема с Сергеем никто договориться не сможет.

Только раз сердце у нее заныло, и она чуть было не шагнула на крыльцо, когда увидела, что Сережа возит кулаком по щекам. Но Артем не делал попыток успокоить его. Он молча сидел рядом с сыном и ждал, пока он сам успокоится. И Люся решила, что не стоит вмешиваться. Пожалеть сына она всегда успеет, а сейчас там, на крыльце, творилось что-то очень серьезное, и ей нужно было для начала понять, что именно.

Варя раскапризничалась, и Люся отвлеклась ненадолго. А когда выглянула на веранду снова, поняла, что муж с Сергеем куда-то ушли.

О том, что же случилось, она узнала поздно вечером. Артем прикрыл дверь в детскую и, поманив за собой жену, увел ее в беседку на краю участка.

– Тут нас не услышат.

– Тема, что случилось? Что за тайны такие? Из-за чего мальчишки подрались?

– Из-за языков поганых.

– Из-за чего?! – Люся ахнула так громко, что Артем прижал ее к себе, успокаивая.

– Не кричи! Детей разбудишь! Ничего нового или странного, Люсь. Егор услышал, как тетки у магазина языки точили. Узнал, что я Сергею не родной отец. Вот и решил этим знанием с другом поделиться.

– И что? Почему Сергей в драку кинулся? Он же знает об этом.

– Так ведь сказать-то по-разному можно, понимаешь? Егор в выражениях не постеснялся…

– И что теперь делать?

– А ничего. С Сергеем я поговорил. А с Егором они еще днем помирились. Вовремя зажженный другом фонарь под глазом очень облегчает понимание, знаешь ли.

– Фонари пройдут, а вот остальное?

– Погоди и увидишь, как мы вопрос решать будем. Хорошо, что завтра суббота. В будни труднее было бы. Не волнуйся!

Утро застало Люсю во дворе. Обирая малину с большого, еще мамой посаженного куста, она боялась идти будить детей. Сергей так и не подошел вчера к ней, чтобы объясниться. И теперь она корила себя, что сама не спросила его о том, что случилось. Отец отцом, но и ей совесть иметь надо!

Легкий топоток раздался за спиной, и Люся не успела повернуться, как сын ткнулся носом в ее спину и прогудел:

– Мам! Прости…

Люся перехватила большую эмалированную кружку с малиной поудобнее, повернулась и притянула к себе сына.

– Как ты?

– Нормально. Мам, я не хотел…

– Знаю. Сынок, понимаешь…

– Не надо! Мне папа вчера все объяснил. И кто родной, и как надо с теми, кого любишь… Только, мам…

– Что, родной?

– Он меня совсем-совсем не хотел?

Люся вздрогнула, и малина, которую она успела собрать, все-таки рассыпалась по дорожке. Придержав за плечо кинувшегося было ее собирать сына, Люся заглянула ему в глаза.

– Нет, сынок. Не так! Отец твой… Кровный отец… Он молодой был. Не знал, что правильно, а что не очень. Слушал всех подряд, вот как Егор. А потому у него просто не получилось вовремя разобраться со своими желаниями, понимаешь?

– А ты? – глаза Сережи, такие же, как у нее самой, вдруг напомнили Люсе мамины. Та же синева, то же ожидание чего-то нужного, светлого…

– А я тебя хотела! Так, как никогда и ничего не хотела больше в этой жизни!

– А Варю?

– Варя была потом. Ты был первым. Мне было очень страшно. Но я ждала тебя. Мечтала увидеть, взять на руки, стать тебе мамой… Я любила тебя еще до того, как узнала, кто ты – мальчик или девочка. Это было совершенно неважно. Понимаешь?

– Наверное…

Сергей прижался на мгновение щекой к руке Люси, лежавшей на его плече, а потом кивнул.

– Да. Ты меня любила.

– И теперь люблю!

– Я знаю, мам…

Новый забор Артем с мальчишками поставили всего за два дня. Помог еще кто-то из соседей, и Наталья Семеновна, разливая компот по стаканам, чтобы напоить своих помощников, улыбалась так же, как когда-то в молодости – широко и беззаботно.

А через неделю Люся вынесла на крыльцо таз со свежевыстиранным бельем и вздохнула, когда Нина Матвеевна, чуть запыхавшись от быстрой ходьбы, снова толкнула ее калитку.

– Опять?

– Нет, Люсь, не переживай! Все хорошо! Я чего сказать хотела… Сережка-то твой пацанов нагнал, и они и сад, и двор Семеновне в порядок привели. Вот только он там пилой орудует, а я испугалась – мало ли. Не повредил бы себе чего.

– Это вряд ли. С инструментом его отец управляться учил, так что тут бояться нечего.

От Люси не укрылось, как чуть поджала губы Нина Матвеевна. Отец, небось, думает, как же! А и пусть себе думает! Какая разница, что кому на ум придет? Всяк ведь свое видит. Кто хорошее, а кто – не очень. Иной человек встанет утром, улыбнется новому дню и пойдет искать то, что его порадует. А другому как мед на голову ни лей – все несладко будет. Так стоит ли тратить свое время на тех, кому всегда и все не так? Нет! Даже и думать тут нечего!

Люся встряхнула наволочку, вдохнула свежесть, на мгновение разогнавшую жаркий воздух, и улыбнулась. Поторапливаться надо! Завтра сослуживец Артема с семьей в гости приедут. Дел – конь не валялся! А Сережка ей не помощник. Пока у Натальи Семеновны все намеченное на сегодня не закончит, домой не придет. Ну и правильно! Мужик должен свое слово держать и временем владеть.

– Счастливая ты, Люся! – Нина Матвеевна зашагала уже было к калитке, но обернулась. – Откуда у тебя столько?

– Сколько есть – все мое! А откуда? Да просто все. Что отдала – то и получишь. Так мама говорила, а я ей верю!