Текст книги "Голос Музы"

– Тебя избить за это – мало, а убить – много. И что делать с тобой непонятно, – тихо сказал малой.

– Че? Не услышал.

– Можно избить до полусмерти, – вдруг сказал мужик за спиной.

«Этого я не учел», – призадумался Дин и тут же вскочил, грозно указав на мужика пальцем.

– Так! Пошел ты нахер! – выдал он. Мужик спокойно попивал коктейль.

– Боец, ты чего? – занервничал Саня.

– Ничего! Этот извращенец мне скоро в трусы залезет!

– Он тебе сказал чего?

– Саня… Б-блять! Иди ты тоже нахер! – Малой словил ту нежно обволакивающую нутро безудержную ярость. Так как встретился он с этим впервые, то был не в состоянии сопротивляться соблазну высказаться. – Ноешь и ноешь-ноешь и ноешь-ноешь и ноешь. Пиздец! Неформал в России. Ой-ей-ей. Тут все такие злые, меня никто не понимает, как же быть? Хочу не скрывать себя. Блять… не скрывай. Ходи и занимайся, чем хочешь. А если ты просто прям прилюдно сосаться хочешь, то ты не к принятию тебя обществом стремишься, а к сраной показухе! Тогда ты не непонятное притесняемое меньшинство, а сраный показушник. Пошёл нахер! Ненавижу твой дебильный бар! – Малой взял шапку, пошел к выхожу и остановился у стойки. – Дай сюда мой паспорт! – Бармен отложил потертый бокал и отдал коричневую книжицу. Малой стащил ее и утопал домой.

Как бы кто не оскорблял секс меньшинства, но конкретно в этом случае, как сучка повел себя Дин. Но следовало понимать, что ситуация случилась двоякая, чем он себя и пытался успокоить. Однако она долгие годы вспоминалась ему, как одно из неприятнейших событий в жизни.

Тем временем у Микеланджело на спине путника в мраморе появлялись гладкие округлости у основания.

Институт: Весна

Близился к концу второй курс из пяти с половиной намеченных. Дин сидел в общей столовой левого крыла после физкультуры. Спортзал расположился совсем рядом (буквально за углом), и отпускали оттуда чуть раньше остальных студентов, поэтому малой успевал без очередей заказать поднос еды и занять столик у окна.

Все смотрелось уютно на контрасте с остальным вузом. Обои шоколадного оттенка, кружевные занавески, запах супа, клетчатые скатерти и старенькая кухарка с теплой улыбкой. Казался лишним здесь только пропотевший на физ-ре малой.

На горячую воду в душевых раздевалки рассчитывали разве что староверы, вторые мерзли под струями без пяти минут сосулек, третьи старались выветрить вонь от пота при ходьбе по вузу и не общаться с кем-то на близкой дистанции без надобности.

По решению деканата Дина распределили в волейбол. Почему? Тому было несколько причин: Во-первых, вид спорта развивал реакцию, во-вторых, упрочнял мышцы ног, в-третьих… девчонки там в коротких шортах. На самом деле его запихнули туда из-за серьезного недобора желающих. Одних в новый бассейн, других в вонючий зал.

Занимались они вместе с баскетболистами и под конец занятия, так как группа малого занимала площадку всю пару, преподаватели предложили поделиться и сыграть в два кольца. Так вот, Дин неплохо бросал в мусорную корзину, но едва ли попадал даже в щиток.

Один из студентов в смежной группе был сильно раздосадован поражением и насмешками обвинял малого.

– Как так? Ни разу не попасть! Даже из-под кольца, – говорил он, переодеваясь в чистую майку. – Он в волейболе мяч через сетку перебросить хоть может? Учись играть. – Обвинитель выглядел худее и слабее Дина, что злило еще сильнее.

В идеальном мире Дин подбегал к нему, одним толчком в грудь ронял на пол и громко топал ногой в сантиметре от уха. Хватал его за ворот и четко говорил:

– Ещё одно слово, и я буду учиться бить по твоему ебалу.

В реальности он быстренько переоделся и ушел в столовую.

Насадив ломтик хлеба на вилку, малой впитал им остатки подливы в тарелке, поднес ко рту и увидел Сицына. Тот зашел в компании двух усталых девушек. Зевали один за другим, одна волочила за собой рюкзак, а вторая сразу прилегла на стол, проигнорировав раздачу.

В выпускном классе только и говорили, что о поступлении. Иногда шутили про армию, но больше не для смеха, а для выставления в несерьезном свете надвигающуюся проблему.

Будущее казалось нереальным и грандиозность выстраиваемых планов поражала воображение. Мелькали идеи взять тачку за двести штук в кредит на отца и выплачивать их, работая и учась одновременно. Звучали мечты про Питер или заграницу. По поверьям за бугром мог учиться любой желающий. Нужно было лишь иметь отличные оценки и собрать кипы документов, а платил сам вуз.

Попахивали мечты зачастую тем же, чем Рязань в октябре две тысячи двадцатого года. Сомнений не возникало только с планом Сицына. Как-то в общем разговоре он единожды обронил: «Театральное, на художника». И все поверили. Никто не знал, существовала ли такая профессия, но вопросов не задавалось.

«Походу все-таки не существует», – подумал Дин в столовой.

Тот ждал, пока старый школьный знакомый его заметит. Сицын с подносом отвернулся от раздачи посмотрел ровно на малого и сел к девчонкам: Ни кивка, ни привет, ни подойди.

– В жопу иди, – сказал про себя малой и продолжил есть.

Магия совпадения функционирует по очень интересному принципу: Если вы, никогда прежде не встречая человека, будете его разглядывать недолгое время, то после он будет попадаться вам везде. Даже, казалось бы, там, где его быть не должно.

Дин стоял в коридоре второго этажа у лабораторий, где собралась огромная очередь из должников, и ковырял дырку в белом кафеле на полу. Препод его отправил исправлять подсчеты в заданиях, ибо нашел там ошибку. Малой был бы и рад это сделать, но списал работу и понятия не имел: «как там?», «куда там?», «зачем там?» и другие важные вопросы из курса физики. Он пересчитал все на калькуляторе, исправил пару значений и снова решил испытать удачу.

Дальше по коридору послышался громкий хлопок двери. Дин поднял взгляд и увидел Сицына в одежде уборщика, вышедшего из женского туалета. Он тянул за собой тележку со средствами для уборки и швабрами, даже не заметив, как прошел в метре от малого. В тумане взгляда этого человека можно было затерять Сайлент Хилл, а из-за сутулости под ним легко укрылось бы несколько детей от солнца.

Дин хотел было окликнул его, но услышал свою фамилию из лаборатории. Всего раз пропустить очередь значило выкинуть целый день ожидания. Малой пошёл с двойным листочком на зов.

Строевая подготовка – одно из важнейших занятий для военного. Только там учат ровно ходить и затыкать рот, пока не спросят. Так как малой обучался на младшего офицера, и его дальнейшая судьба в ста процентах случаев связывалась с обучением младшего состава, то его с одногруппниками заставляли чеканить шаг при каждом случае вплоть до похода ночью в туалет.

Близился День победы девятого мая и парад перед университетом. Всех с военной кафедры и военного центра собирали на стадионе вуза и гоняли по стометровкам, заставляя горланить военные песни. Мужественным басом обладал исключительно подполковник, который орал на курсантов за их писклявость.

Дополнительным минусом в копилку неблагоприятных условий для репетиций поделилась и холодная апрельская погода. Лужи покрывали тонкие корки льда, а хлопья снега укрывали траву на футбольном поле. Все бы ничего, но его требовалось чистить, чем ни с того, ни с сего занимался Сицын.

Дин стоял в конце третей шеренги, проклиная школьное пальто за не именье теплой подкладки (хотя выглядело оно отлично), когда заметил одноклассника с лопатой бродящим по полю.

Сицын с другими мастерами метлы и совочка блуждали по замерзшей траве, счищая снег, который растаял бы уже к завтрашнему дню.

– Запомните! – кричал подполковник. – Подбородок смотрит вверх под тридцать градусов. На счёт раз – строевая стойка и подбородок вверх, на счёт два – вольно. Приготовились. Делай раз!

– А можно я буду делать ноги домой? – спросил малой тихо и недовольно, чтобы его не услышали.

– Хватит ныть, – причитала девушка из шеренги впереди. – Не мужик, а плесень.

– Зато ты мужик. Усы, как у гусара, – подумал он. Или, по крайней мере, подумал, что подумал. Окружающие одногруппники заржали, а у девушки прыснули слезы.

Дин потерянно оглядывался, попав в поле зрения подполковника, точно в капкан. Затем, как град из стрел, на пойманную добычу полетели ехидные глазенки всего взвода.

Тут же был объявлен перерыв и оба вызваны для объяснений. Девушка убеждала, что ничего не случилось, вытирая слезы. Неподдающийся научному объяснению феномен: насколько бы девушка не была молода, в критических ситуациях в ней просыпается переговорщик высшей категории – молчит, держится строго и спокойно. У мальчиков все основывалось на опыте, а до его накопления подсознательная задача заключалась в одном: попал в передрягу – усугуби ее до предела и посмотри что будет.

– Она сказала, что я не мужик из-за того, что ною, а я, что у неё растут усы, – поведал Дин.

До происшествия ходить оставалось всего-то полчаса, по итогу малого задержали ещё на сорок минут. Ему штудировали правила этикета, а также детально описывали, почему он – мудак и где он совершил ошибку.

Всё вышесказанное малой прекрасно понимал и сделал вывод:

«Открыл рот не вовремя – огреб».

За годы обучения среднестатистический студент в шаге от отчисления бывает дважды: когда затянул со сдачей долгов и когда после общажной вечеринки на него написали жалобу в деканат. Студент же военного центра по грани ходил ежедневно. За ним следили непрерывно, отчитывая за прогулы, долги и непонятые шутки.

Группа ждала в узком коридоре на перерыве. Курсанты поправляли военную форму, болтали и от скуки читали плакаты с техническими характеристиками той или иной техники. На одном из фото танка красовалась симпатичная девушка в пилотке. Дин загляделся на неё, а рядом стоящий дагестанец, с присущей напряжённой расслабленностью, спросил:

– Че, Попов? Показал бы ей свое дуло? – спросил он и негромко засмеялся.

– Вам только кальяны кури, да бабам дуло показывай, – пошутил Дин.

Дагестанец ее понял, а вот подполковник, который «случайно» подслушивал за углом, не очень.

После долгой индивидуальной лекции о вреде расизма в кабинете, где отдыхали другие старшие офицеры, малого отпустили на занятия.

Пара проходила на улице рядом с передвижным прицепом, оборудованным под нужды связистов. Взвод выставили в четыре ряда и из кабины подполковник объяснял на практике недавнюю лекцию. Дин выглядывал из-за плеч товарищей, запоминая ответы отвечающего, как вдруг заметил Сицына.

Покрасневший, он плелся за старым полковником и нес аккумулятор мимо гаражей. Проблем с тем офицером было несколько. Говорил он тихо и неразборчиво, но так как носил погоны, то никто не осмеливался переспросить его больше раза. Приходилось работать буквально наугад. Однажды таким образом десять бочек с бензином были перенесены должниками сначала в подвал, а после – обратно в боксы.

Двигался он медленней минутной стрелки. Но апофеозом стала должность начальника складов. Через него проводились все подсчёты, все новые загрузки, вся замена поврежденного учебного инвентаря и так далее. Во многом по данной причине курсантам был отдан приказ бережнее обращаться с имуществом.

Покрасневший Сицын понемногу терял сознание, пока офицер трясущейся рукой искал нужный ключ от двери.

– Попов? – привлёк его внимание подполковник. – Это что такое? – он указал на один из дюжины одинаковых рычажков.

Дин пытался представить тетрадь с лекциями в памяти. Он бы смог его нарисовать, но никак не вспомнить, что было написано на страницах.

– Вылезай. Следующий!

Занятия в военном центре начинались в девять утра с построения и заканчивались им же в пол шестого вечера. Взяв вещи в раздевалке на первом этаже, Дин вышел на улицу. Шум авто с дороги напротив, запах пирожков с пекарни неподалеку, прохлада и понимание, что ещё целую неделю ему не придётся возвращаться сюда, прочищали голову лучше любого спиртного.

На секунду напоминали о себе долги, которые можно было сдавать каждый день. От надвигающегося желания выпить спас вышедший Сыцин. Он закурил и завернул за угол к общежитию малого. Тот последовал за ним. Прошёл вахтершу, зашел с ним в лифт, но так и не встретился. Человек, что в школе сверкал энергией, как сверхновая, иссох и просто смотрел в пол: серый, побитый и тихий, как и он сам.

– Эй, – вдруг сказал малой. Сицын посмотрел на него из-под бровей и дёрнул уголком губы. – Серег, я Дин. Помнишь?

– Угу, – промычал тот, и вышел, когда двери открылись.

«Больше никогда не буду пытаться напомнить о себе», – зарекся Дин, но только лифт начал закрываться, как нога Сицына этому помешала.

– Зайдёшь? – спросил он.

Берцы растерли мозоли в кровь, а бирка на майке раздражала кожу так, что ее хотелось вырезать.

– Давай, – ответил малой кроссовку и вышел за ним

Сицын жил в блоке третьего этажа. Здесь селили зарубежных студентов и молодые семьи, которые так или иначе работали в вузе. Два этих фактора в сумме стёрли всякую возможность завести в числе соседей друзей, ибо никакого иностранного, так же, как и взрослого языка Сицын не понимал.

В комнате Сергей жил один. Точно такая же коробка как у Дина, только без вони и с плесенью в крайнем левом углу, которую прикрыли открученной стенкой от кровати.

Сицын взял сотейник, зажигалку и вышел поставить кипятить воду для чая.

Вернувшись, он прошёл мимо малого, и тот заметил остающийся в воздухе шлейф пыли, слетевшей со шкафа и холодильника. Сыцин сгреб беспорядок со стола, освободив от силы половину поверхности, и упал на стул. На сей раз пыль взлетела к потолку и поплыла к открытому окну, по пути оседая на подоконник с сохнущими там дырявыми носками.

У Сани и Сицына была одна схожая черта – они не давали вставить слово. Правда первый из-за беспрерывного галдежа, а второй из-за монотонного молчания, которое чаще держали на процессиях захоронения.

Он сходил за кипятком, разлил по чашкам. Снял куртку и повесил в пустой шкаф с одной вешалкой, сбросил поношенные кеды рядом с трухлявой тумбочкой и закинул толстовку на полку с двумя парами трусов и полотенцем.

«А не в ней он в школе ходил?» – подумал малой.

Оба пили чай. Час, может два. Часов в комнате не было, а доставать телефон казалось невежливым. Дин сделал последний глоток и предупредил, что уходит. В блоке Сицын пожал ему руку и впервые, не отводя глаз, сказал:

– Приятно было с тобой помолчать.

Странно, однако непонятно логично. Дин впервые со школы находился с человеком и ничего не придумывал, ничего насильно не слушал, никак не заставлял себя реагировать. Он остался наедине с мыслями в тишине и чаем.

– Да. И с тобой, – ответил он, пошел по лестнице, переступая через ступеньки.

Их случайные молчаливые встречи повторялись. Только раз Сицыну позвонили. На разбитом экране малой заметил его фото в объятиях Дарьи Клининой.

– Привет, – сказал Сицын и вся серость спала, как живой костюм из пчёл с пасечника. – Пришёл недавно. Нет. Парты и полы и все. С Дином сидим вон. Тебе привет.

– И ей, – ответил тот, видя розовое полотенце на двери.

– И тебе. Ага. – Сицын посмеялся. – Ты там как? Молодец. Поздравляю. А соседки твоей не будет? Хорошо, тогда зайду. Ну давай, а то мы тут… Угу, тоже целую, – он положил трубку и снова скрылся в тумане.

Под конец второго курса Дин научился многим фишкам студента: как поесть бесплатно, каким образом сдать зачет, как ненавидеть всех и каждого в этом сраном вузе и приветливо отвечать на все их предложения.

Более-менее приятных одногруппников отчислили семестром ранее, остались только борцы и идиоты, но самое интересное, что даже они прогрессировали. Не в плане знаний, но в смекалке. Теперь поймать их за ошибкой было гораздо сложнее, а услышать глупость в присутствии старшего по званию – практически невозможно. Зато за пределами военного центра тупость щедро лилась из уст, а-ля сопли у неспособного вытереть нос ребёнка.

– Дин, – подозвал одногруппник похожий на бочонок. Малой отвлёкся от тетради с лекциями.

– А?

– О чем думаешь?

«О чем? О лекции, о чем, дебил», – думал малой, оглядываясь на учащих лекции студентов в коридоре вуза.

– Не знаю.

– О защите надо думать. – Бочонок ударил его по яйцам и убежал к другим хохочущим парням у стенки, прикрывающим промежности, точно футболисты во время пенальти.

Преимущественно так относились к Дину, не считая дежурных вопросов «как дела?» и много реже просили какие-то лабораторные работы.

Мало того, что путника с грузом оставили далеко позади одного, так к нему ещё возвращались, чтобы ударить между ног.

Малой сдал первый экзамен и с тонкой плёнкой спокойствия, покрывавшей коробочку чая в его руке, пошёл к Сицыну. Вчерашнюю июньскую жару сменил приятный дождь, что как по заказу выпал на волнительный день.

От стука дверь открылась сама. Дин напрягся и прислушался. Из комнаты доносился только скрип сильно напоминавший трущийся канат. Малой заглянул внутрь и увидел ноги Сицына. Тот положил их на стол и в пяти сантиметрах от экрана смотрел какое-то аниме.

– Тук-тук? – спросил Дин.

«Просто привет сказать сложно?» – упрекнул себя он.

– Тук-тук, – ответил Сицын и шмыгнул носом.

«А. Тут-тук – нормально».

Дин сел на кровать, и тут Сицын откинулся на спинку стула, закрыв глаза ладонями и громко закричал:

– Сука, как же охуенно то блять!

– Что?

Сицын замер, вдавливая глаза в череп, словно пытаясь четко увидеть ими мир, что скрывался в уме.

«Всякая херня всегда происходит, когда я прихожу?» – Пока малой негодовал, Сицын вскочил, забрал у него пачку чая и вышел в блок.

– Ты слышал когда-нибудь про Макото Синкая? – спросил он, вернувшись за кастрюлькой и зажигалкой.

– А должен? – спросил Дин, но Cицын ушёл кипятить воду.

– Японский аниматор. Один из самых крутых там, – сказал он, вернувшись. Его глаза покраснели, будто владелец плакал.

Пока кипела вода и разваривался чай, Cицын не обронил и слова. Затем поставил на полу перед малым кружку и сел на стул.

– Я люблю «Cад изящных слов», – сказал он внезапно проникновенно. – Как он смог за полчаса заставить меня заплакать?

– Не знаю.

– И я не знаю. – Сицын отвернулся. На сей раз серость сменил пожар, да такой, что Англия в тысяча шестьсот шестьдесят шестом году казалась костерком на привале.

«А может это был не туман, а дым после пожара?» – прикинул малой.

– Прости. Я тут схожу с ума по чуть-чуть, а ты под раздачу попал.

– Бывает. – Дин попытался взять кружку не за ручку и обжег пальцы.

«Блять! Не подавай виду, не подавай виду»

На улице громыхнула молния. Сицын отвернулся, видя за окном непроницаемо чёрные тучи и промокающий город под ними.

– Дин, а ты в Бога веришь?

– В Тора?

Сицын ухмыльнулся.

– Хоть в Ра. Просто в какую-то сущность. Нас же кто-то создал.

– Я… Я скорее нихера не знаю, чем во что-то верю.

– Удобно. А мне в последнее время дума на мозги давит. – Сицын подошел к подоконнику и открыл окно. – А ты никогда не думал, что мысли о суициде нормальны? Когда у тебя не работает компьютер ты же его перезагружаешь, а когда что-то ломается – выбрасываешь. Может быть, если человек не способен выполнить свою основную функцию, у него включается функция самоуничтожения?

«Нихуя себе заявление!» – воскликнул Дин в уме.

– Это как-то не сильно то хорошо, – осторожно подобрал он слова.

– Сам же сказал, что не знаешь нихера. Откуда тогда уверенность, что это плохо?

Малой взял кружку с чаем. Края все ещё были горячими, но Дина так остудили вопросом, что он этого не чувствовал.

– Чувак, – продолжал Сицын, – ты серьезно думаешь, что Бог сидел и придумывал добрые и злые деяния? Он этого не различает. Для него все едино. Сейчас скажешь, что он создал нас по своему образу и подобию, а мы различаем добро и зло, да? Если и так, то мы нихуя не его копия. Когда мы рождаем детей, они похожи на нас, но они не наша точная копия. Мой батя закончил универ, и мама закончила, а я думаешь хочу?

– Зачем поступал тогда?

– Родители настояли. Два года литературу с русским учил на экзамены, а за полгода папка наказал физику с матаном сдавать. Бум-бум и вот у меня мало баллов, и вот я на платке в дерьмовом универе, в котором работаю, чтобы платить поменьше. – Он выплеснул в открытое окно чай и пронаблюдал, как тот разбивается об асфальт на парковке внизу. – Дин, вали к себе. Я что-то сегодня вообще не в настроении молчать.

Через минуту малой уже поднимался по лестнице, сожалея о том, что не забрал купленный им чай. По пути он встретил Гришу в тапках, несущего пакет к мусоропроводу.

– Че, как сессия? – спросил он. Дин принюхался, почуяв странный запах.

– Сдал экзамен.

– Нормал. Оттуда идешь?

– Не, с другом сидели. О Боге говорили, – зачем-то добавил малой.

– Нормал тема. – Гриша высыпал содержимое пакета в мусоропровод. – Я тоже думал недавно об этом. Типа… Вот прикинь: В библии написано, что Адам и Ева стали первыми людьми на земле, знаешь? Но также мы знаем, что вся история переписывалась постоянно и много чего из нее пропало. А вдруг, когда была написана первая версия библии, в ней были указаны Адам и Ева не как люди, а как Атом и Электрон? Он же как е обозначается в физике. Типа Бог был настолько прошаренный, что он сделал великий взрыв, и появились не первые люди, а первые две молекулы со всем научным. А тот, кто первый переписывал это, просто не знал, что это такое и адоптировал под то, что понимал – людей, а?

– Звучит гораздо лучше, чем наш разговор, – подметил Дин и обратил внимание на покрасневшие глаза Гриши.

«Тоже плакал что ли?»

– Ты заглядывай в гости, – Гриша похлопал малого по плечу и исчез.

«Мне двух нытиков хватит, спасибо, – Дин пошел к себе. Слегка приоткрыв дверь, он принюхался и скривился в лице. Обоняние подверглось атаке вони от лукового пота и подсолнечного масла. – Если Бог и есть, то про это место он точно забыл».

Мрамор на спине путника обретал продолговатую форму.