Текст книги "Благородство ни при чем"

Глава 10

На подкашивающихся от волнения ногах Вероника стояла перед дверью в квартиру Маркуса. Временную квартиру.

Он в Сиэтле только в командировке. Потом он уедет. И если она позволит себе снова ввязаться в отношения с Маркусом, то обречет себя на те же страдания, через которые уже проходила. Едва ли она снова переживет эту боль.

Ужин и все – только ужин, вновь напомнила она себе.

Она сказала Маркусу, что не собирается заниматься с ним сексом, и он согласился. Ей не о чем беспокоиться. Он также сказал, чтобы она забыла про угрозы. Итак, она могла вздохнуть спокойно… разве не так?

Вероника подняла руку и нажала на звонок.

Дверь распахнулась сразу. На пороге стоял Маркус. На нем была гавайская рубашка, на этот раз в голубых тонах, но вместо плотных темных джинсовых брюк, чтоон носил в офисе, сейчас на нем были потертые и очень тугие светлые джинсы.

Сделав для храбрости глубокий вдох, она протянула ему шоколадный торт, что испекла накануне.

– Вот. Я принесла десерт.

Лениво улыбаясь, он взял из ее рук бело-голубую пластиковую коробку.

– Спасибо.

Он отступил в глубь коридора, пропуская ее в квартиру. Пряный мужской запах, в котором угадывался аромат дорогого лосьона после бритья, ударил ей в ноздри, когда она протиснулась мимо него в холл – коридор был узковат. Этот запах кружил голову и навевал непрошеные воспоминания. Колени задрожали еще сильнее, когда она невольно вспомнила о тех обстоятельствах, когда к этому запаху примешивался иной аромат – так благоухает влажная земля весной. Так пахнет постель после любви. Вероника мысленно себя одернула. Не об этом ей следовало сейчас думать.

Он закрыл дверь и остановился, покачивая коробку с тортом за бечевку на одном пальце.

– Выглядит вкусно, медовая моя. Не то ли это шоколадное изделие, что ты приготовила в тот единственный раз, когда мы ужинали у тебя дома?

Вероника не знала, куда деваться от смущения. В тот раз этому шоколадному торту выпало играть весьма заметную роль в эротических утехах, сопровождавших ужин. Зачем она приготовила именно этот десерт, когда знала с десяток других рецептов?

– Да, то самое.

Маркус многообещающе улыбнулся.

Неужели он всерьез считает, что она испекла его специально, чтобы, так сказать, сделать намек? Веронике вдруг стало жарко. Желая вернуть мыслям трезвость и холодность, которых ей так не хватало, она сняла джинсовую куртку и небрежно бросила на светлое кожаное кресло. В надежде, что удобная одежда поможет ей чувствовать себя непринужденно, она надела поношенные джинсы и розовую заправленную в них блузку. Ничего менее сексуального она подобрать не могла.

Обернувшись к Маркусу, она пожелала убедиться, что он тоже не считает ее наряд сексуальным, и встретила его неприкрыто голодный мужской взгляд. Он пожирал ее глазами. Интересно, что такого он нашел в ее наряде, что могло разбудить столь откровенное желание? Целую минуту они не могли оторвать друг от друга глаз.

Затем он заговорил:

– Ронни.

Всего одно слово, но в нем было столько страсти, что она, не устояв на ногах, облокотилась о диван.

– Ужин, Маркус. Ты обещал. – Она говорила с придыханиями и ничего не могла с собой поделать. Но это не должно ей помешать действовать по намеченному плану.

Она мысленно похвалила себя уже за то, что продолжает стоять на ногах и еще способна на членораздельную речь под таким взглядом.

Он закрыл глаза, сделал глубокий вдох, потом долгий судорожный выдох и сказал:

– Ладно. Ужин так ужин.

Открыв глаза, он направился к нише, за которой, вероятно, располагалась кухня.

– Гриль уже разогрет, и мясо поджарится очень быстро.

– Отлично.

Она облегченно вздохнула. Очевидно, он и сам готов придерживаться условий сделки. И это хорошо, потому что в себе она была не так уверена.

– Я пока приготовлю салат.

Он привел ее в светлую, отлично оборудованную кухню, раза в два больше той, что была в ее квартире. Вероника вздохнула. Многое бы она дала, чтобы иметь кухню такого размера, – готовить она любила и умела. Увы, при выборе квартиры она руководствовалась не желаниями, а необходимостью. Важнее была цена при требуемом количестве спален. После многих месяцев, проведенных в госпиталях, Дженни заслужила право на личное пространство, на комнату, которую она могла бы назвать только своей, и ничьей больше. И, понимая это, Вероника пошла на то, чтобы снять квартиру, менее комфортабельную, с маленькой гостиной и крохотной кухней и в не слишком престижном районе, но зато с отдельной комнатой для Дженнифер.

Маркус поставил коробку с тортом на холодильник.

– Салат готов.

В нише, представляющей собой крохотную столовую, стол уже был накрыт.

– Я могу чем-нибудь помочь?

– Составь мне компанию, пока я буду готовить мясо. – Маркус открыл застекленную дверь, ведущую на маленький балкон, и шагнул за порог.

Вероника последовала за ним, уже пожалев о том, что сняла куртку. От свежего весеннего ветерка она поежилась, несмотря на то что блуза ее была из плотного хлопка. Как-то неприятно дала о себе знать тонкая ткань бюстгальтера. Она подошла поближе к грилю, чтобы согреться. Скрестила руки на груди, словно хотела защититься от холода или нескромного взгляда.

– Здесь прохладно.

Маркус окинул ее синим взглядом и улыбнулся:

– Я могу согреть тебя, моя сладкая. Только скажи. Она торопливо отступила.

– Я вернусь за курткой.

Его смех преследовал ее. Отступление и вправду было похоже на бегство. Ей показалось, что он назвал ее трусихой, но она не вполне была уверена, что правильно его расслышала, и решила, что возвращаться, чтобы призвать его к ответу, просто глупо. Остановившись посреди ультрасовременной гостиной, чтобы накинуть куртку, она попыталась взять себя в руки. Чувства ее пребывали в полнейшем смятении. Она не понимала, как вообще решилась прийти сюда. Ей очень хотелось заглянуть в спальню, и при этом она говорила себе, что как раз туда-то заходить не стоит. Если бы не суровый самоконтроль, она бы давно схватила Маркуса за руку и прямиком потащила туда, куда ей был навеки путь закрыт, – в его постель.

Вернувшись на балкон, Вероника увидела, что предмет ее чувственных терзаний небрежно прислонился к остеклению балкона. Синее небо и вода создавали потрясающий фон для открывшейся ее взгляду картины. У Вероники слегка закружилась голова. Квартира у Маркуса располагалась на двадцатом этаже.

Ей страшно захотелось схватить его за голубую рубаху и оттащить подальше от стеклянной стены.

– Маркус, отойди. А вдруг стекло не выдержит? Глаза у него округлились от приятного удивления.

– Строители наверняка застраховались на случай, если кому-то из жильцов придет в голову прислониться к ограждению.

Кисти ее сжались в кулаки. Как глупо! Она отвела взгляд.

– Да, конечно.

Он был прав. Ей не раз становилось неловко из-за своей боязни высоты. Она не понимала, откуда у нее этот страх. Когда ее родители были еще живы, папа, строитель по профессии, совершенно спокойно ходивший по лесам на высоте десятого этажа, не раз над ней за это посмеивался. По мере взросления Вероника научилась контролировать свои реакции – но лишь до определенной степени.

Она все еще реагировала слишком бурно, когда видела кого-то, кто был ей дорог, возле края обрыва или рядом со стеклянной стеной лифта. Всякий раз, когда Дженни, до того как болезнь лишила ее возможности заниматься любимым спортом, прыгала с трамплина в бассейне, Вероника сжимала зубы и, зажмурившись, читала молитвы.

Маркус отделился от стены и шагнул к ней.

Он протянул руку к ее лицу и, взяв за подбородок, приподнял его так, чтобы глаза их встретились.

– Ты боишься воды. Высоты. Боишься меня. Есть ли хоть что-нибудь, что тебя не страшит?

Она открыла было рот, но один взгляд в его гипнотизирующие глаза лишил ее дара речи.

– Ч-что?

Он улыбнулся, и глаза его изменили цвет – они стали синими, как воды Карибского моря перед закатом.

– Ничего. Это не важно.

И он стал опускать голову. Губы его были совсем близко, когда до нее дошел смысл тех слов, что он сказал раньше.

В отчаянной попытке предотвратить неизбежное она выпалила:

– Я не боюсь воды и тебя тоже.

Ее пугало то, что он заставляет ее чувствовать, но она не собиралась признавать этот очевидный факт. Он прекратил наступление, но не отступил.

– Ты никогда не ходила со мной плавать.

– Я не хотела, чтобы ты увидел меня в купальнике. Он изумленно рассмеялся, и его дыхание овевало еегубы.

– Я видел тебя вообще без ничего.

И она его видела без одежды. От вставшей у нее перед глазами картины – Маркус без ничего, если не считать его сексуальной улыбки, – у нее перехватило дыхание.

– Это было после того, как ты пригласил меня поплавать.

Кажется, он тоже об этом вспомнил.

– Понятно. Итак, у меня есть шанс уговорить тебя составить мне компанию в бассейне, что находится в подвале этого самого здания, в ближайшем будущем?

– Нет! – выпалила она.

– Почему? – Его хрипловатый голос щекотал нервные окончания.

– Я не хочу видеть тебя в плавках, – напрямик созналась она. Едва ли она сможет выдержать это зрелище.

– Ты сказала, что не боишься меня.

– Не боюсь, но не надо считать меня полной дурой.

– Значит, ты признаешь, что зрелище моего почти нагого тела слишком сильно тебя заведет? – Глаза его бросали ей вызов. Запах и тепло его тела кружили голову.

Она решила не отвечать. Хранила упрямое молчание. Он чертовски хорошо знал, что с ней творится при виде его неприкрытого тела. Она слышала, что женщины любят не глазами и обнаженный мужчина не так уж их возбуждает. Куда важнее то, что происходит в их головах и сердцах.

Ну, может, оно и так, только Вероника знала про себя, что при виде Маркуса без рубашки у нее рождалось столько разгоряченных фантазий, что и не рассказать. И чем меньше на нем было надето, тем больше разыгрывалось ее воображение.

Как-то раз она призналась ему в этом, готовая к тому, что он засмеется. Но он сказал ей, что она самая необыкновенная женщина из всех, кого он знал. И при воспоминании об этом разговоре на глазах у нее выступили слезы.

Он нежно убрал с ее глаз очки, отчего она вдруг стала вдвое беззащитнее под его взглядом. Он отступил, положил их на стол возле гриля и затем вернулся, чтобы заполонить собой ее личное пространство, до предела заряженное желанием.

– Ты скоро увидишь меня раздетым, – пообещал он, прежде чем прижаться губами к ее губам.

И мир повернулся вокруг оси и закружился, и вся ее вселенная съежилась, объятая вкусом его губ, запахом и теплом его тела. Как она вообще могла подумать о том, чтобы лишить себя всего этого? Маркус ей был нужен, как воздух, и все эти восемнадцать месяцев она жила словно на голодном воздушном пайке. Если бы не Дженни и Эрон, которые без нее пропали бы, она бы вообще потеряла волю к жизни.

Время, проведенное в компании Маркуса в его машине в понедельник вечером, было первым днем за полтора года, когда она почувствовала, что живет полной жизнью.

Как могла она противиться искушению вновь испытать радость и полноту жизни после стольких месяцев призрачного существования?

Вероника приоткрыла губы, и он тут же воспользовался этим. Он исследовал глубины ее рта с безудержной страстностью, и тот голод, что отражал его взгляд, в полной мере проявил себя в этом поцелуе. Вероника таяла под его губами; она, сама того не замечая, прижалась к нему всем телом. Она чувствовала, как символ его мужества упирается в ее живот, и испытывала благоговейное восхищение перед стремительностью и каменной твердостью его эрекции.

Пробежав пальцами по спине Маркуса, она просунула руки под его рубашку и с голодной жадностью принялась гладить шелковистую кожу. Мышцы его напряглись, он вздрагивал от ее прикосновений. Она скользнула руками вниз, дошла до пояса и, не задумываясь о последствиях, продолжила движение вниз. На нем не было нижнего белья. Она улыбнулась своим мыслям, сжав ладонями его мускулистые ягодицы, и он тихо застонал.

Она сама не знала, откуда в ней взялась эта дерзость. Почти два года она вела жизнь одинокой матери и сексом не интересовалась.

Она игнорировала все попытки за ней приударить, хотя не так-то было их много, этих попыток. Но каждый, кто делал ей недвусмысленные предложения, встречал холодный и вполне определенный отказ. Она говорила себе, что просто не хочет совершить еще одну ошибку. И теперь правда настигла ее.

Она ждала Маркуса.

Отклик ее тела был настолько силен и импульсивен, что не признать правды она не могла. Она хотела его с душераздирающей силой полтора года назад, и эта страсть нисколько не ослабла. Она привлекла Маркуса к себе, и он расставил ноги, чтобы обнять ее всем своим телом. Она опустила руку так, что кончики пальцев достали до мягкой плоти мошонки.

Осторожно надавив на точку, о которой она в одном женском журнале вычитала, что это одна из самых сильных эрогенных мужских зон, она почувствовала, как все его тело затвердело от напряжения, и тогда он застонал – застонал как зверь. Она бы улыбнулась, поздравив себя с успешным применением на практике теоретических познаний, но губы ее были заняты – они слились с губами Маркуса.

Поцелуй, который с самого начала был жарким, теперь достиг градуса раскаленной лавы. Он мял губами ее губы, язык его исследовал глубины ее рта с убийственной настойчивостью.

Оторвавшись от ее губ всего на секунду, он что-то раздраженно пробормотал насчет ее роста. Затем одной рукой сжал ее голову, а другой приподнял ее ягодицы так, чтобы ему не пришлось слишком сильно наклоняться, целуя ее в губы, – в этом положении телесный контакт оказался сильнее. Она была вынуждена отпустить его спину и прекратить исследование только-только открытой новой эрогенной зоны.

Не желая лишать себя удовольствия наслаждаться осязанием его кожи, она вцепилась в его покрытую волосками грудь. Отчаянно нуждаясь в большем и не желая отрываться от его губ, чтобы об этом попросить, она прижалась промежностью к его паху. Хрипло застонав, он сделал два шага вперед, и она почувствовала у себя за спиной холодное стекло балконной двери.

Казалось, нет ничего более естественного, чем, раскинув ноги, приподнять их и сцепить у него за ягодицами. Господи, как это было приятно! У нее голову сносило от счастья.

Он сделал толчок бедрами, словно входил в нее, и она испытала невероятно мучительное наслаждение. Два слоя джинсовой ткани были словно пыточные орудия, мешавшие тому, чего она так отчаянно хотела – почувствовать его кожей к коже, плотью к плоти.

Она желала ощутить его в себе.

Оторвавшись от его губ, глотая воздух, она прошептала:

– Прошу тебя, Маркус…

Она сама не знала, о чем его просит: то ли о том, чтобы он прекратил эту пытку, то ли чтобы сорвал с них обоих одежду и довершил начатое.

Он наклонился – поцеловать ее под подбородком, одновременно, выпростав руку из-под ее затылка, потянул за полу блузки. Блузка была на кнопках, и они поддались после двух сильных рывков. Он не стал запускатьруку ей за пазуху, а приподнял рубашку, обнажив обтянутую тонким бюстгальтером грудь. Ловко щелкнув застежкой, которая, на его счастье, была спереди, он добился того, что ее округлившаяся грудь предстала перед его взглядом во всей своей ослепительной наготе.

Он благоговейно притронулся к каждой груди кончиком пальца.

– Ты такая красивая.

Она издала звук, похожий на всхлип.

– Они полнее, чем мне помнится. Как я мог забыть? – Голос его звучал так, словно он был немного навеселе.

– Ты не забыл. – Слова вылетели быстрее, чем она спохватилась.

Как она могла объяснить ему увеличение объема груди – побочный эффект материнства и шестимесячного кормления младенца, не рассказав правду?

– Ты и в весе прибавила тоже. – Он провел рукой вниз по обнажившемуся животу. – Мне нравится.

Она ничего не сказала. До беременности у нее был шестой размер, а после стал восьмой. Бедра у нее слегка округлились, бюстгальтер она стала носить на размер больше, и появился маленький круглый животик, но при этом даже самый суровый критик не мог бы назвать ее крупной или пышной.

Он обвел кончиком пальца вокруг сосков, уже превратившихся в твердые камешки и взывавших к более пристальному вниманию. Ей так хотелось этого, что она прогнулась ему навстречу и застонала – соски уже болели от напряжения.

– Все по-прежнему. Ты так отзывчива, что у меня дух захватывает. – Он опустил голову и дал ей то, о чем взывала ее плоть. Накрыл ее сосок губами.

Господи! Нет, он ошибался. Она реагировала еще острее, чем раньше. Соски, которые постоянно ныли во время беременности, при первом сосательном движенииоткликнулись с преувеличенной интенсивностью. Ее словно током пробило – почти болезненно острое наслаждение, рожденное в соске, молниеносно распространилось по всему телу. Она коротко, но громко вскрикнула. Он стал интенсивнее работать губами, и она в слепом экстазе неутоленного желания извивалась под его мучительной лаской.

Работая губами над одной грудью и играя рукой с соском другой, он возбудил ее еще больше. Она сама не поверила в то, что с ней происходит, – внутри у нее все сжалось, она была на пороге оргазма.

– Маркус, не останавливайся! Еще! Сильнее! Прошу…

Голос отказал ей, но Маркус и так все понял и увеличил давление на ставшие каменными соски. И когда пришел миг ее блаженства, ноги ее сжались вокруг его бедер с такой силой, что их едва не свела судорога. Голова ее откинулась, она упиралась макушкой в стеклянную дверь, ногти впивались в его грудь, и из полураскрытых губ вырвался стон – стон страсти.

Маркус весь натянулся как струна, но не переставал ласкать ее, и сокращения следовали одно за другим, казалось, бессчетное число раз, пока наконец она не обмякла как тряпичная кукла.

– Пожалуйста, не надо больше, – взмолилась она. Он ласково поцеловал каждую грудь и нежно лизнулоба соска, перед тем как поднять голову.

Его ошалевший взгляд встретился с ее глазами.

– Как это? – только и спросил он.

У нее не было ответа на его вопрос, и она лишь уперлась головой в его плечо. Она поцеловала его в соленую шею и уткнулась в нее губами. Она чувствовала, что тело его все еще накалено, но прямо сейчас она не в силах была заставить себя помочь ему снять напряжение. Бурная реакция собственного тела выхолостила ее.

Он не настаивал. Казалось, он готов всю ночь вот так стоять и обнимать ее. Он гладил ее по голове и поцеловал в висок. Поцелуй был нежен, осторожен и без всякого ожидания ответных действий. И тогда в ней стало подниматься это чувство – расти как снежный ком. Чувство любви и благодарности к мужчине, что обнимал ее. Она была все еще под действием того невероятного, что только что испытала в его объятиях. Эти ощущения были слишком свежими, чтобы отрицать их, но родившееся в ней чувство было таким сложным и многогранным, что она решила оставить на потом его анализ.

Постепенно в ее одурманенный страстью мозг начали проникать внешние раздражители. Осознание того, где они находятся, например. Запах жарящегося на гриле мяса. Догадался ли Маркус убрать решетку подальше от углей? Ни один из них думать об ужине сейчас, пожалуй, не мог.

Шум машин внизу вдруг напомнил ей, что она только что прокричала на весь западный Сиэтл о своем оргазме. Краска стыда залила ей шею, поднялась до щек. Господи! Она зарылась головой Маркусу в грудь, словно пытаясь погасить смущение, пряча наготу за его телом.

Он крепче обнял ее и поцеловал в щеку.

– Позволь мне любить тебя, Ронни.

Слова были столь же искушающими, сколь и тон, какими они были сказаны. Он всегда называл то, что они делали вместе, сексом. И при одном этом простом слове «любовь» тело ее вздрогнуло от желания.

Возможно, потеряв ее, он осознал, что ее любит? Нет, маловероятно. Как мог мужчина полюбить женщину, которая предала и его, и себя?

– Отбивные, – заставила она себя напомнить ему.

– Забудь о них.

– Когда они превратятся в уголь и соседи вызовут пожарную бригаду, ты сам о них вспомнишь.

– Как можешь ты думать об этих чертовых отбивных, после того что сейчас произошло? Неужели ты не чувствуешь, как ты мне нужна? – Он прижался к ней пахом, и она вздрогнула.

Если бы он говорил сердито или требовательно, она нашлась бы, что ему возразить, но в голосе его звучало одно лишь горестное недоумение и очень явно ощутимое мужское желание.

И еще он произнес слово «любить».

Она не могла отказать ему любить себя. Она честно пыталась перестать любить Маркуса. Но уже во время беременности поняла, что дело ее проиграно.

Как могла она искоренить в себе любовь к мужчине, от которого имела ребенка – маленькую частицу отца, о ком он будет напоминать ей всю жизнь? Ребенка, которой будет вечно вызывать в памяти того, кого она так желает и по кому отчаянно скучает? И как она может отказать ему любить если не ее самое, то ее тело, когда ее желание полностью совпадает с его потребностью в ней?

Оргазм не принес ей удовлетворения. Она могла получить его, только когда Маркус наполнит ее собой. Она обняла его и прижала к себе так, словно он грозил ее покинуть, а не умолял остаться.

Она снова поцеловала его в шею, вдохнула его запах и пробежала губами под подбородком.

– Мне плевать на отбивные. Мне даже почти все равно, что я только что занималась сексом на балконе на виду у Всевышнего, птиц и соседей с биноклями. Отнеси меня на кровать, Маркус. Пожалуйста.