Текст книги "Сновидения Ехо (сборник)"

Впрочем, в последнее время Джуффин стал частым гостем в моем доме. Приятно было бы думать, что он приходит сюда ради меня, но я не питаю иллюзий. Ясно, что все дело в Базилио, которая еще в бытность кошмарным чудовищем выказала незаурядные способности к карточным играм. А от возможности воспитать себе еще одного мало-мальски сносного партнера шеф Тайного Сыска не откажется ни за какие блага. Я в этом качестве все-таки слишком ненадежен: сегодня есть, завтра нет. И никогда заранее не скажешь, когда наступит это «завтра»: через тысячу лет или буквально через полчаса.

Но пока карты терпеливо дожидались своего часа в Джуффиновом кармане, а Базилио на правах виновницы торжества восседала во главе стола и влюбленно взирала на своих гостей. Глазищи ее от избытка чувств стали совсем огромными, щеки раскраснелись, а нелепые косички как-то незаметно расплелись, превратившись в копну роскошных светло-рыжих кудрей. Удивительная красотка у нас оказывается получилась, а я-то поначалу решил – комический персонаж. И мое темно-синее лоохи шло ей чрезвычайно, что бы там сэр Мелифаро ни бурчал насчет моего пристрастия к старомодным линялым тряпкам. Художник-авангардист из него вышел отличный, но в вопросах выбора гардероба веры ему по-прежнему нет. И не будет никогда. Dixi.

Я осторожно присел на подлокотник кресла, которое занимала Базилио, шепотом спросил: «Все отлично?» – и получил в ответ восхищенный кивок.

Исполнив таким образом свои опекунские обязанности, я с легким сердцем перешел к следующему пункту программы: спасению Мира от проголодавшегося себя. От этой ужасной беды я, с присущим мне упорством, спасаю Мир ежедневно, не щадя живота своего, так что легенды обо мне слагают, в общем, не зря. Надо бы, наверное, открыть эту страшную тайну журналистам «Королевского голоса» и посмотреть, как они распорядятся попавшей в их руки сенсацией. Тогда я буду окончательно отмщен.

Я обошел стол, понемножку таская еду из всех тарелок – где пирожок, где котлету, где свернутый в трубочку блин с неведомой острой начинкой. Еда была все больше незнакомая, явно из какого-то неизвестного мне трактира, а я любопытный.

– Слушайте, – спросил я, – а кто заказывал еду? Отличная же! Откуда? И почему я там еще не был?

В гостиной повисло молчание. Присутствующие удивленно переглядывались – то ли искали виноватого, то ли просто пытались понять, чего я от них хочу. Наконец Меламори сказала:

– Вообще-то мы были уверены, что еду заказал ты. И очень удивлялись, каким ты стал гостеприимным хозяином, даже об угощении не забыл. По-моему, такое случилось впервые.

– Ну, кстати, не впервые, – возразил я. – Но при этом оно не случилось. То есть именно сегодня я ничего не заказывал. Даже в голову не пришло. Думал, вы взрослые люди, сами как-нибудь добудете пропитание.

– Ого! – присвистнул Мелифаро. – Выходит, у нас на столе стоит неопознанная еда неведомого происхождения. Практически попытка отравительства. Хотя лично я травился бы еще и травился. Отличная кухня, простая, зато какая-то очень домашняя, как в детстве.

– Как в нескольких разных детствах, – уточнил сэр Кофа. – Навскидку могу выделить четыре отчетливо проявившиеся тенденции: провинциальная угуландская городская кухня конца Эпохи Орденов, сельская первой половины Эпохи Кодекса с этим ее незамысловатым, но милым лесным колдовством, не попавшим под законодательный запрет, почти забытая в наше время традиционная столичная кухня, характерная для старых аристократических семей с кейифайскими корнями, и, что самое неожиданное, ландаландская прибрежная кухня, причем не в более-менее популярной рыбацкой, а в малоизвестной пастушьей версии. Я уже собирался послать тебе зов и спросить, где ты отыскал такой интересный трактир, но тут ты сам пришел. И зачем-то делаешь вид, будто не заказывал угощение. Бережешь свою репутацию главного столичного разгильдяя? Не переживай, мальчик, с нами можно быть откровенным, мы никому не скажем, что на самом деле ты хороший хозяин.

– Я не делаю вид. Я правда ничего не заказывал, – вздохнул я. – Свинство с моей стороны, но тут ничего не попишешь. Вы все знаете меня не первый год и до сих не убили, сами виноваты.

– Ничего себе история, – наконец подал голос Джуффин. – Ну и откуда тогда все взялось?

– Это наши повара приготовили, – вдруг сказала Базилио.

В гостиной повисло молчание, да такое тяжелое, что, если бы оно рухнуло из-под потолка на стол, перебило бы нам всю посуду.

– Почему вы все так на меня смотрите? – испуганно спросила Базилио. – Случилось что-то ужасное?

Не то чтобы мы как-то особенно сурово на нее смотрели. Скорее растерянно. А я положил обратно в тарелку еще не надкушенный пирожок, осторожно, как будто он в любой момент мог взорваться.

И не я один. Все присутствующие тоже поспешили избавиться от поднесенных было ко рту кусков, только что казавшихся вполне соблазнительными. Жевать продолжил один Трикки Лай. Но это как раз понятно. Во-первых, он – вечно голодный заместитель начальника Городской Полиции, никогда не успевающий перекусить на службе; к концу рабочего дня Трикки обычно готов грызть ножки своего стола, даже не потребовав к ним пристойного соуса. А во-вторых, он до сих пор тоскует о туланской еде. С его точки зрения что ужасающая дворцовая кухня, что знаменитые на всю столицу слоеные пироги мадам Жижинды, что изысканные шиншийские деликатесы из «Угольев Хмиро» имеют один фатальный недостаток: они совершенно не похожи на селедочный торт со сладким взбитым кремом. Все остальное – несущественные отличия.

– Шутка об отравительстве перестает быть шуткой, – мрачно сказал Мелифаро, озвучив наше общее отношение к вопросу.

– Но вам же было вкусно? – несчастным голосом спросила Базилио. – Вы же вовсю уплетали, пока я не сказала про поваров.

Мы смущенно переглянулись. Девочка была права.

– Просто это не дворцовая кухня, – объяснила Базилио. – Дворцовую кухню вы все очень не любите, это я давным-давно из ваших разговоров поняла. И подумала, что надо сказать об этом поварам. Вдруг они какие-нибудь другие рецепты знают? Ну мало ли.

– Другие рецепты?! – повторил я, изумленный не столько сообразительностью Базилио, сколько тем, что такая простая идея ни разу не пришла в голову мне самому.

– Ну да, – кивнула она. – Мне всегда было жалко твоих поваров, Макс. Очень обидно целыми днями что-то готовить, а потом выбрасывать, потому что никто не хочет это есть. А готовить все равно надо, согласно договору, подписанному при поступлении на Королевскую службу. Нарушать его нельзя. Твои повара сперва знаешь как мне обрадовались? Думали, такое жуткое чудовище все подряд проглотит, не разбираясь. И чуть не заплакали, узнав, что я не могу есть нормальную человеческую еду. Последняя надежда рухнула! Я с тех пор все время думала, как им быть, даже с тобой хотела посоветоваться, но стеснялась. А сегодня набралась храбрости, но пошла не к тебе, а сразу к поварам и сказала: «Слушайте, никто в доме не любит дворцовую кухню, это факт, и тут ничего не поделаешь. Так почему бы не попробовать приготовить что-нибудь другое?» Повара сперва растерялись, потому что готовить как-то иначе их никогда не учили. Но потом господин Чувалхан, который числится Мастером Надзирающим за Ароматом Пищи, сказал, что может попробовать испечь бабушкины блины из зеленой лесной муки, он ей сто раз в детстве помогал и вроде бы все помнит. И тогда вдруг выяснилось, что все помнят, как готовили у них дома. Тут же послали на рынок за продуктами, взялись за дело, и вот, все получилось. Вы же сами только что хвалили!

Мы молчали, потрясенные ее признанием.

– Теперь, по крайней мере, понятно, как на одном столе могли встретиться столь разные тенденции, – наконец сказал Кофа и демонстративно отправил в рот крошечный треугольный пирожок.

С учетом Кофиного авторитета тонкого ценителя кухни, практически профессионального едока, это выглядело как команда немедленно продолжить прерванную трапезу.

И все продолжили как миленькие. Включая меня.

– Из этого ребенка получился бы отличный Первый Министр, – наконец сказал Кофа.

Базилио покраснела.

– Господин Старший Помощник Придворного Профессора овеществленных иллюзий, который иногда приходил сюда, чтобы меня изучать, говорил то же самое, – смущенно прошептала она. – Но, наверное, на Первого Министра надо долго учиться? А в Королевском Университете есть такой факультет?

Если учесть, что под видом Старшего Помощника Придворного Профессора Базилио навещал сам Король, дополнительное образование ей явно не требовалось, добровольного согласия было бы вполне достаточно. Но говорить это вслух я, конечно, не стал. И по секрету ей тоже никогда не скажу. Служба при Королевском дворе – сущая каторга, а Базилио у нас одна.

Поэтому я сказал:

– Честно говоря, сомневаюсь.

И поднялся из-за стола.

– Ты куда? – возмущенно спросил дружный хор.

– Пойду извинюсь перед поварами.

– Извинишься? Но за что? – опешил сэр Кофа. – За то, что они так долго пытались тебя отравить, вместо того, чтобы сразу испечь нормальные лесные блины по рецептам своих бабушек?

– Вот именно. Все-таки я – хозяин дома. И если работающие у меня люди так долго занимались полной ерундой вместо того, чтобы приносить пользу, ответственность за это лежит именно на мне.

– Формально – пожалуй, – ухмыльнулся Кофа.

– Ну так извинения – тоже просто формальность. Поэтому все честно. Я пошел.

Далеко ходить не пришлось. Повара, ясное дело, заняли наблюдательную позицию в коридоре. Стояли под дверью и мучительно гадали, едим мы сейчас или нет. Потому что для подглядывания и подслушивания двери в Мохнатом Доме совершенно не приспособлены – старая работа, хорошее, качественное колдовство, на века. Единственный способ узнать, что делается за дверью, – это ее открыть. Но сделать это им не позволяло дворцовое воспитание.

Поэтому сцена с поварами вышла в высшей степени драматическая. Я натурально почувствовал себя знахарем, которого подкараулили любящие родственники только что спасенного пациента. Этот немой вопрос в глазах: «Ну как? Будет жить?» – умноженный на четыре, по числу участников действия, ни с чем не перепутаешь.

В итоге моих тщательно сформулированных извинений никто толком не услышал. Выяснив, что нам понравилась еда, повара пришли в столь сильное возбуждение, что мне пришлось их успокаивать – такими специальными волшебными щелчками по затылкам. Не то чтобы я был великим знахарем, скорее, наоборот. Но протрезвить пьяного, утихомирить разгневанного и предотвратить истерику худо-бедно могу – при условии, что все это случилось не со мной самим.

Кухонные страсти утомили меня чрезвычайно. Поэтому мое дальнейшее участие в общем веселье было более чем условным: я сидел в кресле и дремал. И вряд ли делал это с открытыми глазами, чего требует элементарная вежливость. Но, хвала Магистрам, никто так и не принялся меня трясти. То ли с годами мои друзья стали милосердней, то ли услышали где-то пословицу: «Не буди лихо, пока оно спит», – и благоразумно сочли ее инструкцией по обращению со мной.

Второе вероятней.

Поэтому из нирваны меня вывел не дружеский пинок. И даже не попытка вложить мне в руки кружку с каким-нибудь условно бодрящим напитком. А бумажная птица, влетевшая в распахнутое по случаю исключительно теплой осенней ночи окно и аккуратно приземлившаяся прямехонько мне на колени. От этого едва ощутимого прикосновения я проснулся, как миленький. Какое-то время разглядывал фигурку, ловко скрученную из зеленой бумаги. Потом заметил, что на ее крыльях написаны слова. На левом: «Приходи в полночь в Скандальный переулок». На правом: «Кое-что покажу».

– Я даже догадываюсь, что именно, – сказал я птице.

Почему-то вслух.

И на меня, конечно, тут же обратились все имеющиеся в наличии взоры.

– Что-то случилось? – деловито спросил Трикки Лай.

– Еще как случилось, – подтвердил я. – Мне записка прилетела, представляешь?

– Это на птице, что ли, записка? – обрадовался Нумминорих. – А мы подумали, дети на улице играют.

– И не особо ошиблись, – усмехнулся я. – А сколько этим детям лет – дело десятое.

– Но зачем писать записки, когда в любой момент можно прислать зов? – спросила Базилио. – Трикки говорил, даже младенцы умеют использовать Безмолвную речь.

– Да просто потому, что писать записки на крыльях бумажных птиц, а потом стараться переправить их точно в руки адресата гораздо интересней, чем просто болтать, – неожиданно сказал Джуффин. И добавил, воспользовавшись Безмолвной речью: «Посмотри внимательно, где-нибудь на хвосте должна быть приписка. Знаю я этих птиц».

Я тщательно осмотрел бумажную фигурку и действительно обнаружил на кончике хвоста приписку очень мелким, «бисерным», как говорится, почерком: «Только никого с собой не бери».

Честно говоря, я и не сбирался. А все-таки удивительно, что такое важное замечание оказалось настолько незаметным. А вдруг я способен притащить с собой не только ближайших друзей и домашних животных, но и три дюжины соседей – просто за компанию?

Впрочем, так, наверное, тоже интересней. А обещанное зрелище, если что, можно и отменить в самый последний момент.

До полуночи оставалось еще часа полтора, поэтому я решил исполнить свой основной служебный и человеческий долг. В смысле, сыграть наконец с Джуффином в «Крак». С Базилио ему пока ничего не светило: сытые и довольные гости как раз принялись состязаться в приготовлении волшебной еды для виновницы торжества. Даже сэр Кофа включился в общую суету, а шанс попробовать кулинарную иллюзию, изготовленную этим гурманом, выпадает хорошо если раз в сто лет. Я бы на ее месте сейчас тоже не отвлекался на какие-то дурацкие карты.

Пока все дружно кормили Базилио, мы с Джуффином как-то удивительно хорошо поиграли. Вообще-то, как бы я ни хвастался своим мастерством, ясно, что Джуффин – гораздо более сильный игрок, хотя бы за счет опыта. Удача у нас с ним примерно одинаковая, логика тоже, но он при этом мастер, а я – практически новичок. Не так много играл в своей жизни, чтобы успеть изучить все мыслимые стратегии и практически на автомате выбирать наиболее подходящую к текущему набору карт. Поэтому обычно с меня семь потов за игру сходит, а Джуффин изнывает от нетерпения в промежутках между ходами, пока я дууууууууумаю. Он бы, наверное, давным-давно пристукнул меня за тугодумство, но все остальные в качестве партнеров еще хуже. Поэтому приходится меня беречь.

Но на этот раз мне почти неправдоподобно везло. А голова была занята другими вещами, на тщательное обдумывание ходов ее уже не хватало. Поэтому игра шла почти так быстро, как нравится Джуффину. И достаточно непросто, чтобы ощутить настоящий азарт. Он даже не поленился пару раз удивленно поднять бровь в духе «да тебя как подменили» – наивысшая степень похвалы, на которую сэр Джуффин Халли настолько же скуп в игре, насколько щедр во всех остальных случаях.

– До полуночи всего пара минут, – вдруг объявил он, бросив карты на стол. – Иди уж, пока я готов тебя отпустить. А то вот-вот передумаю.

И, перейдя на Безмолвную речь, добавил: «Надеюсь, ты догадываешься, чего такой человек, как Малдо, может ждать от дружбы с тобой».

«Естественно, – согласился я. – Прогулок на Темную Сторону, как минимум. Для разогрева. Но это скорее его проблемы, чем мои».

«Рад это слышать. Меня он в свое время взял в оборот сразу же после ареста за многократное превышение дозволенной ступени применяемой магии. Любой приличный человек на его месте в этот момент потрудился бы сделать вид, будто ужасно расстроен. Ну или хотя бы выяснить, что ему грозит. А этот только что на шею мне не бросился – какие люди! Тут же объявил, что всю жизнь мечтал со мной познакомиться, но стеснялся. И если уж все так удачно совпало, не прогуляться ли нам на Темную Сторону прямо сейчас? Даже жалко было отказывать ему наотрез. Такой прекрасный мальчишка, азартный и любопытный, с недюжинными способностями к магии, но, увы, только к нашей традиционной Угуландской. С Истинной ему ничего не светит, это видно невооруженным глазом. В таких вещах я, к сожалению, не ошибаюсь».

«А кстати, давно хотел спросить, что будет, если провести на Темную Сторону человека, которого она не принимает?»

«Теоретически считается, что такой человек туда просто не попадет, хоть ты тресни. Вот тебе и все происшествие. Но ясно, что это не твой случай. Если тебе припечет, кого угодно на Темную Сторону протащишь, не сомневаюсь. И заодно в Хумгат, чтобы два раза не вставать. Но не советую. Хроники времен Короля Мёнина повествуют, что он регулярно водил на Темную Сторону своих друзей, не имевших ни малейшего призвания к подобным визитам. Делал это, как ты понимаешь, с исключительно добрыми намерениями, великодушно желая разделить с друзьями бесконечное счастье, которое сам всегда испытывал на Темной Стороне».

«И что? Получалось?»

«Да как тебе сказать. Одни счастливчики просто исчезали – куда, надолго ли и что они при этом чувствовали, неведомо, потому что до сих пор никто из них так и не объявился. Другим везло гораздо больше: они просто сходили с ума».

«Ничего себе везение».

«Скажем так, не самый худший исход. Мёнин, помимо прочего, был отличным знахарем и собственноручно даровал им полное исцеление, предварительно доставив домой. Прямых свидетельств не сохранилось, но, судя по некоторым косвенным намекам, можно понять, что облагодетельствованные Его Величеством путешественники испытывали на Темной Стороне невыразимый ужас, который, собственно, и сводил их с ума. Исцелившись, они почти полностью утрачивали воспоминания о полученном опыте, и это тот редкий случай, когда я готов сказать, что забвение – к лучшему. Так что если решишь заняться благотворительностью, начинай эксперименты со злейших врагов, вот тебе мой совет».

«Да где ж я их возьму?»

«Тоже мне проблема. Наживешь еще, какие твои годы».

Всегда знал, что сэр Джуффин Халли – исключительный оптимист.

Несколько секунд спустя я стоял на заросшей травой мостовой Скандального переулка и с любопытством озирался по сторонам. Впрочем, ничего способного потрясти воображение так и не обнаружил. Только несколько приземистых темных домов, с переменным успехом скрывающихся за ветхими заборами, и один высокий трехэтажный, стоящий в самом конце переулка, на приличном расстоянии от всех остальных. Вчера ночью его тут не было. Вернее, на его месте красовались совсем другие дома – сперва с каруселью на крыше, а потом безумный комок лилового теста с разноцветными окнами.

– Я здесь живу.

У Малдо Йоза даже шепот был громкий, как крик. И шляпа никуда не делась. Я-то думал, он ее только на публичные выступления надевает.

Мне, хвала Магистрам, хватило ума не ляпнуть: «Знаю». Будем считать, что я ничего о нем пока не знаю и ничего особенного от этой встречи не жду. Нечаянно разболтать, что у еженощных экспериментов Новых Древних архитекторов есть как минимум один постоянный зритель, было бы чудовищным свинством, причем по отношению ко всем заинтересованным сторонам сразу.

– Птичка была смешная, – сказал я. – Но записку на ней я углядел просто чудом. Обычно не обращаю внимания на подобные вещи. Узор себе и узор, какое мне дело.

– А я нарочно, – невозмутимо ответствовал Малдо. – Никак не мог решить, позвать тебя сегодня, или лучше не надо. Ну и в итоге положился на судьбу. Если прочитаешь записку и придешь – отлично. Не заметишь – тоже хорошо, значит, повторю приглашение когда-нибудь потом.

– Приглашение – куда? Что ты собираешься мне показывать?

– Свой дом, конечно, – ухмыльнулся Малдо Йоз. – Ты, наверное, в жизни не видел, чтобы человек, способный за полчаса построить себе замок не хуже Королевской летней резиденции, добровольно жил в такой развалюхе. Но я к ней привык.

Я не стал говорить, что видывал трущобы, по сравнению с которыми не только старый трехэтажный особняк, но и окружающие его хибары дворцами покажутся. И пару раз даже в таких жил; недолго, но все-таки.

Было бы чем хвастаться.

Поэтому я только плечами пожал:

– Ладно, как скажешь. Пошли смотреть твою развалюху. Небось только снаружи ужас, а внутри роскошь, достойная Куманских халифов?

– Внутри еще хуже, – гордо сказал он. – Там только одна спальня более-менее прилично обставлена, другие помещения мне без надобности. Пришел, упал, уснул, проснулся, посмотрел на часы, схватился за голову, убежал – вот и вся моя домашняя жизнь.

– Очень знакомо. Когда-то у меня был примерно такой же график. Впрочем, ночевал я тогда обычно тоже не дома. Что я там забыл?

Малдо понимающе ухмыльнулся и распахнул передо мной парадную дверь. И тут я наконец удивился по-настоящему. Чего угодно ждал, но все-таки был уверен, что в дом можно будет войти. А вместо этого уткнулся носом в стену, но не каменную, а сложенную из всякого хлама, вроде того, что валялся сегодня на месте будущего дома Мелифаро: досок, кирпичей, битой черепицы, сломанной мебели и прочего в таком роде.

– По-моему, твой холл несколько заставлен вещами, – вежливо сказал я. – Небольшая перестановка явно не помешала бы. Напротив, помогла бы. Войти.

– Помогла бы, – согласился он. – Но, положа руку на сердце, нет у меня такой задачи. Этот дом не для того, чтобы в него входить, вот в чем штука.

– А для чего?

– Не догадываешься?

– Судя по тому, что я видел сегодня днем на стройке, ты собрался расширять свой особняк? И запасся строительным материалом?

– Именно, – подтвердил Малдо Йоз. И, помолчав, добавил: – Только я не «собрался». Мы его каждую ночь перестраиваем. Всему, что мы с ребятами умеем, мы научились здесь. В Королевской Высокой Школе подобным штукам не учат; впрочем, надеюсь, со временем мы и это исправим. А пока – так.

Я изобразил на лице подобающую случаю заинтересованность. Впрочем, это было совсем не сложно: я ее действительно испытывал.

– Сейчас мои гении придут, – спохватился Малдо. – Слушай, а ты не мог бы изменить внешность?

– Да запросто.

Этому фокусу я, хвала Магистрам, успел уже выучиться как следует. Закрыл лицо руками, быстренько нарисовал в воображении первую попавшуюся рожу, максимально отличную от моей, пробормотал одновременно два заклинания: проявляющее иллюзию – вслух, закрепляющее – про себя. И только потом спросил:

– А зачем?

– Я предупредил ребят, что пригласил приятеля посмотреть, как мы работаем. Но не стал говорить, что этот приятель ты. Лучше им этого не знать. Ты все-таки слишком важная персона. Захотят показать себя наилучшим образом, будут бояться ошибиться, – какая уж тут работа. Я и сам, конечно, буду. Но я один – это еще полбеды, справимся. На ребятах уже довольно много держится. Они удивительные молодцы… А рожа у тебя смешная получилась.

– Почему-то всегда смешная получается, если я не стараюсь сделать что-то конкретное, а леплю что попало. Видимо, специально для того, чтобы при мне было не страшно – ошибаться и вообще все. Похоже, я этого очень хочу.

– Чтобы тебя не боялись? – удивился Малдо. – Ну надо же. Надо быть по-настоящему страшным человеком, чтобы всерьез этого хотеть.

– Да не то чтобы «по-настоящему страшным», – усмехнулся я. – Просто я же несколько лет ходил в Мантии Смерти И весь город от меня дружно шарахался. Ужасно надоело. Счастье, что больше не надо ее носить.

– А кстати, это правда, что ты плевком убить можешь?

– Могу. И Смертным Шаром воли лишить – тоже запросто. Но это вовсе не означает, будто я с утра до ночи с удовольствием занимаюсь подобной ерундой.

Малдо Йоз посмотрел на меня с нескрываемым восхищением. Видимо теперь со мной стало еще интересней, чем раньше. Могу его понять. Когда-то я сам зачарованно пялился на смертоносные руки Шурфа Лонли-Локли. И, будем честны, именно поэтому захотел с ним подружиться. Ради тех удивительных ощущений, которые испытывал, находясь рядом с совершенным убийцей, который не просто безупречно вежлив со мной, но и, страшно сказать, постоянно печется о моем благополучии. А что Перчатки Смерти оказались далеко не единственным достоинством моего друга – так это мне просто повезло.

Ну или нам обоим.

– Можешь сколько угодно делать вид, будто ты совсем не страшный, но справедливости ради следует признать, что рядом с тобой сложно чувствовать себя в полной безопасности, – наконец сказал Малдо.

– Как будто вдалеке от меня это просто, – вздохнул я. – На самом деле есть только один способ быть в безопасности, хоть рядом со мной, хоть на другом краю Вселенной – не бояться. Никакой иной безопасности не существует в природе. Кто тебе такую глупость сказал.

– Звучит здорово! – обрадовался он. – Это совершенно новая для меня концепция, и я ее обдумаю. Но не прямо сейчас: мои коллеги вот-вот будут тут, и начнем работать. Как тебя им представить?

– Да как угодно. Любое имя сойдет. Лишь бы ты его помнил, на меня в этом смысле надежды мало.

– Тогда будешь Пелле Дайорла, – решил Малдо. – Так звали моего начальника, с которым мы когда-то строили виллы на побережье. Отличный мужик. Бывший послушник Ордена Водяной Вороны, сбежавший оттуда чуть ли не на первом году обучения из-за разногласий с наставниками; как он при этом жив остался, не понимает вообще никто. Потом долго жил где-то, не то в Куанкулехе, не то в Лумукитане, я их вечно путаю. Ходят слухи, что он был там кровожадным разбойником и нажил огромное состояние, которое до сих пор зарыто где-то на одном из островов Холтари; хотелось бы верить, но подозреваю, Пелле все выдумал, потому что очень уж здорово звучит. Он, видишь ли, поэт, и красота художественного образа для него важней скучной житейской правды.

– Ого, поэт! И как, хороший?

– Этого не знает никто. Пелле Дайорла записывает свои стихи исключительно на кирпичах, которые потом вмуровывает в фундаменты будущих зданий, так и не дав никому прочитать. Объяснял мне: это такая древняя магия, плата духам земли за то, чтобы дом простоял века. А когда я, поверив, попросил научить, ржал, как школьник, – обманули дурака!

– Значит, действительно хороший поэт, – заключил я. – Причем вне зависимости от того, что именно он пишет на своих кирпичах. Поступки – это же совершенно отдельный поэтический жанр; жаль, что мало кто это понимает.

– Рад, что ты тоже так думаешь. Мне нравится считать, что Пелле Дайорла – гений, не оцененный никем, кроме избранных вроде меня самого. Если бы не Пелле, я бы с этой грешной стройки через дюжину дней сбежал, так ничему и не научившись, очень уж нудная оказалась работа. А с ним больше двух дюжин лет там продержался, так было здорово. Представляешь?

– С трудом, – улыбнулся я. – И спасибо, что предложил мне назваться его именем. Почту за честь.

Помощники у Малдо Йоза оказались что надо, все шестеро. Совсем юные, с горящими глазами и кучей безумных идей, которые я оценил по достоинству во время просмотра принесенных ими эскизов.

Я так понял, что на самом деле Новых Древних архитекторов было примерно втрое, если не вчетверо больше, просто тренировались они тут по очереди. Причем зачастую сами, без помощи Малдо. Надо же и ему хоть когда-нибудь спать.

– Вот это мы обязательно будем строить, – говорил Малдо, разглядывая при свете оранжевого грибного фонаря рисунок, изображающий что-то вроде египетской пирамиды, с развеселым флюгером на верхушке. – И это тоже непременно надо попробовать, – кивал он, откладывая в сторону очередную бумажку, – и это. Что-то вы какие-то совсем гениальные стали, даже выбросить нечего, я в растерянности, так не пойдет… О, слушайте, а это чье? – он потряс в воздухе неровным лоскутом старинной зеленоватой бумаги, на котором был нарисован дом в форме корабля, причем не просто стоящий на земле, а как бы взбирающийся на склон невысокого холма или просто насыпи. – Твое, Фишенька? Ну ты даешь. Это я хочу построить надолго, причем лучше бы не здесь, а где-нибудь в Старом Городе, на многолюдной улице, там эффект неожиданности будет гораздо сильней. Ладно, отложим твой эскиз до лучших времен, предложу его какому-нибудь понимающему заказчику. А если никто не захочет, построим для себя. Обязательно надо, чтобы такой дом в городе был.

– А я даже не знала, показывать тебе или нет, – сказала миниатюрная барышня, которую Малдо назвал Фишенькой. – Не могла понять, то ли правда интересная идея, то ли я просто чокнулась.

– Естественно, чокнулась, – подтвердил Малдо. – А как еще, по-твоему, приходят интересные идеи? В нашем деле важно не сохранять рассудок любой ценой, а просто научить его находить дорогу домой, когда работа закончена.

– Это правда, – подтвердил я.

Хотя поначалу дал себе слово помалкивать и ни во что не вмешиваться. Пришел смотреть фокусы на правах никому не известного чужого приятеля? Вот и смотри. Молча.

Однако обет молчания никогда не был мне по зубам.

Малдо Йоз адресовал мне взгляд, исполненный одновременно благодарности и веселого вызова.

– Рад, что ты меня понимаешь. Это, безусловно, заслуживает награды.

И протянул мне тетрадь и карандаш.

– Спасибо, – вежливо сказал я. – Но у меня такое ощущение, что вам чистая бумага гораздо нужнее.

– Ха! Думал, я собираюсь отдать тебе тетрадь навсегда? Держи карман шире, бумага нынче дорога, как драгоценности времен Королевы Вельдхут, а нам без нее и правда никуда, на табличках много не нарисуешь. Но одну страницу я готов пожертвовать. Давай, рисуй эскиз. Любой дом, какой придет в голову. И мы его прямо сейчас построим. Не на века, но часа два, пожалуй, простоит. Давай!

Ну ничего себе. Я почти рассердился – просто от неожиданности. И открыл было рот, чтобы выяснить, с какого перепугу он вдруг раскомандовался. Но вместо этого вдруг спросил:

– Точно построите? Какую бы фигню я ни нарисовал? Ладно, договорились. Устрою вам сейчас веселую жизнь.

И взял тетрадь. И карандаш тоже взял, куда ж без него. Занес его над чистой страницей и застыл, потрясенный не столько разнообразием идей, из которых поди выбери более-менее годную, сколько полным отсутствием их.

Да и не рисовал я уже так давно, что забыл, как это делается. Вернее, каков я сам – тот я, который рисует.

– Не старайся придумать что-нибудь небывалое, – шепнул мне Малдо. – Небывалого мы уже сами насочиняли – до конца года хватит. Лучше просто нарисуй дом, в котором хотел бы жить. Это же самое интересное!

Ну как сказать.

Но вместо того, чтобы спорить, я нарисовал – почему-то не дом, а дерево. Высокое, ветвистое, с пышной кроной. По моему замыслу, дерево доставало до неба, поэтому пришлось подрисовать запутавшиеся в его ветвях звезды и облака. Покончив с облаками, я собрался было отдать тетрадку, но вовремя спохватился, что задание так и не выполнено, и быстренько пририсовал маленький домик высоко в ветвях. Такую типичную хижину на дереве, какие строят для детей заботливые отцы и старшие братья. То есть, сами дети тоже строят, но так аккуратно, как на моей картинке, у них без помощи взрослых обычно не получается.