Текст книги "На васильковой стороне"

4.2. Фамилия, статья, срок наказания?

Распорядок дня в институте был краеугольным камнем, вокруг которого строилось все представление окружающих о естественном течении жизни. Как бутоны цветков тюльпанов и орхидей распускаются каждое утро, и скукоживаются перед закатом, так, и институт каждое утро просыпался в надежде на лучшую жизнь, и уходил в сон, осыпая этот мир проклятиями и молитвами о завтрашней лучшей доле.

Ежедневно, кроме воскресенья, в 6—50 начиналась физическая зарядка для придания бодрости духа и дополнительной крепости тела истощенных слушателей. Ни дождь, ни мороз, ни ветер, ни тем более бомбардировка НАТО не могли помешать этому событию. Так что народ с угрюмыми физиономиями, в это самое время, дружно становился в коробочки и бежал как минимум полчаса куда глядят глаза. В основном, глаза глядели в никуда, так как были полузакрыты.

Поэтому толпа слушателей, издалека очень напоминающая вереницу спешащих на работу охранников любого из сетевых магазинов, бежала всегда по одному и тому же маршруту. В тот момент присутствовало стойкое ощущение, что все мы бежим за вором, который украл палку Останкинской колбасы, созданную Всевышним из чьих-либо останков.

Постепенно длинная и неравномерная по плотности вещества сарделька теперь уже из живых людей выбегала на плац и кружилась в танце Святого Витта. Далее следовали прыжки, махи ногами, отжимания, приседания и всякие упражнения на растяжку мышц, направленные на дальнейшее безболезненное вхождение в наши головы знаний. Подергавшись, как древние шаманы вокруг костра, люди бежали обратно в общежитие на торжественный утренний туалет и облачение в монашеские рясы современных иезуитов в погонах.

Поскольку примерно с середины 2008 года начался поэтапный обмен старой формы на новую, окружающие офицеры выглядели разнопестро. Разный камуфляж, шевроны, бушлаты, фуражки и прочее. У меня форма была общевойсковая и серо-зеленая, как, примерно, и у половины слушателей. Более свежим кадрам выдавали уже темно-темно-синюю форму, так что они были похожи либо на проводников РЖД старого образца, либо на лучших друзей Адика Гитлерова из организации, которую Нюрнбергский трибунал давным-давно признал преступной. К слову, некоторые слушатели вообще не имели обмундирования и бродили по территории института в обычных деловых костюмах. Издалека их вполне можно было принять за заблудившихся туристов, которые по обыкновению смотрели на местные достопримечательности с открытым ртом.

С 9—00 начинались учебные пары, до начала которых необходимо было еще успеть позавтракать. Столовая располагалась между жилым и учебным корпусами и представляла собой просторный зал с великим множеством столов на четыре персоны. В середине зала находилась раздаточная, где каждый еврей мог выбрать себе кошерное меню, а мусульманин – халяль. Это, разумеется, шутка. Все дружно ели говядину, забитую в 1984 году заботливыми руками тогдашних мясников. По крайней мере, об этом свидетельствовали расплывшиеся синие штампы на тушах.

Все это было замечательно, но существовало одно «НО». Учитывая, какая масса народа одновременно обслуживалась за такой короткий промежуток времени, нормально поесть в первое время обучения никому практически не удавалось. В конце огромной очереди из нескольких сотен человек сидела не очень добрая бабулька-кассир, пробивавшая чеки единственным средним пальцем левой руки, так что скорость обслуживания была черепашьей. Время же на прием пищи для всего курса было ограничено всего лишь тридцатью минутами.

Примерно через неделю такой жизни людей поразила страшная болезнь – недоедание. Я все чаще стал замечать, как в очереди возникают стычки между капитанами и лейтенантами различных телосложений и вероисповеданий в бесплодной битве за еду. Еще через неделю, дабы не смотреть на людские унижения и сэкономить жизненные силы и нервы, я начал перемежать посещение столовой с питанием в местном «ЧИПКЕ» (торговая точка продуктами питания на территории военного учреждения, аббревиатура которого расшифровывалась всеми на свой лад, хотя исконно содержала в себе всего две буквы: ЧП – частный предприниматель).

Говорят, что неформальным хозяином этого «ЧИПКА» является неустановленный госслужащий, который ранее был неустановленным начальником неустановленного следственного отдела неустановленного управления ФСБ. Но это все бездоказательные слухи! Там было чуть дороже, и не на много, но свободнее. Так что и на этом спасибо заботливому неустановленному гражданину, который создал хотя бы эту альтернативу.

Через пару недель подобной вакханалии обмен веществ почти у всех вокруг пришел в норму. Слушатели в основной своей массе были одинаково голодные и носили на своих лицах злобные гримасы. Оставшиеся кишкоблудливые крохоборы в офицерских погонах, но без каких-либо моральных устоев, умудрялись занимать очередь через других людей, либо беззастенчиво об этом врали, либо прорывались к раздаточной с боем, или вовсе заранее удирали с позиций на парах, чтобы утолить свой грех чревоугодия. Бог им судья.

Удивительно, но через пару месяцев пребывания очереди в столовую совсем схлынули, и аппетит совсем пропал. Видимо, у нормальных людей в сложных ситуациях организмы замедляли метаболизм, как у медведей в спячке. Побирухи же в любое удобное время продолжали свои унижения в поисках куска замшелого хлеба.

Самое страшное, что еще несколько курсов назад командиры, видя такие ужасные условия для пропитания, просто выводили строем свои группы из столовой в знак своего презрения к установленному порядку драк за еду и фарцевания продуктами в столовой. Объявлялась негласная и в то же время единогласная голодовка всех слушателей, после чего администрация «колонии» была вынуждена неизбежно идти на уступки. Ведь тут же все-таки не зеки, а, мать его, офицеры. Ведь мы же все вроде как одно целое!

Теперь же такого единодушия не наблюдалось. Дабы устранить недовольство и подавить бунт, командирам групп и их замам дали право выходить на прием пищи в любое время, так что они, в отличие от личного состава, всегда успевали съесть свою пайку. В тех случаях, когда начальство попадало на прием пищи вместе со всеми, то оно, используя должностные полномочия вопреки интересам службы из корыстной или иной личной заинтересованности, проходило на кассу без очереди, просто в открытую наплевав на свой же личный состав.

Так что принцип «разделяй и властвуй», работавший до этого тысячи лет и примененный хитрым руководством института против мятежников, опять не подвел. Тенденция явно указывала на то, что теперь проблемы выживания являются сугубо личными проблемами каждого отдельного слушателя.

После такого увлекательного конкурса по поиску подножного корма, воинский коллектив, исхудавший как стадо американских бизонов, начинал каждое утро свое миграционное движение в сторону учебного корпуса. За каждой группой была закреплена аудитория, в которой проходили до самого вечера учебные пары. Они прерывались в полдень перерывом на обед, который проходил в тех же родовых смертоубийственных распрях за кусок хлеба, после чего занятия неумолимо возобновлялись. Завершался учебный день красивым ритуалом под названием «самоподготовка».

При произнесении этого слова лично мое воображение сразу же рисует картину из фильма «Убить Билла», когда Ума Турман сутками напролет долбит кулаком в деревянную доску. И делает она это не просто так, а чтобы далее по сюжету вылезти из закопанного гроба, пробив его крышку. То есть самоподготовка, в моем понимании, подразумевает развитие в себе необходимых умений и улучшение качества знаний, которые точно пригодятся в дальнейшем. В понимании же руководства института самоподготовка означала совсем иное. Нужно было просто несколько часов, желательно неподвижно, отсидеть в аудитории и все. Этакий урок усидчивости в замкнутом пространстве. В тот момент казалось, что уж лучше долбить кулаком в деревяшку, чем просто прожигать так бесцельно время. К тому же, вероятность живого захоронения любого современного преторианца нашим бессмысленным и беспощадным гражданским населением остается крайне высокой.

Просто представьте себе такое зрелище. Голодные крестьяне вилами загоняют меня в гроб, а я шиплю как вампир, высовывая при этом раздвоенный язык. После этого они его заколачивают, спускают в холодную октябрьскую землю и дружно закапывают. Осуществив свое народное мщение, они долго курят в сторонке, смахивая со лба рабочий пот. А тут – хоба, нежданчик! Я вылезаю с потусторонним смехом из могилы в своей отглаженной форме и сею панику, помноженную на многочисленные сердечные приступы, в рядах супостата. В общем, есть над чем задуматься.

Жаль, но вместо подготовки к такому торжественному мероприятию все слушатели просто сидели по местам и травили друг другу веселые байки. Праздно шататься по учебному корпусу в данное время было запрещено, а сбежать в кубрик – нереально. Так что люди коротали время, занимаясь чем попало.

Валяться на партах не допускалось. За этим следили специально обученные прапорщики через камеры наблюдения, вмонтированные (о, ужас!) даже в учебных классах. Если кто-либо из кремлевских курсантов падал лицом на секретные учебники, то тут же в аудиторию звонили по внутренней связи и просили разбудить «вооон того парня в третьем ряду». Безусловно, приходилось ловчить. Благо хоть этим мастерством за время учебы я овладел в совершенстве. Так что, через несколько недель, я без посторонней помощи научился спать сидя по несколько часов подряд, просто подперев лицо рукой. Для этого требовалась некоторая сноровка по постоянному поддержанию головы на руке. Ибо во сне она иногда больно срывалась носом в твердую поверхность стола, но этот дефект я быстро устранил методом проб и ошибок. Я даже решил задачу Эйнштейна по перекрытию обзора камере наблюдения спящего лица, так что маскировка проходила успешно.

Были в этом мероприятии и минусы – используемая для поддержания твердого, тупого, сообразительного и круглого предмета рука затекала, но это было наименьшим злом. Ведь эта самая голова сохраняла способность хоть немного думать о будущем. Кровоснабжение же руки всегда восстанавливалось после сна через несколько минут. Ее было не жалко.

Если все проходило успешно, то прапорщики видели на экране довольно старательного лейтенанта, который несколько часов подряд до дыр зазубривал единственный разворот секретного учебника. Этим вся самоподготовка и заканчивалась.

Далее по распорядку дня следовал ужин, который всегда проводился неспешно. Можно было пригласить за стол друзей и отведать без лишней суеты все блюда французской кухни, основанной на обильном использовании майонеза Провансаль. На ужине ажиотажа вокруг столовой, как правило, не наблюдалось. После ужина разрешалось посвятить время культурно-массовым программам. Поскольку первое время за ворота института никого не выпускали, то основной и единственной их разновидностью была так называемая «Группа здоровья».

Суть этих увеселительных мероприятий заключалась в следующем. Для тех слушателей, которые не смогли сдать нормативы по физической подготовке на входном контроле (а их было абсолютное большинство), заботливое руководство организовало курсы по усиленному скоростному передвижению ногами по асфальту вот отсюда и до ночи. Срок для устранения недостатков в скорости и длительности бега был поставлен что-то около двух недель, при этом всем не сдавшим зачет снова обещали скорый отъезд «домой». Потом сроки неоднократно переносились, а перед самым освобождением в феврале 2009 года они и вовсе были отменены, так как на горизонте замаячили выпускные экзамены.

Не сказать, что за время учебы я сильно голодал, но усиленный бег в «Группе здоровья» отразился на моем метаболизме крайне позитивным образом. В институт я приехал с ростом 175 и весом 62 килограмма, а уезжал с еще более скромными габаритами. Верх моего туловища выглядел как у освобожденного узника Бухенвальда. При всем при этом, я чувствовал себя бегуном-разрядником. На ногах были вздувшиеся вены, примерно как у тяглового коня, и это немудрено, ибо для достижения максимального результата в минимально короткий срок приходилось прикреплять к ногам грузы с песком килограмма на полтора каждый, и бегать в них до кровавых соплей.

Боюсь, что из-за таких великолепных и продуманных тренировок, годам к пятидесяти, мне придется отпилить нижние конечности и передвигаться как известный чемпион по бегу среди инвалидов – Писториус, на стальных пружинах. Ну, либо мне придется передвигаться без пружин на низкой каталке с колотушками, которые использовали инвалиды Великой Отечественной войны. Все зависит от текущих на тот момент санкций и проектов импортозамещения. Впрочем, не важно…

Прибавив себе целую кучу могущества после бега, я мог заниматься своими делами весь оставшийся вечер как свободный человек. Ведь после «Группы здоровья» слушателей отпускали по кубрикам, где весь учебный день и завершался. Если хватало времени, и не было карантина, можно было выйти за ворота максимум на пару часов и подышать воздухом свободы.

Перед самым сном следовало «вечернее напомаживание» дворянского парика и вечерний крестный ход с хоругвями Николая Ежова вокруг лифтовой площадки, где проходила вечерняя поверка. А далее следовал тревожный сон и новые великолепные приключения следующего дня по установленному распорядку!

4.3. Ферзи, слоны и пешки

Вообще, изобретенное в ведомственных институтах ФСБ понятие «слушатель курсов», заслуживает отдельного внимания. По заведенному древнему обычаю, в любое время дня и ночи военнослужащий приписан к своей воинской части. При всем желании, он не может по собственной воле в один прекрасный день взять ружье, сесть на бричку и уехать служить в любое понравившееся ему место. В противном случае вся Москва и Подмосковье были бы наглухо забиты такими партизанами 21 века.

Если же служебная необходимость все-таки требует убытия военнослужащего в другую крепость, то он либо исключается из личного состава предыдущей воинской части и включается в личный состав той части, в которую он прибыл. Либо ему оформляется командировочное удостоверение, и он уезжает с теплыми мыслями о своих боевых товарищах, которые его все время ждут, скучают и не спят при этом ночами.

Командированному военнослужащему по всем сложившимся традициям даже вдали от дома просто необходимо платить суточные. Естественно, что эти суточные платить никому не хочется. Даже те условные сто сорок шесть рублей в день, которые для этих целей установлены. Поэтому командировка на период обучения для слушателей не оформлялась. В институте же приписывать никому не нужных офицеров к части (в том виде, как это должно быть) никто также не желал, потому что их пришлось бы обеспечивать обмундированием, отпусками, дополнительными сутками отдыха за ненормированный график несения службы, жильем для всей семьи по установленным нормам, обеспечивать их военными перевозочными документами и нести ответственность за их казни и милования. А это очень накладно и в финансовом, и в моральном плане.

Именно так появился в воспаленном разуме генералов образ «слушателя», который и своим не брат, и чужим – не товарищ. Этакая бессловесная и бесправная субстанция, состоящая из кожи, мяса, костей и небольшого намека на сознательность. Всем своим видом слушатели курсов напоминают пешек. У них есть четко определенные на теле головы, но безо всяких прибамбасов. И больше у них ничего нет, кроме почетной возможности пожертвовать собой во имя высших целей.

Отсюда вытекает и огромный диссонанс между постоянным составом института и прибывшими офицерами.

Так, за время обучения в качестве «слушателей» приезжими майорами командовали лейтенанты из постоянного гарнизона, а приезжими лейтенантами командовали прапорщики в нарушение всех существующих воинских уставов.

Именно местные прапорщики, переживающие за свою задницу и зарплату в двадцать тысяч рублей, следили за тем, чтобы во время учебы никто не шатался по коридорам по любым причинам, включая выход по нужде. Именно они отправляли на растерзание к руководству всех пойманных на этом нелицеприятном, но все же физиологически необходимом, действии. Именно они смотрели в камеры наблюдения, чтобы никто не отлынивал от учебных пар и не проносил в учебный корпус самое главное изобретение века – сотовые телефоны. И именно они были самыми отъявленными врагами для слушателей при несении караулов, когда вся вина за несуществующие «залеты» сваливалась на бесправных офицеров, просто желающих отбыть спокойно свой срок.

Поэтому прапорщики из постоянного состава были абсолютным злом, вымещающим свое негодование на слушателях только за то, что они младше по званию. Они искренне считали, что всем нам рассказывают на учебных парах величайшую тайну, к которой они, в силу невысокого положения, просто не допущены. Самое позорное, что мы тоже надеялись узнать на учебных парах хоть одну величайшую тайну. Но, к сожалению, нам ее также не рассказывали.

Так что прапорщиков можно сравнить с натуральными шахматными слонами. Они все время куда-то ходили по диагонали между корпусами, либо сидели в своих клетках, защищенные нами – пешками. В то же время, толку от них было немного.

Для устранения подобных противоречий между прапорщиками и слушателями, хитрое руководство института переманивало на свою сторону прибывших на учебу кадровых военных, назначая их командирами и заместителями командиров групп. Они всеми силами старались гасить недовольство личного состава сложившимся порядком, методом кнута и пряника.

Образ командира был практически всегда стандартным. Например, небольшая группа слушателей была представлена военными контрразведчиками из пограничных управлений. Они все были в званиях не ниже капитана, на что и указывали их звездочки на зеленых погонах. Хотя, очевидно, они были в большинстве либо моими ровесниками, либо даже младше меня по возрасту. Весь фокус заключался в следующем. Выпускникам военных училищ звание старшего лейтенанта присваивалось через год службы, капитана – еще через два года. Для «пиджаков» же, закончивших гражданские ВУЗы, сроки присвоения званий были установлены три и три года соответственно. То есть старт службы для разных сословий, очевидно, был неравноценным.

Эти самые пограничники выглядели бравыми вояками, просидевшими не одну пару штанов при кровопролитных поисках немецких шпионов среди солдат – срочников. Они как-то сразу сбились в свою небольшую хамоватую алкоголическую общину из 8—10 человек, при этом тут же приглянулись близкому по духу руководству, и, благодаря более высоким званиям, были назначены на руководящие посты.

Командирская должность давала небольшие послабления. Можно было ночью под одеялом культурно и в небольших количествах потреблять водку, глядя с завыванием на большую Нижегородскую луну. Также в выходные дни можно было убывать за пределы института на длительное время без рапорта, просто по обычной устной договоренности с начальником курса. Ну и еще, разумеется, оклад у них был на несколько сотен рублей выше.

За этот дополнительный набор продвинутых опций большинство из командиров, которых можно сравнить с ферзями-неудачниками, готово было выпрыгнуть из штанов. Чего уж говорить о простом вытрясании душ из обычных слушателей.

Для закрепления результатов воспитания, такие командиры нередко использовали метод коллективной ответственности и метод личного посрамления военнослужащего. Также ими использовалась и инновационная методика Сколково – по неравномерному назначению военнослужащих в наряды «Ночного дозора», то есть «Дежурного подразделения». Поскольку в этом словосочетании сокрыто множество нахлынувших чувств и тайн, расскажу о нем подробнее.

4.4. Ночной позор (отряд «Смертоносные гадюки»)

Весь происходящий в институте бред, связанный с непрекращающимися спортивными забегами и мутными рассказами местных шарлатанов от науки, имел и положительный эффект. Прекрасно осознавая накал учебных страстей и внешних угроз, группа, как это и происходит в естественной природе, сумела самоорганизоваться. Как и в любом мужском коллективе, через некоторое время здесь образовалась негласная иерархия и поддержка друг друга. После снятия карантина появилась возможность укреплять боевое братство небольшими возлияниями горячительных напитков. Под самый занавес обучения никто уже не таскал водку через КПП, пряча ее в трусах, так как гораздо продуктивнее было приобрести ее у девчонок в местном ЧИПКЕ. Благо все оказалось более чем доступно.

Я не исключаю, что весь этот декаданс со свободно продающейся в ЧИПКЕ «из под полы» водкой является хитрым планом Абвера по разгрому советских резидентур, и спиртные напитки специально перебрасывались недружественными парнями в темных очках, ночью, прямо ящиками через забор института. Все может быть. Тем не менее, этот хитрый план немецких людоедов был явно под угрозой срыва, так как институт все время защищали доблестные «добровольческие» отряды «Ночного дозора», называемые в простонародье «Дежурным подразделением».

Поверьте, британские SAS, американские морские котики, зеленые береты и прочие SWAT – это просто горстка крашенных педиков по сравнению с доблестными воинами дежурного подразделения. Всем этим пиндосовским врагам хотя бы выдавали оружие, нам же выдавали только резиновые палки, которые мы без всякого труда и с великим наслаждением вставили бы в задницы этим бесславным ублюдкам!

Задачами этого самого страшного во вселенной супермегаспецберкуткосмодесанта, то есть дежурного подразделения, была чистка картошки в столовой, бдение на постах и патрулирование периметра института. Так что ничего сложного, но обо всем по порядку.

Патрулирование периметра со стороны выглядело обычным хождением вокруг забора. Но это было лишь первым впечатлением, которое, как всегда, оказалось обманчивым. На территории нашего монастыря находилась небольшая стоянка автотранспорта, заезжавшего туда не пойми как. Особенно пытливые умы обратили внимание, что часть транспорта вообще принадлежит гражданским лицам из соседних домов, так что все это ночное патрулирование заключалось в элементарной охране автомобилей и подметании метлами этой самой несанкционированной автостоянки. Я даже не исключаю, что за подобные услуги институт, или отдельные его представители, получали с владельцев автомобилей какую-то символическую оплату.

И вот, бывало, бредешь ты вокруг этих железных и дорогих коней с иностранными эмблемами, держа в руках резиновую палку и охраняя покой своих спящих боевых товарищей, и думаешь. А тут ведь, в принципе, можно организовать круглосуточную мойку и вместо палки выдать мне портативную мойку и тряпку. Это же просто золотая жила! Как же вы до сих пор, ребята, до этого не додумались? А потом, буквально сразу же, обрываешь себя на этой мысли, чтобы никто ее не услышал. Ибо мысли материальны. И если уж охранять стоянки и мыть машины, то только по собственной воле и на гражданке. Но точно не в этой обители зла.

Кроме простого хождения по мукам, патруль также выполнял еще одну крайне важную функцию. Как только часы пробивали 22—00, нужно было сначала проверить, а потом доложить оперативному дежурному, что свет во всех комнатах общежития погашен. Это было основополагающей основой всей учебы в институте, на которой базировалось абсолютно все. Свет погашен – нет войны. Свет горит – кругом враги. Если кто-то из жильцов общежития имел наглость ослушаться этого правила, к нему в комнату выдвигался оперативный дежурный, после чего вырубал сначала этого нерадивого коллаборациониста, а потом и свет.

Так что проблема почти всегда решалась бескровно. В основном, все были сознательными людьми и понимали, что целеуказание огнями врагу является самым настоящим преступлением. Режим светомаскировки – это святое. Тут даже такому закоренелому разрушителю идиотских порядков как я спорить бессмысленно. Во-первых, это явная экономия на коммунальных платежах. Во-вторых, враги со спутника уже физически не смогут увидеть мои медали. В-третьих, можно спокойно всю ночь тренировать зрение в темноте, как опоссум, и никакая падла тебе в этом не помешает.

Еще одной фишкой дежурного подразделения было несение службы на всех ответственных постах. Для этого требовалось только выучить соответствующую инструкцию и надеть фуражку. На этом все. Далее система погружала тебя в увлекательный аттракцион под названием «Увернись от руководства». Неизбежно, но как только ты попадал в поле зрения этого самого руководства, то тут же автоматически оказывался в чем-нибудь виноватым и подвергался взысканию за всякую, даже не стоящую обсуждения, ерунду. Естественно, с последующим лишением денежной премии.

Также бывали случаи, что внешне все проходило спокойно и даже обезумевшие местные боссы оставались при встрече с постовыми довольными, но… Чуть позже парни из дежурного подразделения узнавали об объявлении какого-нибудь выговора или замечания «За растерянный вид», «За бегающие глаза», «За окурки, которые валяются от тебя за сто пятьдесят метров», «За доклад не по форме», «За криво надетую фуражку» и т. д. Затем история переиначивалась самими слушателями, обрастала страшными подробностями и дополнялась несуществующими деталями так, что на ежевечернем построении оказывалось, что лично этот самый постовой-клятвопреступник продавал боевикам гранатометы или, как минимум, передавал секретные папки канадским диверсантам. А то, что он еженочно семафорил им через окно, используя фонарик на телефоне и азбуку Морзе, было вообще неоспоримым фактом и не обсуждалось.

Самой последней, но самой важной функцией дежурного подразделения было халдейство в столовых. Заключалось оно в следующем.

Во-первых, особо удачливому офицеру выпадал уникальный шанс включать плиты в столовой в четыре утра, чтобы они успели нагреться для приготовления пищи. Как правило, этот же самый везунчик уже не первую ночь бродил вокруг забора института, так что был наиболее бодрым, выспавшимся и веселым среди всех.

Во-вторых, наряд по столовой подразумевал приемку использованного инвентаря у успевших поесть людей. После этой самой приемки все оставшиеся на тарелках и приборах ошметки еды скидывались в ведра, а посуда отдавалась на мойку. Сначала все еще оставшиеся грубые пятна майонеза (ели все быстро и поэтому не всегда аккуратно) стирались быстрыми и неточными движениями одним из переодетых в синий миротворческий жилет спецназовцев. Затем все тарелки, подносы и приборы погружались в огромную, размером с легковой автомобиль, посудомоечную машину производства КНДР, которая, разумеется, ничего не промывала. Так что приходилось устранять оставшиеся после ее использования дефекты тряпками.

Поскольку среди нас не было шестируких буддистских богов, способных протирать по три тарелки или семь французских вилок для десерта одновременно, посуда неизменно заканчивалась примерно через пятнадцать минут от начала работы столовой. Практически всегда довольно четко можно было услышать со стороны, где находилась раздача блюд, конструктивные и справедливые замечания слушателей – Эээээ!…Вы чё там, обурели, козлы?! Ты, синий, тащи быстрей тарелки, а то я тебе сейчас кишки выпущу! На такие случаи всегда имелась заготовленная молодая и сопливая начальница столовой в звании лейтенанта, которая торжественно выходила к публике и мягко предупреждала – Кто тут, мать его, самый смелый?! Чё вы там орете?! Я сейчас закрою калитку и все, пойдете жрать лебеду! Обычно на этом все конфликты заканчивались, и люди продолжали поедать собственные, приобретенные и оставшиеся на тарелках чужие протеины без всякого недовольства. Но это было еще не все.

В-третьих, несколько человек из наряда всегда отправлялись для дополнительного унижения в столовую для постоянного состава, которая находилась прямо под основным помещением, но на первом этаже. Естественно, все присутствующие там постоянщики привыкли обедать отдельно от челяди и в гораздо более комфортных условиях. Но, все же, им требовалась дополнительная обслуга из гетто. Так что, попавшим туда ребятам приходилось совсем не сладко. Там они разносили блюда на столы, протирали ботинки гестаповцев, улыбались каждому из них, убирали с пола специально разбросанный для увеселения хлеб и пели хором акапелла любую из заказанных песен вживую.

Блюда в столовой для постоянщиков были совсем другими и гораздо более качественными, чем в столовой для обычных смертных. Я уверен, что ни одна кошка не упала в их чан с супом, пока он варился. Наверное, это и есть самый секретный секрет, который я узнал за все время обучения.

Иногда, в качестве подачки, наряду по столовой разрешалось доесть то, что не доели в нижней столовой эти бароны и лендлорды. Унизительно? Не думаю! Тогда приходилось есть все, к чему был доступ. Иначе получилась бы локальная блокада Ленинграда с бессмысленными оголодавшими жертвами.

Дежурное подразделение наделялось полномочиями сроком на неделю, после чего все возвращалось в обычный ритм. Так что через некоторое время, немного оправившись от стресса, только что отдежурившие в нарядах люди уже сами высказывали в столовой у стойки раздачи свои замечания – Эй ты, Синий! Я руками что ли есть должен?! Где ложки?! Тащи быстрее, пока мы тебя самого в посудомойку не закинули!

Ну а что? Преемственность и традиции – это все же не пустой звук.