Текст книги "Смерть в послевоенном мире (Сборник)"

– К сожалению, я немного задержался в отеле, надо было собрать кое-какие вещи. Миссис Болтон, вероятно, караулила меня, а потом шла следом до самого бара в «Аудиториуме». Там она набросилась на меня с кулаками и без обиняков, голосом, который и мертвого поднял бы из могилы, стала обзывать мою мать… – он покачал головой, – всевозможными непотребными словами. В конце концов администрация бара вышвырнула ее прочь.

– Твоя мать любила Джо?

Он снова пристально посмотрел на меня:

– Конечно же нет. Они дружили. Вот и все.

– Когда ты с матерью покинул офис Болтона?

– Вчера? Около половины второго. Нам сказали, что внизу появилась миссис Болтон, поэтому мы поторопились уйти.

– Никто из вас не задержался?

– Нет. Вы будете беседовать с матерью?

– Вероятно.

– Мне бы не хотелось, чтобы вы это делали, – мрачно проговорил он.

Я пил пиво, изучая парня.

– Может быть, до этого дело не дойдет, – сказал я, улыбнулся и, похлопав его по плечу, вышел.

С общественным защитником Баскусом я встретился в участке Первого района в небольшом кабинете для допросов.

– Твоя подопечная виновна, – заявил я.

Я сидел: Он мерил шагами кабинет.

– Секретарша все время находилась в приемной офиса, – проговорил я, – на глазах других свидетелей. Винстоны ушли около половины второго. Их видел лифтер.

– Один из них мог вернуться назад по лестнице…

– Не думаю. Хочу сказать, что эту нашу встречу я считаю завершающей мое участие в деле Болтон. Доклад для тебя представлю. Я истратил всю сотню долларов.

По своим записям я изложил ему суть проведенных мною бесед. Внимательно все выслушав, он опустился на стул. У него на лбу проступили капли пота, глаза за стеклами очков сузились.

– Она утверждает, что не делала этого.

– Мало ли что она говорит. Во всяком случае, мне кажется, что у тебя есть возможность добиться ее освобождения.

Он усмехнулся:

– А что это ты выступаешь как ее адвокат?

– Нет. Просто я тот, кто знает это дело как никто другой с самого начала.

– Склоняюсь перед твоим, опытом, если не мастерством.

– Можешь объявить ее невменяемой, Сэм.

– Такое заявление может быть отклонено судом, кроме того, она и слышать об этом не хочет. А ведь понадобятся психиатры для проведения экспертизы. Как ее уломать?

– И все же ты можешь вытащить ее.

– Как, черт побери!

Я сделал небольшую паузу, затем сказал:

– Мне сначала нужно поговорить с ней, прежде чем я скажу тебе хоть слово. Ей придется решать самой.

– Объясни, как же мне ее вытащить?

– Нет, ты же не мой клиент.

Моим клиентом оставалась миссис Болтон.

Смотрительница ввела ее в комнату для допросов и вышла за дверь. На миссис Болтон было знакомое мне розовое в цветочек платье, но без мехового манто. Увидев меня, она чуть заметно улыбнулась и села напротив.

– Вы здорово повеселились с журналистами, Мильдред, верно?

– Разумеется. Они окрестили меня «Мраморная Мильдред». Думают, я бессердечная.

– Но вы же понимаете, как воспринимаются окружающими шуточки вдовы по поводу своего мертвого мужа.

– Глупый народ. Они спросили фамилию моего адвоката, а я им ответила: «Лошадиный хвост».

Она рассмеялась. Ей это казалось весьма забавным, и она явно гордилась собой по поводу столь остроумного ответа.

– Рад, что вам удается хоть немного повеселиться.

– Знаете, я получаю сотни писем. От поклонников! Они убеждены, что Джо заслуживал смерти так или иначе. Знаете, я не единственная женщина в Чикаго, с которой дурно обращались.

– Мильдред, вам грозит смерть. Я видел доказательства, говорил со свидетелями.

– Вы говорили с миссис Винстон? Во всем виновата она, понимаете. Она и тот… тот мальчишка.

– Вы отправились к Джо после того, как мальчишку оштрафовали в суде.

– Да! Я ему позвонила и сообщила, что маленького дегенерата осудили и оштрафовали. Затем спросила Джо, есть ли у него деньги, мне не на что было поесть, и он пообещал мне дать их. Поэтому я отправилась в офис, а когда туда приехала, он попытался вручить мне чек на десять долларов. Я сказала: «Подозреваю, ты собираешься заплатить штраф за этого парня, и поэтому у тебя нет денег для меня?» На что он мне ответил: «Вот все, что ты получишь». Я спросила: «На всю неделю? Платить за жилье и на еду?!» Он ответил: «Да, это все».

– Думаю, он наказывал вас.

– Догадываюсь. Около часа мы спорили, потом он сказал, что у него есть дела на другом этаже, – адвокат того парня работал на девятом этаже, – я пошла за ним, почти догнала у лифта, но ему удалось удрать. Я вернулась и сказала мисс Хойекс: «Он от меня удрал». Осталась ждать его в офисе, и примерно через час он вернулся. Я заявила: «Джо, я твоя жена вот уже четырнадцать лет и, полагаю, заслуживаю большего уважения и лучшего отношения». А он откинулся на спинку стула и так издевательски спрашивает: «Знаешь, кто ты?» А затем сказал эту гадость.

– Что сказал?

Она судорожно сглотнула подкативший к горлу комок; впервые за время нашего общения эти безучастные глаза наполнились слезами.

– Он сказал: «Ты просто грязная старая ведьма». Затем повторил это еще раз. Тогда я спросила: «Просто старая грязная ведьма, после четырнадцати лет?» И навела на него револьвер.

– Откуда он взялся?

– Револьвер лежал на столе, в синей коробке, которую я принесла с собой.

– Что же вы сделали потом, Мильдред?

– С коробкой?

– С револьвером.

– А, с револьвером… Выстрелила в него.

Я протянул ей носовой платок, она вытерла глаза.

– Сколько раз вы стреляли, Мильдред?

– Не знаю. Он упал в кресло, затем поднялся и двинулся ко мне со словами: «Отдай мне оружие, отдай мне револьвер». Я ответила: «Нет, теперь я покончу с собой. Не подходи, мой палец на курке!» – Она крепко стиснула зубы. – Он стал вырывать у меня оружие, очки упали и разбились, ему все же удалось выхватить у меня револьвер. С ним он вышел в холл. Я пошла было следом, но тут же вернулась в офис. Хотела выброситься из окна, но услышала его крики и выбежала к нему. Джо лежал на полу, револьвер около него. Я попыталась схватить оружие, но он первым дотянулся до него. Я опять кинулась в офис.

– Зачем?

– Выпрыгнуть из окна, я же уже говорила. Но не сумела бросить его, повернула обратно и, открыв дверь, увидела, как начал собираться народ. Среди них были и вы, мистер Геллер.

– Где вы приобрели револьвер, Мильдред?

– В ломбарде в Хаммонде, штат Индиана.

– Чтобы убить Джо?

– Нет, убить себя.

– Но не убили.

– Жаль, что не смогла. У меня было достаточно времени сделать это дома, но мне хотелось, чтобы все произошло именно в его офисе. Мне хотелось, чтобы он почувствовал угрызения совести.

– Он получил две пули в спину, Мильдред, две.

– не знаю. Может быть, он повернулся, когда я стреляла. Не знаю. Не помню.

– Знаете, но обвинение не примет во внимание ваши притязания на самоубийство.

– Но это не притязания!

– Понимаю. Но они не примут этого. Последует заявление, что ваши утверждения о самоубийстве не что иное, как ловкий предлог для убийства Джо. Другими словами, это означает, что вы совершили умышленное убийство, раздобыв заранее оружие, и обдумали заранее версию, объясняющую причины его покупки.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Хотелось бы вам избежать обвинения в предумышленном убийстве?

– Конечно, я же не сумасшедшая.

– Однако вам придется тяжко. Вас представят как сварливую женщину, избивавшую мужа. Заявят, что Болтон, хорошо воспитанный джентльмен, не мог себе позволить ударить вас в ответ.

Она усмехнулась:

– Не был он джентльменом.

– Неужели?

– Да, он вовсе не был таким, каким вы его себе представляете.

– Что вы хотите этим сказать, Мильдред?

– Мы прожили вместе четырнадцать лет, прежде чем он захотел отделаться от меня. Приличный срок, чтобы узнать, кто он такой.

– Разумеется. Так почему же мы неверно судим о нем?

– Я этого не говорила.

– Знаю. Скажите мне.

– Не скажу. Ни сейчас, никогда.

– Но ведь не было никаких других женщин, Мильдред, не так ли?

– Нет, было множество женщин, несчетное множество!

– Таких, как Мария Винстон?

– Она самая худшая!

– А как насчет ее сына?

– Этого маленького…

Тут она остановила себя.

– Этого маленького дегенерата? Так вы, кажется, всегда называли его?

Она кивнула, поджав толстые губы.

– Джо жил в захолустном отеле, – заметил я. – Человек с его-то деньгами. Почему?

– Близко от работы.

– Относительно. Мне кажется, тут дело в том, с кем именно он там жил. А жил он с молодым человеком.

– Многие мужчины живут вместе.

– Но ведь не было никаких других женщин, не было же, Мильдред? На протяжении многих лет ваш муж лишь прикрывался вами, прятался за вашей спиной.

Теперь она расплакалась. Эта обычно невозмутимая женщина сидела и рыдала.

– Я любила его. Я его любила.

– Не сомневаюсь. Однако мне не известно, когда вы это обнаружили. Может быть, так до конца и не знали. Может быть, что-то только подозревали, но никак не могли заставить себя в это поверить. Затем, когда он от вас ушел, оставил дом, вы наконец решили выяснить до конца, наняв меня за те драгоценные сто баксов, которые вы собирали и копили, надеясь, что я могу раскопать такое, чего вам не хотелось бы ворошить. Надеясь, что я мог бы подтвердить подозрения, которые многие годы сводили вас с ума.

– Прекратите… пожалуйста, прекратите…

– Вашему рафинированному мужу нравилось жить вблизи университетского общежития. Вы знали о его связях. И они действительно были. Но не с женщинами.

Она встала с места, скомкав в руке мой носовой платок.

– Я не намерена выслушивать все это!

– Но придется, если вы желаете остаться свободной женщиной. Неписаный закон, похоже, не применим к женщинам в той же степени, как и к мужчинам. Но если вы расскажете всю правду о вашем муже – о том, с кем он встречался за вашей спиной, – гарантирую, ни один суд присяжных не осудит вас.

Губы ее дрожали.

Я поднялся:

– Вам предстоит самой принять решение, Мильдред.

– Вы расскажете об этом Баскусу?

– Нет. Мой клиент – вы. И я уважаю ваши пожелания.

– Я хочу, чтобы вы ушли. Просто ушли, мистер Геллер.

Я ушел.

Я ничего не сказал Баскусу, кроме того, что посоветовал ему представить свидетельство психиатра. Он этого не сделал. Его подопечная никогда не согласилась бы на проведение психиатрической экспертизы.

Газеты продолжали уделять большое внимание делу Мраморной Мильдред. Ей довелось познакомиться с репортерами, завести друзей среди писательниц сентиментальных романов, она запретила репортерам фотографировать ее в профиль, обещая разбить их фотоаппараты, обменивалась приветствиями и шуточками с сидевшими в зале. Она смеялась и много болтала; быть центром судебного процесса по обвинению в убийстве доставляло ей удовольствие.

Разумеется, когда процесс пошел своим чередом, веселости поубавилось, временами она падала духом; давая показания, она довольно ясно поведала о случившемся, но ни словом не обмолвилась об извращенных наклонностях супруга. Обвинение, как я и предрекал, поставило под сомнение ее заявление, что она купила револьвер для того, чтобы покончить с собой. Прокурор превозносил «материнство и супружество», однако выразил «в высшей степени презрительное отношение к Мильдред Болтон». Ее называли «грязной», «мерзостной», «злобной» и другими эпитетами. Суд приговорил ее к казни на электрическом стуле.

Мильдред отказалась от апелляции и повторного процесса.

– Я вполне удовлетворена настоящим положением вещей, – заявила она пораженному судье.

Но страна домохозяек подняла шум против казни женщины на электрическом стуле; за полчаса до приведения приговора в исполнение, когда вокруг уха Мильдред уже обрили волосы и облачили ее в специальные, предназначенные только для казни женщин шорты, губернатор Хорнер отменил экзекуцию.

Мильдред, которой посчастливилось избежать казни на электрическом стуле, отнюдь не обрадовалась, узнав о новом приговоре, назначившем ей 199 лет тюремного заключения. Тем не менее, она оставалась образцовой заключенной вплоть до двадцать девятого августа сорок третьего года, когда в камере нашли ее тело с перерезанными венами. Каким-то образом Мильдред умудрилась украсть ножницы. Сидя в темноте и дожидаясь своего конца, она умирала несколько часов.

Она оставила записку, прикрепив ее к стене:

– "Тому, кого это может касаться. О моей смерти никому не сообщайте, не пытайтесь связаться с родными или друзьями. Я хочу умереть так, как и прожила, в полном одиночестве".

Она написала подлинную правду. Меня интересовало, неужели я был единственным, кто знал, что это была настоящая правда.

Слезинка клубничного цвета

Во время утреннего обхода участка на свалке бытовых отбросов, что на Девятой Восточной улице Кливленда, 17 августа 1938 года полицейским было обнаружено тело женщины.

Я оказался на месте происшествия прежде, чем там все успели перевернуть, и вовсе не потому, что когда-то работал сыщиком в другом штате. Просто так уж получилось. Я сидел в кабинете директора Кливлендского департамента общественной безопасности и пил кофе, когда зазвонил телефон. Директор курировал полицейский и пожарный департаменты. Вы, конечно, можете спросить, с какой, дескать, стати нужно тревожить столь высокого чиновника по поводу заурядного убийства.

И были бы не правы.

Потому что речь шла о далеко не заурядном, а зверском убийстве – тринадцатом убийстве, если быть до конца точным. И вовсе не потому, что тринадцатой жертве не повезло больше, чем двенадцати предыдущим. Насколько мне известно, преступник, так называемый сумасшедший. Мясник из Кингсбери Рана, время от времени демонстрировал свое чудовищное искусство в Кливленде с осени тридцать пятого года.

Вернее, убитая женщина была не местной до того момента, пока не превратилась в множество кусков расчлененной плоти, разбросанной по каменистой площадке свалки, заваленной отбросами. Обнаженный торс обрублен, и кровь, растекшаяся и разбрызганная вокруг, превратилась в темную, почти черную массу, хотя лучи солнца выхватывали кое-где алые блики, которые резко бросались в глаза. Голова жертвы исчезла. Возможно, отыщется позже, хотя до сих пор не удалось обнаружить ни одной – все двенадцать жертв были также найдены обезглавленными. Вероятно, у кого-нибудь в Кливленде на чердаке хранилась коллекция, и запах, исходивший от нее в такую погоду, был, я думаю, не из приятных.

Мало интересного в зрелище, от которого даже медэксперта выворачивает наружу, а с полдюжины полицейских и фотограф, согнувшись, обыскивают участки с зеленой травой около ручья. Лишь моему другу, директору департамента общественной безопасности, казалось, не угрожала опасность расстаться со своим завтраком. Розовощекий, шести футов ростом, в костюме, рубашке с галстуком и плаще, несмотря на жару, с зачесанными назад и напомаженными волосами, он все еще – спустя много лет после нашего знакомства – выглядел по-юношески молодцевато. Было ему лет тридцать пять, всего на несколько лет старше меня.

Мы познакомились с ним в Чикаго, лет семь или восемь назад, когда я был еще не президентом детективного агентства А-1, а всего лишь простым полицейским. Он же работал одним из агентов по соблюдению закона о запрете распространения спиртных напитков, причем не рядовым, а выдающимся агентом. Меня он считал одним из честных чикагских полицейских. Как вам хорошо известно, вряд ли можно сказать, что честность изобилует в Чикаго.

Элиот Несс произнес:

– Несмотря на рубленые раны, в характере их нанесения проглядывается определенное мастерство.

– Да, верно, – вставил я. – Дело рук солиста основного состава балетной труппы.

– Нет, серьезно, – произнес он, склоняясь над обезглавленным трупом и указывая пальцем. Казалось, он показывает на слетевшихся мух, но нет.

– В том, как совершено расчленение, угадывается несомненная точность, может быть даже хирургическая подготовка.

– Возможно, – сказал я. – Но, по-моему, доктор лишился своего пациента.

Он выпрямился, взглянул на меня и чуть заметно улыбнулся; он отлично понимал мое состояние: видел, что мои остроты – не что иное, как уловка, при помощи которой я пытался удержать свои завтрак в желудке.

– Тебе следовало бы приезжать в Кливленд почаще, – заметил он.

– Да, умеешь ты устроить приятелю приятное времяпрепровождение, надо отдать тебе должное, Элиот.

Он прошел несколько шагов вперед и склонился над отрубленной по локоть рукой, которая как будто пыталась дотянуться до пустой коробки из-под мыла, пальцы, казалось, вот-вот дотронутся до обертки «Золотой пыльцы близнецов». Чтобы получше разглядеть руку, он опустился на корточки.

Я приехал сюда отнюдь не на отдых. Кливленд меня никогда не прельщал как место отдыха. Я приехал сюда по делу: искал пропавшую дочь одного клиента из Иванстона, владельца дюжины небольших закусочных, разбросанных вокруг Чикаго. Он был из тех парней, которые сами встали на ноги. Начав пятнадцать лет назад с мойщика посуды в засаленной кухне, теперь он имел кирпичный дом в Иванстоне и кучу денег по нынешним временам. Его жена умерла четыре или пять лет назад от туберкулеза легких, а дочь, которую он считал хорошей девочкой, хотя, по мнению других, она была вздорной девицей, – несколько месяцев назад ушла из дома с танцором по имени Тони из Вест-Сайда, который подрабатывал в дансинге платным партнером.

Тони я отыскал в «Толедо». Там он выступал с темноволосой девушкой по имени Фифи; отпустил усы ниточкой и исполнял ритуальные танцы апачей. Теперь он именовал себя Антуаном. Тони-Антуан сообщил, что Джинджер (так прозвали дочь владельца сети закусочных из Иванстона) ушла от него к парню по имени Рэй, который владел (прошу обратить внимание) ресторанчиком в Кливленде.

В Кливленд я приехал вчера и поговорил с Рэем, не намекая, что ищу ее; просто поинтересовался, где симпатичная официантка, которую зовут, кажется, Джинджер. Рэй, худощавый, лысеющий тип лет тридцати, с металлическими передними зубами, хитро ухмыльнулся, давая понять, что Джинджер не только официантка, но и сама неплохое блюдо. Дальше он выложил, что сегодня у нее выходной, и она с подругами отправилась в кино, и что завтра часам к пяти будет на месте.

Я не стал расспрашивать его подробнее, намереваясь встретиться с Джинджер на следующий день, решив потерять день в Кливленде и потревожить моего давнего приятеля Элиота. И вот теперь вместе с ним торчал на городской свалке, наблюдая, как он изучает отсеченную руку женщины.

– Ну-ка, взгляни, – позвал Элиот, указывая на вытянутые пальцы руки.

Я неторопливо приблизился к нему.

– В чем дело, Элиот? Будешь испытывать мои дедуктивные способности или хочешь, чтобы меня вывернуло?

– Просто удача, – не обращая внимания на мои слова, продолжал он. – Большинство жертв так и остались неопознанными. Их рассекли на слишком мелкие части. Но в данном случае нам, похоже, повезло. Взгляни, теперь у нас, пожалуй, есть две приметы.

Он указал на мизинец лежавшей руки, на котором поблескивало изящное золотое колечко с зеленым камнем.

– Отличная вещица, редкое украшение, по нему можно отыскать след владельца, – произнес он, скупо улыбаясь. – А это вот еще получше… – И он показал на родимое пятно клубничного цвета в форме слезинки, видневшееся чуть ниже запястья.

Я взглянул, затем, выпрямившись и прижав руки к животу, отошел в сторону и исторг из себя весь завтрак.

Спустя некоторое время почувствовал, как рука Элиота дружески похлопала меня по спине.

– Нат! В чем дело? Тебе же и раньше приходилось видеть трупы… держись, приятель…

Он помог мне подняться.

Во рту горело и было противно.

– Ну что ты, в чем дело?

– Кажется, я только что нашел дочь моего клиента, – с трудом выдавил я из себя.

* * *

Именно родимое пятно клубничного оттенка и филигранное кольцо с зеленым камнем составляли основные «особые приметы» девушки. С имевшихся фотографий на меня смотрела симпатичная, но ничем не выделяющаяся юная женщина, стройная брюнетка, похожая на каждую третью девушку на улице. Поэтому я очень надеялся на эти две приметы. Однако никак не ожидал, что встреча произойдет подобным образом.

Я сидел в кабинете Элиота в Кливлендском сити-холле; рядом по коридору располагался кабинет мэра. Мы пили кофе с ромом. Элиот прятал бутылку рома в нижнем ящике рабочего стола. Я пообещал не сдавать его Капоне, так как Элиот в свое время ревностно стоял за соблюдение сухого закона.

– Полагаю, следует позвонить отцу, – заметил Элиот. – Пригласить его приехать для опознания.

Я уже думал об этом.

– Может быть, подождем, пока… О Господи Иисусе, пока не отыщется голова?..

Элиот пожал плечами:

– Кольцо и родимое пятно дают нам все основания уведомить отца.

– Могу позвонить.

– Нет, ты поговоришь с ним после меня, – это то, что должен сделать я. – И он позвонил. Разговаривая очень тактично, через несколько минут передал трубку мне. Если на месте преступления я счел его холодным и бесчувственным человеком, то теперь, увидев, как увлажнились его глаза, я изменил свое мнение о нем.

– Это моя девочка?! – еле слышно спросил низкий голос на другом конце провода.

– Думаю, да, мистер Дженсен. Боюсь, что это именно она.

Я расслышал, как он всхлипывал.

Затем проговорил:

– Мистер Несс сказал, ее тело… расчленили. Почему вы утверждаете, что это она? Откуда… вы знаете, что это она?

Я сказал ему о кольце и родимом пятне в форме слезинки клубничного оттенка.

– Я должен приехать, – сказал он.

– Может быть, не нужно, – я прикрыл трубку. – Элиот, может, его опознания достаточно?

Он кивнул.

– Обойдемся.

Мне пришлось немного поспорить с Дженсеном. В конце концов он согласился, чтобы мы переправили останки дочери домой поездом. Я обещал сегодня же связаться с похоронным бюро и сопровождать тело.

Я передал трубку Элиоту, чтобы тот повесил ее.

Мы обменялись взглядами, и Элиот, не склонный к клятвам, сказал:

– Отдал бы десять лет жизни, лишь бы только поймать этого подонка.

– Сколько времени понадобится для обследования тела?

– Поговорю со следственным отделом. Уверен, сможем отправить ее домой через день-другой. Где ты остановился?

– В отеле «Стадиум».

– Больше ты там не живешь. У меня свободная комната. Ты знаешь, я теперь холостяк.

Мы еще не добрались до этой темы в наших разговорах. Брак Элиота всегда казался мне идеальным, поэтому я был буквально потрясен, когда несколько месяцев назад узнал о его разводе.

– Весьма сожалею, Элиот.

– Я тоже. Но я кое с кем встречаюсь. Ты, наверное, ее помнишь, она тоже из Чикаго.

– Кто?

– Эви Мак-Миллан.

– Художница из журнала мод? Красивая женщина.

Элиот застенчиво улыбнулся.

– Вечером ты ее увидишь, в Кантри-клубе, организую подружку и для тебя. Не хочу, чтобы ты встревал в мои отношения.

– Да как ты можешь говорить такое? Неужели ты мне не доверяешь?

– Еще много лет назад я усвоил одно правило, – заявил он, поворачиваясь к столу, заваленному бумагами, – никогда не доверять чигакским полицейским – даже бывшим.

* * *

На открытой террасе Кантри-клуба оркестр из десяти музыкантов исполнял мелодии Кола Портера, а мягкий ветер с озера Эри поигрывал волосами женщин. Вокруг было множество симпатичных женщин в платьях с низкими вырезами, обнаженными плечами, и в их распоряжении множество мужчин в вечерних костюмах. Однако вечер не был официальным, и, поскольку здесь же присутствовали многие любители гольфа, отдыхая после дневных баталий, мелькало немало спортивных костюмов, среди которых попадались и деловые, наподобие моего. Некоторые из женщин вообще были одеты по-будничному, как, например, высокая, стройная блондинка в розовой кофточке и светло-зеленой плиссированной юбке. Сидя со мной за небольшим металлическим столиком, выкрашенным в белый цвет, она поинтересовалась, не отведаю ли я бакарди. Воздух благоухал как цветочный сад:

пахло, конечно, цветами, но аромат духов исходил от моей собеседницы.

– Я с удовольствием закажу для вас порцию бакарди, – неловко сказал я.

– Нет, – возразила она, прикасаясь к моей руке и глядя на меня желтовато-зелеными глазами. – Вы гость. Угощаю я.

Элиот танцевал со своей подружкой Эви, привлекательной брюнеткой лет тридцати пяти; она всегда казалась мне умной, но немного какой-то печальной. Они улыбались, глядя на меня.

Блондинка в розовом и бледно-зеленом принесла два бакарди, поставила на стол и улыбнулась.

– Да, – шаловливо проворковала она. – Вас подставили. Я та девушка, про которую говорил Элиот. Если вы надеялись встретить кого-то в вечернем туалете, не обессудьте. Только что мне просто пришлось загнать мячи в лишние девять лунок.

– Если вам нужен парень в смокинге, – ответил я, – то это не по адресу. К тому же я ни разу не играл в гольф. Что еще у нас общего?

Хитрая улыбка не сходила с ее лица, пока она делала глоток бакарди.

– Элиот, мне кажется, если я выпью еще этого нектара, то, возможно, и выдам свой секрет.

После нескольких бокалов она и впрямь его выдала.

Но мне показалось это беспардонной ложью.

– Ты тайный агент?! – воскликнул я, тоже слегка захмелев.

– Ш-ш-ш… – прошептала она и поднесла палец к накрашенным губам.

– Это секрет. Правда, в последнее время я этим очень мало занималась.

– Чем занималась?

– Ну, тайной работой. Все можно истолковать двояко, поэтому мне не очень хочется рассказывать.

– Я и не думал совать нос в чужие дела.

Оркестр заиграл танго.

Я поинтересовался, как она начала работать на Элиота, чему я, честно говоря, не верил ни секунды, даже будучи под хмельком.

Однако рассказанное оказалось правдой, что подтвердил сам Элиот, когда подошел узнать, как мы поладили с Вивиан (так, оказывается, ее звали), пока девушки отправились в дамскую комнату.

Вивиан Чалмерз была дочерью банкира (довольно преуспевающего), в тридцать лет разошлась с мужем, без детей, с многочисленными связями в обществе, с авантюрным складом характера, отличная охотница, заядлый игрок в гольф и теннис и вообще «всесторонняя спортсменка». Когда Элиот предложил ей помочь ему вывести на чистую воду несколько злачных заведений, которые он намеревался как следует потрясти, Вивиан сразу же согласилась. Будучи дамой из «общества», она могла посещать их, не вызывая ни у кого ни малейших подозрений. Несколько лет она была одним из наиболее активных агентов в битве, развернутой Элиотом против так называемой Мейфилдроузской банды, контролировавшей проституцию, азартные игры и рэкет в окрестностях Кливленда.

– Но постепенно все стихло, – с оттенком ностальгии в голосе посетовала она. – Элиот прилично вычистил эти места, к тому же он больше не хочет пользоваться моими услугами.

– Тайный агент может действовать эффективно лишь до поры до времени, – заметил я. – Довольно скоро противоположная сторона начинает подозревать.

Вивиан пожала плечами с явным разочарованием и позволила мне заказать еще порцию бакарди.

Мы вышли из зала прогуляться, обошли вокруг поля для гольфа и в дальнем конце его уселись на траву. Приятно дул ветер с озера. Над лункой с номером тринадцать трепетал флажок.

– Тринадцатая, – заметил я.

– А?

– Тринадцатая жертва.

– Да. Элиот мне рассказал. Рассказал и о твоей сегодняшней «удаче», как ты нашел дочь своего клиента. Чертовски, наверное, обидно?

– Обидно.

– Досадно, что никак не поймают этого сукина сына.

Она была немного навеселе. Тем не менее меня удивило, что такая «светская женщина» выражается подобным образом.

– Наверное, Элиоту тоже не по себе, – заметил я.

– Еще бы, чертовски не по себе. Это единственная «соринка» в его глазу. Здесь его считают героем. Он оттеснил мафию на задворки и сделал много полезного для города, начиная с того, что очистил полицейский департамент от коррумпированных чиновников, заточил в тюрьму рэкетиров, снизил вдвое смертность в дорожно-транспортных происшествиях, заложил Детский городок…

– Ты случаем не влюблена в него?

На мгновение она замерла, затем на лице ее появилась застенчивая улыбка, говорящая о том, что ее застали врасплох.

– Может быть, чуть-чуть. Но у него есть девушка.

– А у меня нет.

– Можешь найти.

Она подалась вперед.

Потом мы целовались, и ей было уютно в моих объятиях. Тело Вивиан оказалось упругим, благоухающим как цветок. Мы лежали на траве и любовались яркими звездами, рассыпавшимися по темному небу. В этот миг мир казался нам сказочно прекрасным.

Трудно было представить, что в этом же мире обитал и Мясник.

* * *

Этим же вечером мы беседовали с Элиотом. Он жил в маленьком домике, переделанном из эллинга[4]4
  Специальное помещение для хранения, ремонта и постройки яхт, лодок.


[Закрыть], на самом берегу озера. Мебель практически отсутствовала, как у спартанца, – видимо, жена, уходя от него, забрала с собой большую часть домашней обстановки, и теперь ему предстояло все начать заново.

Я сказал, что Вивиан показалась мне потрясающей девушкой.

Откинувшись на спинку стула и положив ноги на оттоманку, Элиот ослабил галстук и меланхолично улыбнулся:

– Думаю, ты точно охарактеризовал ее.

– У вас был роман?

Он пристально взглянул на меня – я понимал, что мой вопрос был очень интимным, раньше мы никогда не касались личных тем, – отрицательно покачал головой.

– Ты же познакомился с Эви Мак-Миллан в Чикаго, – сказал я.

– Ну и что?

– Ничего.

– Ты хочешь сказать, что я познакомился с ней, когда был женат?

– Ничего я не хочу сказать.

– Нат, прошу меня извинить, но я не бойскаут, за которого ты меня принимаешь.

– Ага, значит ты и прежде спал с девочками. Что ж, намотаю на ус.

В доме имелся камин, в котором несколько поленьев никак не могли решить – гореть им еще или нет, а мы наблюдали за их попытками.

– Я люблю Эви, Нат, и намерен жениться на ней.

– Поздравляю.

До нас доносился шум озера и его запахи.

– Как бы мне хотелось схватить за горло этого негодяя, – проговорил Элиот.

– Что?

– Этого проклятого Мясника.

– Почему ты о нем вспомнил?

– Не знаю.

– Элиот, прошло три года с тех пор, как он убил свою первую жертву, и неужели у тебя до сих пор ничего нет?

– Ничего. Несколько месяцев назад, правда, мы нашли некоторые… части тела, кости… в коробке на территории Центрального рынка. В районе Гувервилля… жалкое местечко, трущобы, где живет сброд: бродяги, не имеющие ничего общего с добропорядочными гражданами, оказавшимися на мели. Большинство жертв – до сегодняшнего дня – были или проститутками, или бездельницами… и именно бездельницы из трущоб составляли основную добычу Мясника. Это я так, к слову.

Потрескивал огонь в камине.

Элиот продолжал:

– Я решил провести рейд. Отобрал двадцать пять полицейских и с утра пораньше отловил всех этих бродяг, отвез в участок, снял отпечатки пальцев и допросил всех до единого.

– И что ты узнал?

– Ничего. Ничего, кроме того, когда избавил Кливленд от этих трущоб. В тот же день я все там спалил.

– Оказывается, весьма удобно, что все пожарные работают на тебя. А как чувствуют себя те несчастные, чье жилье ты спалил?

– Нат, я их всех передал на попечение департамента по социальной поддержке для переселения и, как надеюсь, реабилитации. Однако большинство из них – отъявленные бездельники, которым нужна была только компенсация. Я сделал им доброе дело, фактически включив их в список пострадавших.