Текст книги "Квест империя"

Нор посмотрела на него долгим оценивающим взглядом, под которым купец не только не сник, но, напротив, стал, казалось, тверже.

– Вы сохранили знаки рода, Ирк? – спросила она наконец.

– Да, – твердо ответил Руй Ирк, подняв подбородок.

– И у вас есть юноши и девушки, которые помнят честь рода и прошли дорогой предков? – Голос Нор был холоден, как зимний ветер, и мертв, как скалы Крайнего Севера.

– Да, – ответил Ирк. Глаза его горели как пламя.

– Вы можете послать ко мне два меча, мастер, – сказала Нор. – Мы остановились на Озерах и пробудем там как минимум до завтрашнего вечера.

– Если позволите, графиня, они будут у вас сегодня на закате.

– Превосходно, – снова обозначила улыбку Нор. – А теперь помогите нам подобрать небольшой, но сбалансированный штат слуг.

– Нам нужна камеристка… – вступил в разговор Ё.

С этого момента господин Ирк перестал быть вассалом графов Ай Гель Нор, а снова стал самим собой. Впрочем, что мы знаем о том, когда и в какой роли человек является самим собой, а когда нет? Негоциант Руй Ирк был сама деловитость. Он был полон готовности выполнить все желания своих клиентов, и в этом случае, возможно, что меч Ай Гель Норов присутствовал в нем в не меньшей степени, чем торговец живым товаром. Вниманию Ё и Нор были предложены несколько вариантов решения возникшей у них проблемы, но лучшим и, следовательно, самым дорогим оказался вариант с покупкой готового звена: слуг ближнего круга разорившегося недавно хозяина крупной транспортной компании. Слуг было двенадцать. Все они были молоды, хорошо подготовлены и отлично вышколены. Все они имели сертификаты имперского Министерства колоний и, ко всему, успели сработаться и создать слаженную группу. Повар, три слуги и две служанки, камеристка и горничная с женской половины, два камердинера, парикмахер и банная рабыня. И что немаловажно, все рабы были кумх.

После просмотра их документов и топографических изображений, Ё пришел к выводу, что надо покупать, и, заплатив за всю группу, попросил господина Ирка подержать купленных рабов день-два, пока он и графиня не определятся с маршрутом своего дальнейшего путешествия и его способами. Естественно, Руй Ирк любезно согласился выполнить и это пожелание своей госпожи, отказавшись даже от отдельной платы за труд и в возмещение расходов.

А обедать они сели уже в ранних сумерках, и не в ресторане, а в своих апартаментах на Озерах принцессы Сцлафш. Гостиничные слуги совсем не то, что настоящие домовые рабы, и двигаются медленнее, и не так тихо, как требует этикет. В них нет ни плавности, ни отточенности движений, ни глубокого осознания таинства служения, но, если ты поселился в гостинице, будь готов переносить мелкие неприятности, с этим связанные. Нор крепилась, потом мысленно махнула рукой и сосредоточилась на беседе со своим Ё.

– Этот Йёю… – сказала она, проглотив последнюю ложку жирного и горячего супа из горной форели. – Мне кажется, я читала когда-то один или два из его романов, но…

– Но он не произвел на вас никакого впечатления. Так? – завершил ее мысль Ё.

– Пожалуй, – согласилась она, мучительно пытаясь вспомнить, действительно ли она читала когда-то книги Йёю, или… что? – У меня плохой вкус?

– Видите ли, – ее Ё был сама невозмутимость, – все дело в позиции читателя. На самом деле, не знай я вас, моя прелесть, так, как я вас знаю, я ожидал бы от вас раздражения, отторжения, даже ненависти, но никак не равнодушия. – Он улыбнулся ей улыбкой, полной нежного восхищения. – Но вы, гегх, ни на кого не похожи. Ваши реакции нестандартны и почти всегда неожиданны. Взять хотя бы мастера Ирка. Он ведь, вероятно, даже не родился на Сцлогхжу, и тем не менее он полон вассальной чести и гордости. При этом взял с вас полную цену за рабов, которые наверняка достались ему за гроши на распродаже. Также и ваше отношение к Йёю, мой яхонт. – Ё отпил немного вина из хрустальной, оправленной в кованое золото кружки, промокнул губы и продолжил:

– Йёю великоаханский националист и, я бы даже сказал, шовинист. Все его творчество пронизано благоговением и восторгом перед своим народом и его традициями, точно так же, как презрением и ненавистью ко всем остальным. Вы как раз и принадлежите к этим остальным, моя прелесть. Три тысячи лет назад вопрос стоял до удивления просто: или вы, гегх, или мы, аханки. Победили мы. Уже за одно это вы должны реагировать на слова Йёю так, как если бы это были мечи, направленные в вашу грудь. Кстати, я уже говорил вам, что ваша грудь прекрасна, моя ласковая Нор? А вы дарите ему равнодушие, которое для Йёю хуже презрения. Есть в вас, моя кроткая, настоящее чувство мести. Вы это делаете неосознанно, но со вкусом. Это кровь, моя Нор. Недаром же вы Повелитель Полуночи.

– Вас всегда интересно слушать. – Рассеянная улыбка Нор была легка как летний бриз.

– Вы еще не слышали господина Йёю. Вот кто умеет творить реальности.

– Вы знакомы? – Нор принялась за острый салат и копченых угрей.

– Были когда-то. – Ё согнул указательный палец правой руки. «Все проходит», – поняла Нор.

– Прошло семьдесят лет, – равнодушно сказала она, почти полностью отдавшись переживанию вкусовой симфонии. Некоторые нюансы, возникшие благодаря приправам, добавленным в салат, даже заставили ее затаить дыхание.

– О да, – улыбнулся Ё. – Прошло много времени. Некоторые успели состариться.

– И тем не менее вы предполагаете навестить герцога. – Она не спрашивала, она подводила итог.

– Пожалуй. – Возможно, Ё еще раздумывал над перспективой навестить опального Лауреата. – Составите мне компанию?

«Здесь что-то не так, – сказала себе Лика, рождаясь из сонного небытия второго сознания Нор. – С этим Йёю не все так просто». По-видимому, так и было. Господин Ё был царственно спокоен, но Макс был взволнован. Увидеть это было невозможно, однако с некоторых пор Лика начала «чувствовать» Макса даже тогда, когда Ё всецело овладевал им. Пусть не всегда эта способность позволяла ей «заглянуть» в душу «ее Макса», но чем дальше, тем чаще она знала о его душевном состоянии то, чего не знал и не подозревал никто.

«Сейчас не время спрашивать его о Йёю и не место, если не поддаваться иллюзии покоя и безопасности, которую дарит это место». Так или примерно так она думала сейчас, хотя на самом деле ее мысли неслись настолько стремительно, что она успела обдумать и этот и несколько других, не менее важных для нее вопросов за краткий миг между вопросом Ё и ответом Нор.

– Составите мне компанию? – спросил Ё.

– Непременно, – ответила Нор.

…ночь опустилась на город, и небо на короткие полчаса украсили мириады ярких разноцветных звезд. Эта дивная пора ночи называлась на Йяфте «звездным плащом». Нор стояла на балконе второго этажа и любовалась звездами. Они и в самом деле были здесь разноцветными, не только и не столько россыпью алмазов, но настоящим собранием драгоценностей, среди которых замечались и рубины, и изумруды, и сапфиры всех величин и оттенков. Феерическое зрелище звездных сокровищ, рассыпанных на черном муаре ночного неба, притягивало взгляд и обращало прозу существования в поэзию жизни.

Легкий шорох в саду, едва слышный даже в глубокой тишине, окутавшей Озера, заставил Нор насторожиться. Она перевела взгляд вниз и увидела в глубокой тени, отбрасываемой старыми деревьями, два сгустка мрака, более плотных, чем окружавшая их тьма. Ее мечи – Руй Эйк и Руй Фата – Он и Она ее личной гвардии, состоявшей из них же двоих, «слушали» ночь, стоя под балконом апартаментов графини Ай Гель Нор. Оказывается, гегх не исчезли. «Как странно, – сказала она себе, снова устремляя взгляд к звездам. – Народ исчез, но вот два меча несут свою службу чести, и одного из них зовут Руй Медведь, а другую – Руй Лиса». Значит, гегх исчезли не совсем. Выясняется, что мы еще существуем, хотя наше существование лишь сон о прошлом, которое ушло в предание, а реальность… В реальности есть только то, что есть.

«Так что же у меня есть? – спросила она себя. – Есть сегодня, есть «звездный плащ» и мои мечи, «стерегущие ночь». А все остальное – сон. Прошлое это сон, в котором гегх не более реальны, чем далекий и недостижимый теперь Питер. Но и не менее. Да и будущее – только грезы, которые тоже ведь сон. Сон о встрече с герцогом Йёю, и сон о свидании с «Чуу», моей яхтой, моим «малым домом», где ждут своего часа мои драгоценности и мои платья, которые я не надевала почти восемь десятков лет. Там должно быть одно… Да, костюм для верховой езды из черного шелка, он непременно понравится моему Ё».

Время «звездного плаща» истекало, и среди деревьев, закрывавших горизонт, уже разливалось медовое сияние Первой Сестры. Пройдет всего несколько минут, и поднявшаяся выше луна погасит большинство малых звезд небосвода.

Часть III
НАША ДЕВУШКА

Гремела атака, и пули звенели,

И ровно строчил пулемет…

И девушка наша проходит в шинели,

Горящей Каховкой идет.

М. Светлов. Песня о Каховке

Прелюдия
ОСЕНЬ ЛАУРЕАТА

Империя – страна для дураков.

И. Бродский. Post aetatem nostrum

Гонец прибыл еще до восхода Третьей Сестры. Это был добрый знак. В неурочное время приходят или с очень плохими, или с очень хорошими вестями. Но плохие вести принято сообщать между Первой и Второй Сестрами. Вопрос, однако, в том, знают ли в столице о том, что принято на Йяфт, а что – нет? С другой стороны, это был гонец, а не судебные приставы. И не «бумага», идущая по почте, и он, гонец, прибыл тогда, когда прибыл.

Йёю набросил на плечи плащ, и босиком – пусть те, кто должен, узнают, герцог настолько пал духом, что появился перед простым курьером босиком и в плаще на голое тело – вышел на крыльцо. Здесь его ожидал, однако, форменный сюрприз. Перед парадными дверями стоял капитан императорской гвардии. Это был высокий, крепкого сложения молодой мужчина в небесно-голубой форме Гарретских Стрелков.

– Приветствую герцога Йёю устами пославшего меня Господина! – отчеканил гвардеец уставную форму, исключавшую по умолчанию какие-либо контакты с ним, как с человеком, имеющим имя, или лицом, носящим высокое звание и наверняка дворянский титул. «Ну что ж, император всегда прав», – констатировал Йёю с досадой, но в этот момент сделавший паузу капитан продолжил чуть менее официальным тоном: – Доброй ночи, ваша светлость. Извините за поздний визит, но нам сказали, что здесь так принято.

– Никаких извинений… – ответил Йёю.

– Скиршакс, – представился офицер. Он был смугл и черноволос, у него были сглаженные скулы и маленькие подбородок и нос. Даже если бы не имя, все это, вместе взятое, указывало на крайний запад Ахана.

– Добро пожаловать в мой дом, добрый господин Скиршакс.

Представившись, гонец стал гостем и снял последние сомнения относительно цели своего визита. Палачи не представляются. Пригласив гвардейца в дом и перепоручив его заботам ночного «стража огня», Йёю извинился и на несколько минут покинул капитана Скиршакса, чтобы одеться. Слуга помог ему подобрать подобающую случаю одежду – темно-синие брюки и голубые рубашка и носки и домашние мягкие туфли – и повязал ему на шею непременный платок, по ночному времени, черный. Уже готовый – все это действо заняло не более пяти минут – Йёю постоял несколько секунд около буфетного столика, раздумывая над тем, не стоит ли ему выпить чего-нибудь тонизирующего – ореховой эссенции (пара капель на стакан воды) или водки, настоянной на почках зимнего дерева – но решил, что не стоит. Сон прошел. Голова была ясная, мысли четкими.

«Солнце взошло», – сказал он себе с усмешкой, направляясь к дверям.

Гость сидел у ночного пламени[71]71
  Ночное пламя – вид камина с заглубленным полом (Западный и Северный Ахан).


[Закрыть] в малой гостиной. Слуги уже подали легкие закуски и вино, а кухонный раб варил глинтвейн тут же, на живом огне. При появлении Йёю капитан обозначил попытку встать, но Йёю ее не принял, показав, что просит гостя оставаться сидеть. Тот благодарно улыбнулся в ответ, отпил из кружки, которую держал в руке, и дождавшись, пока Йёю усядется в кресло напротив, начал выполнять миссию, ради которой, собственно, сюда и прибыл.

– Устами императора говорю, – сказал он. – Добра и покоя тебе, герцог Йёю. Зима тревог твоих заканчивается, и весна уже шагает в горах.

Йёю склонил голову в знак уважения к словам, пришедшим к нему через гвардейского капитана и неизвестное число иных посредников из Золотых Чертогов. Сказал ли эти слова сам император, или их записал один из императорских секретарей, не суть важно. Важно, что они произнесены здесь и сейчас личным посланником императора, как слова императора.

– Твое сообщение о возвращении среднего Ё воспринято с пониманием. Знай: нет на тебе вины. Напротив, рассмотрев факты и взвесив твои предположения на весах высшего знания, император полагает, что ты проявил не только верность традициям и законам гостеприимства, но и явил очередной пример своей достославной проницательности. Мысли твои прозрачны, как утренняя роса, а выводы безупречны, как силы Вселенной. Радуйся! Император вспомнил о тебе и в ближайшее время решит твою судьбу.

На этот раз Йёю встал и снова склонился в благодарственном поклоне, теперь уже поясном.

– Говорю устами начальника второй канцелярии, – между тем продолжал капитан. – С сего дня дозволяется его светлости герцогу Йёю покидать место постоянного жительства в провинции Йяфт во всякое время, но не более чем на десять дней подряд. Герцог Йёю волен посещать любые места в пределах империи и оставаться там столько времени, сколько он сочтет необходимым.

«Мило, – мысленно усмехнулся Йёю. – Отсутствовать я могу не более десяти дней, а присутствовать – сколько угодно».

– Однако до внесения особых изменений в этот пункт герцогу Йёю не рекомендуется посещать базы императорского флота, приближаться к границам империи ближе, чем на семь стандартных суток неспешного пути, и оставаться в Столице более чем на сорок восемь часов. Конец.

«Вполне сносно, – согласился Йёю. – И выполнимо без напряжения».

Вслух он сказал несколько иное:

– Устам императора. Спасибо за труд и честь. Через уста императора в ухо Блистающему: покорно склоняю голову и внемлю божественным речениям. Благодарностью за твою щедрость полнится сердце. Твои слова вошли в меня, как гром, и запечатлелись в душе, как удар молнии. Твой слуга и твой подданный, герцог Йёю.

Начальнику второй канцелярии: получено и скреплено печатями. Щедрость императора пролилась дождем на иссохшую землю моей души. Да будет так.

Закончив с официальной частью, Йёю взял кружку с глинтвейном, поданную рабом, и улыбнулся Скиршаксу улыбкой старшего по возрасту и положению, адресующего ее младшему, отмеченному, однако, особым положением.

Через полчаса гонец ушел, и Йёю остался один. Третья Сестра уже была в зените. До рассвета оставалось максимум полчаса. Спать ему не хотелось. И дело было даже не в том, что известия, пришедшие из Столицы, были очень серьезны, так как вносили, наконец, ясность в его положение. Одно это могло «разбудить спящего». Дело, однако, было и в самом Йёю. Он и сейчас, в своем возрасте, мог не спать сутками, или, напротив, сутками спать, или спать урывками – тут пять минут, и там еще пять – но, разбуженный посреди ночи, и принужденный заниматься делами, он уже не мог сразу вернуться к прерванному сну.

Йёю отпустил слуг и тенью пошел по спящему дому. «Домовой» услужливо включал ночное освещение в любом помещении, в которое входил Йёю, закрывал за ним двери и гасил огни, не мешая Йёю думать о «разном».

А подумать было о чем. Последний год он прожил, как дерево. Катастрофа, случившаяся в Тхолане в восьмой день первой четверти месяца птиц, обрушила его на дно настолько глубокой пропасти, что дважды за это время он позволил себе усомниться в безошибочности выпавшего жребия. Дважды он задался вопросом, не лучше ли было ему умереть, как умерли многие. Естественно, это было малодушие, природная слабость рожденных от женщины. Разумеется, он отдавал себе в этом полный отчет.

Как и следует носящему меч, он побывал в храме Айн-Ши-Ча[72]72
  Айн-Ши-Ча – один из трех старших богов/богинь аханского пантеона. Боги верхнего неба имеют, по аханской традиции, двойную сущность, выступая, в зависимости от ситуации, то в своем мужском, то в женском воплощении.


[Закрыть] и принес положенные жертвы. Тем не менее река не течет в гору, и человек есть лишь то, что он есть. Йёю принял участь и принудил себя стать деревом. Это очень непросто – изменять суть самого себя. Лучше всех об этом написал Ейнойя в «Змеиной коже», но Ейнойя говорил о преодолении, которое, по сути, есть приращение, а Йёю прошел дорогой умалений. Это было не просто, это было мучительно, «но кто мы перед великими звездами»? И он принял и признал необходимое и положенное, и прожил так почти целый год. А потом он встретил Ё, и душа захотела странного.

Йёю вернулся в свою спальню, пересек ее по диагонали, бросив мимолетный взгляд на постель, где, разметавшись во сне, спала на алых простынях его новая игрушка, и вошел в кабинет. Его кабинет был точной копией знаменитой писчей комнаты герцога Йёю-Ян, деда его деда, но Йёю не чувствовал сейчас настроения к поминовению славных предков. Он просто пришел к себе в кабинет. Постоял у окна, глядя, как наливается горизонт серебряной кровью Четвертой Сестры, и повернулся к книжным полкам. Весь четвертый уровень занимали его собственные книги. Йёю подошел к стеллажам, сдвинул в сторону почти невидимое из-за своей прозрачности стекло, и взял с полки маленький томик в переплете из кожи ягненка. Это была его предпоследняя книга. «У Начала Времен». Он погладил пальцами переплет, осторожно коснулся золотого тиснения на обложке и, наконец, открыл четвертую главу, которая называлась «Рыба, выпрыгнувшая из воды». «Вот утро, – прочел он строки, которые на самом деле знал наизусть. – Вот небо, полное света. Вот она, входящая в текучее серебро реки». «Привычка жить сильнее меча», – сказал Первый император. Он был прав. Привычка думать, как и привычка писать, сродни привычке длить существование. Дерево жило своей жизнью, пускало корни, отращивало ветви, украшалось листьями, а волк, умиравший под его корой, все еще охотился в степи. Пусть даже эта охота была лишь воспоминанием, сном о настоящей охоте.

Сейчас, стоя около стеллажей, Йёю перелистывал книгу. Его глаза скользили по строчкам, а память, опираясь на слова и образы, как путник, идущий по камням через горную реку, пробиралась в заброшенные сады прошлого.

В ту ночь, задержавшись у императора позже обычного, он остался ночевать во дворце. Нет, не так. Вернее, все так, но аудиенция закончилась в половине девятого, и он еще вполне мог отправиться в свой городской замок, но встретил сенатора старшего Йо – покойного сенатора, – и они засиделись за вином и воспоминаниями о юности, проведенной в Южном Ахане. А потом, когда сенатор, не переживший той ночи, оставил его, ехать домой было и в самом деле поздно, и Йёю пошел в свои апартаменты в западном крыле дворца.

«Капли воды на ее плечах и груди. Солнце еще не выпило сладчайшего вина этого утра», – прочел Йёю и вспомнил.

Разговор в комнате для интимных бесед был, как всегда, о многом и, казалось, ни о чем. Но так только казалось. В беседах, которые они вели уже больше трех десятков лет, всегда жила мысль. В них всегда была система, которую не всегда было легко выявить. Постороннему было не догадаться, что этот старый человек – император как раз переступил порог шестого полустолетия – полон юношеской энергии, но энергии, накрепко связанной волей и интеллектом императора, которые эту энергию и направляли. Развращенный невероятным могуществом, властью, приближающейся к божественной, отягощенный собранием самых разнообразных пороков, личных и наследственных, император мог быть и самодуром, и жестоким тираном, и безумным властителем, оставаясь при этом одним из умнейших людей эпохи. Таков был парадоксальный характер старого императора. Йёю был одним из немногих, кто знал это наверняка. С ним император не лицемерил и не играл, позволяя себе быть самим собой.

Так вот, в тот вечер, среди прочего, император обратил внимание Йёю на то, как изменилось лицо высшей аристократии за последние годы. Когда император говорил про «последние годы», он, что неудивительно в его возрасте, имел в виду как минимум последнее полустолетие. Но вспомнил император человека, умершего семь десятилетий назад.

– Ты помнишь среднего Ё Чжоййю? – спросил император. Он назвал Ё так, как того называли только близкие ему люди. Сероглазый Ё. Ё Чжоййю.

– Разумеется, – ответил Йёю.

– Он был славным танцором, не правда ли?

– Да, – согласился Йёю.

– Вчера я говорил с первым Ё. Это его племянник четвертого разделения.

Накануне был праздник Плодородия, и по обычаю, освященному традицией, насчитывавшей три тысячи лет, церемонию в летнем храме Айна-Ши-На проводил сам император при участии глав всех ста семи родов Золотого Круга.

– Ни с одним из них мне не удалось бы вспомнить свою молодость.

На этой мысли стоило задержаться, и, идя в свои апартаменты, Йёю обдумывал именно персональный состав палаты. Смерть всегда была повседневной подробностью роскошного существования первых людей империи. А причины их смерти зачастую были не менее экзотичными, чем поведение. Особенно в определенном возрасте. Ничего удивительного. «Мечи императора могут сломаться, но они не должны ржаветь». С другой стороны, Йёю понял сейчас, что, увлекшись тактикой, уже давно пренебрегал стратегией. Болезнь известная, чреватая многими бедами. Как верно заметил по этому поводу Счайшвар еще десять веков назад: «Если ты занят только поисками хлеба на день сей, чем станешь кормить свою семью завтра?» Казалось бы, простой и очевидный факт: за последние семьдесят лет сменились все первые и большая часть старших в первой дюжине и в Золотом Круге. А он этого не заметил. Не обратил внимания. Не задумался. Но может статься, что это ошибочное мнение. Или, возможно, смена поколений всегда происходит подобным образом. Вычислитель легко развеет любые сомнения. Это ведь статистика, а не анализ. Вычислитель даст ответ. Если, конечно, ты знаешь, что спросить.

«Почему император вспомнил про Ё Чжоййю?» – спросил он себя, входя в каминную.

В свое время Ё был очень близок к императору. Он даже считался загонщиком левой руки на императорских охотах. Но та весна, которой радовался любимец императора, отцвела почти сто лет назад.

«Так почему же Блистающий вспомнил об умершем семьдесят лет назад человеке?» – повторил свой немой вопрос Йёю, проходя в кабинет и усаживаясь перед вычислителем. Он уже хотел сформулировать запрос вычислителю, когда увидел, что полчаса назад на его имя пришло любовное послание от маленькой Мсчебш[73]73
  Мсчебш – жеребенок.


[Закрыть]. Девочка соскучилась и писала ему в вечерний час стихами, выдававшими слабое знакомство с каноном и недостаточную дисциплину чувств. Впрочем, эти неказистые строки хорошо передавали нежность, чувственность и молодую животную силу его лошадки, его Мсчебш. Йёю прочел ее письмо, и сердце его пропустило два такта.

«Поздно, – сказал он себе. – Уже поздно. Ты умер, и только твоя тень, опоздавшая узнать об этом, все еще имитирует жизнь».

Йёю налил себе вина – он предпочитал не вызывать императорских рабов без крайней необходимости – и вернулся к терминалу.

«Ничего не изменилось, – сказал он своей тени. – Продолжай. У тебя это неплохо выходит».

Он как раз заканчивал писать ответное послание, избрав для него наиболее доступный Мсчебш стиль «сладкого» стиха, когда двери, запертые изнутри, распахнулись и в кабинет ворвались гвардейцы. Солдат было двое, третий – десятник-ветеран. Все они были в штурмовой броне, но все же не забыли прикрепить к рукавам пурпурные шевроны Мясников Лабруха.

«Разве они пришли не за моей кровью?» – удивился Йёю и встал им навстречу. – «Если так, то, значит, у меня есть шанс пережить кое-кого из моих заклятых друзей».

Он склонил голову и произнес положенную формулу, подразумевающую, что он не в курсе того, что происходит на самом деле.

– Весь во власти императора, – сказал Йёю, протягивая вперед руки ладонями вверх. – Жизнь и смерть на ладонях Самца.[74]74
  Самец, Медведь – верховное божество в триаде старших богов/богинь аханского пантеона.


[Закрыть]

Гвардейцы поняли его правильно, именно так, как он этого и хотел, и, поскольку приказа убивать писателя у них не было, повели себя как мужчины с мужчиной. Вежливо и быстро они обыскали Йёю, извлекли из его вычислителя процессор и накопитель и пригласили его следовать за ними. На самом деле уже за дверью его апартаментов гвардейцы разделились, и конвоировать Йёю отправился лишь один из них.

Идя перед солдатом по коридорам и лестницам дворца – они, по-видимому, направлялись в казематы «старого замка», – Йёю увидел и услышал достаточно, чтобы понять, что убивать солдата не надо. Бессмысленно. Бежать некуда. Вернее, поздно. Полчаса назад, когда пришло сообщение от 7-80, можно было бы попробовать переиграть неизвестных игроков. Но тогда он еще пил вино со старым сенатором Йо, а сообщение зря ожидало его на мониторе вычислителя. Прошло всего полчаса, но как изменилось лицо дня за это незначительное, в сущности, время. 7-80 уже, вероятно, мертв, он вряд ли сдался живым. Йёю арестован и будет неизвестное время ожидать своей участи в одном из древних каменных мешков дворцовых подземелий. Жребий многих других уже брошен. Запах смерти успел пропитать дворец снизу доверху. Йёю оставалось держать лицо и благодарить свое «везение». Скорее всего, задай он вычислителю вопрос, который был уже им мысленно сформулирован, и ему не пережить переворот. Интуитивно он чувствовал связь между событиями этой ночи и сменой поколений в Золотом Круге. Впрочем, позже – после недели, проведенной в казематах «старого замка», и официальной высылки – он все-таки задал этот вопрос вычислителю. Вернее, он задал его семи разным вычислителям, сформулированный, как бесчисленное множество частных вопросов. И запоздало удовлетворил свое любопытство.

Увы, император был прав. Семьдесят лет назад кто-то начал незаметно, но кропотливо менять облик «идущих с императором». Накануне переворота работа была закончена. Никто из тех, кто возглавлял к этому времени кланы Золотого Круга, в Ночь Дождя не пострадал. Но были ли они теми, кто натянул тетиву? У Йёю не было ответа на этот вопрос. Пока не было.

«Но теперь кое-что изменилось, не так ли? Или я снова иду по облакам?» – Йёю аккуратно закрыл книгу и поставил ее на место. Третья Сестра уже зашла, а Четвертая Сестра поднялась на треть.

Йёю вернулся к столу, открыл шкатулку из чайного дерева и достал из нее сигару. Сигара была необычная: много тоньше и длиннее тех, что обычно курят в империи, и почти черная. Настоящая Гжежчи – убивающая ночь.

«И все-таки почему император вспомнил тогда про Ё? – Йёю «обрезал» сигару, просто обрубив кончик резким коротким ударом цсая[75]75
  Цсай – «лист», вид ритуального кинжала с широким, но коротким листообразным клинком. Центральный Ахан.


[Закрыть], который держал на своем столе и для этой цели тоже. – Император полагал, что все началось с Ё? Возможно. У него были для этого все основания».

Перед мысленным взором Йёю появился Ё. Он был таким, каким пришел в этот дом восемь дней назад. Йёю вглядывался в образ Ё, пытаясь найти отличия от того Ё, каким он запомнился Йёю с их последней встречи семьдесят лет назад. Ё не изменился и в то же время изменился. В чем тут дело, Йёю пока не понимал, но он знал, что так и должно было быть. В какой-то момент за правым плечом великолепного Ё возник быстрый образ медовой волны и зеленых глаз, но Йёю заставил себя не отвлекаться и вызвал образ покойного императора. Невысокий, как и все мужчины в его роду, худощавый и подвижный, император был сед, и его седина замечательно контрастировала с потемневшей – от многочисленных операций по омоложению – кожей. Глаза императора были голубыми и смотрели в вечность. Что он там видел, осталось секретом императора.

Йёю смотрел на него, совсем непохожего на того полубога, каким его знало большинство жителей империи, и чувствовал, как ворочается под корой дерева оживающий волк. Без золотой брони, без взгляда, горящего огнем несокрушимой имперской воли, старик был прежде всего человеком. С этим человеком Йёю связывало нечто большее, чем связь вассала со своим сюзереном. Это была дружба, хотя, кроме них двоих, об этом в империи знали считаные люди. Большинство этих людей были уже мертвы, как и сам император, но никто из них, очевидно, не входил в круг заговорщиков.

«О да! – сказал себе Йёю, отпуская образы Ё и императора туда, откуда он их вызвал. – Моя месть будет сладкой, как мед, и пьяной, как вино».

Восемь дней назад он еще был деревом. Или уже был деревом. Но к нему пришел призрак его светлости среднего Ё Чжоййю и попросил у него оператора Черных Камней. Для чего Ё нужен оператор, Йёю пока не знал, но он знал, что у Ё есть Черные Камни. Сколько их и какие Камни есть у Ё, Йёю не знал тоже. Зато он знал, что это очень серьезно, если знать, как знал это Йёю, что Легион мертв. Но может быть, Легион так же мертв, как мертв Ё?

«В какую бездну ты заглянул, Йёю?» – спросил он себя, закуривая и выходя из кабинета.

Он покинул кабинет через другую дверь и, пройдя по короткому коридору, вошел в Зал Воспоминаний. Это была довольно большая круглая комната с ровными – без окон – чуть светящимися светло-голубыми стенами и синим купольным потолком. Прямо напротив входа в углублении стены на невысоком возвышении стояло деревянное кресло с вмонтированными в оба подлокотника панелями управления.

Йёю подошел к креслу. В зале стало светлее. Это «Домовой» сообщал ему, что дверь в Зал Воспоминаний заблокирована, и он волен спокойно размышлять или вспоминать, без того чтобы кто-нибудь по ошибке ему помешал.

Итак, кого или что он хотел бы увидеть сейчас? Вопрос не праздный. Его коллекция содержала сотни тысяч изображений. Люди, животные, пейзажи, рассветы и закаты ждали его приказа, чтобы воплотиться в зримые образы и напомнить ему то ли состояние души, которое было у него тогда, когда он впервые увидел их, то ли факты, которые были слишком опасны, чтобы их записывать. Во втором случае важен был первый образ, открывающий и формирующий тропу воспоминаний.

– Антш, – сказал он вслух, и из забвения к нему пришла Антш. Худенькая, гибкая, с кожей цвета красного золота и с волосами, черными как ночь и густыми, как джунгли, она появилась в воздухе прямо перед ним. Антш носила аханское имя, но человеком она не была. Она была кумх, и черная волна слабо вьющихся волос спускалась у нее от головы до поясницы подобием роскошной лошадиной гривы. Волосы росли вдоль ее позвоночника, как и у всех кумх. Еще у нее было странное на человеческий взгляд лицо. Но привыкнув, в нем можно было найти свою особую прелесть, так же как и во взгляде узких глаз с вертикальными зрачками. Она была прелестна, хотя ее прелесть мог оценить только тот, кто не поленился отточить свое эстетическое чувство так, как оно было отточено у Йею.

Антш… Так рыбаки с Западной дуги звали в давние времена голубые жемчужины. Такой жемчужиной она и была. Ласковая Антш. Грациозная Антш. Антш летящая.