Текст книги "Проект особого значения"

2

Лекс поймал штатного гения в коридоре и с очень встревоженным выражением лица начал спрашивать:

– Тайвин, вы уже получили письмо…

– Вы хотели сказать, донос? – сверкнул тот на него поверх очков предгрозовой серостью взгляда. – Получил.

– Я… Вы… Короче, – собрался Лекс с духом и мыслями. – Отсутствие у Александры в дипломе строчки про специализацию в области биомиметрики не умаляет ее права заниматься проектированием купола!

– Мы, конечно, не евгеникой занимаемся, – медленно ответил гений, – но вы же понимаете, что небезызвестная нам личность рассылает письмо о научной безграмотности нашего специалиста по всем значимым инстанциям? Я не говорю сейчас про неприятности для Программы, это маловероятно, я говорю сейчас про репутацию самой Александры. Насколько ей будет комфортно чувствовать себя профаном-самоучкой? Учитывая, что в письме довольно убедительно приведены доказательства ее некомпетентности?

Лекс побагровел, припомнив недавний случай с пептонными средами.

– Вы же понимаете…

– Я-то понимаю, – перебил его гений. – Но если письмо получит руководство?

Лекс сдулся и горестно вздохнул.

– Повесьте все на меня. Я переживу. И уйти могу, если надо будет. А ей бы курсы повышения организовать, пока не поздно, чтобы вопросов не было больше. Это же не так сложно?

– Несложно, – согласился гений и добавил мягким тоном: – Я рад, что вы так радеете за сотрудников. Вопрос с Сашей мы решим, уходить никуда не надо. Но имейте в виду на будущее, что ваш недоброжелатель может еще что-то придумать, столь же неприятное по сути и исполнению.

Лекс посмотрел на Тайвина долгим взглядом и с ноткой торжественности сказал:

– Тайвин, я для вас – просто Лекс. И это сейчас не кличка и не прозвище, нет. Это моя высшая к вам степень доверия. «Лекс» я только для друзей. А вы, если быть откровенным, как вы просили, не мой друг, конечно, я не навязываюсь, – прервал он гения, уже набравшего воздух для возражений, и кивнул в сторону лаборатории. – Но то, что вы для них сделали, для меня, как меня изменили, как помогаете Саше… В общем, почту за честь, если вы примете такое ко мне обращение.

Тайвин немного помолчал, потом заметил:

– Я принял к сведению. А теперь давайте пойдем посмотрим, что мне удалось на основе вашего проекта сотворить…

И они ушли к гению в кабинет, не заметив, что за соседним углом, зажимая рот, чтобы не услышали дыхания и нервных вздохов, притаилась Саша. Выждав, пока закроется дверь, она понеслась в туалет – выплакать эмоции. И она еще принимала Лекса за психа! А Тайвина – за бесчувственного чурбана! Никогда в жизни она так не ошибалась.

1

Спустя две недели, благодаря работе Тайвина и собственному энтузиазму, взбурлившему в сотни раз, ученые смогли запрограммировать купол диаметром два метра. Это был качественный прорыв, и теперь предстояло придумывать, как запрограммировать увеличение количества нанитов за счет конвертера, чтобы они быстро воспроизводились. Но по сравнению с проделанной работой детали программирования уже не казались столь сложными. И научный отдел провел, обмирая от собственной смелости, гордости и легкого страха – а вдруг что-то пойдет не так? – презентацию разработки.

Высочайшее начальство выглядело не просто довольным, а ошеломленным перспективами, и поглощенный триумфом и объятиями коллег, Лекс не сразу заметил, что штатный гений куда-то незаметно запропастился. Эпигенетик оставил взбудораженную компанию ученых обсуждать, кто как из высшего руководства на научную новинку отреагировал, и пошел проверять, чем занят их непосредственный начальник.

Дверь в кабинет гения, повинуясь жесту, бесшумно отъехала в сторону – недавно заменили на открывашку, – и перед Лексом нарисовалась очень странная картина. Тайвин сидел за своим столом, уткнувшись в него лбом и обхватив себя за плечи. Очки лежали рядом, молчаливо свидетельствуя: все не в порядке, если ты об этом хотел спросить. Худые плечи гения вздрагивали, и Лекс быстро понял, что молодого человека бьет крупная нервная дрожь. Не успел Санников удивиться реакции, как до него дошло – а ведь очкарик переживал за проект и за них всех не меньше, чем они сами. А показывать чувства не привык, вот и колотит его сейчас почем зря в потайном уголочке. Стресс. Лекс кашлянул, и Тайвин рывком поднялся.

От Лекса не укрылось, каким растерянным, беспокойным и отчаянно-молодым штатный гений выглядел в этот момент, и в душе эпигенетика защемило невидимую струну сопереживания на грани с отеческой нежностью – он бы и помог, да только как, если глупый гений-одиночка никого в душу к себе не пускает. И Лекс просто спросил, не желая его смущать:

– Хотите с нами шампанского выпить?

Ответным взглядом Тайвин молчаливо извинился за слабость и поблагодарил за понимание, а вслух ответил, слегка разоткровенничавшись:

– Нет, спасибо. Я… Понимаете, я же с самого начала именно такого результата и добивался. Но забуксовал. А вы действительно молодцы. Но к делу. Нам с вами, Александр Николаевич, надо будет обсудить распределение научного отдела. Кто-то останется на Земле, кто-то полетит со мной на Шестой. Зайдете завтра?

И выверенным жестом посадил очки обратно на нос. Лекс глубоко в душе с досадой и гордостью ухмыльнулся – вот же стойкий оловянный солдатик! – но виду не показал, лишь кивнул, развернулся и пошел обратно, праздновать победу и скупую похвалу от этой очкастой заразы. А для себя постановил – ни в одной его вотчине дверей-открывашек никогда не будет. Обычная лучше – и шумит, и скрипит, и деликатно в нее постучать можно, и об стену ей без всякого такта ударить, и врасплох вот так никто не увидит.

– Александра! – вернувшись, торжественно возвестил Лекс, привлекая к себе внимание, но застав в лаборатории одну только Сашу. – Мы молодцы! По такому случаю, может быть, сходим в ресторан? Позовем Нила, Кевина, Михаила. Тайвина не будем, он ядовитый и все равно не согласится. Шампанского еще возьмем…

– Ага, ананасы и рябчиков, – пошутила Саша с мрачным видом.

Лекс вдруг понял, что ожидание в ее светло-карих глазах сменилось на разочарование слишком быстро, что его категорически не устраивало. И он, внутренне замирая от еле заметного трепета на сердце – когда это было последний раз, дай бог памяти, чтобы он девушку на свидание звал! – предложил:

– Может, если шумные посиделки вам не по нраву, вы согласитесь пойти со мной в театр?

Саша вспыхнула, опустила глаза, помолчала. И отказалась. В лабораторию зашли отлучившиеся на перекур кибернетик, химик и ксенозоолог, и поговорить толком позже наедине не удалось.

На следующий день Лекс уже не мог спокойно смотреть на свою помощницу. Когда и как он успел насолить ей, что она отвергла его робкую попытку ухаживаний? Его ум, взращенный наукой, принялся искать проблему, строить гипотезы и искать методы их подтверждения или опровержения. И для начала эпигенетик решил пойти проверенным веками путем – купил букет роз, обитую красным бархатом коробочку с недвусмысленным содержимым, оделся поприличнее, узнал, что будет идти вечером в Большом, и позвал Михаила. Поговорить.

Сама же Саша не могла точно сказать, что ее побудило отказаться. Она полночи потом не спала, все корила себя за дурость и глупость, сама же за Санниковым хвостиком ходит, каждое слово ловит, на любое шевеление кофе приносит, а тут… К утру сообразила – она не хочет ничего подсказывать. Пусть он инициативу проявляет, а то, получается, она как минога к киту к нему прицепилась и навязывается. Может, она ему ни капельки и не нравится. С утра Саша, с раздражением осмотрев себя в зеркале, решила, что нет в ней ничего такого выдающегося. Нос картошкой, родинка эта глупая, куцый мышиный хвостик волос. Тьфу.

Пока Саша не пришла на работу, Лекс решил обсудить со штатным гением перспективы.

– Тайвин, я предлагаю вам сделку. – Лекс волновался, но виду старался не показывать, спрятав беспокойство за деловитой суетливостью.

– Какого рода? – посмотрел на него поверх очков штатный гений.

– Я отдам вам своих химика, кибернетика и ксенозоолога.

– Взамен?

– Александры.

– А куда вы ее пристраивать будете? Она же биомиметрик и квантовый биолог, в новом мире нужна будет, зачем вам здесь…

– Пристраивать я ее буду к себе за спину. Вы еще молоды… Не спорьте! Мы же договорились о прямоте, так? – Лекс упреждающе махнул рукой, глядя, как мгновенно закрылся и ощерился шипастой броней юный талант, и продолжил: – Вы действительно до неприличия молоды и только теперь начинаете понимать, что настоящая наука прячется не за одиночками, а за сверхаддитивностью, превращающей их в коллектив. Неужели за эти пару месяцев мы вместе не достигли прогресса, коего вы один добивались бы в разы дольше? Саша – талантливый биомиметрик и биолог, но и не менее талантливый администратор, и мне такого специалиста жуть как недоставало. Как и вам. Что лучше – хороший биомиметрик на Шестом или крепкая база для поставки специалистов здесь? Так что если вы согласны…

– Я никого насильно не держу. Пока. – Тайвин отложил в сторону микропаяльник и планшет с расчетами и, как показалось Лексу, с некоторой иронией пояснил: – Договор на долгосрочное сотрудничество с подпиской о неразглашении будет оформляться за месяц до экспедиции, то есть… сколько там осталось… через три дня. Так что пока кадровые перестановки еще допустимы. Не знаю, чем обязан такой щедрости, в зачаточные административные таланты Александры я в общих чертах мог бы поверить, но нет необходимости. Так что мой принцип вы знаете. Максимальная открытость. Сможете все стороны убедить – я препятствий чинить не буду.

– Огромное вам человеческое спасибо! – обрадовался Санников. – А почему вы считаете, что Саша не сможет сплотить наших земных лоботрясов?

– Я полагаю, для управленческой должности нужны воля, выдержка, контроль над эмоциями и решениями, а у нее, как у любой женщины, жалость на первом месте, бессознательное на втором, а все, что я перечислил – в конце списка, – отчеканил штатный гений.

– Вы мне сейчас одного знакомого профессора с кафедры нормальной анатомии напомнили, – хмыкнул Лекс. – У него любимой присказкой на каждой лекции было: «А теперь посмотрим, чем женщина отличается от человека».

– Примерно так, – кивнул Тайвин, и Лекс так и не понял, он присоединился к шутке или согласился с ней на полном серьезе.

Пару часов спустя, когда штатный гений практически выкинул из головы иллюзорную договоренность, предварительно со вздохом легкой досады прикинув, насколько выгодной для Программы и для него лично она могла бы быть, его внимание привлекла странная тишина в лаборатории.

Он вышел из своего кабинета и застал потрясающую по степени неуместности сцену: Санников в центре лаборатории, на одном колене, за спиной у него – улыбающиеся до ушей Нил, Кевин и Михаил, обещанные ему квантовый химик-аналитик, ксенозоолог и физик-нанокибернетик, все с цветами в руках. Перед теплой компанией стояла, не зная куда себя девать, зардевшаяся Саша.

– Александра! – торжественным тоном и подрагивающим голосом вещал эпигенетик. – Станьте моей надеждой, опорой и второй половиной в работе, сердце и жизни!

В мгновение ока один из оруженосцев подал Александру в правую руку красную бархатную коробочку, а второй – развернул перед онемевшей Сашей голограмму соглашения на ее переход под крылышко к Лексу. Или, лучше сказать, за спину?

А ведь Лекс предупреждал, сообразил штатный гений, глядя на разворачивающуюся картину, улыбки, Сашины слезы счастья и гром аплодисментов будущей новой ячейке общества. Гений глубоко вздохнул и покачал головой, едва не закатив глаза – все-таки не место женщинам в науке. Вот и пусть теперь Санников… нет, Лекс, со своей новоявленной «опорой» локти себе кусает без троих, вне всякого сомнения, перспективных дарований. А у Тайвина теперь появились новые сотрудники и куча работы впереди – через месяц надо будет лететь на другой конец Галактики.

0. Поехали!

Тайвина не было уже несколько месяцев, и Лекс отчаянно скучал по его едкой невозмутимости, по мозговым штурмам с Нилом, Кевином, Михаилом и Сашей, по вечным цейтнотам и многозадачности. Он не без помощи Аннушки и при полной поддержке со стороны Саши умудрился набрать новый штат естественнонаучного направления Программы и периодически задорно ругался с мшистыми академическими пеньками, не желавшими молодых и талантливых от себя отпускать. Им, дескать, еще ума-разума набираться, учиться правильно с наукой обращаться, а не по всяким сомнительным Программам прыгать. Но неугомонный Лекс проявлял такой уровень пассионарности, что окружающая среда буквально плавилась от его неуемного энтузиазма, и поневоле такому напору приходилось уступать.

Тринадцать крупнейших вузов, пять частных организаций и шесть научных центров, куда он когда-то разослал письма с предложением себя в своей эпигенетической профессиональной ипостаси, его робкие чаяния трехлетней с вагончиком давности волшебным образом обнаружили и усиленно старались перебить его интерес обещанием поднебесных гонораров, ресурсов и кадров, но Всемирная ассоциация наук радостно показывала всем фигу, а сердце Лекса напрочь поделилось между Сашей, Тайвином, набранной ими в самом начале командой и удивительным кремнийорганическим миром, нагло поправшим своей невозможностью все основы физики и биологии.

Больше Лекс сидеть на Земле уже не мог. В течение следующего года он постоянно мотался туда-сюда, разрываясь между новой экзопланетой, обязанностями координатора естественнонаучного направления изучения Шестого и женой. Пока, наконец, она сама не дала эпигенетику пинка.

Придя домой однажды, он обнаружил собранный чемодан, билет на внутригалактический перелет и журналистов под окном, извещенных о том, что координатор от Всемирной ассоциации наук отбывает на Шестой самолично на постоянное место жительства. Он с недоумением поднял взгляд на Сашу, а та с ехидной ухмылкой констатировала:

– Саша Сашу выгоняет. Саша, прием, говорит Саша! Саша подождет, пока Саша обустроится, и сама к нему приедет. С руководством договорено. Как понял?

Лекс просиял, молча сгреб жену в охапку и уволок в спальню. Спустя полчаса оба спохватились: время поджимало. И Лекс, быстро приведя себя в порядок, подхватил чемодан и наскоро прокомментировал отъезд и вопрос о том, не страшно ли ему лететь к черту на кулички через половину Млечного Пути, озорно подмигнув журналистам:

– Все просто. Я поделюсь с вами своим жизненным девизом. Готовы? Итак… Интуиция, мотивация и авось! Положитесь на интуицию, добавьте мотивации половник с горкой, чтоб на все случаи жизни хватило, и возьмите крепкий здоровый авось. Тогда и бояться будет совершенно нечего.

Но в шаттле его энтузиазм резко поубавился. Правильно ли он все делает? А как же Саша без него, пусть и ненадолго? Впереди, конечно, Тайвин с их общими лаборантами, защитный купол, на который они извели столько сил, нервов и времени, Корпус первопроходцев – какая-то жутко новая и интересная структура от правительства, не ученые, не военные, тоже энтузиасты до мозга костей, как и он сам. А еще впереди целая новая жизнь. Он начинал волноваться, бояться и очень расстраиваться от разлуки с Сашей. Может, потому ее голос сейчас и померещился?

– Александр Николаевич!

Эпигенетик вздрогнул, не открывая глаз.

– Не делай вид, что спишь, до вылета еще полчаса.

– Ты…

– А ты думал, я тебя одного отпущу? – Саша с размаху приземлилась на соседнее, доселе пустовавшее сиденье. За грудь и талию ее мягко обняли ремни полетной фиксации, она вздохнула, вцепилась в подлокотники и повернула голову к Лексу. – Солнце мое, мне без тебя ни одна звезда светить не будет, так что давай на ту, новую, вместе смотреть.

Теперь жизнь окончательно приобрела естественный баланс, и эпигенетик, едва дотянувшись до Сашкиного носа, поцеловал ее в самый его кончик и растроганно улыбнулся, недоумевая, почему он раньше этого ей ни разу не говорил.

– Для тебя – просто Лекс.

Егор Куликов. «Коробка для совести»

«История – это фонарь из прошлого, который светит в будущее. А я тот, кто может его погасить».

Неизвестный цензор

Прохожие, увидев эту сцену, обязательно бы позвонили в полицию. Но ночь была темна. А улицы были безлюдны.

Огибая светлые участки и прижимаясь к стене высотного дома, по тротуару шла женщина. Она часто крутила головой, словно кого-то высматривала. Несколько раз порывалась поднять с плеч на голову тонкий платок, но вовремя вспоминала о пышной прическе и только как бы трогала… проверяла. На месте ли.

Послышался тарахтящий звук дизельного двигателя. Спустя несколько секунд на мокрый асфальт лег желтый свет фар и, наконец, из-за угла показался нос автомобиля.

Женщина, завидев машину, тут же уткнулась лицом в стену.

Автомобиль со скоростью пешехода прокрался вдоль дома и, поравнявшись, замер.

Около минуты машина урчала двигателем.

Дверь открылась.

Вылез человек в балаклаве. Молча подошел к женщине и надел ей на голову мешок.

Она не сопротивлялась и не кричала. Казалось, она больше переживает за испорченную прическу, нежели за то, что ей приходится мириться с мешком на голове и садиться в машину к неизвестным людям.

Что касается похитителей, то и они совсем на таких не походили.

Женька поправил маску и взял женщину за руку:

– Елена Александровна, не ударьтесь, – сказал он и учтиво усадил ее на заднее сидение. Сам сел рядом. Снял ненавистную маску и кивнул водителю.

Водитель с не меньшим остервенением сорвал маску и с удовольствием нацепил очки в толстой оправе. Как смог, пригладил лохматую голову и надавил на газ.

– Сколько нам до места? – спросил Женька.

– Минут пятнадцать, – не оборачиваясь, ответил Олег.

Женька отлично знал, сколько им ехать. Не первый раз уже… но еще он знал, что подобные вопросы успокаивают клиентов. Дают хоть небольшое понимание ситуации.

Он взял холодную, как рыба, руку женщины и спросил:

– Елена Александровна, вы знаете, почему мы вынуждены использовать мешок?

– Да, – ответила она.

И в этом коротком слове, сквозь слои плотной ткани Женька услышал страх. Это и неудивительно, учитывая, что на голове мешок, перед глазами тьма, а впереди неизвестность.

– Вы, главное, не переживайте, – успокаивал Женька, – мы не первый раз это делаем. Все будет хорошо. Скоро для вас все закончится.

Пока машина петляла по городским улицам и с упорностью крысы в лабиринте, искала выход на шоссе, Женька не переставал комментировать происходящее за окном. Он отлично знал, что это располагает клиентов.

– Вот мы уже и приехали. Первый! – обратился он к Олегу. – Пока мы с Еленой Александровной будем готовиться, загони машину и настрой аппаратуру.

– Есть! – по-военному отозвался Олег и шутливо приставил руку к голове.

– Сейчас будет лестница. – Предупредил Женька. – Всего семь ступенек.

Спустились в пыльное полуподвальное помещение.

Щелкнул включатель. Ожившие лампы сверкнули раз… два… и окончательно зажглись холодным светом, наполнив помещение легким треском.

Женька усадил Елену Александровну в кожаное кресло.

– Сейчас я вам дам повязку для сна. Как только вы ее наденете, то можно будет снять мешок.

– Да, хорошо.

– Вот и славно, – сказал Женька.

Вернулся Олег. Сонным взглядом поверх очков оглядел помещение и плюхнулся в скрипучее кресло.

– Первый, сколько у нас времени?

– Минут пять-семь, – позевывая, ответил Олег.

– Отлично.

Женька подвинул стул и сел напротив Елены Александровны.

– Сейчас я дам вам таблетку. Это поможет нам быстрее закончить дело и немного нас обезопасит. А еще это отличное снотворное. Так что совсем скоро вы крепко-крепко заснете.

– Да, мне сын и об этом говорил.

– Какой он у вас молодец. Обо всем предупредил. Вот, держите.

Он вложил в дрожащую руку таблетку и в спешке начал искать воду. Под руку попалась банка. Вроде бы чистая. Несколько раз дунул и налил из чайника.

– Вы молодец, Елена Александровна. А теперь, пока у нас есть немного времени, я расскажу вам теорию. Вам будет понятнее… заодно и время скоротаем, пока все настроится. Или об этом вам тоже сынишка рассказывал?

– Он пытался, – насильно улыбнулась Елена Александровна, – но я ничего не поняла.

– У меня огромный опыт в этом деле. Сейчас я все объясню. – Женька перевернул стул спинкой вперед и оседлал его. – Для того, чтобы что-то окончательно забыть, вам надо или как следует напиться или обратиться к нам. Так как вы трезвы, то вы сделали правильный выбор. А теперь серьезно. Для того, чтобы мы помогли вам забыть, нам необходимо найти именно тот случай, с которым вы хотите расстаться. Он хранится в отделе долговременной памяти. К примеру, если мы сейчас вас подключим, то я не смогу там найти ни себя, ни весь ваш сегодняшний день. Пока вы не легли спать, мозг все предпочитает держать у себя под рукой. Но то, что вы хотите забыть, уже глубоко засело в вашем сознании. Ведь так?

– Так, – ответила Елена Александровна и кивнула.

– И что же это? От чего вы хотите избавиться? – серьезным тоном спросил Женька.

– Есть один случай, – неуверенно начала Елена Александровна. – Это было давно. Еще до изобретения всех этих штук…мне было четырнадцать лет и мы с мамой каждое лето ездили к бабушке в деревню. Там это и случилось. Я до сих пор помню его колючую щетину. И перегар прямо в лицо. И его жесткое тело. Он схватил меня сзади. Приставил нож к горлу и сказал, чтобы я заткнулась. Потом уволок с дороги в бурьян и… Его, конечно, поймали и посадили, но мне от этого легче не стало. Он почти каждую ночь возвращается. И я снова и снова проживаю этот страх и боль… В общем, я боюсь засыпать, зная, что он вернется. Это настоящий ад…

Женька выдержал паузу.

– Стоит полагать, у психологов вы уже были?

– Была! – с чувством выдавила Елена Александровна. – У психологов, у гипнотизеров, у гадалок. Даже у психиатра была. Выписал мне тонну лекарств. Ничего не помогло. Вот, сын вас нашел. Я долго сопротивлялась, но он уговорил. Он умеет уговаривать.

– Тогда вы ему за это еще благодарны будете, – сказал Женька. – Мы обязательно вам поможем. Правда?

– Правда-правда, – поддакнул Олег и кивнул. – Готово.

– Елена Александровна, сейчас не пугайтесь, я к вам прикоснусь. А после надвину на голову скафандр. Так мы называем эту штуку. Вы должны помнить, раньше в парикмахерских стояли такие, чтобы голову сушить.

Елена Александровна улыбнулась.

– Помню-помню… мама ими пользовалась. Сушуар называется.

– Ого! Спасибо за сведения. Не знал. Значит, сейчас я на вас надену сушуар.

Женька надвинул Елене Александровне на голову полусферу. Поправил глазную повязку и уселся за соседний с Олегом монитор.

– Что ж, Елена Александровна, давайте приступим. Мне надо, чтобы вы вспомнили тот момент. Вспомнили так, как никогда не вспоминали. Понимаю, это нелегко. Однако, обещаю, что это будет последний раз. Погрузитесь туда с головой, вернитесь в прошлое, отковыряйте в памяти самые мелкие детали. Будьте там. От того, как вы будете вспоминать, зависит наша работа и время, которое нам понадобится. Дело в том, – сказал Женька и откатился на стуле к соседнему компьютеру. – Эта штука работает на удивление просто. Просто, как и все гениальное. У каждого человека есть память. Если вы первый раз пробуете яблоко, мозг сохраняет эту информацию навсегда. Любое действие мозг сохраняет навсегда, надо лишь хорошо поискать в его закоулках. Но не в этом суть… потом же, когда вы будете есть яблоко, мозг будет поднимать архив и всегда сравнивать ваши нынешние впечатления с теми, самыми первыми восприятиями. Примерно так же происходит и с любым действием. От каждого поступка или воспоминания мозг получает коктейль эмоций. И каждый коктейль – это универсальная и не повторяющаяся смесь. Наше дело – найти первоисточник. Понимаете ли, когда у вас произошел тот случай, мозг законсервировал информацию и теперь, каждый раз, когда вы вспоминаете или хотя бы упоминаете краем слова, мозг вынужден возвращаться к первоисточнику. Найдя место хранения, мы удаляем его. Стираем начисто! А без первоисточника, как вы понимаете, нет и всех дальнейших воспоминаний. Вы не помните не только этого случая, но и всех тех моментов, где когда-либо говорили об этом, думали или вспоминали. Мы просто разрываем эту цепочку. А теперь, Елена Александровна, – Женька даже выдохнул от столь долгого монолога, – Я вынужден задать вопрос, который задаю всем, без исключения. Конечно, мне бы следовало задать его раньше, ну да ладно. Вы согласны удалить это воспоминание? Хочу заметить, что оно не подлежит восстановлению. Согласны?

– Да, – без раздумий ответила Елена Александровна и глубоко вздохнула.

– В таком случае, приступим. После того, как мы все сделаем, вы будете чувствовать некоторую пустоту. Это нормально. Советую вам попить успокоительные. Этот период длится не больше месяца, потом все возвращается на старое место, не считая того, что вы уже не помните одного момента из своей жизни.

– Да, я понимаю.

– Елена Александровна, как можно четче, как можно лучше. Вспомните.

– Я постараюсь. – Она еще раз тяжело вздохнула и начала, – Он схватил меня за горло…

– …без слов, – перебил Женька. – Сейчас без слов. Только в вашей голове.

– Хорошо.

– Тогда поехали.

Компьютеры загудели. Полусфера на голове Елены Александровны моргнула и процесс поиска нужного воспоминания в бескрайних лабиринтах памяти начался.

Женька нажал на запись. Подкатился к столу и уставился в монитор. Он прекрасно знал, что негласный кодекс цензоров запрещает смотреть и уж тем более сохранять чужие воспоминания. Но проще пойти против кодекса, чем бороться с собственным любопытством.

Что-то черное и мутное плавало по монитору. Спустя десять секунд обрисовалось в чистое небо с дырками звезд. Потом все завертелось. Окна домов, ветки, бурьян.

Сцена изнасилования обрушилась прямиком из прошлого.

Все, как рассказывала Елена Александровна.

Он схватил ее за горло. Отволок в кусты и там, вдалеке от дороги и домов, сделал свое грязное дело. Его натуженное дыхание вырывалось через динамики наушников. Он несколько минут отлежался. Встал и рявкнул плачущей девочке:

– Заткнись и лежи тихо! А то нож в тебя всажу вместо него, – сказал он и схватил себя за пах.

А девочка уткнулась в траву и всхлипывала.

Послышались удаляющиеся шаги и тишина, которую изредка нарушал собачий лай, треск насекомых и астматическое дыхание маленькой Елены Александровны.

* * *

Еще в дороге Женька заметил, что Олег ведет себя не как обычно. Обычно он отключается, как только отъедут от светильника. Роняет голову на грудь или утыкается в стекло и спит, пока не приедут.

В этот раз Олег не сомкнул глаз. Протирал очки. Разглаживал волосы и, словно бы нарочно, делал музыку громче.

Они приехали к Женьке на квартиру. Поднялись.

Женька разделил две пачки банкнот пополам и протянул.

Олег стеснительно взял и спрятал глубоко в карман.

– Чай будешь? – спросил Женька, предоставляя еще один шанс на «высказаться».

– Кофе.

– Сделаем, – спокойно сказал Женька и побрел на кухню.

Олег разулся и долго не знал, куда приткнуть мятые туфли. Слишком они выбиваются на сверкающем мраморе. И в обувницу их не спрячешь. Еще испачкают.

– Ты чего там?

– Иду! – крикнул Олег и выставил туфли в линейку, пряча в тени.

– Сахар?

– Одну.

Олег принял горячую чашку. Обжегшись, поставил на стол, подул на руки и, потирая ладони, как бы невзначай спросил:

– Тебя это не тревожит?

– Что именно? – спокойно спросил Женька.

– Ну… то что эта, Елена Петровна…

– …Александровна.

– Да, Александровна, – поправился Олег. – Не тревожит, что она про нас знает?

– В смысле, про нас?

– Ну… когда мы ее посадили, она уже как будто была на этой процедуре. Это тебя не тревожит?

– А должно? – тем же холодным голосом спросил Женька.

– Вообще-то да, – серьезней продолжил Олег и посмотрел на друга. – Про нашу, так сказать, деятельность знает уже слишком много людей. И за нас скоро по-настоящему возьмутся. Не так, как сейчас, спустя рукава. А по-настоящему.

– Эх, Олег, Олег… – пренебрежительно сказал Женька, покачивая головой. – Вот сколько я работаю цензором, столько и слышу про это. Еще до тебя, когда я с Вадимом работал, он мне тоже самое говорил. Пойми ты, наконец, пока люди нуждаются, чтобы им подтерли воспоминания, цензорам работа всегда найдется.

– Да, но…

– Проституция и наркотики тоже запрещены и что? Нет их?

Олег отвернулся.

– Я тебе прямо сейчас, не вставая, вызову и одно, и другое. Сами приедут.

– Я понимаю… – мягко сопротивлялся Олег.

– А еще! – прервал Женька. – Недавно новость слышал. Какой-то там международный суд опять запретил использование светильников. Как частникам, так и всем государствам. Все подняли руки, одобрили. Подписали что-то там и разошлись. А я уверен, что на службе каждого государства есть светильники. Ты лучше меня это знаешь.

– Да, я знаю, – виновато начал Олег. – Просто страшно в тени быть. Где-то проколемся и все… срок и лишение имущества. А мне никак нельзя.

– Как будто мне можно, – улыбнулся Женька. – Мне, знаешь ли, тоже не хочется прощаться со всем этим, – он развел руками, показывая богатую отделку кухни, метражом больше, чем половина квартиры Олега. – Если бы я не знал этот рынок, я бы не проработал цензором почти десять лет.

– Хомут вон, тоже десять лет работал и что?

– Это другое! – оборвал Женька. – Хомут был дурак. Он за деньгами повелся и начал светить всех направо и налево. Человек две недели как из тюрьмы вышел, а Хомут твой взял и просветил его. А он пошел и сразу кокнул кого-то. На том Хомут и попался. Мы не такие. Мы чтим кодекс цензоров.

– Чтим? – Улыбнулся Олег и подозрительно поднял на Женьку глаза.

– Может, и не во всех местах, но в основном чтим и это главное. Так что не бойся… все у нас еще будет. Лучше скажи, как там, твои? – Женька взял стакан, потряс невидимые льдинки и сделал глоток жгучего виски.

– Так себе… – нехотя ответил Олег. – Вчера Ваньку из больницы забрали. Юлька на нервах из-за этого… Короче, как обычно.

– Хуже?

– Хуже. – С нажимом сказал Олег. – Больницы эти… все сжирают. Есть одна хорошая, куда я хочу его пристроить, но там… Ай, ладно, – махнул он рукой.

– Много надо? – домыслил Женька.

– Ну… с моей зарплатой лет пятьдесят копить.

– А с подработкой? – хитро улыбнулся Женька.

– Лет на сорок девять меньше.

– Другое дело! – взбодрился он. – Буду искать больше клиентов. Если что, и сам помогу, чем смогу.

– Обидно получается, – продолжал Олег, не слыша друга. – Наука вон как вперед шагнула. Обливионы эти изобрели. В человеческой памяти копаемся, как в кармане, а чтоб пацана на ноги поставить – надо полмира продать. Он же за десять лет жизни нормальной не видел. Из одной больницы в другую.