Текст книги "На васильковой стороне"

4.5. Что мертво, умереть не может

Если вы дочитали до этого момента, то уже точно можете догадаться, что порядки в институте ФСБ НН были не то, чтобы суровыми, они были просто скотскими. В большей степени обучение было направлено на уничтожение личности присутствующих и истребление малейшего намека на хоть какие-то собственные взгляды.

Разумеется, все это имело для личного состава крайне деморализующий эффект. Народ, таким образом, совершенно отучался мыслить критически и оценивать окружающую реальность. Чувство юмора при этом атрофировалось, а страх перед наказанием побеждал любые, в том числе и оппортунистические, взгляды.

Руководил всей этой чудесной канцелярией по морально-психологическому уничтожению и утилизации людских ресурсов небезызвестный подполковник Банан. Он лично проверял все посты, устраивал провокации и проверки, другими способами портил кровь не только слушателям, но и своим непосредственным подчиненным.

Для чего он это делал? Могу лишь предположить, что его не допустили до оперативной работы по причине крайне неуживчивого характера и отсутствия элементарных мозгов. А при отсутствии нормального выхода энергии, сосуды в голове напрочь закупориваются. И разум, соответственно, затуманивается. Поэтому Банану было жизненно необходимо заниматься хоть какой-то важной работой, что в его понимании означало – изводить собственным дебилизмом и без того запуганных слушателей и постоянный состав.

Я неоднократно с ним встречался в нарядах, сам много раз попадал к нему на доклад, и, до сих пор, до конца не уверен, вменяемый ли он человек или нет. Про таких говорят – в глазах нет ни страха, ни ума. Вообще ничего. Там отсутствует даже намек на рассудок. Вполне возможно, что он ошибся временем и местом рождения, но что-то подсказывает, что в ведомстве очкастого подонка Генриха Гиммлера, он точно стал бы бригаден—фюрером и носил бы ожерелье из отрезанных солдатских ушей. Как его умудрялись пропускать на ВВК психиатры – загадка.

В конце концов, один из прапорщиков из постоянного состава не выдержал такого мощного и ежесекундного прессинга Банана, тихонько написал записочку и прыгнул с 9 этажа. Естественно, насмерть.

Даже для местного гестапо такое поведение сумасшедшего желтого фрукта стало перебором. Это было очевидным, так как если все замученные прапорщики начнут прыгать из окон, то где же брать новых? На деревьях они, в отличие от бананов, не растут и на дороге не валяются.

Кроме этого, по логике руководства монополия на насилие в тех условиях не могла принадлежать всего лишь одному человеку. Все должны были быть «закошмарены» примерно в равной степени, но все-таки в более разумных пределах. Без прыжков в последний путь. Поэтому, после случившегося последовали жесточайшие оргвыводы… Банана просто перевели служить в другое место и все.

Наверняка, строить какой-нибудь другой концлагерь, в чем он является безусловным и непревзойденным профессионалом (чтоб его собаки съели). Про концлагерь, конечно же, шутка. Но некоторые лагерные черты, безусловно, до сих пор просматриваются в жизни института. Например, чего стоит опасаться слушателям в обыденной жизни? Правильно – засады!

Из поколения в поколение передаются былины о наличии среди слушателей стукачей, которые за тридцать серебряников продают своих товарищей начальству. По моим наблюдениям, масштаб данного бедствия значительно преувеличен, но все же такое явление нередко наблюдается. Профессия-с! Опишу лишь один из подобных многочисленных случаев.

Как-то раз всех жильцов нашего кубрика пригласили после отбоя соседи для обсуждения свежих геополитических новостей. Клянусь, водка была уже часа как три выпита, а свет вовремя выключен! И никто из окружающих не был поставлен в курс событий в целях соблюдения конспирации. Но, примерно в 23—00 в дверь кубрика постучали. Естественно, за дверью в такое время года никак не могли быть добрые эльфы, поэтому никто из нас не ринулся открывать гестаповцам дверь. Все заняли выжидательную позицию, и ушли в режим молчания. Через полчаса, звон чужих касок на той стороне нейтральной полосы смолк, и общим собранием злостных нарушителей режима было решено расходиться по жилищам. Тут-то нас и поймал заместитель начальника курса, майор Дельфин, сидевший как диверсант с величайшим упорством все это время в засаде под дверью.

Каким образом он сумел настолько точно выведать наше месторасположение, остается загадкой. Он сходу начал запугивать всех отправкой «домой» и конкретно так наезжать. У меня же к тому времени уже был выговор «за нарушение правил проживания в общежитии».

Я бы, наверное, в тот момент смолчал. Но, еще буквально несколько часов назад, я лично видел, как краснорожий Поросёнок пил в открытую вместе с этим же самым Дельфином, эту же самую водку в своем убежище слесарей прямо на этаже. Они ползали по коридору, как самки бегемотов, в расстегнутых форменных рубахах с погонами и потеющими, как националистов, шеями. А теперь он был готов перегрызть нам всем горло за тот же самый грех, который к тому же даже не сумел достоверно выявить.

В определенный момент его воплей мне стало настолько плевать, чем же все закончится, что я откровенно послал его на три буквы. А послал я его служить в территориальное управление ФСБ опером, а не отсиживаться в тылу, как последняя скотина. После чего я захлопнул входную дверь в кубрик и закрыл ее на ключ. Он еще сколько-то времени ошивался под порогом, требуя разъяснения моей позиции по поводу захвата англичанами Фольклендских островов, а американцами – Гренады, но, в итоге, все-таки ретировался в свой склеп.

На следующий день соседи-десантники из РВДВКУ, которые жили за другой стеной, подошли и пожали мне руку. Не испугался – молодец!

Примечательно, что у этих же десантников в кубрике жил третьим приемным внуком парень, который все полгода учебы проплакал в туалете. Этакая Плакса Миртл местного пошиба. Папа Плаксы был полковником в конторе, мама Плаксы тоже была полковником и проливала мешками кровь на другом фронте, в военной прокуратуре. Мотивы родителей, отправивших такое изнеженное чадо на службу, даже мне были не понятны. Они просто пристроили его в самое «безопасное» по их мнению место – ФСБ. А приспособлен ли к службе человек, и сможет ли он выдержать двадцать лет психологического террора в режиме перманентного нервного срыва – это вопрос десятой важности.

Не исключаю, что через некоторое время в ведомственном госпитале Плаксе Миртл намертво зашили слезные протоки, чтобы он не пугал гражданское население своими вздувшимися подглазиями и недостойным поведением. И теперь он, как взрослый мужчина, может плакать только внутрь себя, лишь чуть при этом подвсхлипывая.

К слову, Дельфин оказался очень даже неплохим мужиком. На всем протяжении службы он ни разу не припомнил мне этот инцидент и не отправил соответствующий доклад в родное управление, хотя мог бы. Я об этом, естественно, не знал и подозревал его в попытках уничтожения моей карьеры. Все же, перед самым отъездом из института, я подошел к нему и извинился. От этого уже абсолютно ничего не зависело. И диплом, и командировочное удостоверение в обратную сторону уже были на руках, так что повлиять на мою судьбу он уже физически не мог. Но крыть матерком старших офицеров – занятие прямо скажем, не очень. Так что я абсолютно искренне наедине с ним признал, что в том случае был не прав. И, как оказалось, он еще даже раньше меня посчитал, что не стоит такому дикому вождю пигмеев как я, портить жизнь и никуда не стал отправлять сводки о моих приключениях. За это ему большое спасибо!

В отличие от Дельфина, подполковник Поросёнок оказался полнейшим кретином. Другого слова я подобрать не могу. Не существует иного, подходящего ему, определения.

Следует понимать, что курс в целом составляли будущие оперативники. Кроме этого, в невообразимом хаосе происходящего, на курс попадали также и опера со значительным стажем. В определенный момент времени, примерно в начале 2000-х годов, учеба не была обязательным атрибутом для оперативной работы. И лишь в 2007—2008 годах таких, уже имеющих опыт людей, начали массово отправлять восполнять пробелы в знаниях, без которых они и так вполне успешно работали. И эта учеба им была явно не нужнее земельного участка на Дальнем Востоке.

В основном, кадры подходили к данному вопросу с пониманием, существовали специальные краткосрочные курсы для таких сотрудников и заочное отделение. Но некоторые управления умудрялись отправлять на одиннадцать месяцев безвылазной учебы в этом дурдоме тридцатилетних мужиков, у которых дома остались жены и дети. Для многих из них это стало личным крахом, так как семьи просто уходили в закат, не выдержав проверку временем и не дождавшись своих героев с Нижегородских полей.

Каким-то образом курс в полном составе узнал от этих самых уже матерых сотрудников, что наш любимый солнцеподобный подполковник Поросёнок учится на заочном отделении оперского факультета нашего института. То есть именно эти обветренные как скалы мужественные и не снискавшие себе покоя за шесть-семь-восемь лет оперативной работы люди умудрились загреметь в этот театр абсурда на безвылазный год. В то же самое время Поросёнок просто примазался к конторе и попал на какие-то сопливые курсы благородных девиц. Ну, как примазался, он просто числился как слушатель-мертвая душа и проставлял себе все это время на халяву отметки.

Так что через некоторое время, когда Поросёнок выстраивал в коробочки наше воинство и начинал рассуждать о тонкостях оперативной работы, народ просто откровенно ржал над этим недалеким горлопаном. Еще через некоторое время выяснилось, что всю свою службу этот пассажир был всего лишь курсовым в Нижегородской академии МВД. То есть, до этого момента в нашем понимании Поросёнок был просто идиотом, но теперь же он окончательно перешел в самую низшую лигу отрицательных героев и стал полным ничтожеством. Так и хотелось воскликнуть на очередном построении – «И этот дом борется за звание дома высокой культуры и быта! Доколе?!…».

А «дом» действительно боролся за звание лучшего, но немного не в той проекции. Только не дом это был вовсе, а каждая отдельная группа целого курса. Описывать эту мерзость мне совсем не хочется, но все же придется.

По заведенному обычаю, минимум один раз в месяц, пока слушатели были на учебе, в каждый из жилых кубриков наведывался Поросёнок с группой поддержки. Там они перерывали все вещи в поисках запрещенных предметов в виде пустых бутылок, ноутбуков, сушащихся на батарее трусов, разрисованных портретов Берии и прочего хлама. Все это негласное мероприятие проводилось под эгидой борьбы за здоровый образ жизни и против американских империалистов. Естественно, что люди были недовольны таким незаконным вторжением в их личную жизнь и начинали роптать. Для подавления подобных восстаний Поросёнок придумал гениальную вещь, и тут ему не откажешь в смекалке. Он, как знаменитый полковник СС Ганс Ланда из замечательного и всеми известного фильма, подошел к делу с умом и компенсировал пострадавшим душевные муки, играя при этом на противоречиях.

На торжественном собрании всего курса, подводящем итоги всей этой похабщины, Поросёнок объявлял победителей двух конкурсов. Первый победитель получал звание «Лучший поддержатель порядка в комнате». Вторым победителем объявлялась одна из всех учебных групп, которая показала наибольшую преданность делу санитарии и ненависть к Егору Гайдару.

Лучшему поломою и кроватезаправлятелю доставался фиг с маслом, а лучшей группе подполковник Поросёнок вручал переходящее знамя. И в данный момент я не шучу. Командир группы выходил на трибуну, говорил слова благодарности Родине и размахивал разноцветным флагом под дружное улюлюканье публики. Потом он кланялся подполковнику Поросёнку в пояс и клялся ему на верность до конца своих дней.

Все это было не так страшно, но в некоторых моментах, мне хотелось кинуть им на подиум гранату РГД-5. Ведь по какой-то дурацкой традиции всех подполковников института называли «полковниками», так что, визгливого Поросёнка окружающие регулярно называли этим уважаемым словом. Тут даже комментировать нечего, так как это не поддается логическому объяснению. Я, конечно, не против, но в чем смысл? Я вот старший лейтенант, но хочу, чтобы меня величали поручиком. Почему бы и нет? Звучит красиво, примерно как хруст французской булки.

Забегая вперед, скажу, что вселенная при всем своем человеколюбии все же не терпит откровенных сволочеподобных идиотов. Карьера Поросёнка через некоторое время закончилась довольно печально. После празднования то ли 23 февраля, то ли дня чекиста (20 декабря), он выехал с территории института в совершенно непотребном виде и попался на глаза генералу. Говорят, что на этой инсталляции он вывалился из-за руля, при этом выронив из кармана ксиву, которая открылась. Это был финал. Сейчас Поросёнок работает заместителем ректора по безопасности в одном из Нижегородских институтов и, наверняка, рассказывает студентам, как в одиночку мочил в сортирах террористов и ловил шпионов. Как правило, такие люди неугомонны в своей тупости до самого конца и ничему их жизнь не учит. Ну, ничего, и на него свинобой со свиноколом найдется.

Примерно такие порядки царили и, я уверен, до сих пор царят в институте ФСБ г. Нижнего Новгорода. И побороть их у обычного слушателя просто не хватит никаких сил, ни везения. Их нужно просто пережить.

После того, как руководство института попыталось заставить слушателей ходить в курилку строем, я начал подозревать, что попал не совсем туда, куда планировал. После строевых смотров с фирменными проверками линейкой высоты пришитых шевронов и форменных брюк на предмет вытянутости коленей, я уже точно видел, к чему все идет. Как только группе был выделен для приведения в порядок участок местности на территории института, а личному составу розданы грабли, метлы и носилки, я тут же вспомнил ребят, которых встретил в первый же день на субботнике и уже был окончательно в курсе, что добром это не кончится. Поэтому, я побрился наголо в знак своего немого протеста, чем привел командира группы и руководство института в замешательство. Это был глупый, но все же единственный способ показать свою несломленную волю к победе. А победа была не так далека, как это казалось изначально.

4.6. Его батальон

Благодаря напряженному графику, время учебы шло достаточно быстро и незаметно. За несколько месяцев до выпускных экзаменов состоялись комплексные учения, на которых необходимо было показать полученные знания на практике. В итоге мы «все делали неправильно и в корне не верно!». Еще до начала мероприятия это было понятно, и ожидаемо.

Далее следовал тренировочный боевой выход с марш-броском, уничтожением условных террористов, метанием гранат и стрельбой по мишеням. В нашем распоряжении были РПК, ПКМ, «Печенег», СВД, ворох АК-74М, куча гранат РГН и заснеженная пустыня полигона Нижегородской танковой бригады. Командовал парадом престарелый и длинный, как жердь, полковник Казанзаки.

Сначала был торжественный бег, к которому мы готовились все полгода. Потом был торжественный штурм высоты и бой, в котором мы победили врагов холостыми патронами и криками «За Сталина!». Завершали все это сомнительное мероприятие торжественные стрельбы по мишеням.

После того как почти половина группы расстреляла свои патроны из СВД в молоко, Казанзаки скомандовал – А ну-ка дайте сюда винтовку, салажье! – по какой-то неведомой причине Казанзаки все время называл ее винтовкой «Дергунова», отчего Е. Ф. Драгунову, скорее всего, было на том свете крайне обидно.

– Ничё не умеете, криворукие! – Он решил поразить всех своей меткостью и стрелял из вертикальной стойки.

Баххх! Баххх! Баххх! Бабаххх! Все мимо.

Плюнув на землю, он бросил винтовку на снег и ушел греться в автобус.

Мы же устроили короткую фотосессию в мужественных позах и с суровыми лицами для социальных сетей. Оставалось лишь найти потерянную в походе радиостанцию, сдать экзамены, купить билет и уехать домой, забыв весь этот фарс.

Перед итоговым экзаменом к нашей группе, стоящей в коробочке на дневной поверке, обратился Поросёнок.

– Штирлиц! Что это опять такое?! От группы хоть сейчас спичку поджигай, все с перепоя!

Я не нашел, что ответить этому человеку. Почему все вокруг с перепоя, я не знал. Догадывался лишь, что за день до этого все напились, иначе они были бы не с перепоя. Вот уж в чем, а в этом инциденте, я точно был невиновен. К этому моменту я уже наловчился в большинстве случаев употреблять душевные эликсиры в одиночестве.

Поросёнок еще сколько-то орал на всех, но время на торжественные речи было ограничено, поэтому он привел всех строем на последний бой с экзаменационной комиссией. Поскольку моя фамилия начинается на одну из первых букв алфавита «Ш», я стоял в расстрельном списке первым. На экзамен людей запускали пятерками, что было мне знакомо еще по университету. Взяв билет, я быстро накидал все ответы на специальной бумажке и ринулся на свою амбразуру.

Ждать или надеяться на чудо было бессмысленным, поэтому я решил закончить все так, как получится, но как можно скорее. Вопреки ожиданиям, все прошло просто замечательно. После пятнадцатиминутной беседы с комиссией из пяти преподавателей, меня поздравили с успешным завершением обучения. Я вышел, выдохнул и ощутил самое прекрасное чувство на земле – свободу! Через каких-то семь часов я должен был покинуть этот лепрозорий.

Примерно через десять минут из аудитории начали выходить и другие свободные люди, которые были еще счастливее меня. Все обнимались и искренне радовались. Ну а какая же радость на Руси бывает без застолья? Естественно, что никакая. Так что мы с товарищами организовали фуршет прямо в ЧИПКЕ и с наглым видом пили водку, запивая ее мультифруктовым соком и заедая дешевыми сосисками в тесте.

Один из полковников экзаменационной комиссии, спустившийся на обед из аудитории, увидел наш балагурский настрой, округлил глаза и из благих побуждений посоветовал перелить водку в бутылку из-под минералки, дабы не смущать публику. Он тоже был счастлив, что приложил усилия к воспитанию таких хороших людей, поэтому сам немного пригубил и крепко пожал всем на прощание руку. Душевные оказались люди! До сих пор не понимаю, зачем они все время это скрывали?

Но все же, несмотря на вспыхнувшие во мне под алкогольными парами чувства, я уехал в тот же день, не оглядываясь назад. Единственное ценное, что удалось оттуда с собой прихватить – это подаренная мне одним замечательным человеком гитара. Все ребята на ней расписались и оставили свои пожелания на будущее. Также я увозил в себе стойкое ощущение, что в домашних условиях будет гораздо легче и сподручнее улучшать достигнутые беговые спортивные рекорды.

Ставлю последние сто рублей на то, что каждый слушатель на выпуске торжественно клянется себе продолжать бегать по утрам и вечерам без шпицрутена и подтягиваться каждый вечер с привязанной к ногам пудовой гирей, лишь бы его поскорее отпустили из застенков. Не купивший в свое время душу слушателя за эту же самую поблажку дьявол при этом просто ржет в полный голос!

Как показывает практика – все эти благие побуждения окончательно скисают примерно через полгода, и человек совершенно перестает передвигаться бегом. Так как и без этого хватает других забот. Например, очень много времени занимает ежедневный ритуал любования своим дипломом. К слову, выданный диплом, у всех выпускников был красный, а секретный вкладыш к нему отсутствовал. Поэтому на гражданке теперь можно свободно говорить, что закончил институт ФСБ России в г. Нижнем Новгороде с отличием! Пойди – проверь.

Вручал диплом каждому выпускнику полковник Менгеле, при этом все присутствующие отчаянно хлопали в ладоши. То ли от счастья, что скоро сбегут за забор, то ли под влиянием «Стокгольмского синдрома». Через два с половиной часа после последней линейки, не желая больше оставаться в этом могильнике и лишней минуты, я вышел из института. У самых ворот я вспомнил, что оставил в шкафу почти новый бушлат, но возвращаться за ним не стал. Присутствовал четкий страх, что если я снова туда зайду, то меня отправят проходить курс обучения повторно. Я на полном серьезе думал, что прапорщики сделают вид, что не узнали меня в лицо, снова заселят в какой-нибудь из кубриков и завтра снова заставят бегать до протертой промежности на штанах. А так рисковать было нельзя! Поэтому, я мысленно попрощался с бушлатом и с облегчением захлопнул для себя очередную страницу жизни. Наконец-то все эти Поросёнки, Бананы, Менгеле и Казанзаки были увидены мной в последний раз. По крайней мере, наяву.