Текст книги "Было: Не было. Хроники среднего возраста"

Самолёты

В ранние школьные годы я сильно увлекался склеиванием пластмассовых моделей самолетов. Это такой суррогат авиамоделизма, когда для тебя уже отлили все детали, положили в коробочку клей, а тебе надо только аккуратно всё собрать, не одурев от ацетонового запаха.

Для полноценного авиамоделизма я был слишком криворук и не уверен в себе, а созидать что-то хотелось. Букв-то я и тогда писал изрядно, но все-таки мужское самолюбие требовало создавать что-то осязаемое. И я сидел, корпел над разложенной на столе газеткой, складывал маленькие пушечки, садил маленьких пилотиков в маленькие креслица, старался. Были ещё танки и корабли, но я больше любил самолеты. Они мне казались более романтичными.

На то, чтобы красить модельки, у меня не хватало решимости, умений и красок, а вот клеить – клеил. Усидчивый был. Это сейчас мой предел – 3D-пазл с собором Василия Блаженного, а тогда мне было интересно. Целыми часами мог возиться с этими пластмассовыми лайнерами. Только очень не любил ждать, пока высохнет клей.

На дворе бушевали лихие 90-е, самое их начало, и с выбором моделей было сложно. Советские игрушки делать уже перестали, а китайские еще толком не завезли. Но были тогда разнообразные кооперативы, которые клепали из непонятно чего разные дурацкие модели.

У меня был, например, большой такой Боинг поносно-коричневого цвета, был По-2, который я так и не сумел собрать, и было несколько вариаций Ил-2 под кодовым названием «штурмовик». Некоторые модели были сделаны по старым хорошим лекалам, а некоторые – как попало, и склеить их красиво не получалось. Но я не привередничал. Короче, что было в продаже, то и выпрашивал у родителей, прилагая весь свой дар убеждения.

Новые модели покупались не часто, и очередное приобретение было моим личным праздником. А голубой мечтой была большая модель крейсера «Аврора» и большая модель Ту-144. Их у меня так никогда и не было.

Склеенные самолеты висели в моей комнате, на ниточках, на карнизе для штор, стояли в стареньком серванте и уже никуда не помещались. Было их, наверное, пара десятков. Увы, даже фотографий этой красоты не сохранилось. Помню только, что боялся их трогать, потому что клей от времени высыхал и детали могли отвалиться: криворукость я пытался компенсировать бережливостью.

Тогда я считал, что увлекаюсь авиацией. Со временем я вырос, времена изменились, интересы тоже. На первый план вышли девочки и музыка, и стало как-то не до самолетов.

Закончилась история самолётостроения красиво, но печально. Мы переезжали на другую квартиру, и увезти с собой эти самолеты не было ни возможности, ни желания. А я же ещё хранил коробочку от каждого с запасными деталями. В общем, коробочки я вынес на помойку, а самолеты – на песочницу тогдашним детям нашего двора.

Я отлично помню этот чувственный момент, когда стою посреди двора и смотрю, как дети безжалостно уничтожают всё, что мне было так дорого. Им понадобилось минут десять, чтобы превратить мои богатства в бесполезный хлам. Это было больно. В этот момент я, наверное, окончательно расстался с детством.

С тех пор я склеил пару моделей в достаточно взрослом возрасте, но никакой радости не почувствовал. До сих пор, посещая с сыновьями игрушечные магазины, я останавливаюсь возле полок с моделями самолетов и разглядываю их.

Там, в коробках, хранится моё детство, в которое у меня больше нет доступа, как не измажься клеем и какие деньги ни плати. Маленькие пилоты на маленьких самолетах теперь отправляются в полёт без меня. А у меня остались только воспоминания и буквы, которые никогда не предают.

Запахи

Утром в комнате зябко, остывший пол охлаждает нагретый моим дыханием воздух. Кошки, нахохлившись, валяются вокруг меня в кровати. Просыпаюсь я сильным независимым мужчиной, весь в неодобрительных кошачьих взглядах. Хотя засыпаю обычно уставшим от жизни циником, от которого пахнет табаком и мятой с лимоном.

В городе пахнет дымом и пятницей. Машины боязливо прижимают зеркала, увидев издали приближающийся трамвай. Люди уже перестали укрываться в тени и стараются находится на пути следования солнечных лучей.

В офисе пахнет баурсаками и кофе. Работать не хочется, все празднуют и смеются невпопад. Телефон вздрагивает от входящих сообщений, а зарядка осталась дома. Хорошо, что у всех коллег зарядки одинаковые.

Чем будет пахнуть мой вечер – пока не знаю. Надеюсь, что хорошим настроением и ожиданием чудес. Ну, или, хотя бы, вкусной и нездоровой пищей. И книжками. И усталостью. И смешным сериалом. И масляным радиатором.

А выходные будут пахнуть весёлыми детьми и походными вещами, которые пора извлекать из кладовки. И ещё чем-нибудь приятным. Там придумаю. Потому что, ну а как иначе?

Мастер болен

Однажды я шёл мимо маленькой часовой мастерской и увидел в витрине объявление с простым текстом: «Мастер болен». Написанное на бумажном листе от руки, оно так гордо выглядело на фоне этого грязного киоска со старыми часами, что нельзя было не обратить внимание. Было в этом объявлении всё – уважение к своему делу, уважение к себе, нежелание давать лишних надежд и обещаний, достоинство, стиль.

Меня очень зацепила эта формулировка, я её запомнил на всю жизнь. Думаю, что это универсальная философская сентенция для любого случая. Этими словами можно характеризовать личное самочувствие человека, состояние дел в стране, в мире. На вопрос «Как дела?» можно отвечать «Мастер болен». И всё сразу понятно.

Красивая штука язык. Можно сформулировать так, что не прибавить, не убавить. Но получается редко.

Барометр

Надо сделать такой сайт, чтобы на главной странице был изображен огромный барометр и название твоего населённого пункта. Чтобы на шкале посередине надпись «норм», а по сторонам «очень» и «не очень». И пусть он показывает атмосферное давление. Снизу, конечно, будут баннеры с новым сенсационным эротическим видео Наташи Королевой, но это так, чтобы окупить проект.

Болит голова, делать ничего не хочется, ты туда заходишь, а там – «не очень». И нормально, есть причина. Можно в Facebook* написать, например, что вот боженька уронил атмосферное давление, и я страдаю. И это никакое не нытье, это, извините, непреодолимые обстоятельства. Вынужден переждать ненастье.

Если очень красивая девушка с бездонными голубыми глазами и грудью третьего размера пишет в сети пост, что день прекрасен, и жизнь прекрасна, и завтра в отпуск она едет на Бали с любимым, потому что получила премию, то ты не расстраиваешься. Открываешь барометр, смотришь, там горит «очень». А, ну всё ясно. Это из-за погоды у неё эйфория.

А так-то там незакрытая ипотека, плохие отношения с родителями, краны текут, мужик изменяет, на Бали сезон дождей и сиськи у неё силиконовые дешёвые от Усть-Каменогорского завода пластмасс и сплавов. Но давление поднялось, и ей хорошо. Пройдет. Подумаешь, по акции билеты купили в двухзвёздный отель без горячей воды, с тремя пересадками в Бангладеше.

Тут много вариантов. Сидишь ты в кресле, куришь, читаешь ленту. Тут жена: «Милый, надо бы мусор вынести. Там уже крысы в нём рождаться начали, и соседи от вони переезжают».

Открываешь барометр, вскрикиваешь: «Какой мусор, юнга, барометр падает! Тысяча чертей! Задраить все люки! Крысы – это хорошая примета. Отставить мусор! Убрать паруса! Спаси нас, морской дьявол!» Ну, и дальше сидишь, лайкаешь.

Или если на встречу идти не хочется. Или когда домой пришел после трёхдневного отсутствия.

– Где ты был, кобель?

– Страшно давление упало, я еле добрался сквозь бурю!

– Но на улице солнце…

– Посмотри на барометр, глупая женщина!

С любой стороны полезный бы был сайт. И главное – я за идею совсем недорого возьму.

*Facebook – проект корпорации Meta, деятельность которой признана экстремистской и запрещена на территории РФ

Прострел

Так вот живешь, ни о чем не подозреваешь, планы какие-то на будущее строишь. А потом неловко повернулся, в шее чего-то хрустнуло, прострел, обжигающий всплеск боли от затылка до лопаток, и всё – ты уже никуда не спешишь.

Ходишь по дому, как Терминатор на пенсии – голова поворачивается только вместе с плечами, на лице гримаса страдания, ногу подволакиваешь – это вообще не знаю почему, для образа, видимо. Ни сесть, ни встать. Детям начинаешь срочно жизненную мудрость передавать, чтоб успеть.

В магазин хотел выбежать, теперь не выбегу. Медленно выползу, намазавшись вонючими мазями и замотавшись шарфом.

А главное – мир разделился на две половины. Слева половина побольше – туда голова поворачивается градусов на пятнадцать, а справа поменьше – туда голова не поворачивается совсем. А там ведь тоже наверняка что-то есть, но не видно.

Это хорошо ещё не весна, глазеть не на кого. Пойду на детей поворчу. Пусть больного отца окружат вниманием.

Старый компьютер

У меня дома, кроме рабочего ноутбука, есть старенький компьютер. Он прожил длинную и сложную жизнь, и теперь находится на заслуженном отдыхе. Но ещё работает, и я его использую как архив для хранения всякой всячины.

Жутко сказать, но там хранится информация со всех моих бывших компьютеров, а это – ни много ни мало – лет за двадцать жизни. С покупкой новой машины я первым делом переписывал туда всё важное из папки «Мои документы». На ноутбуке эта цепочка прервалась, потому что ресурсы памяти у него несколько ограничены. Всё осталось на старом компе. Ну, да не важно.

Там, в компьютере, есть такие папки, куда я вообще боюсь заходить. Оттуда пахнет стылой вечностью и такими воспоминаниями, которые я давно стараюсь не хранить в себе. Компьютер я включаю редко, может, раз в месяц, чтобы закачать новую музыку в iPad или достать какие-то древние документы. Вот как сегодня – друг попросил найти обложки наших домашних магнитоальбомов за 1999 год. И каждый раз, когда я его включаю, я не могу просто найти то, что мне нужно, и выключить. Я всегда натыкаюсь на всякие вещи, которые приводят меня в растрепанные чувства.

Сегодня я открыл папку с фильмами, чтобы удалить ненужное, почистить активные раздачи в торренте. И первое, на что я наткнулся – детские фильмы и мультики, которые я качал для своих детей.

Мальчишкам моим не много – всего-то 6 и 9 – для меня они всё ещё малыши, и я до сих пор продолжаю находить для них разные детские фильмы. Но теперь я их не храню – скачал, показал и удалил. А раньше хранил. Огромная папка с мультиками, часть из которых я, кажется, скачал и даже забыл показать. И по ощущениям, всё это лежит там уже тысячу лет.

Я этим компьютером активно не пользуюсь уже три года, и это такие три года, каждый из которых идёт за десять. Я помню, что Егор любил мультик «Тачки», я его ему часто включал, он там лежит. И Егору-то девять всего, а ощущение, что две жизни назад это было.

И больше никому это всё не нужно, дети про это точно не помнят. Я и сам-то не помню. Как будто жил-жил человек, что-то накапливал, да и умер. Жутковато. И удалить вроде жалко, и оставлять незачем. Вот это, помню, ребенок просил и вот это. А что дальше было – не помню. Какой-то кусок жизни словно пропал. Ребенок тогда был ребенком и сейчас ещё ребенок, а ощущение, что это сто лет назад было. И я эти сто лет пропустил.

Что уж говорить про свои записки двадцатилетней давности. Там вообще мрак, как будто другой человек писал. Время на глазах растягивается и сжимается. Ничего не понять. В общем, выключил я компьютер от греха подальше. Заглядывать в прошлое стало жутковато. Раньше так не было.

Убийство

Утром нашёл на полу в гостиной бездыханный труп летучей мыши. Рядом гордо прогуливались кошки. Ночью был бой, который я проспал. Кошки вняли моим мольбам, и стали сами добывать себе пропитание. Правда, жрать не стали. Так что, возможно, что и не себе вовсе.

Спасибо, конечно, что не принесли в постель такую радость, но всё-таки как-то не по себе. Боюсь теперь спать ложиться в одной квартире с этими кровожадными тварями. Пошевелишься неосторожно во сне, а они тебе всё лицо сгрызут.

Всю жизнь из телевизора мне рассказывали, что летучие мыши – невероятно умные твари, и видят как прибор ночного видения, и сонары у них. А нет, оказывается, тоже дуры. Только страшные, как демон ночи, прилетевший забрать твою грешную душу. Ну, таких и среди людей хватает.

Чернильница

Каждую осень где-то к концу октября или к началу ноября у меня внутри начинает ныть чернильница.

Разные слова складываются в предложения и лезут наружу из недр моей лохматой головы. Не всегда красивые, часто не умные, но какие-то важные для меня именно в это время.

Я прекрасно знаю, что это всё из-за надвигающегося фронта пониженного давления и хронического синусита, но всё-таки мне нравится думать, что осень приносит мне вдохновение.

Некое чувство неясной тревоги, душевный зуд, который иногда получается сублимировать в сносный текст. А иногда нет, и тогда сёстры Усталость и Депрессия приходят меня навестить со своими новейшими приспособлениями для тихих печальных игр.

Порой слова начинают складываться в самые неожиданные моменты. А когда всё для этого подготовлено – не выходят, и хоть умри. Вот тебе влажная вуаль облаков, вот тебе ржавые остовы гор, вот тебе сквозняк из-под балконной двери – смотри и чувствуй. Но нет. Когда напишется, тогда напишется.

А пока осень, кашель, мурлыканье кошек под одеялом и спутанный клубок мыслей, который предстоит разобрать.

Бухара

В Бухаре, возле пруда Ляби Хауз, в самом историческом центре, есть старое дерево. Это давно засохший тутовник, который стоит здесь с чёрт знает каких времён – видел и Амира Тимура, и бухарских эмиров, и советскую власть, и бомбардировку, и много чего ещё. Если бы он мог говорить – сколько бы всего рассказал.

А представьте себе, чтобы в центре Алматы вот так сохраняли давно засохшее дерево. Оно не несёт никакой функции, просто символ – ровесник эпохи, в которую построен старый город.

Я восхищался бухарским тутовником в прошлый приезд, не мог пройти мимо и в этот раз. Очень сильные ощущения. Эта патриархальность Бухары очень привлекает, потому что она настоящая, не показная. Там так и живут – в перемешанной атмосфере прошлого и настоящего. Она вся здесь и сейчас. Стоит повернуть за угол ухоженной туристической достопримечательности – там всё также, как пятьсот лет назад.

Или вот, например, пошёл я в Центральный парк, сел перекусить в кафе. Кроме меня посетителей не было. В какой-то момент девушки-официантки устали накалывать мясо на шампуры, включили погромче свою узбекскую музыку с заводными барабанами и стали танцевать. Среди дня, просто для веселья. Потанцевали и сели дальше работать.

И я вот думаю – как много поколений людей любит одинаковую фольклорную музыку? А где культурные революции, конфликт отцов и детей? Где бухарский рок, бухарское диско, техно, тектоник?

Конечно, в ресторанах поют Стаса Михайлова с узбекским протягиванием, но это для туристов. А сами слушают то же, что слушали их бабушки. Я никогда не любил музыку, которую любили мои родители. А здесь поколениями любят одно и тоже, слушают одно и тоже, танцуют под одно и тоже.

Нет никакой старой и новой Бухары. Есть просто Бухара, в которой тысячу лет едят сладкий плов, слушают свои эти дудки, носят цветастые наряды. Хорошо это или плохо – я не знаю. Но это есть. И плевать им на XXI век и айфоны.

Узбекское гостеприимство

Сажусь в поезд Самарканд – Ташкент. Сидячий вагон разделён на отсеки, в отсеке шесть кресел друг напротив друга, посередине столик. Еду со своей спутницей – явные туристы с рюкзаками и в яркой одежде. В нашем отсеке также два узбека средних лет и два узбекских мальчишки-подростка. Мальчишки едут с большой группой детей – остальные в соседних отсеках.

Трогаемся, приходит проводник, предлагает чаю. Один из узбеков на узбекском языке просит два стакана «лимон чой» для себя и своего товарища. Мы со спутницей просим два стакана для нас. Проводник передаёт наши просьбы специальной девочке и отправляется опрашивать остальной вагон. Приходит девочка, которая оснащена всего двумя руками, приносит два чая, ставит на столик. Я, как воспитанный человек, не тянусь сразу – предлагаю сначала взять узбекам, ведь они заказали раньше.

Один из узбеков решает проявить широту души и ставит чай мальчишкам. Дескать, пей, молодёжь. Забегая вперед, скажу, что позже он вежливо позволил заплатить за весь чай своему товарищу. Но это потом.

Приносят еще два стакана чая – мы не успеваем среагировать, узбеки берут его себе и довольно попивают. Мы остаёмся без чая, потому было заказано четыре стакана, а не шесть. Неловкая пауза. Чай-то мы у удивленной девочки в итоге попросили и выпили, но осадочек остался.

Самарканд

Эту историю нужно рассказывать в дождливый вечер в конце тяжелой и суетливой недели. Для настроения и, конечно, в назидание будущим поколениям.

Это была поездка в Узбекистан, предпоследний день, Самарканд. Всю дорогу во всех городах нас – меня и мою спутницу – преследовала пасмурная погода и тучи, но удавалось избежать катастрофы. И только бывшая столица империи Темура решила проучить нас за дерзость.

Весь день мы благополучно проездили на такси по достопримечательностям, поели плова, выпили кофе с кардамоном, прогулялись. Дождь пошёл только тогда, когда мы уже добрались до Регистана. Это было даже забавно и романтично – прятаться под крышами медресе от холодных капель, проникающих за шиворот. Вся наша экскурсионная программа сбилась, но да ничего – мы же вдвоём, что нам. В номере вдвоем не скучно. Руки, губы, голоса – всё с собой.

После Регистана изрядно промокшая спутница потянула меня в отель. Надо сказать, что отель у нас был типа «кровать и завтрак», без ресторана, и находился он как бы в центре, а как бы и в уголке – возле Гур-Эмира, гробницы Амира Темура. И при вселении мы радовались – увидим легендарный Гур Эмир в ночной подсветке.

План был высохнуть, переждать дождь и выйти поужинать. Время было ещё детское – шесть вечера, и с такими надеждами мы провели в номере пару часов.

Однако, дождь не только не переставал, а даже усиливался. Ко всему прочему, в отеле, да и во всём районе, отключился свет. А есть хочется, и обувь наша не сохнет без электрических тёплых полов. Плюс ко всему – у моей спутницы аккурат в этот день случился день рождения. А мы сидим в номере с одной засохшей лепёшкой и полкило изюма.

Когда совсем стемнело, я, чувствуя свой мужской долг и позывы желудка, решил отправиться в поход за пропитанием. Представляя себя первобытным человеком, отправляющимся на охоту, я выполз на покрытые лужами улицы древнего Самарканда.

Моему взору открылся мрачный и тёмный Гур-Эмир, остывающий под ударами стихии. Подсветка не работала, весь район пребывал во мраке. Жутковатое зрелище.

Дорогу я помнил – через парк имени этого Темура, через поющий фонтан, по улице Регистанской до ближайшего кафе. Но в темноте всё это выглядело совсем не так, как должен выглядеть центральный парк города: уличное освещение не работало тоже.

На перекрёстке, который мне нужно было преодолеть, и который мы спокойно прошли пару часов назад, моим глазам открылась картина потопа. По широкой улице, уже перекрытой полицией и пожарными, бежал поток в полметра глубиной.

Самарканд оказался жертвой проблемы, какая имеется во всех среднеазиатских городах – ливневая канализация не работала. Отважные апашки поднимали юбки и форсировали улицу, вода весело лилась по ступеням в парк.

Я замешкался: идти босиком через поток не хотелось. Немного почертыхавшись и послушав переругивание полиции с водителями, я решил не возвращаться, а попытать счастья другим путём. Открыл на смартфоне карту, посмотрел, как можно обойти препятствие и отправился по тёмным аллеям.

Черт его знает, где я шёл. Там были какие-то холмы, глинистые дорожки, бассейны, полуразрушенные беседки. Иногда это напоминало мне заброшенные пансионаты на Иссык-Куле. Шел я в темноте и довольно долго – бестолковый странник с зонтом в одной руке и телефоном в другой. Возвращаться ни с чем было обидно и стыдно, впереди меня ждала неизвестность.

Самарканд всегда был мне очень странен. Вроде центр города, а ни души. Если бы мне повстречались древние самаркандские гопники, то едва ли я смог найти помощь. В итоге я перешёл улицу по какому-то мосту, приблизился к перекрёстку с другого бока и обнаружил, что мне там тоже не пройти.

Подобно герою какой-то мелодрамы, я брёл по ночной залитой дождем самаркандской улице, по проезжей части, пытаясь остановить такси: чтобы мою промокшую тушку отвезли назад в гостиницу. Потому что пешком дорогу назад я бы уже не осилил. Я сдался.

Такси удалось поймать спустя пятнадцать мучительных минут. Ещё через десять меня привезли к гостинице с другой улицы, и в самом её конце я заприметил кафе. Это был шанс спасти мою мужскую честь. Покинув такси, я отправился в кафе, которое на моё счастье еще работало. Две шаурмы в лепёшке были мне наградой. И именно там, на их летней площадке, залитой водой по щиколотку, я, наконец, полностью промочил свои кроссовки.

Вернулся я долгожданным победителем, мокрым Одиссеем, завоевателем и добытчиком. Меня очень ждали, потому что дверь я закрыл ключом снаружи. Электричества в отеле так и не появилось, и мы романтично поедали праздничный ужин в полной темноте, на кровати, слушая один плеер на двоих – по наушнику каждому.

А за окном бушевал мартовский Самарканд. Наутро нам предстояло возвращение в Ташкент. Только вот подсветку Гур Эмира мы так и не увидели. Придётся возвращаться.