Текст книги "Аня из Инглсайда"

– Кто знает? – сказала миссис Мак-Крири. – Люди говорят иногда такие ужасные вещи. И когда они взволнованы, им не скрыть их истинных чувств. Сестра Джулии Кларисса пела в хоре, как обычно, в первое же воскресенье после смерти своего мужа.

– Разумеется, даже похороны мужа не могли надолго огорчить Клариссу, – заметила Агата Дрю. – В ней не было никакой солидности. Вечно-то она пела и танцевала.

– И я всегда пела и танцевала… на берегу, где меня никто не видел и не слышал, – сказала Майра Муррей.

– Но с возрастом вы поумнели, – возразила Агата.

– Не-ет, поглупела, – вздохнула Майра Муррей. – Слишком глупа теперь, чтобы танцевать на берегу.

– Сначала они думали, – продолжила Эмма, не позволив увести разговор в сторону и оставить историю незаконченной, – что объявление было чьей-то шуткой, так как Эбнер за несколько дней до этого проиграл на выборах. Но оказалось, что оно относилось к Эймосу Кромвелю – он жил в лесах по другую сторону Лоубриджа и не имел никаких родственников. Вот тот Кромвель действительно умер. Но прошло много времени, прежде чем люди простили Эбнеру то, что он их так разочаровал, если вообще простили.

– Но это действительно было немного обидно… проехать такое расстояние – и к тому же как раз во время сева – и обнаружить, что протащились зря, – сказала миссис Чабб, как будто защищаясь.

– Люди, как правило, любят похороны, – подхватила миссис Риз оживленно. – В этом мы все как дети, я полагаю. Я взяла Марианну на похороны ее дяди Гордона, и она получила большое удовольствие от церемонии. «Мамочка, – сказала она, – а не могли бы мы откопать его и снова так же приятно его похоронить?»

Это действительно вызвало смех у всех, кроме миссис Бакстер, которая изобразила строгость на своем худом длинном лице и с ожесточением тыкала иглой в одеяло. Ничто не священно для людей в наши дни. Все смеются над всем, но она, как жена церковного старосты, не намерена поощрять никакой смех, если он связан с похоронами.

– Кстати, об Эбнере. Помните некролог, который его брат Джон написал своей жене? – спросила миссис Милгрейв. – Он начинался так: «Бог по причинам, лучше всего известным Ему самому, пожелал забрать мою красавицу жену и оставить в живых страшную как смертный грех супругу моего кузена Уильяма». Забуду ли я когда-нибудь, какой это тогда вызвало шум!

– Да как такое вообще попало в газету? – удивилась миссис Бест.

– Он тогда был главным редактором «Энтерпрайз». Он души не чаял в своей жене – Берта Моррис звали ее в девушках – и терпеть не мог жену Уильяма Кромвеля, которая очень не хотела, чтобы он женился на Берте. Она считала Берту слишком легкомысленной.

– Но Берта была очень хорошенькая, – заметила Элизабет Кирк.

– Самая красивая женщина, какую я только видела в жизни, – согласилась миссис Милгрейв. – Морисы все хороши собой – это у них семейное. Но переменчива она была… переменчива, как ветер. Все удивлялись, как это она не успела передумать и все же вышла за Джона. Говорят, мать заставила ее сдержать слово. Берта была тогда влюблена во Фреда Риза, но он славился как любитель пофлиртовать. «Лучше одна птица в руке, чем две в небе», – сказала ей миссис Моррис.

– Я слышу эту пословицу всю жизнь, – сказала Майра Муррей, – и сомневаюсь в ее справедливости. Птицы в небе поют, а в руке лишь жалобно пищат.

Никто не знал, что ответить, но миссис Чабб все же сказала:

– У тебя всегда такие причудливые мысли, Майра.

– А знаете, что сказала мне на днях Марианна? – вмешалась миссис Риз. – Она сказала: «Мамочка, а что я буду делать, если никто не предложит мне выйти за него замуж?»

– Мы, старые девы, могли бы ей ответить, правда? – сказала Силия Риз, подталкивая локтем Эдит Бейли. Силия недолюбливала Эдит, так как та была все еще довольно красива и не совсем потеряла шансы выйти замуж.

– Гертруда Кромвель, жена Уильяма, действительно была некрасива, – сказала миссис Клоу. – Фигуры у нее совсем не было – плоская, как доска. Но зато отличная хозяйка. Она стирала все занавески в своем доме каждый месяц, а Берта если постирает свои раз в год, так и то хорошо. И жалюзи у нее всегда висели криво. Гертруда говорила, что ее дрожь пробирает всякий раз, когда она проезжает мимо дома Джона Кромвеля. И однако Джон обожал Берту, а Уильям едва терпел Гертруду. Мужчины такие странные… Говорят, Уильям проспал в утро свадьбы и одевался в такой отчаянной спешке, что явился в церковь в старых носках и ботинках.

– Ну, это все же лучше, чем было с Оливером Рэндомом, – хихикнула миссис Карр. – Тот и вовсе забыл заказать себе свадебный костюм, а его старый выходной костюм уже никуда не годился. На нем были заплаты. Так что ему пришлось одолжить выходной костюм у брата. Сидел этот костюм на нем ужасно.

– Ну, по крайней мере, Уильям и Гертруда все же поженились, – сказала миссис Миллисон. – Ее сестра Каролина так и осталась незамужней. Она и Ронни Дрю поссорились, так как не смогли договориться о том, какого священника следует позвать, чтобы он обвенчал их. Ронни был так зол, что взял и женился на Эдне Стоун, прежде чем его гнев остыл. Каролина присутствовала на свадьбе. Держала голову гордо поднятой, но лицо у нее было как смерть.

– Она хоть придержала язык, – сказала Сара Тейлор. – А вот Филиппа Эбби – нет. Когда Джим Моубрей бросил ее, она пошла на его свадьбу и громко говорила самые возмутительные вещи на протяжении всей церемонии. Они все, разумеется, принадлежали к англиканской церкви, – заключила Сара Тейлор таким тоном, словно это объясняло любые выходки и причуды.

– А правда ли, что она после этого пошла на свадебный ужин, надев все украшения, которые Джим дарил ей, пока они были помолвлены? – спросила Силия Риз.

– Нет! Право, не знаю, откуда берутся такие истории. Можно подумать, некоторые люди только и делают, что повторяют сплетни. Смею думать, Джим Моубрей всю жизнь жалел, что не остался верен Филиппе. Жена держала беднягу под башмаком… хотя он всегда устраивал кутежи в ее отсутствие.

– Я видела Джима Моубрея лишь один раз – в тот вечер, когда майские жуки едва не обратили в паническое бегство всех прихожан, что собрались на юбилейную службу в лоубриджскую церковь, – сказала Кристина Крофорд. – А все, что не сделали жуки, доделал за них Джим Моубрей. Это был жаркий вечер, и все окна пришлось оставить открытыми. Жуки повалили внутрь ярко освещенной церкви сотнями и жужжали и стукались друг о друга. Восемьдесят семь дохлых жуков собрали на следующее утро на помосте для хора. У некоторых женщин начиналась истерика, когда жуки слишком близко подлетали к лицу. Прямо напротив меня, с другой стороны центрального прохода, сидела жена нового священника – миссис Лоринг. На ней была большая кружевная шляпа с длинными перьями.

– Ее всегда считали слишком нарядной и слишком расточительной для жены священника, – вставила миссис Бакстер.

– «Смотри, как я сейчас собью того жука со шляпки миссис проповедницы», – услышала я шепот Джима Моубрея – он сидел прямо позади нее. Он наклонился вперед, щелкнул по жуку… но промахнулся и вместо жука сбил шляпу, и она полетела по проходу прямо к перилам кафедры. Джима чуть не хватил удар. Когда священник увидел, что к нему летит по воздуху шляпа его жены, он забыл, на чем остановился в своей проповеди, не смог вспомнить и в отчаянии умолк. Хор запел последний гимн, не переставая бить жуков. Потом Джим пошел к кафедре и принес миссис Лоринг ее шляпу. Он ожидал, что она его отчитает, – говорили, что она вспыльчива. Но она только вновь посадила шляпу на свою золотистую головку и засмеялась. «Если бы вы этого не сделали, – сказала она, – Питер продолжал бы говорить еще минут двадцать, и жуки свели бы нас всех с ума». Конечно, это было очень мило с ее стороны не разгневаться, но люди нашли, что ей все же не стоило так говорить о своем муже.

– Но вы должны помнить, при каких обстоятельствах она родилась, – сказала Марта Кротерс.

– При каких?

– Она была Бесси Талбот с западного берега нашего острова. Дом ее отца загорелся однажды ночью, и среди всей суматохи и беспорядка родилась Бесси, прямо в саду, под звездным небом.

– Как романтично! – заметила Майра Муррей.

– Романтично! Я сказала бы: почти неприлично.

— Но подумайте – родиться под звездами! – сказала Майра мечтательно. – Она должна была стать дочерью звезд, искрящейся, красивой, смелой, верной и с весело поблескивающими глазами.

– Такой она и была, – кивнула Марта. – Не знаю, из-за звезд это или нет. И тяжело же ей пришлось в Лоубридже, где все считали, что жена священника должна быть жеманной и благонравной. Когда один из церковных старост однажды застал ее танцующей у колыбели своего младенца, он сказал, что она не должна радоваться тому, что у нее есть сын, пока не выяснит, избран он Богом или нет.

– Кстати, о младенцах. Знаете, что Марианна сказала мне на днях? "Мамочка, – говорит, – а у королев бывают младенцы?"

– Тот церковный староста был скорее всего Александр Уилсон, – сказала миссис Милгрейв. – Вот уж был брюзга! Он, я слышала, не позволял домашним словечка сказать за едой. А уж что до смеха… в его доме никто никогда не смеялся.

– Подумать только! Дом, где не смеются! – сказала Майра. – Да это кощунство.

— У Александра бывали приступы раздражительности, когда он не разговаривал с женой по три дня, – продолжила миссис Милгрейв и добавила: – Тогда она просто отдыхала душой.

– Во всяком случае, Александр Уилсон был честный человек с отличной деловой репутацией, – сухо заявила миссис Клоу. Было известно, что Александр – ее пятиюродный брат, а Уилсоны все стояли друг за друга горой. – Он оставил сорок тысяч долларов, когда умер.

– Какая жалость, что ему пришлось оставить их! – усмехнулась Силия Риз.

– Его брат Джеффри не оставил и цента, – продолжила миссис Клоу. – Единственный в семье, кто никогда не преуспевал. Но уж хохотал он предостаточно! Тратил все, что зарабатывал, был в приятельских отношениях со всеми и умер без гроша. Что он получил от жизни со всем его смехом и разгульным времяпрепровождением?

– Возможно, и немного, – сказала Майра. – Но подумайте о том, что он вложил в нее. Он всегда давал сердечное тепло, сочувствие, приязнь, даже деньги. Он был богат друзьями, а Александр в жизни ни с кем не дружил.

– Друзья Джеффа не похоронили его, – возразила миссис Милгрейв. – Сделал это Александр и поставил к тому же очень хорошее надгробие. Оно обошлось ему в сто долларов.

– Но когда Джефф просил у него в долг сто долларов, чтобы заплатить за операцию, которая могла спасти ему жизнь, разве Александр не отказал? – спросила Силия Риз.

– Ну-ну, мы становимся слишком строги, – запротестовала миссис Карр. – В конце концов, живем мы не в мире незабудок и маргариток, и у каждого есть свои недостатки.

– Лем Андерсон женится сегодня на Дороти Кларк, – сказала миссис Миллисон, решив, что пора затронуть более веселую тему. – А ведь и года не прошло с тех пор, как он клялся, что застрелится, если Джейн Эллиот не выйдет за него.

– Молодые мужчины часто говорят очень странные вещи, – заметила миссис Чабб. – А родня Лема и Дороти держала все в тайне – лишь три недели назад стало известно, что они помолвлены. Я говорила с его матерью на прошлой неделе, и она даже не намекнула на то, что свадьба совсем скоро. У меня не вызывает особого расположения женщина, которая может быть таким сфинксом.

– А меня удивляет то, что Дороти Кларк выходит за него, – сказала Агата Дрю. – Прошлой весной я думала, что она и Фрэнк Клоу непременно вступят в брак.

– Я слышала, будто Дороти сказала, что Фрэнк был, конечно, более богатым женихом, но она не могла смириться с мыслью, что каждое утро, как проснется, будет видеть этот нос, торчащий из-под одеяла.

Миссис Бакстер содрогнулась и не присоединилась к общему смеху.

– Вам не следовало бы говорить подобные вещи в присутствии такой молодой девушки, как Эдит Бейли, – сказала Силия, окинув насмешливым взглядом швей.

– Ада Кларк уже помолвлена? – спросила Эмма Поллок.

– Нет еще, – сказала миссис Миллисон. – Лишь полна надежд. Но она заставит его сделать предложение. У всех девушек в их семье настоящий талант выбирать себе мужей. Ее сестра Полина подцепила жениха с лучшей фермой во всей округе.

– Полина красива, но голова у нее все еще забита нелепыми представлениями, – сказала миссис Милгрейв. – Иногда я думаю, что она никогда не поумнеет.

– Поумнеет, – заверила Майра Муррей. – Когда-нибудь у нее появятся собственные дети, и она наберется мудрости у них, как это было с вами и со мной.

– Где будут жить Лем и Дороти? – спросила миссис Мид.

– О, Лем купил ферму в Верхнем Глене. Старая ферма Кэри – вы, наверное, знаете, – та, где бедная миссис Кэри убила своего мужа.

– Убила мужа!

– О, я не говорю, что он не заслужил этого, но все сочли, что она зашла слишком далеко. Да… крысиная отрава в чай… или в суп? Не помню. Все знали это, но ничего не предприняли. Силия, катушку, пожалуйста.

– Неужели вы хотите сказать, миссис Миллисон, что ее так и не судили и не наказали? – ахнула миссис Кембл.

– Ну, никому не хотелось навлекать на соседку такие неприятности. У Кэри была влиятельная родня в Верхнем Глене. К тому же он просто довел ее до отчаяния. Конечно, никто, как правило, не одобряет убийств, но если уж был человек, заслуживавший быть убитым, так это Роджер Кэри, Она уехала в Штаты и снова вышла замуж. Уж много лет как она умерла. Второй муж пережил ее. Это все случилось, когда я была девушкой. Говорили, что призрак Роджера Кэри ходит в тех местах.

– Никто, конечно же, не верит в призраков в наш просвещенный век, – сказала миссис Бакстер.

– Да разве все мы не верим в призраков? – возразила Тилли Мак-Алистер. – Призраки – это очень интересно. Я сама знаю человека, которого преследовал призрак, смеявшийся над ним, вроде как глумился, чем ужасно злил того человека. Ножницы, пожалуйста, миссис Мак-Дугал.

– В старом доме Труэксов на берегу много лет были призраки. Стуки и хлопки слышались по всему дому… очень таинственно… – сказала Кристина Крофорд.

– У всех Труэксов были слабые желудки, – заметила миссис Бакстер.

– Конечно, если вы не верите в призраков, так их уж и не может быть, – сердито сказала миссис Мак-Алистер. – Но моя сестра работала сиделкой в одном доме в Новой Шотландии. Так вот этот дом все время оглашали раскаты смеха.

– Какой веселый призрак! – улыбнулась Майра. – Я была бы не против.

– Вероятно, это были совы, – сказала неумолимо скептичная миссис Бакстер.

– Моя мать видела ангелов у своего смертного ложа, – вставила Агата Дрю с печальным и торжествующим видом.

– Ангелы не призраки, – возразила миссис Бакстер.

– Кстати, о матерях. Как себя чувствует брат твоей матери, Тилли? – спросила миссис Чабб.

– Иногда совсем плохо. Мы не знаем, чем это кончится. Это так нас задерживает… в том, что касается нашего зимнего гардероба, я хочу сказать. Но я заявила моей сестре на днях, когда мы с ней это обсуждали: «Нам все же лучше сшить черные платья, и тогда не имеет значения, что случится».

– Знаете, что Марианна сказала мне на днях? Она сказала: «Мамочка, я больше не буду просить Бога сделать мои волосы кудрявыми. Я просила Его каждый вечер целую неделю, а Он ничегошеньки не сделал!»

– Я просила его об одном двадцать лет, – с горечью сказала миссис Дункан, которая еще ни разу не произнесла ни слова и не подняла темных глаз от одеяла. Она славилась как хорошая стегальщица, вероятно потому, что никогда не отвлекалась от шитья и делала каждый стежок именно там, где его следовало сделать.

Швеи ненадолго умолкли. Все они могли догадаться, о чем она просила, но это была не та тема, которую обсуждают за шитьем, а миссис Дункан больше ничего не сказала.

– Это правда, что Мэй Флэгг и Билли Картер разошлись и что он теперь ухаживает за одной из дочек Мак-Дугалов? – спросила Марта Кротерс после вежливой паузы.

– Да. Но никто не знает, что случилось.

– Это так печально, что иногда какой-нибудь пустяк может расстроить намечающийся брак, – сказала Кандейс Крофорд. – Взять хоть Дика Пратта и Лилиан Мак-Алистер. Он только начал делать ей предложение на пикнике, когда у него носом пошла кровь. Ему пришлось пойти к ручью, а там он встретил незнакомую девушку, которая одолжила ему свой носовой платок. Он влюбился, и через две недели они поженились.

– А вы слышали, что случилось с Большим Джимом Мак-Алистером в прошлую субботу в магазине Милта Купера? – спросила миссис Миллисон, сочтя, что самое время перевести разговор на более веселую тему, чем призраки и разорванные помолвки. – За лето он привык сидеть там на железной печке. Но в субботу вечером было холодно, и Милт развел огонь. Так что, когда Большой Джим сел, он обжег свой…

Миссис Миллисон на захотела сказать, что он обжег, и лишь молча похлопала эту часть своего тела.

– Свой зад, – сказал Уолтер серьезно, высунув голову из-за плюща. Он простодушно решил, что миссис Миллисон не может вспомнить нужное слово.

Испуганное молчание воцарилось среди швей. Неужели Уолтер Блайт сидел там все время? Каждая перебирала в памяти рассказанные истории: не была ли какая-то из них слишком не подходящей для детского слуха? Говорили, миссис Блайт очень следит за тем, что слышат ее дети. Прежде чем их парализованные ужасом языки вновь пришли в движение, на крыльцо вышла Аня и пригласила всех к ужину.

– Еще десять минут, миссис Блайт. Тогда у нас будут закончены оба одеяла, – сказала Элизабет Кирк.

Одеяла были закончены, их развернули, встряхнули, расправили, ими полюбовались.

– Интересно, кто будет спать под ними, – сказала Майра Муррей.

– Может быть, молодая мать будет прижимать к себе своего первенца под одним из них, – отозвалась Аня.

– Или маленькие дети уютно свернутся под ним в холодную ночь в прериях, – неожиданно добавила мисс Корнелия.

– Или какому-нибудь страдающему ревматизмом старику станет теплее и легче благодаря им, – сказала миссис Мид.

– Надеюсь, никто не умрет под ними, – проронила миссис Бакстер печально.

– Знаете, что сказала Марианна перед тем, как я ушла сегодня из дома? – сказала миссис Риз, когда они гуськом направлялись в столовую. – Она сказала: "Мамочка, не забудь, ты должна съесть все, что положат тебе на тарелку".

После чего все они сели, и ели, и пили во славу Господа, так как хорошо потрудились в этот день и было все же очень мало злого или дурного в большинстве из них.

После ужина все разошлись по домам. Джейн Бэр шла до деревни вместе с миссис Миллисон.

– Надо не забыть все блюда и приправы, какие были на столе. Я должна рассказать о них матери. Она давно не выходит из дома, так как прикована болезнью к постели, но любит слушать мои рассказы. Этот стол доставил бы ей огромное наслаждение, – печально говорила Джейн, не зная, что Сюзан пересчитывает в это время ложки.

– Выглядел он прямо как на журнальной картинке, – согласилась миссис Миллисон, вздыхая. – Я могу приготовить ужин не хуже, но я не могу убрать стол хоть с какой-то претензией на стиль. Что же до маленького Уолтера, я с удовольствием отшлепала бы его зад. Как он меня напугал!

– Ну и как? Я полагаю, Инглсайд завален загубленными репутациями? – усмехнулся доктор.

– Я не шила, – сказала Аня, – так что не слышала, о чем говорили.

– Вы никогда не слышите этого, душенька, – сказала мисс Корнелия, которая задержалась, чтобы помочь Сюзан свернуть и перевязать бечевкой одеяла. – Когда вы шьете, они не дают волю языкам. Все считают, что вы не одобряете сплетен.

– Все зависит от того, какого они рода, – улыбнулась Аня.

– Никто, право же, не сказал сегодня ничего особенно ужасного. Большинство тех, о ком говорили, уже умерли… или им следовало умереть, – заметила мисс Корнелия, с усмешкой вспоминая историю о несостоявшихся похоронах Эбнера Кромвеля. – Только миссис Миллисон зачем-то понадобилось вспоминать ту мрачную историю о муже Мадж Кэри, якобы убитом ею. Я все это хорошо помню. Не существовало никаких доказательств того, что это было делом рук Мадж, кроме того, что кошка умерла, поев этого супа. Животное было больно еще за неделю до этого. Если хотите знать мое мнение, Роджер Кэри умер от аппендицита, хотя, конечно, в те времена люди и не знали, что у них есть аппендиксы.

– А я, право же, думаю, очень жаль, что они вообще узнали об этом, – заявила Сюзан. – Ну, миссис докторша, дорогая, все ложки на месте, и ничего не случилось со скатертью.

– Мне пора домой, – сказала мисс Корнелия. – Я пришлю вам свиных ребрышек на следующей неделе, когда Маршалл зарежет свинью.

Уолтер с затуманенными грезой глазами опять сидел на ступеньках. Опустились сумерки. Откуда, думал он, опускаются они? Не разливает ли их по всему миру из фиолетового кувшина какой-нибудь дух с крыльями, как у летучей мыши? Над горизонтом поднималась луна, и на ее фоне три согнутые ветрами старые пихты выглядели как три худые горбатые колдуньи, ковыляющие вверх по склону холма. А что это там, в тени? Не маленький ли фавн с мохнатыми ушами, припавший к земле? Что, если открыть сейчас эту дверь в стене? Может быть, вступишь не в хорошо знакомый сад, но в какие-нибудь неведомые земли волшебного королевства, где заколдованные принцессы пробуждаются от трехсотлетнего сна и где, возможно, ему удалось бы найти нимфу Эхо и следовать за ней повсюду, как он давно об этом мечтал? Он не посмел бы заговорить – что-то удивительное исчезнет, если кто-нибудь заговорит.

– Дорогой, – сказала мама, выходя на крыльцо, – тебе нельзя сидеть здесь так поздно. Становится холодно. Не забывай про свое горло.

Произнесенные слова разрушили чары. Странный волшебный свет исчез. Лужайка по-прежнему была красивым местом, но уже не краем волшебства. Уолтер встал.

– Мама, ты расскажешь мне, что случилось на похоронах Питера Кирка?

Аня на мгновение задумалась, потом содрогнулась.

– Не сейчас, дорогой, Может быть, когда-нибудь.