Текст книги "На васильковой стороне"

4.7. Мысли выпускника Хогвардса

Что думает нормальный среднестатистический человек про службу в ФСБ? Ёмаё! Да это же спецназ со своей группировкой спутников, тактическими перчатками и масками «балаклава»! Как минимум раз в неделю опер ФСБ выезжает на задание по устранению Джейсона Борна, которого до сих пор не ликвидировали. Вокруг взрывы! Кровь и разлетевшиеся кишки! По телевизору об этом, естественно, молчат, так как у ФСБ огромные возможности и связи. Мертвых агентов иностранных разведок просто сжигают в печах, дабы не оставлять никаких следов. Конечно, потери есть и среди наших, но редко. В основном все раненные, счастливые и в конце операции обнимаются с напарниками, прикручивая друг другу к кителям очередные медали. В некоторых случаях возвращается собака Мухтар из одноименного сериала и зализывает сотрудникам телесные и душевные раны.

Так вот. Все это полнейшая, величайшая и грандиознейшая ложь! Для того, чтобы примерно представлять себе службу в ФСБ на оперативных должностях, нужно вспомнить особиста из фильма «ДМБ» и нарядить его в костюм фабрики «Большевичка». После этого, отнимаем у него половину денежного довольствия на съем жилья и добавляем парочку малолетних детей. Не забудьте приправить блюдо сварливой женой, которая видит настоящего опера только ночью. Раз в неделю, между субботой и воскресеньем. И заправляем все это месиво щедрым слоем протухших еще полгода назад документов. Заправляем прямо не жалея, чем больше – тем лучше. Желательно, чтобы слой дикой бумажной ахинеи полностью накрыл опера, и он задохнулся. Поливаем все это дешевым алкоголем и поджигаем! Если опер, как жирный живучий карп, все-таки, не окочурился, тогда добейте его точным ударом в горло карточками формы 17 А.

Клянусь, за этот рецепт отжаренного опера великий повар Джэйми Оливер отдал бы половину своей жизни!

Вот примерно так и выглядит лысоватый и седоватый тридцатилетний оперуполномоченный ФСБ в звании старшего лейтенанта. Его телефон вечно звонит, и он постоянно перед кем-то оправдывается. Красные глаза бегают, и из полости рта нередко заметен запах алкоголя. Но покажи людям такое правдивое чудо по телевизору, и все они тут же побегут свергать власть. Так как падет последний бастион стабильности. Так как будет раскрыта последняя тайна империи, похожая на презерватив, набитый манной кашей. И дальше уже совсем бессмысленно будет хоть что-то терпеть.

Поэтому в телевизоре ФСБ всегда в «балаклавах» и красивой амуниции с эмблемами, дабы никто не сомневался в ее могуществе. Сними «балаклаву», а там нерасчесанные патлы, щетина и мешки под глазами. Убери красивую амуницию, а под ней протертый камуфляж ВСР-98. Убери все силовые подразделения – и тогда остается только опер. А он именно такой, каким я его и описал.

Безусловно, в ФСБ еще останутся все самые жестокие подразделения архивариусов, информационных аналитиков, мобилизационной группы, лицензионщиков, шмонателей посылок на Почте России и следствия, но они с виду еще хуже. С них можно в режиме реального времени собирать паутину как с настоящих вурдалаков.

По этим же принципам строится и обучение в ведомственном институте. При получении дипломов на торжественной линейке все слушатели дружно бросают в воздух свои тельняшки и сдают в оружейную комнату, захламившие кубрики Валы, Винторезы и ножи разведчиков. Еще какое-то время в памяти выпускника всплывают истории про операцию «Трест» и Брюса Локкарта. Но уже через месяц этот же человек перестает отличать МИ-5 от МИ-6, а через год уже не может вспомнить даже такую мелочь, как вес патрона пистолета ПМ (и я не идиот, это сарказм)! Люди, подтягивавшиеся на перекладине 20 раз за подход в институте и прозанимавшиеся рукопашным боем 11 месяцев, могут спокойно выхватить знатных тумаков от местных бичей, и вспоминают про былую 100 метровку за 13,8 секунд только тогда, когда не могут вовремя прибыть за денежным довольствием в кассу управления.

С военной топографией, возглавляющей рейтинг оперативных наук и на самом деле нафиг никому не нужной, вообще происходит тотальный апокалипсис. Уверен, что любой неандерталец или кроманьонец разберется с картой и созвездием Малой Медведицы лучше, чем капитан ФСБ с 9 летней выслугой. А все потому, что эта самая топография вообще не нужна такому капитану, а нашим древним предкам она была просто жизненно необходима.

Почему так происходит? Да потому, что в условиях нынешних реалий все эти передаваемые знания и умения никогда не используются оперативным составом. Никогда и нигде в практических целях. На сегодняшний день операм нужны совсем другие качества, такие как хитрость, изворотливость, полная психологическая невосприимчивость к унижениям, наглость, умение не спать, не скучать, пить любые горючие материалы, питаться раз в день и прикрывать свою пятую точку бумажками. Именно такие дисциплины и должны преподавать в институте ФСБ, а не историю спецслужб. Кому она вообще теперь интересна? Или такая муть, как противодействие иностранным техническим разведкам, например? Как можно противодействовать этим самым вражьим разведкам, используя иностранные компьютеры и программы? Это же бред. А как можно на полном серьезе выявлять агентов Индонезийского Штаззи в каком-нибудь условном Усть-Запопинске? Или осуществлять контрразведывательное обеспечение объектов циркового искусства в Коврове или Кологриве? Как это все возможно, если там и цирков-то нет? И так во всем.

Все прекрасно знают, что коэффициент полезного действия обучения в ведомственных институтах стремится к нулю. Все прекрасно понимают, что, вернувшись домой, молодой опер будет тут же сломан и окончательно превращен в бессловесную безынициативную скотину. Но, в итоге, всем абсолютно на все плевать, так как дни в календаре зачеркиваются, а довольствие стабильно падает на карточку каждое двадцатое число месяца.

Изменить же правила игры на более актуальные у людей не хватает ни мозгов, ни желания, ни смелости. Ведь инициатива всегда убивает инициатора. С той же неизбежностью, как и Революция всегда пожирает своих героев. Так что система продолжает деградировать, констатируя каждой из своих самостоятельных единиц простейший факт – А мне что, больше всех надо что ли?! Посижу-ка я в тишине, пока война не пришла.

В то же время, теперь уже через много лет, я могу с уверенностью сказать, что испытываю к преподавателям из института огромную симпатию. Конечно, и среди них есть и остаются отбитые на всю голову и бестолковые сотрудники, но их все же единицы. По какому-то странному стечению обстоятельств, все они концентрируются на кафедре бездельников из контрразведки и общеправовой кафедры неудавшихся следователей и оперативников.

Называть достойных по фамилиям, безусловно, не имеет смысла, но скажу точно, что на действительно высоком уровне в институте преподавались религиоведение и психология.

Даже в том дурдоме, который творился и творится до сих пор, большинство преподавателей умудряются сохранять свое достоинство и порядочность. Некоторые из них живут вместе со слушателями в общежитии и делают это годами вместе с семьями, не жалуясь на сложившиеся жизненные условия.

Также заслуживает большого почета кафедра оперативно-боевой подготовки, которая тогда состояла из по-настоящему боевых ребят, мастеров спорта по различным видам единоборств и невыдуманных ветеранов боевых действий.

Часть преподавателей была сослана в институт дослуживать свой срок по причине крайне строптивого характера и нетерпимости по отношению к дебилизму, царящему в управлениях. А это дает им просто неимоверные плюсы в карму. Часть преподавателей были настолько принципиальными людьми, что отказывались брать взятки в Дагестане и Ингушетии, будучи дагестанцами и ингушами. И поэтому они были направлены служить в Поволжье преподавателями, имея неплохой боевой опыт. Этим людям я также выражаю свое почтение.

Так что по отдельности все преподаватели – нормальные ребята. Но каким-то неведомым чудом, когда все они собирались все вместе, то неизбежно получался КПСС. Вперемешку с геронтофилическими интеллектуальными наклонностями.

Ну, например, как можно преподавать будущим земельным оперативникам основы оперативной деятельности 70-х годов? Зачем им нужно знать, как привлекать граждан к конфиденциальному сотрудничеству в тех древних условиях, когда по факту жизнь уже успела кучу раз измениться? Уже нет ни КГБ СССР, ни самого СССР. Но, видимо, где-то на самой вершине пирамиды до сих пор сидят бывшие комсомольцы, которые именно так представляют себе работу спецслужбы в 21 веке. Они искренне считают, что так правильно. С тайными метками мелом на столбах, объявлениями на информационных стендах про платяной шкаф, газетой «Правда» в левом кармане кожаного плаща, явками в потаенных местах, звонками по стационарным телефонам и прочей дичью. Для чего это все? Для того чтобы показать всем вокруг свою исключительность?

Уже потом, проработав немного на земле, я понял, что любой опер из уголовного розыска на порядок расторопнее опера из ФСБ, потому что он не занимается ерундой и не строит воздушных замков. Он делает свое дело прямо здесь и сейчас, общается с живыми людьми, отрабатывает психологические и розыскные приемы не в теории, а путем многократного повторения. И нужных практических навыков имеет штук на 200 больше, чем вся белая кость. Скорее всего, в конкурсе индивидуального мастерства «обычный мент» уделает целую горсть ребят с васильковыми просветами на погонах. И при этом он даже не испытает значительных усилий.

Хотя и тот и другой живут в обычном городе, имеют семьи и питаются одним и тем же святым духом. Отличие между ними лишь в одном. Опер из полицейского уголовного розыска в подавляющем большинстве случаев отчетливо понимает, чем он занимается и чего в жизни на самом деле стоит, в том числе и за воротами отдела. В свою очередь, опер ФСБ не понимает до конца, чем он занимается, так как эту великую тайну не знает вообще никто.

Именно поэтому и возникает жуткая профессиональная деформация на почве богоизбранности и тайны непорочного зачатия каждого из сотрудников. При всем при этом опер ФСБ 90% своего времени делает какую-то никому не нужную ерунду, живя в вымышленном мире и думая, что он близкий родственник Дзержинского.

А на учебе все было еще куда более прозаичным. Первые мысли о нереальной дикости происходящего начали приходить ко мне уже через несколько недель обучения. И после этого ощущение тотального вывиха мозга никуда не могло исчезнуть, а наоборот, оно могло только дальше укрепляться на благодатной почве института. Один из преподавателей не просто натолкнул меня на эти умозаключения. Он их, скажем так, сформировал. Приведу ниже монолог одной из его лекций почти дословно, и да поможет мне в этом Бог! В скобках приведены мои скромные комментарии.

– В 1978 году, когда я служил в Узбекистане (то есть на самых передовых позициях борьбы с ЦРУ), мы обнаружили, что один из узбеков имеет родственников за границей (Ууу… Вражина!). Так вот, мы проверяли всю его почту (скорее всего, голубиную), проводили мероприятия по прослушиванию телефонных переговоров его домашнего телефона (Да ладно?! Этого не может быть, ведь максимум, что позволяли в тот момент технологии – это дым от костров, как у индейцев!). Мы выяснили, что во время войны немцы вывезли его тетю в Австрию. Она поехала к родственникам на территорию Харьковской области в 1941 году (видимо, отвозить санкционный в то время урюк), и попала под фашистскую оккупацию. После этого ее отправили в качестве остарбайтера в эту самую Австрию, где она скрылась от выдачи советским властям и успешно прожила всю жизнь (ну хоть кому-то повезло).

Вот так вот работали раньше опера. А вы все, дорогие слушатели, неудачники.

А далее, в течение полугода, были его же авторские рассказы про то, как обрушилась люстра, когда чекисты пробурили потолок небольшой алмазной фрезой диаметром 20 сантиметров, чтобы поставить скрытую видеокамеру. Видимо, настолько скрытую и небольшую по размерам, что бетонная плита просто рухнула вниз.

«Котоламповые» истории про то, как на Олимпиаду-80 приехал какой-то иностранный гражданин и пригласил к себе в номер женщину легкого поведения из КГБ, а потом рассмеялся в лицо операм при попытке его шантажа методом раскрытия этой «величайшей» тайны перед его женой.

Истории про важность планирования моделей, моделирования планов, прогнозирования элементов, и структурирования прогнозов.

На взгляд любого дилетанта, не проходившего обучение в ведомственном институте, может показаться, что вся эта перечисленная софистика не имеет никакой разницы. Но, как убеждали меня полгода кандидаты и доктора секретных наук, оказывается, разница есть. Ведь на эти темы написаны сотни диссертаций, которые в наше время стыдно не знать и не декламировать их наизусть на экзаменах перед кучей полковников!

Кроме всего прочего основной предмет, без овладения которым дальнейшее обучение было просто бессмысленным, вел самый настоящий полковник Менгеле. Он обладал настолько очевидным талантом к усыплению публики, что совершенно точно мог бы усыплять детей ясельного возраста без всяких фокусов и укачиваний. Гарантированно через пять минут его монолога с дальних парт начинал раздаваться здоровый храп, который постепенно распространялся все ближе к эпицентру событий.

Мне не повезло – я сидел на первой парте. Так что храпеть и закрывать глаза от боли мне было запрещено. Все полгода я был вынужден слушать его песнопения, направленные на призвание в этот мир Сатаны.

Однажды, минут через 15 после начала сеанса зомбирования публики этим последователем Гендальфа Серого, меня в плечо толкнул сосед – капитан Капитан. Я повернул голову и очень удивился. Такое зрелище я видел и раньше, но только по телевизору в документальных фильмах про тоталитарные секты. Он был в стадии «Восславим кого угодно, только дайте поспать, сволочи!». Капитан спросил у меня на абсолютном серьезе и в полный голос, не ворочая при этом глазными яблоками.

– А что здесь происходит? Я только с зарядки вернулся, как я здесь оказался-то?

Полковник Менгеле даже бровью не повел, услышав такую реплику от сошедшего на мгновение с ума Капитана. Он просто продолжил бить крупнокалиберными психологическими снарядами по остальным площадям. Я вполсилы ткнул своего боевого друга локтем в бок, и он проснулся. Таких человеческих красных и недосыпающих глаз я до этого не видел. Так что не исключено, что полковник Менгеле за свои выступления убил и свел с ума больше народа, чем проклятый бывший президент соседней страны вместе со всей своей фашистской хунтой.

Естественно, что при таком подборе учебного материала и методах его доведения слушателям (по крайней мере, по основному предмету), эффективность обучения стремилась к нулю. Лично я не знаю ни одного человека, у которого бы он не вызывал отвращения на физиологическом уровне.

Так что, получив диплом, я тут же проветрил голову и моментально забыл все, что знал еще четыре часа назад. Благо выпускное торжество мне в этом крайне поспособствовало, а алкогольный стиратель знаний в очередной раз не подвел. После выхода за пределы института я очнулся только в вагоне.

Часть 5. Опер упал замученный

(если говорить невнятно – оперплздрченный).

«Корабли постоят и ложатся на курс,

Но они возвращаются сквозь непогоду.

Не пройдет и полгода – и я появлюсь,

Чтобы снова уйти на полгода.»

(В. Высоцкий)

5.1. Возвращение Будулая

Довольно странно, но я помню, как возвращался домой. По всем моим прикидкам этого быть не должно. Универсальный алкогольный стиратель знаний имеет и несколько побочных эффектов, начиная от местного обезболивания и заканчивая полной амнезией. Ехал я вместе с одним из дружбанов – одногруппников, который был из соседнего региона. Нам было по пути, так что билеты мы взяли заранее в одном купе.

На вокзал мы приехали уже в изрядном подпитии, на специально выделенном для этого служебном ПАЗике. Всю дорогу я играл на гитаре и пел матерные песни, над которыми ржал даже сопровождавший нас Дельфин.

Как только проводница увидела двух бравых защитников Родины в таком возбужденном настроении, то тут же шарахнулась в другую сторону вагона. Прямо в тамбур.

В вагоне-ресторане мы выпили за ночь всю водку и завалились спать только за пару часов до прибытия в первый пункт назначения. Каким-то чудом еще вчерашний «братулечка» сумел меня растолкать на своей стоянке. Мы вышли на перрон, покурили, обнялись и договорились прямо вечером созвониться. Ага, щаз! До сих пор созваниваемся.

После этого я тут же в темноте добрел до своей полки и опрокинулся спать. Проснулся я, когда было уже светло. Глаза не разлипались, но руки усиленно нашаривали под полкой бутылку заранее припасенного пива.

– Дембель? – спросил с верхней полки коренастый мужичок, силком вытащив меня из неприятной дремоты.

– Так точно – я окончательно разлепил глаза и увидел в одном углу полки фуражку, в другом китель. И погоны и шеврон было видно, так что это было форменное скотство. Сверху на мне лежала гитара.

– Мдаааа, как давно же это было – мужичок спрыгнул с верхней полки – Я сам капитан, а эти два гаврика старлеи – он ткнул пальцем в соседей – Сейчас на вольных хлебах, о чем нисколько не жалею. А ты не стесняйся. Пей, давай, свое пиво. Поправляй здоровье.

Ехать было еще минут сорок, так что я как раз успел влить в себя новую порцию теплой пенной жижи и сдать запуганной проводнице, которая судя по обрывочным воспоминаниям была родом из Красноярска, постельное белье. Еще вечером я думал торжественно нацепить на себя сбрую и под завистливые взгляды окружающих продемонстрировать им свой суровый лик.

«Обоссыте мне кокарду, я без моря не могу!»

Но эпизод с валяющимся кителем, фуражкой и гитарой помешал этому плану свершиться. Было как-то стыдновато. С похмелья всегда так.

Отгуляв положенные мне выходные, в понедельник я двинулся бодрым шагом в управление. Лыжник как раз был на месте, но встретил меня как-то отстраненно. Вообще, все те сотрудники отдела, с кем я успел познакомиться до учебы, смотрели на меня исподлобья.

– Вернулся? Заходи. Штирлиц, я беру тебя к себе в отдел на линию борьбы с контрабандой. Наставником у тебя будет Малой, он как раз недавно вернулся из командировки. Иди, пока не до тебя, потом еще поговорим. Сядешь в кабинет к Историку – на этом весь интерес Лыжника ко мне был исчерпан.

Историк заседал в огромном кабинете в гордом одиночестве. Я уверен, что ему с его запредельным интеллектуальным развитием, хамским поведением и чувством бестактности это только импонировало. Первую неделю я просто откровенно филонил, читая в телефоне книги и даже не включал компьютер. Иногда, я в одиночестве спал, отточив свое мастерство подпирать рукой голову во сне до невообразимых высот. Историк сидел молча, Малой же меня не тревожил.

Еще через неделю я по второму кругу сдал зачеты по секретному делопроизводству, получил ключ от сейфа, сам сейф и печать. Если честно, я мог бы просидеть с имеющимся инвентарем хоть год, хоть два. Мог бы просидеть даже до пенсии! Хоть это было и скучно, но все же терпимо. Меня спасал телефон с электронными книгами, который всегда были под рукой, да и сама рука тоже. Но приключенческое шило в заднице не давало покоя, поэтому долго в таком режиме экспоната я все же находиться не мог. Через полтора месяца мне стало казаться, что я вообще никому в этом мире не нужен и не интересен. Поэтому я пошел в любимые кадры.

Там мне популярно объяснили, что все, чему я обучался в институте, является полной ерундой, и придется сдавать экзамены заново. С первым утверждением я был полностью согласен, со вторым не совсем, но это никого особо не волновало. Там же мне сказали готовиться теперь уже к внутреннему экзамену. Аттестационная комиссия для этих целей собиралась редко, поэтому все время до нее я должен был повторять замусоленные до дыр приказы. Большего маразма я в жизни не видел!

Самое интересное было в следующем. Один из кадровиков, по совместительству бывший опер по имени Алкаш, дал мне для ознакомления два тома моего личного дела. Перед этим он самостоятельно его пролистал и был очень удивлен.

– Штирлиц, а ты вообще принимал присягу?

– Что вы имеете ввиду? – спросил я нарочно как можно более туманно, так как не понимал, к чему идет эта беседа.

– У тебя в личном деле нет подписанной присяги. Ты в управлении ее принимал? Ну, в актовом зале, с автоматом в руках, перед знаменем. Как все это делают. Фотографируются еще потом.

– Я не имею понятия, о чем вы говорите. Но такого я не припомню – до сего момента я действительно уже больше года служил без принятой военной присяги, о чем серьезно задумался только сейчас.

– Блииииин, это такой косяк! – Алкаш посмотрел провинившимся взглядом вопрошающе на старшего вурдалака в кабинете. Старший ответил ему даже не моргнув глазом.

– Да не парь мозги, Алкаш, дай ему эту сраную бумажку. Пусть подпишет ее, и все.

Алкаш сразу расслабился.

– На, подпиши!

Для меня было очень странно и нелепо осознать, что самая могущественная во вселенной спецслужба забыла про своего самого перспективного бойца. Из этого логично вытекало, что если эти живые трупы из кадров забыли про меня, то какой-нибудь Петя из соседнего отдела мог с таким же успехом забыть утром, перед службой, надеть парадные мозги. А условный Валера забыть про то, что должен начать атаку вражеских траншей не до артобстрела, а после. И в самом конце этой цепочки условный Моня Цацкес мог забыть полковое знамя в придомовом клубе собаководов-любителей.

Назвать сложившуюся ситуацию раздолбайством просто не поворачивается язык, поскольку в моих глазах это было самым настоящим кощунством. Или кащейством. Или и тем и другим одновременно.

После этого эпизода в мою голову все чаще стали закрадываться смутные сомнения. Теперь я и сам на всех вокруг смотрел с опаской, ведь кто его знает, что у них на уме?

В режиме подготовки к аттестационной комиссии прошло примерно полгода, так что описывать каждодневный быт подробно не имеет никакого смысла. Служба с 9—00 до 18—00, обед по расписанию, залипание в телефон и молодой здоровый ночной сон.

И вот наконец-то, заветный день наступил! Аттестационная комиссия была зрелищным мероприятием. На нее собирался весь бомонд из начальников отделов и служб, а также высшие бонзы управления в чине действительного статского советника и его замов.

Завалить мероприятие означало похоронить свою карьеру в самом начале, ведь совсем тупых людей в конторе, вопреки расхожим мнениям, не очень любят. Поэтому, дабы все прошло благородно, гладко и без детских неожиданностей, специально обученная женщина из отдела кадров ткнула мне на разложенные на столе билеты и попросила выбрать наиболее известный из них по содержанию, пока еще никто из Политбюро не взошел на трибуну. Я сделал, как она мне сказала, и после этого просто рассказал комиссии все, что знаю по представленным вопросам. Это было не трудно.

Удивительно, но даже при таких сказочных условиях многие умудрялись провалить экзамен. Особо одаренные сдавали его по три раза, но это были легендарные личности! Наконец, экзамен был пройден, знания продемонстрированы, а билеты сожжены испепеляющим чекистским взглядом. На торжественной части меня в очередной раз поздравили, подарили красивую книгу об истории управления и стандартное черно-белое наставление ветеранов, распечатанное на листе формата А4.

Через пару недель состоялся мой первый полугодовой отчет, на котором мне выделили для выступления от силы 3 минуты. Ну, а далее все взоры были устремлены на подвиги, которые я, по общему мнению, должен был совершить в самое ближайшее время.

Линия контрабанды в корне отличалась от линии борьбы с незаконным оборотом наркотиков. На ее обслуживание были закреплены два опера – я и Историк. Первое время мне казалось, что он меня ненавидит. Уж слишком навязчиво получилось, когда Лыжник впихнул меня в его привычный антураж. Я решил попробовать наладить отношения стандартным путем и объявил торжественное повторное вливание в коллектив. Руководством идея была поддержана, благо намечался спортивный праздник – сдача нормативов по лыжам в одном из отдаленных лесопарков.

Последний раз я видел эти деревянные плоские доски в школе, но на удивление пробежал на них пять километров без всяких особых усилий за девятнадцать минут, что равнялось тройке. А далее была торжественная часть.

За всю свою службу я лишь несколько раз был свидетелем того, как сотрудники упиваются в тряпки. И этот случай не был исключением – через полтора часа все, почти трезвые, ехали домой. Видимо, до нужной кондиции все набирались уже в родных окопах.

На следующее утро я начал искать ключ от кабинета и сейфа с печатью, но никак не мог их найти. Я перерыл всю одежду десять раз, но все безрезультатно. А самое ужасное, что я никак не мог эти ключи потерять, поскольку весь вечер был трезв и проводил время в молитвах за здравие вождя.

Понимая, что это не очень хорошо, я просто ходил на службу и делал вид, что все как-нибудь само рассосется. Естественно, что я никому об этом не говорил как самый настоящий партизан. Единственным минусом было, то, что я не мог попасть в кабинет.

Так, простояв так пару дней в коридоре до открытия кабинета Историком, я в один прекрасный момент предсказуемо столкнулся с Лыжником.

– Чего стоишь?

– Жду, когда Историк придет и откроет кабинет.

– А где твой ключ?

– Не знаю, где-то оставил.

– Ну ка, зайди ка ко мне – поманил он меня пальцем, после чего мы зашли в его кабинет. Он плюхнулся в кресло, а я остался стоять. – А где ты эти ключи оставил? Может дома?

– Нет, я все перерыл. Ключа нет.

– Он был на связке?

– Да. С ключом от сейфа и печатью.

– Ммммм… А когда ты его видел в последний раз? Когда на лыжах бегали? Ну, съезди туда, может ты его потерял, а кто-то нашел, да на дерево повесил. Или сдал в раздевалку.

Естественно, я тут же съездил на лыжную базу, но ничего там не нашел, кроме старых и уже свежих пустых бутылок из-под водки.

Удивительно, но еще неделю по поводу утраты имущества меня вообще никто не трогал. Если честно, я начал думать, что коллектив воспитывает меня как Жеглов Шарапова с потерянным уголовным делом. Но что-то было явно не так. Никто не торопился мне что-либо возвращать. Наш разговор с Лыжником повторился, и на этот раз он был очень серьезен.

– Ты знаешь, сколько человек загубили пьянкой свои карьеры? Аккуратнее надо быть, и за имуществом следить. В собственной безопасности мне сказали, что потеря печати приравнивается к потере удостоверения и карается выговором. А у тебя уже был выговор, так что просто так все не кончится – он многозначительно посмотрел в окно и некоторое время просидел молча – Не знаю, спроси у ребят, что можно сделать. Найди выход из положения.

Тем же ходом я пошел к Историку, который к моему удивлению уже был в курсе всей ситуации.

– Ну что делать? Иди на телефонный завод и сделай такую же печать. У них есть станок и уже готовые наши образцы. Ты не первый и не последний. И в следующий раз следи за бумажками, флешками и ключами. Тут сначала позаимствуют, а потом скажут, что так и было.

Совет был явно дельным и ценным. Новую печать со старым номером я сделал и с тех пор хранил ее в особо охраняемом месте. Ключ от сейфа сделать не удалось, поэтому пришлось привлекать для его вскрытия медвежатников из специального отдела.

Медвежатник был истинным профессионалом. Он сначала посмотрел на мой советский сейф, а потом на простейший ключ с одной загогулиной, показанный ему в качестве образца.

– Мдааа! – сказал он, хлопнув при этом в ладоши с видом, будто тут дел на две минуты – Тут я помочь не могу. Это для меня слишком сложно, и инструментов нет.

Затем он развернулся и ушел в свою медвежатню. Больше я его в жизни не видел. Сейф пришлось с себя списать по причине поломки. К слову, его так и не открыли ни через год, ни через два, ни вообще. Через пару лет он так и переехал в закрытом состоянии прямо на улицу и стоял в курилке в качестве подставки для пепельницы.

Не исключаю, что будущие археологи и историки спецслужб найдут этот самый сейф через сто пятьдесят лет среди разбомбленных обломков управления и долго будут изготавливать к нему отмычку. Потом пригласят кучу тогдашних селебритиз на его торжественное открытие, замок щелкнет несколько раз, дверь откроется, а там…

А там шиш с маслом! Ведь русские уносят свои тайны в могилу!

После прискорбной утраты сейфа документы пришлось хранить в железном ящике Историка, поэтому ему волей-неволей пришлось посвящать меня в тонкости работы. Своему непосредственному наставнику я был малоинтересен. Единственный раз мы с ним побеседовали, когда вскрылась неприятная тайна с потерянными ключами.

– Жопа, – обратился ко мне Малой – Ты где ключи успел потерять? Слышь, криворукий, больше так не делай, а то меня премии из-за тебя лишат.

Историк же был более дипломатичным и сразу вывалил на стол все имеющиеся соображения по поводу нашей дальнейшей совместной службы.

– Запомни, наша цель простая – нарубить палки. Все остальное – дерьмо. Если не будет палок, то годовой отчет закончится плачевно. Я не знаю, ты вообще понял, куда попал? Если ты думаешь, что будешь здесь приносить пользу, то ошибаешься. Не строй иллюзий, наша линия вообще полностью бесперспективная. Скоро декриминализуют несколько составов преступлений, и мы здесь встрянем.

– А коррупция?

– Коррупцией в таможне занимается другой отдел, туда нас не пустят.

– Ну а наркотики?

– «Внутриполостниками» и другими перевозчиками занимаются в транспортном отделе, так что и этот путь закрыт.

– А что же тогда делать?

– Ищи место и переводись. И это мой последний тебе бесплатный совет.

Проходив несколько недель в глубочайших непонятках, я решил продолжить с Историком тот же самый разговор. Тем более, что первый опыт общения с таможенниками был крайне неудачным. Они видели, что я ничего не понимаю и не могу решать вопросы, поэтому все разбегались от меня как от прокаженного. Было ясно одно – даже прочитав полное издание товарной номенклатуры и Таможенный кодекс, я не улучшил свой скилл и не повысил уровень осмысленности происходящего. Нужно было живое общение. Но те таможенники, к которым я все-таки нашел подход, были крайне мелкой рыбой. А к начальству мне ходить было запрещено.

– Историк, а как можно перевестись в мое гор-отделение?

– Эхххх… – он улыбнулся – Созрел, значит. Напишешь рапорт и переведешься. Насколько я знаю, этот вопрос с Дедушкой уже решен, так что тебе нужно убедить в этом Лыжника.