Текст книги "Было: Не было. Хроники среднего возраста"

Раньше

А раньше так бывало: придешь из школы – морда румяная, в брюхе урчит. Дома жарко, и на кухне уже бабушка чем-то аппетитно шкворчит. Ждет тебя, значит.

И так, приходишь и думаешь – впереди ещё целых полдня, уйма времени, чем бы таким заняться? Ведь не домашнее же задание делать. На улице крупными хлопьями валит снег – выйдешь на балкон, а там тихо, холодно, пусто. И даже на полу балкона уже сугробики образовались.

Нет, на улицу не хочется. Лучше перекусить, а потом завалиться с книжкой, например, Станислава Лема, на родительский диван. Накрыться с головой тёплым пледом и читать, ловя свет через маленькую щелку.

А иногда тихонько так на цыпочках бегать к холодильнику – таскать из него большие круглые печеньки, или залезть прямо пальцем в банку с шоколадной пастой и потом с пальца её слизывать. Вкусно. Потом нужно быстро снова заскочить на диван, отвернуться к стене и читать, как ни в чём не бывало. Впрочем, бабушка никогда не ругала за такие вещи. Она редко ругалась.

Главное – не забыть, что в 17:30 по телеку будет мультик про Чипа и Дейла и ещё «Утиные истории». Никак нельзя пропустить.

А ещё скоро Новый год. Мама говорит, что не скоро, а ты-то знаешь, что очень скоро – всего через месяц. Ты уже два раза искал в родительском шкафу свой подарок, но ничего не нашел. Неужели мама настолько легкомысленная, что ещё не купила тебе ничего? Новый год же, всё самое лучшее разберут. Подарят потом какой-нибудь свитер. Разве это подарок?

Когда надоест читать, можно просто валяться на мягких подушках и смотреть в потолок. Можно вспомнить, как раньше ходил с бабушкой в детскую библиотеку – выбирал там сам книжки, и потом с удовольствием их читал. Что-то давно там не были. Да и всё интересное в этой маленькой библиотеке ты, кажется, уже перечитал. Можно теперь пойти во взрослую, где работает мама. У неё есть подруга, которая работает в книгохранилище, она может дать почитать книги из Золотого фонда – такие обычным читателям не дают. Наверняка дорогущие. Надо будет спросить, что за книги.

Ещё можно помечтать, что когда ты станешь взрослым большим мужчиной – ты обязательно отпустишь бороду. И будешь всегда ходить с серьёзным выражением лица и говорить только по делу. На глупости отвлекаться не будешь.

Будешь работать в большой компании каким-нибудь важным человеком. Все будут ходить к тебе за советом. На столе у тебя будет стоять компьютер самой последней модели и в нём все самые новые игры. Но где находится папка с играми никто не будет знать – только ты.

Вечером, когда все подчиненные будут уходить домой, ты будешь играть в эти игры, пока никто не видит. Потому что негоже уважаемому человеку играть в игры перед подчиненными. А жениться, наверное, вовсе не станешь. Шерлок Холмс не женился, и тебе незачем. Женщины такие все несерьёзные.

И так можно долго-долго лежать, смотреть на потолок, потом на снежинки за окном, потом на загорающиеся фонари, на сверкающий в их свете снег. И думать-думать обо всём. Пока с работы не возвратятся уставшие и немного раздражённые родители, пока бабушка не позовёт ужинать, пока первые звезды не разрежут плотную ткань снеговых туч.

Хорошие были времена. Всё про жизнь знал, всё понимал. Думал, вот уж я никогда не стану приходить домой с работы уставшим и раздраженным. Домой же, с работы же… никогда…

Детский сад

Я отвожу старшего сына в садик и всегда радуюсь – он туда забегает, быстро переодевается и про меня мгновенно забывает, так ему там интересно. Там у него друзья, игрушки, тусовка, мероприятия всякие, обучение захватывающее. С удовольствием ходит, заставлять не надо.

А я вот, помню, в детстве тоже в садик ходил. Меня водил отец, и по пути мы беседовали – это было самое лучшее, и я очень хотел, чтобы оно не заканчивалось. Но в итоге мы всегда заходили в трескающееся от детских криков влажное помещение раздевалки, проходя вдоль рядов деревянных шкафчиков и плачущих моих товарищей.

Откуда-то тянуло характерным запахом общественной кухни, пригорала манная каша, лампы дневного света тускло отражались в матовой поверхности искусственных яблок, лежащих в шкафу. Я нехотя переодевался, боясь, что папа уйдет раньше, чем я закончу.

Потом приходила воспитательница с лицом, похожим на куриную попку, строго что-то спрашивала, брала меня за руку и уводила в шумный сквозняк моей группы. Мне это очень не нравилось, я не хотел там быть. Не нравилось всё – от склизкой овсяной каши до соревнований на ловкость во время прогулки. Я смотрел сквозь сетку ограждения на волю, где ездили вольные автомобили и ходили вольные люди, и если бы я знал тогда, что такое шансон, то я бы его точно пел.

А сын мой ест только то, что ему нравится, никто его не заставляет, ездит на экскурсии в музеи, играет в новые игрушки, и весьма доволен. Не зря, значит, я терпел. Что-то изменилось.

А дома как?

Разгрёб неприличную кучу работы, вдохнул полной грудью, крякнул и понял – нет, не пятница ещё. По всем признакам пятница – лень, хочется спать, много слов роится в черепушке, а по календарю совсем даже четверг. Видимо, живу в будущем. Причём в светлом.

Когда мы с моим другом Женькой были ещё совсем школьниками и жили по соседству, мы регулярно встречали на улице взрослого нескладного парня с сильным отставанием в умственном развитии. Он всегда нас узнавал, улыбался, здоровался и живо интересовался: «А дома как?» Дома тогда было хорошо.

Теперь дома один светло-пушистый кот, считающий свой аппетит первичной потребностью всей нашей небольшой общины, и одна невнятно-тёмная кошка, которая умеет смотреть таким взглядом, что становится стыдно за то, что ты так бездарно тратишь свою жизнь на ноутбучные посиделки.

Что они делают днём – для меня загадка, а вечером они показательно психуют друг на друга, чтобы я их разнял и поставил по углам. Ну, и бесконечный круг почета: кормушка-лоток-расческа. Я там прописан для этого – это мои круги очищения и очищания. Рождение и смерть, начало и конец. И снова сначала.

В холодильнике стынут разные напитки и продукты, закупленные в порыве внести упорядоченность в спонтанно нездоровый рацион питания. Я открываю дверцу и смотрю на них, иногда разворачиваю и нюхаю сыр или иссык-кульского сига, полученного в подарок. Потом кладу на место и закрываю дверцу.

Мысль о том, что кроме меня никто их не съест, и что я обязан съесть их сам – чтобы не испортились – отбивает всякое желание есть вообще. Наливаю вредную жидкость-для-прочистки-кишечника в высокий стакан, туда же бросаю несколько кусочков льда и закуриваю кальян.

Кошки психуют, под окном кто-то гремит мусорными баками, дым поднимается к ослепительным ареалам ламп зонированного освещения. В сети у меня специальные друзья – как в сериале «Теория большого взрыва» или в фильмах, где устраивают вечеринки с чёрными шариками и наполненной мазутом пиньятой. Понимающие друзья на виртуальных танках, слушающие мои бесконечные монологи о тщете всего сущего. Мне с ними весело, им со мной привычно.

Опять закуриваю, пропускаю толпящуюся череду мыслей через кольца белёсого дыма. Говорю. Устаю. Поздно. Засыпаю под кошачий топот. Без снов. Не знаю кого благодарить за это, но снов совсем не надо. Достаточно и этого жизнерадостного треньканья будильника в телефоне. Потому что сегодня даже не пятница. Нервничаю, как кошки. Скучаю, как сыр в холодильнике. Гремлю, как мусорный бак. А надо бы улететь, как дым. Вырваться из круга. А у вас дома как?

Пятна жизни

Давно замечено, что родной город, да и весь твой мир состоит из небольших пятен, так или иначе связанных с разными моментами твоей жизни.

С годами этих пятен становится больше. От многих веет ледяной тоской, другие несут в себе боль. Есть такие, где живёт легкий дух твоего детства, иных пятен ты откровенно избегаешь и боишься, а ещё иногда случайно обнаруживаются места, где остались осязаемые тени твоего давно канувшего в лету счастья. Ты и сам не знал, что оно тут живёт.

Дорога от автобусной остановки до подъезда наполнена предвкушением и трепетом – здесь до сих пор руку оттягивает тяжесть подарочной коробки, шуршит букетный целлофан, вязнут на языке высокопарные слова, звенит капель и валит снегопад. Здесь ты свеж, подтянут и настроен на самое лучшее, которое произойдет вот уже сейчас – минут через пятнадцать. Да уже происходит, чего там.

Аллейки, дорожки, дворики, где в вечерней темноте прикасались друг к другу горячие губы и цеплялись друг за друга взгляды, неспособные быть по отдельности. Каждая лавочка, каждый куст взрываются целым салютом светлых воспоминаний.

Слова, мысли, планы, поступки, события, люди и, главное, эмоции. Они возвращаются приятной фантомной болью, ненадолго ослепляя тебя, делая уязвимым. Здесь было много плохого и тяжелого, но ты помнишь себя – юного, пылкого и пьяного от свалившихся перспектив, свою неловкую походку и свои дурацкие мысли.

И неповторимое чувство вселенской справедливости внутри себя. Ничего этого давно нет, но отдельные точки города хранят твои воспоминания о тех временах, когда всё было правильно.

Жаль, что такой аттракцион человеческой памяти имеет очень ограниченный ресурс использования. Если бывать в таких местах часто, ощущения блекнут, размываются и исчезают. И тогда приходится накапливать новые. Но уже не здесь – здесь ты уже всё закончил. Пусть всё останется как было. Лучше уже не написать.

Про друга

Мой друг живёт далеко. Сильно далеко. В старом городе, полном чужих воспоминаний и непрожитых жизней. В городе, разрезанном на части остриями мутных рек и каналов, словно гигантский пирог.

Там можно ходить и слушать голос усталых стен, можно потрогать рукой тяжёлое свинцовое небо, можно наблюдать, стоя на истёртых камнях, как разрывается огромное брюхо моста над отливающей металлом водой.

Я редко бываю в этом городе – всего раз в несколько лет, но для меня он родной, потому что там живёт и творит мой друг.

Когда я приезжаю туда, то многие места кажутся мне ностальгически родными, словно бы я провёл там какую-то часть жизни – а на самом деле я просто бывал там с моим другом в прошлый приезд.

Мы покупали хлеб и молоко в маленьком унылом магазинчике, который теперь гордо хвастается яркой вывеской на иностранном языке, мы печатали фотографии в обычном фотоателье – нынче там продают куриные крылья в остром соусе, а высокое недостроенное здание, которое каждое утро встречало нас пустыми глазницами невставленных окон – оно теперь блестит зеркальной обшивкой и наполнено важными занятыми людьми.

Пожалуй, только старый парк с грязным прудом в центре и ржавый остов самолёта на постаменте остались прежними. Только едва ли мы когда-нибудь ещё будем петь под гитару, сидя на раскидистом дереве над водой. Это удивительное чувство – ностальгия по непрожитому.

Значительно чаще мой друг приезжает ко мне – в те места, где оба мы выросли, вместе ходили в школу и делились друг с другом переживаниями о первой подростковой симпатии к знакомым девочкам.

Тогда мы наполняем рюкзаки какой-то едой и едем в горы. Туда, где разбитая дорога заканчивается у покосившихся ворот необитаемой турбазы, к камню в виде слона и большому ущелью, увенчанному скрытым в облаках пиком.

Я помню, как меня, ещё совсем мальчишку, водил сюда отец, как в старших классах мы ездили сюда с друзьями. Теперь нас осталось только двое, и мы по-прежнему ездим в это место. Чтобы поговорить обо всём, что лежит тяжелым грузом внутри, чтобы вырваться хоть на день из привычных рамок обыденности, вернуться в ощущениях на пятнадцать лет назад. Два взрослых мужчины, граждане разных государств, жители разных городов, гуманитарий и инженер, мы понимаем друг друга с полуслова, с полумысли.

Большую часть времени мы живём на расстоянии четырёх тысяч километров лесов, полей и безлюдных пустынь друг от друга, но наша связь не прерывалась никогда.

Когда-то всё начиналось с бумажных листков, исписанных убористым почерком, упакованных в аляповатые от множества марок конверты. Их доставляла шумная женщина с потухшим взглядом и вытертой добела сумкой на плече.

Это происходило один или два раза в месяц, и я узнавал, что творилось в голове у моего друга три недели назад. Он рассказывал про девушек, с которыми к моменту получения мной письма, он уже перестал общаться, про концерты, которые уже стёрлись из памяти, и потом очень удивлялся, получая мои ответы. Какая Наташа? Какая Оля?

Со временем в нашу жизнь пришёл интернет, и письма стали электронными, а потом и вовсе были вытеснены ICQ и прочими мессенджерами. Теперь мы вечерами спокойно можем курить вдвоём кальян по Скайпу, обсуждать случившееся за день и шутить свои, понятные только нам двоим шутки.

Расстояния сократились и словно бы нет этих четырёх тысяч километров, этих кованых ворот в бывший царский двор, этих дождей, непрекращающихся по полгода, и этого вечного шпиля на той стороне, словно мы снова живём в десяти минутах ходьбы друг от друга.

Единственное, чего мы пока не можем сделать через сеть – это сидеть вместе летней ночью, глядя в пламя мечущегося костра, ощущая спинами неизвестность за пределами круга света, смотреть на перемигиванья остывающих звёзд и обсуждать, как мы завтра всё-таки заберёмся на этот чёртов пик.

Некоторые вещи как раз и ценны своей труднодостижимостью. И иногда мне кажется, что это не зря мы живём так далеко друг от друга.

Мужское счастье

Когда речь заходит о счастье, ты проваливаешься в абстрактную сферу ощущений, где очень сложно оперировать какими-то тезисами, и почти нереально точно выразить то, что чувствуешь со всей ясностью.

Со счастьем всегда так – отлично представляешь, каким оно должно быть, чего тебе не хватает для него, как оно будет выглядеть.

Видишь, например, аккуратный домик в лесу, пробивающиеся сквозь густую листву деревьев лучи света, лохматую собаку, дремлющую на травке, себя, задумчиво потягивающего кальян на крыльце. Достоверно понимаешь, что мог бы быть счастливым в этой картинке. Но стоит попасть в эти условия – ничего подобного не выходит. Думаешь об отвлечённом, переживаешь, улучшаешь. Живот болит и чем-то воняет.

Или, например, идешь по горной извилистой тропке, проваливаешься в мягкий ковёр хвои, мёрзнешь в дождь под разлапистой елью, подобной шатру, хочешь поскорее достичь цели, потом поскорее вернуться, хочешь поесть, посидеть, отдохнуть. Хочешь горячую ванну и мягкую постель. Но идёшь, всё проклиная. А потом, на следующий день возвращаешься в кондиционированный покой офиса, слушаешь бормотание за соседними столами, смотришь сквозь щель жалюзи в окно и понимаешь – а ведь под той ёлкой вчера ты был счастлив. По-настоящему. Остро. Но не понимал. Ибо было не до того. А было очень хорошо.

И с женщинами так. Увидишь её, аж вздрогнешь – тонкая талия, мягкие изгибы бёдер, мраморная точёность ног, тяжёлое колыхание груди, идеальный абрис лица. Вот с такой женщиной хоть сейчас бы согласился прожить всю жизнь, кормить её, иметь с ней общих детей и каждый день ею любоваться. А потом как-то посмотришь на неё день-два, поговоришь, послушаешь – а, нет, не готов. Стерва, глупая и походка некрасивая, и волосы жиденькие какие-то. С такой счастья не найду. Представления о счастье сильно разнятся с реальностью. Об этом нужно помнить.

А по сути, счастье – это быть нужным, быть любимым, быть признанным, и чтобы на этом всё не заканчивалось. Слишком много и слишком непонятно. Просто у мужчин так все устроено, что свободного от обязанностей времени и сил больше, чем у женщин. Потому и приходится больше всего придумывать, чтобы почувствовать себя реализованным и состоявшимся. Чем меньше простаиваешь, тем больше смысла в жизни. Тем ближе к счастью. У меня так, во всяком случае.

Ну, а если вспомнить из жизни, то ярче всего вспоминается один момент безраздельного счастья.

Три часа ночи, Калкаман, фонари не горят, августовский ливень барабанит по огромным лужам и по мне. Я иду один посередине проезжей части, потому что по краям воды мне по колено. Иду, глотая крупные капли дождя и улыбаюсь огням встречных машин, которые объезжают меня, не сигналя.

Час назад любимая женщина родила нашего первенца, и внутри меня словно зажглась мощная лампочка. Почти сутки я пробыл в роддоме с ней рядом, волновался, переживал, помогал, и, в конце концов, всё закончилось удачно. Мне невозможно хорошо, мне плевать на дождь, ночь, усталость и непредсказуемый район. Я иду по направлению к улице Ташкентской, чтобы поймать такси и поехать ночевать к родителям – до них ближе. И в жизни есть смысл. И я жду завтрашнего дня, когда можно будет поехать к моим снова. И всё только начинается.

Тогда я явственно ощутимо почувствовал терпкий вкус счастья, которым невозможно напиться. Мужского счастья, если хотите. Этого не забыть.

Малина

Ездил в Бурундай к родным – помогать с огородом. Ну, знаете, полоть клубнику, рыхлить редиску, собирать укроп, вот это вот всё. Тяпки, грабли, рок-н-ролл. Дышал воздухом, ругался с собаками, ел с куста.

И вот что обнаружил. Если зайти в заросли малины и присесть на корточки, то получается моё детство. У моей покойной бабушки была бескрайняя малиновая плантация, мы всей семьёй ездили собирать. Помню, зайдешь – везде огромные колючие кусты, ягодки розовые висят, букашки разные ползают. Вокруг слышатся родные голоса, но никого не видно. Жутковато.

Так в пять лет я и представлял себе новый неизведанный мир. Джунгли не джунгли, но колючий малинник, где можно сладко поесть, но предварительно неплохо оцарапаться. А когда-то мы в таком малиннике лазили на Западной Украине – здесь не про страну, так что «на». Там и мишка ревел где-то неподалеку, и осы покусали неплохо. Или пчелы, я не помню уже. Больно было. Но сладко.

А ещё у бабушки на лавочке в огороде валялась какая-то шкура, которой я жутко боялся. Но это уже про другое. Малиновая каторга – наша семейная легенда, которой нас пугали ещё долго после того, как малиновая плантация отошла кому-то другому. А малину я до сих пор люблю. С молоком.

В общем, хорошо провёл время. Размялся. Весь в шрамах теперь.

Линейка

Сегодня был на линейке у своих сынов, наблюдал. Красиво всё стало, не то, что в наше время. Поют, танцуют, грамоты пачками раздают, классно.

Рассматривал одиннадцатиклассников. Парни все огромные, выше меня на две головы, я даже удивляюсь, куда потом деваются такие огромные люди. В жизни их не так много встречается. Девчонки в той стадии половозрелости и взрослости, какой у них, наверное, никогда уже не будет. Таким взрослым, как на последнем звонке, ты себя уже не почувствуешь ни разу в жизни. Хоть сейчас замуж бери. И коротенькая школьная форма только подчеркивает эту мою мысль.

Школьники другие, конечно, чем мы были. При встрече обнимаются все, целуются. В мое замшелое время самым интимным прикосновением было рукопожатие, и то среди мальчиков. К девчонкам мы не прикасались. А тут прямо как в сериале «Элен и ребята», героям которого мы когда-то завидовали.

Вообще, мы были какие-то нескладные, забавные, одетые как попало, испуганные. А эти уверенные, красивые и зрелые на вид. Что-то изменилось.

А что до сынов, то первоклассник ударником вышел, а четвероклассник – бестолочью и ленивцем, как отец. По ощущениям, они страшно умные оба, а по оценкам этого не скажешь. Наказал обоим с понедельника выходить на работу, хватит штаны просиживать в этой школе. Дворы мести тоже кому-то надо. Всё равно толку из них не вышло.

Сильнее всего я чувствую, как старею, именно на таких мероприятиях. Всё трогательно, умилительно, внутри щемит. Даже когда вся школа хором поёт гимн, внутри что-то такое шевелится. Хорошо, что сходил, хотя встать в 7:30 было очень сложно. Пусть они все будут намного счастливей, чем получилось у нас.

Кошки

И вот ещё интересно. Мои кошки умеют и любят ловить мух. Но ловят они их только весной, когда мухи молодые, мясо у них свежее и мягкое, ещё теплое после зимней спячки. Такие мухи вкусны и пахнут жизнью.

А вот летние толстые мухи, матерые и вонючие – они кошкам уже не интересны. Не то совсем. Жужжат под носом, спать мешают. Их кошки ловить не любят, в лучшем случае прихлопнут лапой, чтоб не доставали. Такой естественный мушиный отбор – которые дожили до лета, те уже и до осени доживут спокойно.

Кошка летом – это исключительно предмет интерьера. В качестве друга и собеседника она никуда не годится. Вот зимой совсем другой дело, там диалоги постоянно, общение. А летом кошки скучны и горизонтальны.

Это пока всё интересное на этот час.