Текст книги "У жены под кроватью"

Глава 17

Глафира явилась мгновенно и, сгорая от любопытства, закричала прямо с порога:

– Что случилось?

Глаза ее сами собой (против Глашиной воли) шарили по углам в поисках Липочкиного любовника.

– Где Ваня? – спросила она, не решаясь заговорить о главном, о том, что видела прошлым утром, стоя на общем балконе.

– Ваня на работе, – хмурясь ответила Липочка, не зная как приступить и с чего начать. – У меня к тебе важное дело.

– Это насчет него? – спросила Глафира, игриво толкая подругу в бок и делая глазки в сторону спальни. – Он что, у тебя под кроватью живет? При живом Ване? Ох и озорница ты, подружка! Устроила их прямо как в поезде: один – на верхней полке, другой – на нижней. И оба твои!

Глаша, такого не допуская, конечно же пошутила, но невольно попала в самую цель. Липочка вспыхнула и рассердилась.

– Не понимаю, о чем ты говоришь! – яростно топнув ножкой, воскликнула она.

– Не о чем, а о ком. О Романе.

– О каком Романе? – не сдавалась Липочка, отчаянно разыгрывая недоумение.

Глафира рассмеялась:

– О каком Романе? Ой, не надо! Не надо, я все слышала. И, кстати, видела как вы вчера утром на лестнице скандалили. Ты же на моих глазах повела его к себе. А он симпатяга, твой Роман, ей богу! – она снова игриво толкнула подругу в бок. – Не горюй, милые дерутся, только тешатся.

– Какой ужас! – воскликнула Липочка и, схватившись за сердце, убежала в спальню.

Там (на всякий случай под кроватью) ее поджидал Роман.

– Все пропало, вылезайте, – зашипела она. – Глаша вас видела, она все знает.

– Ну и что? – спокойно поинтересовался Роман.

– А то, что я в панике! Как мне быть?! Я пропала! Какой ужас! Что она теперь обо мне думает?! Осуждает, верно, меня!

– Осуждает? Чья бы мычала, пусть она лучше себя осуждает. Да и какая вам разница? Вы ее, если не ошибаюсь, о чем-то просить собирались?

Липочка подтвердила:

– Не ошибаетесь, собиралась.

– Ну так и просите, – посоветовал Роман. – Случай для этого подходящий. Теперь ей и объяснять ничего не надо, сама догадается. Если вы попросите то, что я вам рекомендовал, и она идею поддержит, тогда можно не волноваться. Глаша точно не проболтается Ване. Будет язык за зубами держать.

– Вы правы, – согласилась Липочка. – Но вряд ли Глаша на это пойдет. Ах, как это все неприятно, – посетовала она.

– Хорошо уже то, что вы больше не кричите «какое счастье», – заметил Роман.

Липочка хотела ему ответить, но ее позвала Глафира:

– Куколка, ты где? Что это, ва-аще, такое? Пригласила и бросила!

– Я сейчас! – крикнула Липочка и сердито прошептала:

– Видите, вы заварили эту кашу, а теперь я должна расхлебывать. Даже не знаю с чего начать.

– Вернитесь к ней, – невозмутимо посоветовал Роман. – И завершите начатое.

– Посмотрим, что из этого получится.

А получилось совсем неплохо. Понурившись, Липочка отправилась к подруге и честно призналась:

– У меня беда, но подробностей не выспрашивай. Позже сама тебе расскажу, а пока нельзя. Но это совсем не то, что ты думаешь, – строго поджав губки, предупредила она. – Ты права лишь в одном: Роман действительно живет в моем доме.

– А-аах, ешкин кот! – ахнула Глафира. – А как же Ваня?

Липочка скорбно вздохнула:

– Ваня об этом не подозревает. Роман живет под кроватью.

– В вашей спальне?!

– В нашей спальне.

– Вот так хохма! – прыснула Глафира. – В доме любовник, а Ваня и не в курсах. Ну, Липка, ты настоящая стерва! – похвалила она подругу. – Муж на кровати, а любовник под кроватью. И оба под рукой, точнее под…

Глафира запнулась, стрельнула глазами в дверь спальни и заключила:

– Ну, не будем углубляться в подробности. Главное я поняла и должна признаться: завидую, страшно завидую. Это надо же, засыпать под бочком у мужа, а просыпаться в объятиях любовника! Просто блеск! Представляю как это бодрит, как нервы щекочет!

– Да нет же, все не так, – попыталась оправдаться Липочка, но Глафира ее не слушала.

Она была во власти разыгравшейся фантазии, она вся ушла в воображение, которое рисовало картины, одна другой пикантней и острей.

– Ах, как это должно быть интересно! Как сексуально! – восхищалась Глафира. – Жить тайно втроем! Но почему я сама до этого не додумалась? – внезапно огорчилась она. – Почему бы и мне не завести свой маленький гарем?

Сказав это, она подумала: «А я-то, дура, всякий раз выпроваживаю Ваню, когда приезжает Пончиков. Почему бы мне его под кровать не загнать? Хоть на одну ночь. Надо попробовать».

Твердо решив тиражировать идею подруги, Глафира спросила:

– Так, говоришь, Ваня твой не догадывается?

Липочка сокрушилась:

– Не догадывается пока, но, чувствую, скоро догадается. Ты должна мне помочь.

– Взять к себе твоего Романа? Нет-нет! У меня мало места, – опрометчиво запротестовала Глафира, о чем тут же пожалела. «Чем идея плоха? – мысленно опомнилась она. – Роман красавчик. И кровать у меня шире. Пусть под ней поживет».

Однако, было поздно. Липочка с досадой тряхнула кудряшками и сказала:

– Все не так!

– А как?

– Ты должна взять к себе моего Ваню, а не Романа, – зажмурившись, выпалила Липочка и снова схватилась за сердце.

– Что-ооо?!!!!!

Глафира открыла рот да так и застыла, соображая то ли она услышала. «Липка Ваню своего, что ли, навязывает? Она же над ним тряслась, как над бесценным сокровищем, а теперь избавиться хочет? Чтобы остаться с Романом? Вот это любовь! – восхитилась Глафира. – Вот это у Липка приключение! Крышу снесло прям со стропилами! А чем, спрашивается, я хуже?»

– Я что-то не поняла, – с трудом обретая дар речи, спросила она, – ты мне, что ли, Ваню отдать своего хочешь? А куда я Пончикова дену?

Липочка замахала руками:

– Не отдать! Не отдать! Боже тебя упаси! Ваня самой мне нужен!

– А чего ж ты тогда от меня хочешь? – удивилась Глафира.

– Чтобы ты мне помогла, отвлекла на себя моего Ваню.

– Как это – отвлекла?

Липочка зарделась:

– Я не знаю, ты у нас в этом специалистка: умеешь подманивать мужиков.

– Короче, ты хочешь, чтобы я соблазнила твоего Ваню, – догадалась Глафира и строго спросила: – Зачем тебе это нужно?

Липочка окончательно сконфузилась и, страдая от собственной безнравственности, со слезами на глазах призналась:

– Чтобы он дома реже бывал.

– Та-аак!

Глафира подперла бока, прикусила губу, окатила подругу презрением и выдала:

– Дожили! Это за кого ты меня принимаешь? За шлюху что ли какую? Ха! Ваню ее соблазнить! Нет, ну это надо же? Это ва-аще что такое?

И так далее и в том же роде часа эдак на полтора. Долго, долго стыдила подругу Глафира. Припомнила все, от горшка до школьной парты и далее. Ты всегда меня потаскухой считала. Осуждала всегда меня, а теперь, гляди-ка, и шалава на что-то сгодилась, понадобилась тебе…

Липочка плакала и оправдывалась, сгорая от стыда, заверяла подругу, что никогда ее не осуждала… В конце концов дошло до того, что она у Глафиры запросила прощения.

– Бог с ним, с Ваней моим, – окончательно сдавшись, сказала она, – ты прости меня, Глаша, и зла не держи, это я от отчаяния. Ну, да выкручусь как-нибудь, а не выкручусь, значит такая моя судьба. Сразу знала, что затея глупая. Согласись ты, все равно с рук не сбыть проблемы.

– Почему?

– Так в Ваню моего все уперлось бы. Он у меня верный до ужаса, спасу нет. На других женщин даже и не смотрит.

Очень впечатляющее заявление. Наша сестра, слыша такое, обычно смеется, но в Глафире взыграло женское самолюбие. Не смотрит? На меня? Что эта Липка о себе возомнила? На нее смотрит, а на меня не смотрит? Чем она лучше? Решила дурища соревноваться со мной? Что ж, утру ей нос, раз сама просит.

– Ладно, фиг с тобой, – согласилась Глафира, – не могу я на горе твое смотреть. Подруга как никак, и сердце у меня не каменное. Сегодня же Ваню к себе заберу, забавляйся спокойно с Романом.

Тут уже Липочка взволновалась:

– Как это заберешь? А если он не пойдет?

– Пойдет, куда денется. Я попрошу его починить бачок моего унитаза. Всем известно откуда у Пончикова растут руки.

Липочка подумала, что у ее Вани руки растут примерно оттуда же, но разочаровывать Глашу не стала, лишь уточнила:

– И долго он будет чинить твой бачок?

– А сколько скажешь, столько и будет, – пообещала Глафира.

– Ты уверена?

– Абсолютно.

Липочка сникла:

– Так все просто?

– Проще не бывает.

– И чем вы будете заниматься?

Глафира, заметив слезы в глазах подруги, вдруг проявила благородство.

– Не бери в голову, – посоветовала она. – Ты обратилась к специалисту экстра-класса. Твой Ваня будет жить у меня хоть день, хоть неделю и при этом не станет тебе изменять.

– Как же это? – удивилась Липочка.

В глазах ее появилось недоверие, обидевшее Глафиру.

– У меня есть свои хитрости и секреты, – заверила та. – В любое время можешь звонить и спрашивать чем мы занимаемся. Все скажу, как на духу.

Липочка встревожилась:

– Что значит – в любое время? Он что, совсем дома бывать перестанет?

– Ну почему? Изредка отпускать его буду, чтобы запах стойла окончательно не забыл, – великодушно пообещала Глафира.

– А Пончикова ты денешь куда?

– Пончикова отправлю в длительную командировку, а если в командировку не получится, тогда в запой. Прямо сейчас этим я и займусь.

У Глафиры все просто: сказано – сделано. Этим же вечером Ваня двинулся к соседке чинить бачок ее унитаза. Минут сорок добросовестно чинил: поломал окончательно, а потом Глафира погладила его по спине и пожаловалась:

– Совсем ты, Ванечка, меня забросил.

– Работы много, – буркнул Желтухин. – Да и муж твой все время дома.

– Пончикова три дня не будет, если дело только в нем, – победоносно сообщила Глафира.

– Да-аа?

Иван Семенович, чья уверенность в себе была внезапно подорвана родной женой, почесал в затылке. Раньше у него при таких обстоятельствах не возникало вопросов, а теперь бедняга задумался: «Что если Глаша добьет меня окончательно? Она же ненасытная. Про таких говорят: всем бл…дям бл…дь, коню дала и конь сдох…»

– Так что, остаешься? – нетерпеливо поинтересовалась Глафира.

Желтухин глянул в ее белое холеное лицо и заподозрил в нем обидную насмешку. «А, была не была!» – решил он и сказал:

– Хорошо, я останусь, но нет ли у тебя каши?

Глафира опешила:

– Каши? Какой?

– Желательно манной, – пояснил Желтухин.

– Зачем тебе манная каша? – рассмеялась Глафира.

– У меня от каши этот, как его, дух поднимается, настроение встает, – выпалил Желтухин и заключил: – Короче, без каши ничего не получится – я не останусь. Изволь варить.

– Ну хорошо, я сварю, – растерянно согласилась Глафира.

Желтухин тотчас вернулся домой и горестно пожаловался, что у него образовалась внезапная командировка.

Липочка все по-своему поняла и сразу подумала: «Ваня мой скромник известный. Когда бачок Глашин чинил, она к нему приставала. Приставала не от души, а по моей просьбе, но Ваня-то скромник. Он испугался и решил сбежать».

Сделав такой странный вывод, Липочка обрадовалась и, как только за мужем закрылась дверь, сразу позвонила Глафире.

– Нам повезло, – сообщила она, – не придется тебе с Ваней мучаться. У него снова командировка.

– Я всегда говорила, что ты, Липка, везучая, – нежась в объятиях Желтухина, изрекла Глафира. – И когда он вернется?

– Сказал, что не раньше, чем через три дня, – похвастала Липочка.

– Представляю, как ты будешь скучать, – ухмыльнулась Глафира и нежно чмокнула в темечко мужа подруги.

Глава 18

Проводив супруга, Липочка думала, что теперь-то спокойно вздохнет, но как бы не так. Оказалось, что ее страдания только начинаются. Едва Ваня вышел за дверь, как позвонила («какое счастье»!) его мамаша, Липочкина свекровь. Стоном ржавого железа она сообщила что в пути страшно умаялась и теперь кукует-сидит на вокзале, ждет когда ее встретят неблагодарные сволочи-родственнички, которые, как всегда, намертво про нее забыли.

– Марьванна?! Вот это сюрприз! – мертвея, «обрадовалась» Липочка.

– Сюрприз?! – рассвирепела мамаша. – Да об этом сюрпризе сто раз говорено было, переговорено и договорено. Приехала минута в минуту, даже не час в час. И сундуки привезла с гостинцами, а меня, выходит, не ждали?!

Липочка бросилась извиняться, ссылаясь на столичную жизнь, которая засасывает своей суетностью так, что о самом главном, порой, забываешь. Под самым главным, разумеется, подразумевалась она, свекровь-Марьванна.

– Что мне твои извинения? – прогрохотала чуждая церемоний свекровь. – Где Ванька-дурак?! Почему меня не встречает?!

– Он в срочной командировке, – коченея, сообщила Липочка.

Марьванна крякнула:

– Вот прохвост! Акурат к моему приезду удрал! Ладно он, а ты пошто сидишь дома? Пошто мамашу с криками «ура!» не встречаешь?

– Еду! Еду! – еще раз «обрадовалась» Липочка и заметалась по квартире: – Что делать?! Что делать?!

– Куда вы едете? – настораживаясь, поинтересовался Роман, который давно покинул свое подкроватье, собираясь наконец пообедать.

– Куда?! – Липочка всплеснула руками: – Вас надо срочно спрятать!

– Меня надо спрятать? – удивился он. – Ха-ха! Не этим ли я занимаюсь последние три дня? По-моему, только этим.

– Да, но сейчас вас надо спрятать не здесь.

– А где?

– Где-нибудь вне моей квартиры.

Роман запротестовал:

– Даже слышать не хочу об этом.

– Нет-нет, вы не поняли, – хватаясь за голову, пояснила Липочка, – из деревни приехала моя свекровь, многоуважаемая мать Вани. Теперь вы никак не можете здесь оставаться. С ней такие штуки не проходят. Обычно она привозит с собой массу ящиков и расталкивает их по всем углам.

– Пусть расталкивает, – разрешил Роман. – Я ей не помеха.

– Да, но первое, что она сделает, так это заглянет под кровать, на которой она почивать привыкла, к нам приезжая. В это время мы с Ваней обычно спим на диване в гостиной. Ах, минуты бегут, Марьванна ждет, я спешу! – спохватилась Липочка и неожиданно заявила: – Надо Глаше звонить!

– Зачем? – встревожился Роман.

– Буду умолять ее забрать вас к себе на то время, пока не уедет мамаша Вани.

– Забрать? Разве я вещь?

– Нет, не вещь, но что вы предлагаете?

– Что угодно, но только не к Глаше. Ха! Придумали! Чушь! Ужасная ерунда! Вы представляете, как это будет выглядеть?

Липочка нахмурилась:

– Не представляю, а чем Глаша хуже меня?

– Чем? Да всем! – взорвался Роман. – У нее бардак на балконе! Алкоголик муж! Любовники! Уж наслышан! И вообще, она не хозяйка! Голодом заморит меня! Сами говорили, что я вам уже не чужой, так куда вы меня сплавить хотите? На верную погибель? Между прочим, и вы меня еще не кормили. Я жрать хочу, как не знаю кто!

Нельзя сказать, что такой крик души не понравился Липочке. Роман ей сильно польстил, в неожиданно светлых красках сравнив с Глашей, но оставить его жить в квартире с пронырой-свекровью она не могла. Потому и взмолилась:

– Не губите меня! Если свекровь узнает про вас, я пропала! Измены Ваня мне не простит!

– Измены? – поразился Роман. – О какой вы говорите измене? Я даже в мыслях такого допустить не могу! Я люблю свою жену! Только ее одну!

– Вот на здоровье и любите, а я своего Ваню люблю, поэтому вы должны отправиться к Глаше.

Липочка уничтожила его взглядом и злорадно добавила:

– Если еще она вас возьмет. На кой вы ей сдались, такой непутевый.

Ни с того ни с сего она рассердилась на Романа, а почему – понять не могла. Зато понял Роман. Он подумал «ревнует» и сказал, оттаивая:

– Хорошо, я отправлюсь к Глаше, только не надо ей звонить.

– Как же это? – растерялась Липочка.

– Я залезу к ней на балкон, она и не заметит.

– А где же вы будете спать?

– Там. На полу матрас свой постелю и прекрасно на свежем воздухе высплюсь. Только очень вас прошу, накормите меня, наконец, манной кашей. Уж очень я есть хочу. И маслица, маслица положите побольше.

– Обязательно, – радостно согласилась Липочка. – Встречу свекровь, вернусь домой и сразу кашу сварю. А вы мобильный свой не забудьте. Если что понадобится, не стесняйтесь, звоните.

И Липочка помчалась на вокзал, а Роман, прихватив подушку, матрас и одеяло, деловито полез на Глашин балкон.

Балкон, как обычно, был приоткрыт, и в щель из квартиры доносился запах…

Да нет, не запах – аромат! Аромат манной каши – в кухне Глафира стряпала по заказу Желтухина. Аромат этот был мучительно сладок и растревожил Романа нешуточно: до спазм в желудке, до обильного течения слюны и эйфорических галлюцинаций. В борьбе с голодом обессилев, Роман упал на матрас и начал бредить манной кашей.

Тем временем Липочка быстренько привезла домой свекровь и, не мешкая, бросилась в кухню варить все ту же манную кашу.

Марьванна же без сына-Вани затосковала и, побродив по пустой квартире, решила податься к соседке Глаше, выпить с ней чарку другую, да разогнать скуку-печаль-тоску. С Липки-то взять нечего. Попалась Ване жена непутевая: совсем, дура, не пьет. То ли дело Глашка. Бес, а не баба: и выпить умеет, и посплетничать (обсудить Липку-невестку), и погулять – везде мастерица…

В больших у Марьванны была Глафира симпатиях. Затолкав под кровать свои ящики, свекровь категорически доложила невестке:

– Соседей проведать пойду.

– Пойдите, пойдите, – с огромным облегчением одобрила Липочка.

И Марьванна пошла. Когда она решительно и нетерпеливо налегла на кнопку звонка, Глафира была в кухне. Она как раз наполняла тарелку (с дюжим кусищем масла) сваренной на сливочках манной кашей, чей аромат сводил с ума многострадального Романа. С ложкой наготове там же сидел за столом и Желтухин. Сидел по-семейному: в трусах и майке.

Да и Роман, кстати, поблизости был. Он покинул балкон и, устремляясь на аромат, прокрался через захламленную комнату в чистенькую прихожую. Прокрался с одним лишь желаньем: разведать, нельзя ли чем поживиться, но тут же был в шок и повержен. Кем?

Да все тем же Желтухиным, точнее, его присутствием в Глашиной квартире. Роман, осторожно выглядывая из-за угла, увидел огромный рябой кулак, трудолюбиво сжимающий ложку, и шерстяную спину Желтухина. Желтухина, спешно отбывшего в командировку! Вот это да!!!

«И ради такого чудовища добрячка-Олимпиада жизнью своей рискует? – поразился Роман. – А он изменяет ей, да еще с кем! Развлекается с ее лучшей подругой. Выходит, догадка моя в самую цель попала».

Такое положение вещей показалось Роману жутко несправедливым. Выглядывая из прихожей в кухню, он лютой ненавистью ненавидел Желтухина и, страдая, проклинал его: «Сколько можно жрать мою кашу, чтоб тебе пусто было!»

Вот в такой-то драматический момент и прозвучал звонок в прихожей. Романа на балкон словно ветром сдуло. Глафира вздрогнула и застыла с тарелкой в руках. А Желтухин недовольно спросил:

– Кого еще принесла нелегкая?

– Пойду посмотрю, – шепнула Глафира и, водрузив тарелку на стол, порхнула к двери.

Приставив свой накрашенный глаз к глазку, она испуганно попятилась и зашипела:

– Ва-аня, мамаша твоя пришла.

– Не может быть! – вскочил Желтухин и, вспомнив, хлопнул себя по лбу: – Черт! Как я забыл? Сегодня ее должен был встретить!

Глаша тоже кое-что вспомнила, а именно то, что Марьванна безгранично влюблена в ее квартиру и всякий раз, приезжая, делает подробный обход с охами, вздохами и восхищением. А тут, как назло, ее сыночек-Ваня в трусах и майке «гостюет».

– Прячься, прячься! – паникуя, закричала Глафира.

– Куда? Куда? – рыская по кухне, шепотом завопил Желтухин.

Да-да, шепотом завопил, и такое бывает.

– Куда?

А и в самом деле, куда? Любопытная Марьванна везде сунет нос.

Глафира задумалась и, отыскав укромное место, приказала:

– Ваня, лезь под кровать!

И Желтухин полез. Прямо с ложкой, крепко зажатой в рябом кулаке.

А Глафира, перед зеркалом отряхнувшись и восхитившись: «Хороша, чертовка! Всем удалась!» – отправилась встречать Марьванну.

К дружескому челомканью и женским визгам восторга (басовитому и высокому) прислушивались сразу четыре мужских уха. Из-под кровати Желтухин тщетно пытался вычленить речь родной матушки из бессмысленного бедлама встречи. В соседней же комнате Роман, стоя на цыпочках, старался из радостного женского сумбура узнать, удастся ли ему сегодня отведать манной каши. Доведенный хроническим голодом до отчаяния, он готов был на крайности и воспрял духом, когда услышал, что Марьванна совершает обход.

«Слава богу, – подумал Роман, – хоть какая-то намечается система».

Надо сказать, что он, как любой мужчина, панически боялся хаоса женской непредсказуемости, ведшей обычно (о том говорил опыт) к тяжелым последствиям.

Поэтому он вздохнул с облегчением, когда дамы, энергично обмениваясь соображениями, протопали мимо облюбованной им комнаты.

– Там смотреть нечего, – небрежно бросила Глафира. – Там балкон, полный мусора, и кабинет мужа, больше похожий на свалку. – Она рассмеялась: – Дурак-Пончиков думает, что у него есть кабинет, а там мой чулан.

Марьванна сердобольно поинтересовалась:

– А что, твой Пончиков, он по-прежнему пьет, голубок?

– Пьет! – жизнеутверждающе подтвердила Глафира. – Еще как пьет!

– Вот и мой частенько к бутылке прикладывается, – с нежностью вздохнула Марьванна и с ненавистью добавила: – Каждый день, сволочь, является на рогах.

– А мой уже и на рогах не стоит, – рассмеялась Глафира. – Допился совсем, ну да фиг с ним. Так что, кабинет мужа смотреть будете? – деловито спросила она.

– А мебель там есть?

– Я сбрасываю туда все, что давно ненужно, да выкинуть жалко.

Последняя фраза привела Романа в уныние. «Вот и я здесь оказался, в кабинете Пончикова, – содрогаясь, подумал он, – среди того, что никому не нужно…»

Однако, когда из соседней комнаты раздались возгласы изумления (обсуждался Глашин мебельный гарнитур – пошлый пластик в претенциозном стиле рококо), Роман окрылился надеждой.

«Ну, это надолго, – обрадовался он, – пожалуй, успею сгонять на кухню и слопать кашу».

Так он и поступил. Отведав жирной каши и насытившись, Роман беспрепятственно вернулся на балкон. Там он блаженно растянулся на матрасе и принялся строить догадки что за фрукт этот Ваня.

Тем временем, Глафира и Марьванна, тщательно осмотрев достопримечательности Пончиковской квартиры, шумно отправились в кухню обмывать свою встречу. Увидев на столе пустую тарелку, Глафира поразилась проворству Вани, рекордно успевшему выхлебать кашу. Поразилась… да и отправила посуду в раковину: не место ей там, где царствовать будут выпивка да закуски.

Вскоре дамы, разгоряченные водочкой да пересудами, под балычок, огурчик и икорочку тихонько начали подвывать. Сначала разрозненно и робко, а потом, окосев, дружно грянули «Каким ты был, таким ты и остался…»

Песнь их живо облетела квартиру и донеслась до балкона, где Роман пребывал в озабоченности. Щедро наполнив желудок кашей, он истребил мучительный голод, но неожиданно столкнулся с новой нуждой и добросовестно искал пути ее культурного удовлетворения. Можно было бы справить эту нужду прямо с балкона, но Роман страдал чистоплюйством: даже мысль об этом была ему ненавистна. Он не подозревал, что уж нет опасности в возвращении к Липочке, поскольку свекровь ее издает протяжные вои в Глашиной кухне. Напротив, услыхав эти вои, Роман обрадовался и поспешил в прихожую, откуда, пользуясь увлеченностью дам, прошмыгнул в туалет.

Однако, ушастая Марьванна заметила его перемещение и спросила:

– Слышь, Глашка, кажись ктой-то топочет в твоем колидоре.

Несмотря на протесты Глафиры, Марьванна покинула стол и отправилась на разведку. Этим она вспугнула собственного сына, выбравшегося из-под кровати. Иван Семенович, заслышав вой, мгновенно переполнился благими намерениями. Он решил под шумок оставить Глашину спальню да спешно вернуться из командировки домой к радости доверчивой супруги. Стоя в одной штанине, он усердно пытался попасть в другую, когда (как ему показалось) над ухом прогремел матушкин бас.

– Нет-нет, – заверяла она, – ты мне, Глашка, не финти, кто-й-то здеся шаволился. Я пока своим ухам верю. Надоть в спальне поглянуть.

Услышав это, Иван Семенович рухнул на пол, да так в одной штанине под кровать и уполз. Проследовав в сопровождении Глаши мимо замершего в туалете Романа, Марьванна ворвалась в спальню и сразу же сделала попытку заглянуть под кровать. Ивана Семеновича едва не хватил апоплексический удар, когда он увидел широкий материнский зад, плавно опускающийся на Глашин ковер. Казалось, еще секунда и позора не избежать. Желтухин знал строгий нрав своей разлюбезной матушки. Крута!

Очень крута она! Не потерпит распутства даже от собственного сына!

Представив, какой сейчас будет скандал, Желтухин оцепенел и с ужасом подумал: «Если Солнышко все узнает, я этого не переживу». Он действительно (как ни парадоксально) безумно любил жену и потерять ее до смерти боялся.

Не в лучшем положении была и Глафира: пока любовничек коченел под кроватью, она столбенела в дверях. Да-да, стояла ни жива ни мертва. Может и это покажется странным, но и Глафира любила подругу. Вот так вот, по-глупому, расставаться с Липочкой она совсем не хотела. Мертвея на пороге спальни и растерянно глядя на опускающийся долу зад Марьванны, Глафира лихорадочно искала способ избежать скандала и вряд ли его нашла бы, если бы не Роман. У бедняги сдали нервы: он с таким топотом покинул туалет и рванул на балкон, а оттуда, отчаявшись, и на балкон Желтухиных, что Марьванна мгновенно потеряла интерес к спальне.

– Дай мне руку, Глашка, – закричала она, и Желтухин, замирая от счастья, увидел как зловещий зад тяжело провезло по ковру и взметнуло к двери.

– Слышала? Слышала как побег? Врешь! Не уйдешь! – торжествовала Марьванна, с отроческой прытью пересекая коридор и врываясь в кабинет-чулан главаря семьи – Пончикова.

Но там было пусто. Не совсем, конечно: хлама хватало, но даже подобия чего-либо одушевленного в комнате не было и не предвиделось. То же самое и на балконе, куда изумленные женщины заглянули лишь бегло. Итак все ясно: нет никого.

Марьванна, утомленная беготней и, особенно, «гимнастикой» у кровати, рухнула на покосившийся табурет и растерянно вопросила:

– Как жа ж это?

Глафира беспомощно пожала плечами. Она тоже явственно слышала топот и терялась в догадках куда делся его автор. Наступило молчание, которое после долгих раздумий первой нарушила Марьванна.

– Я тебе так, Глашка, скажу: в твоем дому завелася нечистая! Черт завелся в твоем дому, – наполняя глаза запредельным ужасом, провещала она.

– Еще бы, – с усмешкой фыркнула Глафира, – с этим чертом я в браке который год состою, будь он неладен. Угораздило меня с ним связаться в недобрый час, с кровопийцей.

Разумеется, она имела ввиду своего супруга, алкоголика-Пончикова.

Марьванна это поняла, но столь вольного поведения не одобрила.

– Зря смеешься, – строго сказала она. – Пончиков, хоть и рогат, но не черт. Здесь полно настоящей нечисти. Слышала, как топочет она. Надо срочно освятить хватеру. Пребывать здесь опасно.

Сделав такой вывод, Марьванна с табурета поднялась и, многократно осеняя себя крестным знамением, поспешно удалилась к невестке. К неописуемой радости Желтухина. Как только за матушкой захлопнулась дверь, он вылетел из-под кровати и, натягивая на ходу штаны, жизнеутверждающе завопил:

– Глафира!

А она и без зова сама спешила к нему. Влетев в спальню и увидев, что Ваня наладился смыться, Глафира нахмурилась и возмутилась:

– Ты куда это, дезертир, собираешься?! Неужто хочешь сбежать домой?

– Да, Глаша, да, – бодро подтвердил Желтухин. – Видишь, чуть не вышел конфуз. До сих пор мандражирую. Зря мы затеялись. Пора прекращать эту глупую командировку. Повод веский: приехала матушка. Как там Липочка моя одна справляется? – вдруг загоревал Желтухин. – У мамаши нрав слишком крут, враз мне супругу замучает.

– Матушка твоя?! – завопила потрясенная Глафира. – Да в своем ли ты уме? Будто разум у тебя под кроватью отшибло! Не я ли только что возилась с Марьванной? Развлекала ее! Поила! Кормила! При чем здесь Липка?

Но Желтухин стоял на своем.

– Не обижайся, Глашуня, но я пойду, – промямлил он, разом разрушая все ее планы.

Руки Глафиры уперлись в бока, брови взметнулись, глаза потемнели:

– Не обижайся?! Ты что, издеваешься, дезертир? Я Пончикова проводила, а теперь буду тут одна куковать? На кровати! Не пущу!

Иван Семенович попытался найти возражения, но Глафира протест пресекла, заявив:

– Ваня, мой тебе совет: поостерегись! Лучше нам не начинать!

В тоне ее было слишком много угрозы – какой же мужчина начинать отважится? Желтухин не отважился и сбавил обороты.

– Ладно, – нехотя стягивая штаны, сказал он, – на одну ночь у тебя останусь. Каши дай.

– Сию минуту! – обрадовалась Глафира и, окрыленная, порхнула в кухню.

Все шло по ее плану: Иван Семенович обреченно поплелся за ней. На радостях Глаша отвалила богатырскую порцию каши. Увидев, что она наполняет новую тарелку, Желтухин с удивлением спросил:

– А куда же старая подевалась? Неужели приговорила маман?

– Бог с тобой, Ваня, – отмахнулась Глафира, – стала бы мама твоя манкой пачкаться. Она бутербродики с красной икоркой предпочитает.

– Тогда кто же кашу срубал? – бестолково поинтересовался Желтухин. – Ты что ли, Глашка?

– С ума сошел? – испугалась Глафира, с любовью оглаживая свои стройные бедра. – Я на диете. Сам же ты и срубал, мозги твои дырявые. Вон и тарелка лежит, не помыла еще.

Иван Семенович заглянул в раковину и потряс головой.

– Да-а, – сказал он. – Я что ли съел? А почему тогда я такой голодный?

– Потому, что во всем ненасытный, – игриво толкая его оттопыренной грудью, пояснила Глафира.

Она поставила перед Желтухиным тарелку с остывшей кашей и скомандовала:

– Лопай и за дело.

Не стоит, думаю, пояснять какое дело имелось ввиду. Иван Семенович понял сразу. Он бодро крякнул, схватил в руку ложку, занес ее над кашей и… И из прихожей донесся настойчивый звонок. Бедный Иван Семенович (нервы уже не те) взвился, словно подколотый вилами.

– Кто там опять, черт возьми?! – рявкнул он, швыряя ложку на пол.

– Не знаю, – побледнела Глафира.

– Так пойди посмотри!

Ее вынесло в прихожую, глаз привычно прижался к глазку, и Глафира ехидно хихикнула…

– Ваня, беда, – пряча злорадную улыбку, прошептала она, – это наша Липа.

– Ну, е-мое, допрыгались! – с чувством сообщил Желтухин и, пыхтя, полез под кровать.