Текст книги "Зигзаг будущего. Виток первый. Хорошая девочка Лида"

Литературный факультатив

«Живьем» доктор филологических наук Игорь Алексеевич Карчагин действительно походил на Мефистофеля, только не злокозненного, а таинственного – такое впечатление производил внимательный и заговорщический взгляд профессора. Лида не могла понять, чем этот мужчина покорял сердца целых поколений студенток. Пока лектор не заговорил. Не слишком низкий и не очень высокий голос ощутимо поскрипывал, придавая каждому слову особую проникновенность и обаяние. Складываясь в предложения, они взлетали над аудиторией изящными смысловыми блоками: точными, осознанными, преисполненными интеллекта, то серьезными, то ироничными. И этот загадочный взгляд… Профессор обладал космическим шармом!

– …Не только мой любимый Василий Васильевич Розанов, но и другие серьезные исследователи признают влияние психологической прозы Лермонтова на творчество Достоевского. Хотя последний и демонстрировал нелюбовь к Поэту в «Дневнике писателя» и других своих отзывах (например, когда Фёдор Михайлович сравнивает его и Ставрогина, у которого «в злобе… выходил прогресс… даже против Лермонтова»). Достоевский критиковал содержание творчества Михаила Юрьевича. В частности, считал, что «Герой нашего времени» дурно влияет на молодое поколение. Однако я вам скажу, что Ставрогин схож с Печориным и является его продолжением в сторону распада. В то же время персонаж «Бесов» страстно желает «обновиться и вновь начать верить». Он пытается вписать демоническое в своей натуре в земные измерения, обрести связь с людьми и самой жизнью…

…«Ведь я страдаю от фантастического, а потому и люблю ваш земной реализм», – говорил черт Ивану Карамазову. И что дальше? Хочет «воплотиться в семипудовую купчиху». И здесь, как и в «Бесах», мы находим ключ к прочтению Лермонтова. Подобно антигероям Достоевского, Поэт хочет воплотиться в чем-то бытовом, приземленном, как огромная пошлая купчиха!..

В зале раздался смех. Карчагин тоже улыбнулся.

– Однажды, въезжая ночью в Петербург, на заставе, где требовали записываться, Лермонтов расписался: «Российский дворянин Скот Чурбанов». Вот вам и «купчиха»…

…Всё хулиганство Лермонтова сводится к бегству от мистики, от «фантастического», которое преследует Поэта. Он хочет быть как все, хочет выглядеть Чурбановым – насильно, если угодно! И добивается, чтобы люди сказали:

«Он такой же, как все, самый обычный и вовсе не какой-нибудь там гениальный». И тогда он сможет передохнуть от своего демонического полета меж холодных звезд и погреть если не душу, то хоть тело на мещанской земле…

…То, что фантасмагории преследуют Лермонтова, мы видим из всего его творчества. Все исследователи отмечают местами мистическое, а местами религиозно-философское мироощущение. Отсюда много фантастических элементов в произведениях, да таких, что насквозь вплетены в реальность: их наличие естественно, причины не объясняются, нереальное существует органично и как бы само собой, порождая недосказанность, символизм, напряженность и множественность интерпретаций…

…Ярчайший пример – последнее произведение Лермонтова. Автор не успел его закончить или даже наименовать, условно мы называем повесть «Штосс». В воссозданном здесь чрезвычайно реалистичном мире вдруг начинает сочиться сверхъестественность. Главный персонаж, художник Лугин, стремится воплотить на холсте идеал, который не может найти в жизни. Естественно, женский образ. – Профессор поднял раскрытую ладонь, намекая, что зал, конечно же, еще раньше догадался: речь о прекрасном поле. – То, что не выходит из-под кисти красками, проявляется в виде ночного видения, за которое Лугин борется и, вероятно, погибнет…

…Согласно одной легенде, в небесной войне ангелы должны были стать на сторону света или тьмы; но не все сделали выбор, и те, кто колеблется, направляются в мир людей в виде человеческих душ. То есть все мы, живущие, – эти нерешительные ангелы, от которых сокрыты наши прошлая и будущая вечности. Могут ли быть души, сохранившие эту память, способные взглянуть за полог? Если да, то таков Лермонтов, который желает быть как все, но фантастическое всё истекает…

…«Я счет своих лет потерял» – и это в пятнадцать лет! «Веков бесплодных ряд унылый». «Спастись от думы неизбежной/И незабвенное забыть!..» Вот откуда глубокий фатализм Лермонтова: всё, что было и будет, – всё останется в вечности, а значит, ничто не имеет значения, ничто не несет угрозы, ибо нет ничего случайного. Лермонтов ощущает мир не как хаос, а как синхронистичность, связь событий, недоступную обычному человеку, объединенную не физическим, а иным вселенским порядком. Отсюда дерзость в игре со смертью…

…На минуту вернемся в Фёдору Михайловичу Достоевскому, который на излете своей жизни кардинально изменил мнение о Лермонтове. Перед перерывом я позволю себе пространную цитату из статьи великого писателя, которая очень точно выразит квинтэссенцию моего доклада: «…Другой демон – но другого мы, может быть, еще больше любили. Сколько он написал нам превосходных стихов… Он проклинал и мучился, и вправду мучился. Он мстил и прощал… – был великодушен и смешон… Он рассказывал нам свою жизнь, свои любовные проделки: вообще он нас как будто мистифировал; не то говорит серьезно, не то смеется над нами. Мы не соглашались с ним иногда, нам становилось и тяжело, и досадно, и грустно, и жаль кого-то, и злоба брала нас. Наконец ему наскучило с нами; он нигде и ни с кем не мог ужиться; он проклял нас, и осмеял „насмешкой горькою обманутого сына над промотавшимся отцом“, и улетел от нас:

 
И над вершинами Кавказа Изгнанник рая пролетал.
 

Мы долго следили за ним, но наконец он где-то погиб – бесцельно, капризно и даже смешно. Но мы не смеялись».

Профессор Карчагин объявил десятиминутный перерыв и отправился к столику в углу аудитории, где высился его большой термос, а рядом призывал к отдыху старый угловатый стул. Артём кинулся за профессором, чтобы завязать приветственную беседу. Лиде, Максиму и Жанату пока было нечем заняться, и они вышли из лектория и смешались с другими слушателями.

Большинство людей теснились группками, обсуждая выступление профессора. Голоса участников беседы, проистекавшей поблизости, звучали всё громче, и она грозила перерасти рамки приемлемого диспута:

– Я бы не стала утверждать, что из лермонтовского демонизма вышел Достоевский! – уверенно и звонко чеканила горбоносая пышноволосая красавица с разноцветными прядями и цыганским следом во внешности.

– А Карчагин говорил, что Лермонтов – родоначальник психологического романа! – ехидно парировала вторая девушка – со вздернутым носиком, яблочками-щечками, русоволосая, миловидно-полноватая и фигуристая. – И что если бы дожил до пятидесяти, то в школе мы бы изучали не «Преступление и наказание», а какой-нибудь его «Порок и казнь»!

– Когда он такое говорил?! – Голос первой был несколько грубоват для женского, отчего лучше передавал дерзкие тона.

– На лекции ходить надо!.. – томно бросила вторая, забрав со спины косу, которую теперь держала обеими руками, как оружие.

– Ой, Монча, кто бы говорил!..

– Ой, Кира, я тебе говорю!..

Любопытный Жанат замер сбоку от студенток и прислушался.

– Ты вечно слышишь звон не там, где он! Игорь Алексеевич говорил, что Лермонтов мог стать «певцом народной идеи», понять народную идею и объяснить ее всем этим либералам! Вот это говорил…

– Он говорил, что Тургенев – турист, путешествующий по народной жизни, упустивший ее «трагическую сердцевину»…

– Вот тогда и говорил про Лермонтова! Кто еще пропускает… Я, может, разок забила, а ты сидишь, а толку?!.

По мере развития этого диалога лицо казаха становилось всё более плюшечно-кексовым: вопреки столпам своего народа, он обожал решительный и экспансивный тип. В самый разгар перепалки он подступил к девушкам и сладкоголосо произнес:

– Здравствуйте! Я Жанат!

Обе красотки окинули новоявленного персонажа недвусмысленными взглядами, и та, что назвали Кирой, процедила:

– Рада за вашу супругу…

– В каком смысле… – потерялся бедный Жанат.

Его шепот утоп в звонком заявлении Мончи:

– Нам-то что до твоего семейного положения?!

Несчастный ухаживатель понял, как был услышан, и поспешил исправить недоразумение:

– Нет, меня зовут Жанат, и я холост! – Поняв, что опять выпячивает свои семейные обстоятельства, казах постарался разрядить обстановку: – Я одинок, как Робинзон!

Помогло!

– Ищете Пятницу? – Монча откинула за спину косу и игриво склонила голову.

– Ну, видимо, не Субботу! – Кира тоже склонила голову, только выглядело это как кивок в сторону пухленькой подруги.

Довольный Жанат понял, что не только заинтересовал собой студенток, но и оказался в центре их давнего соперничества, так что беседа обещает быть изящным скольжением меж острых и частых препятствий.

Синхронистичность

Лида с Максимом не стали мешать казаху размахивать павлиньим хвостом и прошли в зал ракетно-космической техники.

– О, пойдем, что-то покажу! – Максим вспомнил подозрительные красные скафандры и решил, что стоит отвести к ним свою девочку-наставницу.

– Что там? – уточнила Лида, следуя за неугомонным протеже.

Ребята оказались перед витринами со скафандрами: в одной громоздился внекорабельный «Орлан», в другой легкий «Чибис» красовался оранжевыми гофрированными штанами. И всё.

– Где же они?.. – растерянно бормотал Максим, мечась вокруг стеклянных призм.

– Да кто они, Макс? – улыбнулась Лида, участливо глядя на своего подопечного.

Юноша прекратил метания, остановился перед девочкой, в недоумении ероша волосы.

– Понимаешь, тут было еще два комбеза… Такие… футуристические, блестящие… Я тебе показать хотел, что-то они мне напомнили… – Максим на миг застыл с открытым ртом.

Лида терпеливо ждала продолжения.

– Я понял! Они – как те, из рассказа Манца!

– Там не было никаких ска…

– Красные с отливом, без опознавательных знаков, вспоминай!

Девочка и сама уже поняла.

– Погоди, Максим, мы же не видели их сами. Манц довольно скупо описал, да и мог забыть за столько лет…

– Это понятно, но я, как их увидел, сразу подумал: что-то не то, только сразу не понял что… И стояли без витрины и без подписей.

– Может, это были посетители? – улыбнулась Лида, но и ее проняла тревога.

– В шлемах?! – скептически расхохотался Максим.

– Ну… такие экстравагантные! Инкогнито! – рассмеялась в поддержку девочка и пожала плечиками. Но она уже слышала в тишине пустого зала мягкие шаги двух пар ног…

Лида слегка обернулась. Из-за межпланетной станции «Марс-3» быстро выходили две ярко‐красные фигуры с черными на шлемах стеклами, скрывающими лица. Не медля, девочка повернулась к ним на сто восемьдесят градусов, закрыв собой Максима, моментально просканировала, взвесила угрозу и… улыбнулась. Руки «гостей» были свободными, карманов не наблюдалось.

«Значит, пока обойдемся без наведенных импульсов: приятная мелочь», – отметила Лида.

Юноша попытался обойти свою защитницу, но та, не оборачиваясь, схватила его за руку и вернула за спину: не высовывайся, мол! Красная парочка остановилась в пяти шагах от ребят, и кто-то из этих одинаковых чужих заговорил казенным ласковым голосом:

– Пойдем с нами, тогда мальчик может уйти.

– Хорошо, – легко согласилась Лида, сознавая, что главное – вывести Макса из-под удара.

Она шагнула к незнакомцам. Предвидя реакцию своего протеже, девочка обернулась, свирепо зыркнула глазами, указав ими на лестницу, что вела обратно к лекторию, и быстро подмигнула полтора раза. Максим вспомнил «их знак» с аспирантами, решил, что подруга просит позвать на помощь робота, и бочком начал движение к выходу из зала. Пока он не доберется до лестницы, девочка не собиралась подчиняться врагам.

– Как вы нас нашли? – поинтересовалась пленница, не рассчитывая на прямой ответ, а чтобы только потянуть время.

– Это вам недоступно, – ответило существо, явно имея в виду не «темный» двадцать первый, а «продвинутый» двадцать второй век. – Вы называете это синхронистичностью, только это область знаний. Так что всё закономерно.

Троица выстроилась: «красный» – Лида – «красный» – и двинулась мимо экспонатов музея. Максим поскакал наверх через три ступени за шаг.

«Эх, жаль подлинник!» – подумала девочка, проходя мимо спускаемого аппарата космического корабля, и бросилась к его прозрачному люку. Пока ее конвоиры соображали, Лида, за долю секунды одолев замок, отомкнула иллюминатор. «Красный», шагавший сзади, оказался первым и, не задев краев, полетел внутрь аппарата! Второй последовал за ним спустя йоктосекунду. Еще мгновение – и люк захлопнут. Обхватив шарик, силачка приподняла его и установила на постамент стеклом вниз. Теперь выхода у чужаков не было. Изнутри послышался неритмичный стук. «Жалко аппарат!.. – еще раз взгрустнула девочка. И успокоила себя: – Ладно, восстановят!» По лестнице уже грохотал Артём, а наверху с приличным отставанием показался Максим. Лида двинулась им навстречу, приветственно вертя ладошкой.

Сэкономив время, Лида передала Артёму подробности краткой беседы с «мтушами».

– То есть, чтобы нас найти, они используют синхронистичность? – недоуменно переспросил аспирант. – Но как это возможно?! Ведь такие совпадения событий не имеют материальной связи!

– Может, они прослеживают какую-то метафизическую связь…

– Или просто врут!

– Не исключено.

Приковылял запыхавшийся Максим:

– Куда… они… делись?

Лида похлопала по гладкой поверхности шарика, из-за которой всё еще раздавались глухие перестуки. Максим прислонил ухо к металлу, потом отстранился и осторожно спросил:

– Так что, просто оставим их гнить тут?

– Ха-ха, ты же понимаешь: рано или поздно работники музея заметят, что аппарат лицом вниз! Достанут их.

– И что тогда будет?

– Не знаю, но лишние проблемы противников для нас не лишние.

– А люди не пострадают?

– Нет, – включился Артём, – тут такая шумиха начнется! «Мтушам» за счастье будет тихонько скрыться. Только вот у меня нет уверенности, что они сами в скором времени не выберутся…

Троица прислушалась к ударам, которые как будто стали громче, а поверхность экспоната начало ощутимо потряхивать.

– Предлагаю ретироваться в столицу! – закончил Артём.

– Согласна! – энергично кивнула Лида.

– Постойте, а как же Карчагин, вербовка?..

Лида рассмеялась, а Артём, приняв излюбленную позу со скрещенными на груди руками, пояснил наивному парню:

– Во-первых, мы не наемников или шпионов вербуем, а ищем единомышленников, которые интеллектуально и морально способны нести груз спасения человечества…

– Это что-то религиозное, – перебил бестактный юноша, – кто-то должен пострадать за всех…

– Вообще мимо, – покачал Артём головой. – Время героев-одиночек прошло. Мы должны формировать коллективное сознание, поднимать знание всем миром.

– «Поднятая целина», – ляпнул Максим.

– Начитанный, – вздохнул Артём. – Только не целина – наука в ваш век уже «поле паханое». Но до урожая во всех областях знаний еще далеко.

– Ну всё, агрономы! – перебила мальчишек Лида. – Пошли поднимать Жаната! И в обратный путь.

– Так что с Карчагиным, он наш? – снова спросил Максим, когда троица уже поднималась по лестнице.

– …во-вторых, – начал Артем с того места, где его бессовестно перебили, – чтобы человек, морально и интеллектуально способный, принял наши новости, он должен быть готов. Человеку со сложившимся сложным многогранным и глубоким мировоззрением не просто вмиг согласиться, что будущее известно и его посланники шастают среди нас… вас. Даже еще не окрепшие умы с трудом переваривают такие сенсационные известия…

– Это, конечно, в мой огород… – усмехнулся юноша.

– В него, – подтвердил Артем. – Карчагин – это мозг! Кладезь! И монолит! Сначала надо добиться его расположения, заинтересовать, а уж потом расставлять точки над «ё»…

Встречай, Москва!

Жемчужный седан снова катил по трассе. Все его пассажиры были опять в сборе, на месте был и хмурый водитель. Жанат сердился, что пришлось скоропалительно «линять», как выразился Максим.

Друзья нашли казаха в той же точке, где оставили: тюркский донжуан наслаждался беседой с красотками студентками, которые, не переставая пикироваться между собой (как могут только женщины – лучшие подруги), умудрялись поддерживать с эрудированным новичком окололитературные беседы: почему Лев Толстой выбрал для Анны Карениной внешность старшей дочери Пушкина с ее «короткими колечками курчавых волос… на затылке и висках» и как Мэрилин Монро заставила американцев читать Достоевского. Жанат же вещал, как он прошел в МГУ на журналистику, но через год передумал и заново поступил, но уже как «международник», воспользовавшись своим иностранным гражданством. Однако казах не успел детально изложить свои мотивы.

Максим не только свалился на разомлевшего Жаната, как снег летом, но и оттянул на себя часть его мужской славы. Монча томно поглядела на вновь прибывшего округлившимися глазами и промурлыкала: «Это что за юный брюсовский поэт?» Парень поначалу оторопел, но тут же взлохматил сильнее свой гранж, оперся предплечьем на круглый высокий столик, у которого проходила беседа, скрестил ноги и открыл было рот, чтобы пространно представиться.

Но Лида уже сцапала подопечного под локоть и потащила прочь, крикнув Жанату, что ехать надо срочно. И не забыла добавить «пожалуйста».

Вскоре Лида и мальчишки уже подходили к их машине, а Артём догонял их со стороны музея: он забегал попрощаться с Карчагиным.

Солнце немного снизилось, чтобы послать вслед поспешно покидающей Калугу четверке прощальные лучи. Машина мчалась по скоростной трассе, компенсируя молчание в салоне ворчанием натруженного двигателя и недовольным шипением покрышек, вынужденных бороться с асфальтовой силой трения. Но вскоре мимо автомобиля потянулись успокаивающие салатовые, горчичные и малахитовые поля; горизонт, веселя, играл с путешественниками, то появляясь, то прячась в удаленных лесных тайниках; голубое-преголубое небо предъявляло плотные фигурные облачка, предлагая: угадай кто? Тогда Жанат, хмурясь вполсилы, спросил:

– Может, вы объясните, почему такая спешка?

– Нет, дорогой Жанат! – ответила за всех Лида, сидевшая теперь впереди. – Не можем, но поверь: ехать нужно было очень срочно!

– Я договорился с Карчагиным, что в КГУ к нему приеду. Хочешь со мной? – предложил Артём.

Водитель значительно повеселел:

– Я бы с удовольствием!

– Что за девчонки? – заговорщицки просунул голову вперед Максим, по-своему истолковав оттепель казаха.

И оказался прав: Жанат Худайбергенов расцвел, как медоносный аккурай[19]19
  Аккурай – степное медоносное растение, цветет в Казахстане: лиловые кисти пахучих цветов распускаются к обеду, а после 15 часов снова закрываются.


[Закрыть]к обеду, и пустился в пересказ.

Оказалось, что Кира – это Юля Кирюгина, а Монча – Валя Мончёнкина. Две школьные подруги вместе поступили на филфак КГУ, вместе посещали лекции профессора Карчагина и боролись за его признание. К третьему курсу очки были равны, и девушки продолжали свое «арт‐фехтование»[20]20
  Постановочные фехтовальные поединки, когда сражаются не противники, а партнёры, бой разучен и отрепетирован.


[Закрыть], иногда нанося незапланированные взаимные уколы, но сохраняя давнюю дружбу.

Полноватый общительный казах произвел на девушек хорошее впечатление – тем более, что обе переживали разрыв очередных романтических отношений. Но из-за скоропалительного отхода Жанат не успел выяснить, как с ними можно связаться…

Слушая казаха, Максим одновременно поковырялся в своем смартфоне с «козырным» чехлом и, поймав паузу в рассказе Жаната, прочитал:

– Юлия Кирюгина… невер гив ап… двухтысячный… Калуга… филологический КГУ… фотки…

Казах удивленно замолчал, поглядывая на пассажира в зеркало заднего вида.

– Валентиночка Мончёнкина… котики и зайки… двухтысячный… дальше всё то же! – Максим поймал в отражении взгляд Жаната и показал водителю экран: – Соцсети! Сконнектитесь!

– И скоро увидитесь, – вставил Артём, не отрываясь от собственного смартфона: он уже решал вопрос по поводу новой командировки в Калугу.

– Вот и определились! – заключила Лида.

Градус сердечности в машине вернулся к прежней высокой отметке, дальнейшая дорога прошла в мирных отвлеченных разговорах под ворчание двигателя и шелест резины по асфальту.

* * *

Вечером Жанат высадил пассажиров у Главного здания МГУ и укатил. Чтобы не обходить корпус, ребята вошли в него с парадного входа, откуда всезнающий Артём повел товарищей лабиринтами коридоров в сектор «Ж». Вскоре тройка туристов, шумно перекликаясь, завалилась в комнату номер шесть. Из внутренних дверей навстречу выскочили аспиранты. После короткого обмена приветствиями роботы провели синьку, а Максим закусил ужином, заботливо собранным Алисой. Парень допивал томатный сок, когда внешняя дверь отворилась и вошла поисковая пара – София и Даниил.

– У нас хорошие новости… – доложил Данила. Его округлые щеки и большой пухлогубый рот будто немного сдулись, выдавая грустинку. Даже уши, казалось, меньше топорщились и норовили спрятаться, прижаться. – Мы установили примерное расположение бункера.

Все аспиранты, Лида и Максим собрались в центре, чтобы выслушать подробности. В многозначительной тишине Даниил продолжил:

– Мы с Софьей нашли тот выход вентиляции, что на фото, – не с первого дуба, конечно, – парень слегка усмехнулся, – их там куча! Но отыскали. От этой точки и плясали. Жаль, входа не обнаружили: его действительно завалило и, скорее всего, склон зарос кустарником или деревьями за эти годы. Зато точно знаем, где близко к поверхности кладка стены: судя по Лидиным фоткам, она из бетонных блоков. План такой: копаем до этих плит, аккуратно удаляем одну-две, помещаем девочку Лиду, возвращаем всё на место «как было»…