Текст книги "Любовь дарующие: рассказы о любви, надежде и мурчащих котах"

Любовь дарящие

– Смотри, какой страшный! – Света поманила Сашу к окну. – Сидит и смотрит!

Саша потянулась и поискала ногой под столом туфельку. Чтоб его, этот дресс-код с каблуками и юбками! Ни то ни другое Сашка терпеть не могла, но приходилось «соответствовать». А куда деваться, если работа мечты требует? Сколько Саша добивалась того, чтобы ее взяли на это место? Год? Даже больше. Несколько раз отправляла резюме, и когда ее взяли-таки на стажировку, готова была носить что угодно, а не только каблуки и непривычную строгую юбку.

Сашка помнила, как радовалась мама, когда пришел положительный ответ. Как они визжали от восторга словно малые дети, и Сашка прыгала по комнате, размахивая письмом-подтверждением. Как ездили потом с мамой в торговый центр, чтобы купить первый в Сашкиной жизни деловой костюм и туфли на каблуке. Нет, конечно, у нее были туфельки в гардеробе, вроде тех, в которых она ходила на выпускной. Но они все были скорее девичьи, а тут мама настояла на классической лодочке, и Саша долго разглядывала себя в большом зеркале, пытаясь понять, что так неуловимо изменилось в ней.

– Что ты, Санек? Странно тебе? – Марина, мать Саши, посмеивалась, глядя, как дочь ходит туда-сюда. – Это называется – почувствовать себя женщиной. Не все ж тебе в кедах бегать.

– Интересные ощущения… – Саша не могла понять, нравится ли ей то, как она себя чувствует. – Но как же неудобно, мам! Китайская пытка какая-то!

– Привыкай! Хотя… – Марина поманила девушку-консультанта, о чем-то пошепталась с ней, и та принесла странные стельки, с которыми и правда стало чуть легче.

– Человек, который это придумал, озолотился, да, мам?

– Не думаю. Но спасибо сказать ему стоит определенно! – Марина скинула с ноги туфельку, которую примеряла, и поставила ее обратно на полку. – Красиво… И удобно, что тоже немаловажно.

Саша только вздохнула. Мама все равно ничего себе не купит. Денег в обрез, и она сказала, что сегодня Сашкин день. Значит, уговаривать ее бесполезно. Проходили! Но когда Марина отвернулась, чтобы рассчитаться, Саша быстренько сфотографировала те туфли, которые так понравились маме. Скоро праздники, вот и будет повод порадовать. Теперь главное – деньги.

Вот уж поистине странный предмет. Если он есть, то его сразу нет! Сколько Сашка себя помнила, деньги почти всегда были поводом для огорчений в их семье и очень редко для радости.

– Санек, у нас трудности, – Марина раскладывала полученную зарплату на кухонном столе.

Это означало, что бабушке нужны какие-то лекарства или у тети Лиды опять проблемы с мужем и нужно помочь.

Мама откладывала в сторонку то, что могла потратить на это, и Сашка придвигала к себе кучку мятых купюр.

– Значит, будем считать!

Этим умением она овладела в совершенстве, да так, что решила выбрать профессию экономиста.

Им хватало. И на еду, и на одежки, и даже на отпуск, на который Саша копила в течение года, откладывая в заветный конверт понемногу от каждой маминой зарплаты.

– Не Геленджик, конечно, но на Чемитоквадже хватит, – Саша приплясывала перед мамой. – Море, солнышко и крабики!

– Сашка!

– Мам, ну чего ты! Они же такие милые!

Марина обнимала дочку.

– Русалочка ты моя! Прости меня…

– За что, мам?

– Так хочется дать тебе не эту неделю, а гораздо больше.

– Мам, вот ты странная! Это же целая неделя! И мы с тобой! И чебуреки! И море! Разве этого мало?

И они собирались, доставая старые купальники, чтобы решить, не нужен ли новый. И тетя Лида, которая в очередной раз мирилась с мужем и была в настроении, шила Марине новый сарафан, а Сашке – шорты. И было море…

Саша, нанырявшись до одури, валялась на пляже, изображая из себя тюленя, и глазела по сторонам. Вот бабуля, которая привезла внучку на море и пичкает ее фруктами каждый день так, что у девочки скоро персики из ушей полезут. Вот молодожены, которым на всех наплевать, настолько им хорошо вдвоем. А вот семья с тремя детьми, которая существует так, как дышит, не обращая внимания ни на кого вокруг. Мирятся, ругаются, воспитывают… Больше, конечно, отец, чем мама, ведь все трое детей – мальчишки…

Своего отца Саша не помнила, а точнее, никогда его и не знала. Марина не любила говорить на эту тему и на вопросы дочери отвечала всегда очень скупо. Но когда Саше исполнилось четырнадцать, усадила ее рядом с собой как раз на пляже, куда они пришли вечером, чтобы посмотреть на закат, и рассказала все как есть. И про раннюю беременность, и про то, как испугался Сашкин отец такой ответственности, и про то, что ей пришлось пережить после того, как Сашкина бабушка, Ольга Степановна, выгнала свою дочь из дома, объявив, что та «опозорила семью».

– И куда ты пошла?

– К деду. Твоему прадеду, Сашка. Он тогда был еще жив. Сложный человек был, неуживчивый, мрачный, но меня принял. А когда ты родилась, я его вообще узнавать перестала. Жаль, что ты его почти не помнишь. Он очень тебя любил. Возможно, это потому, что никогда и ни к кому он любви в своей жизни не испытывал, а тут позволил себе сменить гнев на милость. Не знаю. Знаю только, что с прабабушкой они прожили вместе всю жизнь и всегда знали, что никаких чувств не испытывали друг к другу. Это были только обязательства. Надо… Жениться, ребенка родить, заботиться о нем, потом друг о друге. Странная жизнь, но они ее выбрали сами. Дед точно знал, что бабушка его никогда не любила, а замуж за него вышла, потому что настояли ее родители. Ей было уже под тридцать тогда. Ни семьи, ни детей. А тут дед. При должности, серьезный человек, который искал жену.

– Страшно, мам…

– Страшно, Сашка.

– А ты папу любила? – Саша искоса смотрела на мать, видя, как та меняется в лице. С него словно стирали разом все краски, и та боль, затаенная, спрятанная так далеко, что никто чужой и не догадался бы о ее существовании, вдруг выбиралась из своей берлоги, чтобы снова глянуть на этот мир сквозь набежавшие слезы Марины.

Правда, та ей воли не давала. Проводила ладонями по щекам, обнимала дочь и кивала:

– Любила. Да и сейчас, наверное, люблю. Поэтому так больно, Санек. Но это такая боль… Как бы тебе объяснить… Я рада, что в моей жизни все это было, понимаешь? Потому что есть ты. Потому что многие люди так и проживут всю жизнь, ничего подобного не испытав и не зная. А я знала. Как это, когда твоя жизнь вдруг делится на до и после. Как это, когда ты дышишь не потому, что живой, а потому, что любишь. Оно того стоит, Сашка, поверь. Пусть и недолго все это, пусть не навсегда. Но за то, что все это просто было, я благодарна.

– Мам…

– Ммм? – Марина, покачивая дочку, не сводила глаз с горизонта, где алел уже только краешек неба.

– А ты не думала… Ну, ты молодая, а тут ребенок…

– Нет! – Марина, отстранив от себя дочь, вглядывалась в ее лицо, белевшее в сумерках. – Я никогда об этом даже не думала, слышишь? Ты была моим подарком, Сашка. Продолжением всего хорошего, что со мной случилось. Как я могла? Нет…

– А бабушка думала?

– Да. Я не буду от тебя этого скрывать, но ты должна понимать, что она думала не о тебе, а обо мне. Тебя она еще не знала, а я была ее ребенком. И она считала, что так будет правильно. Чтобы я продолжила учиться. Чтобы родила, будучи замужем, а не вот так – «в подоле принесла». Для нее это не было чем-то из ряда вон. И это не совсем ее вина. Так говорили все вокруг. Врачи в первую очередь. Что ничего страшного для женщины в этом нет. Подумаешь… Будут еще дети. Вовремя… Вот это «вовремя», Сашка, меня тогда испугало больше всего. Что это за понятие? А для тебя тогда это «вовремя» никогда не наступит, получается? – Марина мотала головой, гоня воспоминания. – Давай не будем об этом, а? Маму свою я давно простила. Она столько раз каялась, просила прощения. Когда тебе было года два, ты очень сильно заболела. Температура высокая, сбить не могли долго. В больнице у нас, в детском отделении, куда тебя хотели положить, был карантин, и врач уговорила лечиться дома. Приходила каждый день сама и медсестру присылала, чтобы уколы тебе сделать, но все равно было сложно. Дед уже был лежачим, и я разрывалась между вами, пытаясь не уснуть на ходу. Плакала, когда ты отказывалась есть и дед тоже, глядя на тебя, отталкивал от себя тарелку. Говорил, что пока тебе лучше не станет, есть не будет тоже. Маму я тогда не звала. Она приехала сама. Открыла своими ключами, увидела меня, растрепанную, от усталости уже ничего не соображающую, и схватилась за голову. Отмыла квартиру, ведь у меня сил на уборку уже не хватало, приготовила поесть. Почти силком накормила тебя, потом деда и меня и отправила всех спать. А когда я проснулась час спустя, ничего не понимая – где я, кто я – она сидела с тобой на руках и плакала. А ты спала. Так крепко и сладко, как не спала уже с неделю до этого. И с этого дня пошла на поправку. Мы не говорили тогда с ней. Просто не знали, что сказать друг другу. Но мне стало легче. Я знала, что она больше не сердится на меня, а это было главным. А еще я знала, что тебя она будет любить так, как никогда не любила, наверное, меня. Я это видела. И вижу сейчас. И ты это знаешь тоже.

– Знаю.

– Вот поэтому я и хочу, чтобы ты помнила – люди ошибаются. Все, Сашка! Святых не бывает. Кто-то больше, кто-то меньше, но ошибаются все. И ты можешь поставить крест на человеке, который совершил ошибку, забыв о том, что ты с той же грядки ягодка, а можешь дать шанс что-то исправить. Не всегда это, конечно, работает. Как в случае с тетей Лидой. Муж ее обижает, а она все ему прощает снова и снова. Это как раз неправильно, – Марина вздохнула. – Я не знаю, как тебе объяснить это получше.

– Я поняла, мам. Не надо! – Сашка, прижимаясь к матери, закрывала глаза. – И… Спасибо!

– За что, Санек?

– За то, что я есть!

– Пожалуйста! – Марина нажимала пальцем на кончик Сашкиного носа, как делала раньше, когда та ходила в садик. – Дзынь! Сашка дома?

– Дома!

– Вам просили передать телеграмму.

– Зачитывайте!

– Вас очень любят. ТЧК. Ответ будет?

– Взаимно. ТЧК. Мам!

– Что?

– Ведь без любви жить нельзя?

– Ни в коем случае! Всем нужен предмет для любви и тот, кто будет любить в ответ. Или даже без ответа. Просто любить. Так тоже бывает. Но главное тут не смысл, а процесс. Когда ты сам любишь – ты живешь. Когда тебя любят – ты этим дышишь тоже. Этой силой все существует и движется. Понимаешь, Сашка?

– Кажется, да…

С того разговора прошло без малого двенадцать лет, а Сашка помнила его так, словно он случился вчера.

Она бросила искать туфли и, как была, босиком, в одних чулках, пробежала на цыпочках к окну.

– Что ты там увидела?

– А вон! Глянь какое страшилище!

Кот был и впрямь непригляден. Причем весьма. Ободранный, а местами и вовсе потерявший шерсть так, что кожа светилась в проплешинах. Хвост, нервно подергивающийся, был явно сломан, а одного уха попросту больше не существовало. Рваный край, оставшийся на том месте, где оно должно было быть, говорил о том, что доставалось бедолаге от души и часто. А второе ухо, которое оставалось пока на своем месте, тоже было изрядно потрепано, и Сашка прищурилась, пытаясь понять, что за пятна покрывают худую, словно из страшной сказки явившуюся, животинку. А когда сообразила, молча развернулась, схватила со стола пропуск, плащ с вешалки и выскочила за дверь.

Света, глядя, как Саша разворачивает плащ, в который закутала кота, чтобы пронести мимо охраны, удивленно покачала головой, а потом, не сдержавшись, покрутила пальцем у виска:

– Ты нормальная вообще? Зачем тебе это чудо-вище?

Саша, вытряхнув из коробки оставшуюся пачку бумаги, усадила туда кота и налила воды в пластиковый стаканчик.

– Пей, бедолага! Пока это все. Через час поедем домой, и я тебя накормлю.

– Саша, ты меня слышишь? – Света брезгливо морщилась, разглядывая находку коллеги. – Зачем тебе этот кот? Он же явно больной! Хочешь завести кошку? Возьми котенка! Маленького, милого, чистенького. Зачем тебе такие сложности?

– Свет, у этого кота нет в жизни самого главного.

– Чего?

– Его никто не любит, понимаешь? И не будет уж никогда. Милого котенка найдется кому любить и без меня. А этот? Кому нужен?

– Точно никому, тут ты совершенно права. Но я не понимаю, тебе-то это зачем?

– А чтобы было! – Сашка озорно подмигнула Светлане и, накинув на коробку свой шарф, побежала в туалет, чтобы вымыть руки.

Остаток рабочего дня прошел спокойно. Кот пригрелся и дремал в коробке, а девушки спешили закончить отчет, который нужно было сдать к вечеру.

Гроза разразилась тогда, когда Света уже и думать забыла о странной находке Саши, и, кивнув заглянувшему начальнику, собрала распечатанные документы со стола.

– Вячеслав Игоревич, у нас все готово!

Легкий взмах ресницами, точно выверенный жест, которым Света поправила будто бы выбившийся из прически локон, и потаенный вздох заставили Сашку закашляться, чтобы скрыть смех. Вячеслав был предметом воздыханий всего отдела, которым руководил. Он был молод, привлекателен и, главное, свободен. Поэтому Светлана, как и другие девушки, не теряла надежды обратить на себя его внимание. Сашка в эти игры не играла. Не потому, что Вячеслав ей не нравился. Нравился и даже очень. Она просто не думала, что такой парень, как он, мог обратить на нее внимание, учитывая тот «цветник», который окружал его в офисе, да и за его пределами, как была уверена Саша. Излишней скромностью она никогда особо не страдала, но, глядя на его подтянутую фигуру в строгом костюме, всегда робела и терялась. Куда ей до той же Светы? Вот где модель моделью. Ноги от ушей, роскошная копна волос и талия такая, что двумя пальцами обнять можно. А она что? Гном! Пусть и симпатичный.

Вот и сейчас Саша, уткнувшись в бумаги, делала вид, что ей дела нет до Вячеслава.

– Прекрасно! Давайте посмотрим.

Отодвинув с пути коробку, стоявшую у двери, Вячеслав шагнул было в кабинет, и тут начался кошмар, который поднял на уши весь офис, а потом заставил хохотать даже генерального директора, который, узнав о случившемся, Сашку пожурил, но наказывать не стал.

Темная худая молния, угрожающе рыча, вылетела из коробки, зацепив по дороге когтем легкий шелковый шарф Саши, которым она накрыла кота. Алая ткань взметнулась вслед за хвостатым, который, лихо преодолев незначительное препятствие в виде Вячеслава, вскарабкавшись по нему, перелетел с плеча мужчины на подвернувшийся по дороге шкаф. Ничего не понимающий Вячеслав метнулся к столу, схватив за руку Свету и толкнув ее к стене, заслонил собой.

– Что это?!

– Кот! – Света, не упустив момент, прижалась к плечу «спасителя» и залепетала, поглядывая на Сашку. – Простите, Вячеслав Игоревич, я говорила Александре, что принести сюда животное – это плохая затея. Но она меня не послушала! Посмотрите, какой он страшный! Ночью такое увидишь и заикаться будешь всю оставшуюся жизнь!

«Страшный» сидел на шкафу, хлеща себя по бокам ободранным хвостом и рыча, словно хороший «Харлей» на холостых оборотах. Саша, опомнившись, вскочила с места, совершенно забыв, что снова скинула туфли, как только вернулась с улицы со своей находкой.

– Иди! Иди сюда! Не бойся! Никто тебя не обидит! Чего ты испугался?

Кот, поразмыслив, решил, видимо, что подвоха от этой странной девицы, которая стояла, протягивая к нему руки, ждать не стоит, и подошел к краю шкафа, примериваясь, как спрыгнуть на пол.

– Не смей! Убьешься! У тебя же лапа болит! – Саша подпрыгнула, пытаясь дотянуться до кота.

Рука, протянувшаяся из-за ее плеча, осторожно ухватила за шкирку попытавшегося было слинять кота, и Вячеслав протянул худое тельце Саше.

– Как я понимаю, это теперь ваше?

– Мое! – Саша прижала к себе кота, который даже не думал вырываться. – Извините, Вячеслав Игоревич, что я притащила его сюда. Я понимаю, что нарушила правила.

– Нарушили, – Вячеслав кивнул. – Зайдите ко мне через пять минут. Только пристройте куда-нибудь это животное. Чтобы он кого-нибудь еще не напугал.

– Вячеслав Игоревич, вы правы! Мы так испугались! Но хорошо, что вы здесь были! С вами рядом бояться точно нечего! Вы меня просто спасли! Посмотрите, у меня до сих пор от испуга руки дрожат, – Света продемонстрировала начальнику безупречный маникюр и вздохнула. – Много ли мужчин сейчас кинется защищать девушку? Единицы! Мир сошел с ума!

Черти, которые плясали в глазах Вячеслава, заставили Сашу удивленно моргнуть, но начальник уже одернул пиджак и пошел к выходу.

– Я жду!

Пристроив кота обратно в коробку и задвинув ее, от греха подальше, под свой стол, Саша обулась и выскочила за дверь. Ну вот! Теперь нагоняй получит! Лишь бы не уволили! У мамы скоро день рождения, а в заветном конверте на путевку пока не хватает. Да и вообще, она же только недавно устроилась сюда. Обидно будет уходить вот так.

Робко постучав, Саша открыла дверь кабинета начальника и опустила голову.

– Вячеслав Игоревич, простите…

– Имя уже придумали? – насмешка, прозвучавшая в голосе Вячеслава, заставила Сашу поднять глаза.

– Нет.

– Держите!

Белый прямоугольник визитки спикировал на стол, и Саша поняла, что увольнения не будет.

– Что это?

– Клиника моего друга. Я там своего кота лечу. Хорошие врачи, грамотные. Думаю, вам пригодится.

– Спасибо…

– Могу я вас кое о чем попросить?

– Конечно.

– Не рассказывайте никому о том, что случилось в кабинете. Та еще реклама, как вы понимаете.

– Я-то не стану. Даже не думала.

– А со Светой я сам разберусь. Можете идти. И… удачи! Питомец вам достался, по всей видимости, с характером. Скучно не будет. У вас были когда-нибудь кошки?

– Нет.

– Тогда вас ждет масса интересного. Если что, обращайтесь. Я кошатник со стажем.

– Хорошо. Спасибо!

– Да не за что пока, – Вячеслав вдруг рассмеялся. – Никогда еще я так не пугался! Обычная коробка. Я ее просто хотел отодвинуть, а тут оно каааак прыгнет! Кажется, права была Светлана, я теперь буду заикаться.

– Не будете! – Саша рассмеялась в ответ. – Вы же герой! Забыли?

– Да уж! Скажите, а почему вы ходите по офису босиком?

Саша перестала смеяться и насупилась.

– Терпеть не могу каблуки. Я вообще люблю кеды и удобную обувь. Тому, кто придумал правила дресс-кода, нужно было выдать ходули и заставить его попрактиковаться денек-другой.

– Сурово! – Вячеслав кивнул. – Никогда не носил каблуки, но на слово вам верю. Подумаю над тем, чтобы смягчить правила. Но, конечно, не кеды, как вы понимаете. Можете идти.

Саша кивнула и вышла из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Марина, увидев, кого притащила дочь, разохалась, разахалась и принялась «приводить в порядок» нового члена семьи.

Кот не возражал.

Сидел тихонько в тазике, наполненном теплой водой, и даже дал обработать порванное ухо. А потом свернулся калачиком на старой Сашкиной толстовке, которую Марина постелила в корзинку, вытряхнув оттуда свое вязание.

– Дочь, что мы будем делать с этим найденышем?

– Любить, мам. Пусть будет, а?

– Да я же не против. Только была бы больше рада, если бы ты привела в дом кого-нибудь еще. Парня своего, например.

– Мам!

– Не мамкай! Я уже готова стать бабушкой. Прям чувствую в себе этот потенциал, поняла меня?

– Ага, – Саша почесала плешивую головешку кота, которая улеглась на ее ладонь так уверенно, словно там всегда и была. – Я подумаю над этим вопросом.

Первого внука Марина возьмет на руки через три года.

Она пройдется по комнате, качая малыша и глядя на свою уставшую, но такую счастливую дочку, которая будет посапывать на старом диване.

Кот, в котором уже совершенно нельзя было узнать страшненького найденыша, когда-то принесенного Сашкой, пристроится у нее под боком и будет удивленно провожать взглядом Старшую хозяйку.

– Что смотришь? Видишь, у нас появился еще один член семьи, – Марина, присев в кресло, поднесет малыша поближе. – Знакомься! Твоя заслуга в том, что он родился, тоже есть. Не напугай ты тогда его папаню, может, и ждала бы я до сих пор это чудо. Так что спасибо тебе, дорогой! Тише! – шикнув на потянувшегося кота, Марина накинет край покрывала на ноги дочери. – Не буди! Пусть спит. Умаялась. Еще бы! Первый ребенок, а муж в командировке. Что поделаешь, новая должность – новые горизонты. Надо работать. А мы пока сами с усами, да?

Кот, подобрав под себя лапы, дернет порванным ухом и понимающе заурчит чуть тише.

Счастье любит тишину, так зачем его пугать? Пусть будет.

Мама Катя

– Что ты хлюпаешь тут? Расхлюпалась! И так сыро на улице, а тут ты еще сырость разводишь!

Тучная, большая, как дом, женщина опустилась на скамью рядом с Кирой.

– Жарко сегодня! И дождь, как назло, с утра. Теперь как в бане! Еще только полдня прошло, а я уже вся мокрая, хоть выжимай!

Женщина достала из сумки бутылку с водой и, чуть повозившись, открыла крышку.

– Хочешь? – она протянула бутылку Кире. – Говорят, если водички попить, то помогает успокоиться. Мне не помогает. Даже ведро выпью – все равно не поможет.

Кира с ужасом смотрела на странную соседку по лавочке. За что ей еще это наказание? Чем она так прогневала небеса, что вдобавок ко всем проблемам теперь еще и вот это! Точнее эта…

Она всегда не любила полных людей. Они приводили ее в состояние уныния. Ну как можно так себя не любить? Неужели сложно сделать хотя бы пару упражнений, перестать много есть и чуть-чуть подумать о том, что вокруг другие люди? Ведь это же так неэстетично! Все эти складки, огромная одежда, пот, запах… Фу! Кира вспомнила, как они, отдыхая с подругами в спа-комплексе, увидели такую женщину, которая плавала в бассейне.

– Я в бассейн не полезу, девочки! И вообще, на сегодня с меня хватит! – Лиза, лучшая подруга Киры, встала и потянулась. Загорелое стройное тело было идеальным. Еще бы, столько времени проводить в зале, да еще с личным тренером!

– Почему? Мы же весь день собирались здесь провести?

– Вот с этим? – Лиза брезгливо показала пальцем себе за спину. – Да я даже смотреть на это не могу, не то что находиться рядом. Мне противно!

Дальше пошел такой монолог, что вспоминать его не хотелось совершенно. Киру тогда покоробили слова подруги, но лицемеркой она никогда не была и вынуждена была признаться, что с Лизой отчасти согласна. Ну нельзя так, просто нельзя! Не можешь привести себя в порядок – сиди дома, тут подруга права, что и говорить.

И вот она сидит рядом с женщиной, если можно ее так назвать, которая чуть не втрое толще той, что они видели тогда в бассейне. И мало того что сидит! Она еще и что-то все время говорит! Но сил встать с лавочки у Киры просто не было. Она провела здесь уже несколько часов, плача поначалу, а потом просто пялясь в стену перед собой. Идти, кроме как на вокзал, ей было некуда. Она невольно прислушалась к тому, что вещала в пространство странная соседка, и на мгновение замерла.

– Такая красивая! Чемодана нет, сумки даже и той нет. Значит, не едешь никуда. Встречаешь кого? Или идти некуда?

Кира отвела глаза от стены и все-таки глянула на женщину.

Добродушное лицо с большими, как у матрешки, румяными щеками лучилось улыбкой, которая тут же исчезла, когда Кира вдруг всхлипнула и, неожиданно для себя, в голос заревела. Что было в этой женщине, которая тут же прижала ее к себе, обнимая, Кира потом объяснить так и не смогла. Она ревела, прижимаясь растрепанной головой с ультрамодной стрижкой к легкой ткани, из которой была сшита блузка утешительницы. Ткань мгновенно промокла, и Кира вдруг поняла, что никакого запаха пота она не слышит, а есть только легкий аромат каких-то цветов. Она с удивлением поняла, что гадает, пахнет ли так порошок, которым эта женщина стирает свои вещи, или она и правда выполоскала свою блузку в травах, ведь запах был таким сильным и таким нежным! Кира снова принюхалась и вдруг испуганно отпрянула, вырвавшись из рук странной незнакомки. Вот оно что! Теперь она вспомнила! Так же пахли мамины руки, которые Кира почти не помнила, ведь мамы не стало слишком рано. Кире было всего пять, когда мама ее разбилась в аварии. Единственным воспоминанием о матери остался странный лужок или полянка, вся усеянная цветами. Мама плела венок, который потом надела на голову Кире, и ее руки пахли точь-в-точь как у этой женщины.

– Ты чего шарахаешься? Обидел кто?

Кира замотала было головой, отрицая то, что с ней случилось, но потом все-таки кивнула.

– Гады ползучие! Такое дите обижать! – женщина вытащила из сумки сверток с бутербродами и большое красное яблоко. – Ну-ка! Давай!

Она развернула сверток, и Кира почувствовала такой запах, что у нее мигом свернулся тугой комок внутри. Она не ела почти сутки, а денег, чтобы купить себе еду, у нее не было.

– Так, держи! Это ветчина. Куриная. Полезная. Я сама делала. Ешь давай! Такая тощая, что смотреть страшно!

– Я не ем мясо… – Кира сглотнула голодную слюну и отвернулась.

– Что ты сказала? – женщина силком впихнула в руки Киры бутерброд, сделав вид, что не расслышала, и одним движением разломила надвое яблоко.

– Ничего… – Кира смотрела на эти сильные, не знавшие маникюра руки и вдруг поняла, что идея про поезд была не самой лучшей. Она впилась зубами в бутерброд и застонала от удовольствия.

– Вкусно? Вот то-то! А остальное все глупости!

Женщина немного повозилась на лавке, устраиваясь поудобнее, а потом глянула на Киру, которая уже расправилась с первым бутербродом и с надеждой смотрела на второй.

– Ешь! Ешь как следует! И рассказывай! Что такое с тобой случилось, что ты на вокзале одна, без вещей и даже, поправь меня, если не права, без денег?

Кира молча кивнула, вытирая слезы, которые снова пришли.

– Погоди реветь-то! Ты сначала расскажи мне все толком. А потом мы с тобой и поплачем, и, дай Бог, еще посмеемся.

Рассказывать Кире не хотелось, но выбора, похоже, у нее не было. Вся история не стоила и выеденного яйца, но это была ее жизнь и другой у нее не было.

Из дома Кира ушла накануне. А точнее, сбежала, после того как отец объявил, что Кира ему не дочь и у него будет родной ребенок. Она до сих пор не могла прийти в себя после его слов. Человек, что растил ее и которого она называла папой все эти годы, ей вовсе не отец?! Есть от чего с ума сойти… И ведь ни разу он не дал понять, что она ему не родная.

С мачехой Кира общий язык так и не нашла. Да и как можно было его найти, если Инна была всего на несколько лет старше самой Киры? Конечно, своего отношения Инна сразу не показала, лишь поджала тонкие губы, знакомясь с будущей падчерицей.

– Ты такая миленькая! – пропела мачеха, и Кира поняла, что ее спокойная жизнь закончилась.

Какие-то поддевки со стороны Инны, наговоры отцу, слезы… Все, как в паршивом трехгрошовом романе. Кира это понимала, но сделать ничего не могла. Да и не хотела. Она привыкла, что отец всегда рядом, всегда ее защитит. И слишком поздно поняла, что все изменилось и теперь уже навсегда…

Последней каплей стал их вчерашний разговор, когда отец сначала выложил на стол в своем кабинете документы и предложил Кире с ними ознакомиться, а потом сказал то, что не оставило для нее в этом мире больше никакой опоры. Он ей не отец… Она удочерена им, когда ей было всего три месяца. На вопрос Киры, кто ее настоящий отец, ответа она так и не получила. То ли папа не знал, то ли не захотел говорить. А у мамы теперь и не спросишь…

Полночи Кира просидела, глядя в одну точку на стене своей комнаты, а потом просто накинула ветровку и вышла из дома. Куда идти и что делать, она не знала. Уже под утро она сообразила, что надо идти на вокзал, и так оказалась здесь. Телефон был разряжен, да и говорить с кем-либо Кира сейчас не хотела. Близких подруг у нее не было, так как родители часто переезжали с места на место и обзавестись постоянными друзьями Кире никак не удавалось. А те, с кем она общалась сейчас, совершенно точно не стали бы ей помогать. Вся жизнь сводилась у них к фразе из старого мультика, который Кира случайно увидела по телевизору. «Люби себя! Чихай на всех! И в жизни ждет тебя успех!» Маленький чертенок, который воспротивился этим словам, так ей понравился, что она заказала себе брелок с его изображением и долго таскала на рюкзаке, пока он не потерялся.

Женщина слушала ее очень внимательно, не перебивая и не задавая вопросов. Когда Кира закончила, она так же молча достала из сумки салфетки и протянула Кире.

– Вытрись.

Она покопалась еще в своей необъятной торбе и вытащила на свет большой кошелек.

– Вот что, девочка. Поговорить с твоим папкой, конечно, надо, но это терпит. Телефон работает?

– Сел.

– Ясно. Держи!

Женщина протянула ей старенький, кнопочный еще, телефон.

– Что смотришь? Немодный? А мне нравится. Дочка подарила. Хороший! Кнопки большие и слышно хорошо. Звони. Или эсэмэску напиши, что с тобой все в порядке. Он, конечно, не образец родителя, но волновать лишний раз его тоже ни к чему.

Она наблюдала за тем, как Кира набирает сообщение, и о чем-то думала. А потом решительно поднялась, одергивая помявшуюся и сырую от Кириных слез блузку.

– Меня звать тетя Катя. Живу я за городом, в станице. Поедешь ко мне? Раз деваться тебе некуда, то не самый плохой вариант, а?

– Зачем?

– Что зачем?

– Зачем вам это надо? – Кира недоуменно смотрела на женщину. – Я чужой человек для вас. Почему вы хотите мне помочь?

Женщина улыбнулась и взяла Киру за подбородок. Пальцы у нее были мягкие и очень теплые.

– А затем, девочка, что чужих детей не бывает. И нельзя, чтобы ребенок оставался без присмотра.

– Но я-то уже не ребенок…

– Еще какой! Вставай-ка давай! Нам еще билет тебе купить надо. А то электричку пропустим, придется следующую ждать.

Так Кира оказалась у Екатерины Алексеевны.

По дороге тетя Катя больше ни о чем ее не спрашивала. Это потом она объяснит Кире, что ждала, пока она сама все расскажет.

– Лезть в душу, детка, тоже с умом надо. Кто-то готов делиться болью, а кто-то – нет. Или не сразу решится на это. Главное – время выбрать, и тебе все-все расскажут как есть. Ничего не утаят.

Уставшая Кира уснула в электричке и проснулась только тогда, когда тетя Катя тронула ее за плечо:

– Просыпайся, детка, приехали!

На перроне тетя Катя махнула кому-то рукой, и Кира невольно вздрогнула, когда ее попутчицу чуть не снесла с ног высокая худощавая женщина:

– Мама Катя! Я вторую электричку пропускаю! Боялась, что не приедешь уже. Как Нинка?

– Все хорошо. Устроила их с Яриком. Через пару дней съезжу, проведаю.

– А с врачом говорила?

– Обещал, что все сделает. Молодой, конечно, но вроде грамотный.

– А это кто? – девушка глянула на Киру и вопросительно подняла брови.

– Меньше вопросов, Светлана. Мы с дороги и есть хотим.

– Ага… Ладно! Поехали!

Старенький «жигуленок» показался Кире таким забавным, что она фыркнула.

– Что?! Это аэрографика! Сашка делал, брат.

– Аэрография, – Кира машинально поправила ее, разглядывая нарисованного Кота Леопольда.

– Мама Катя, ты где такую грамотную нашла, а? – Света распахнула дверцу машины и помогла усесться Катерине.