Текст книги "Игра Лазаря"

2

Обе двери в тамбуре были открыты. В узком коридоре гулял пронизывающий ветер. Сквозняком в дом намело порядочно снега. Снежинки летали по кафельному полу, оседали на обуви, лавках, проникали в прихожую. Большая их часть поблескивала на двуцветной болоньевой куртке, брошенной прямо на пол.

Мальчишка вел неравный бой с обувью в прихожей. Прыгая на одной ноге, он пытался сдернуть мокрый от снега ботинок с другой. Уже побежденный ботинок одиноко валялся неподалеку в окружении снежных лепешек. Длинный черный носок торчал из голенища, точно язык мертвой твари. Пакеты с покупками лежали у входной двери.

– Там пол холодный, – объяснил Марс, пританцовывая на месте.

Наконец, второй ботинок соскочил с ноги, и тоже с носком. Подозрительно пошатываясь, мальчишка прошлепал босиком к первому ботинку, вынул носок, проделал то же самое со вторым, после чего плюхнулся прямо на пол и принялся натягивать носки на ноги.

Сенсор выскочил в тамбур, подхватил пакеты с покупками и вернулся обратно, попутно закрыв обе двери. Дарения прошагала к Марсу, наклонилась. Даже со своего места Лазарь видел, как шевелятся крылья ее тоненького носа.

– Он пил, – констатировала она, выпрямляясь. Повернулась к Лазарю и Сенсу и повторила, будто ее могли неправильно понять: – Он пил!

– Ну, я же пьянчужка… – задиристо отозвался с пола Марс. На обветренных губах играла нахальная улыбка.

Дара так резко развернулась к нему, что Лазарь почти поверил – сейчас она пнет его ногой. Видимо, мальчишка тоже в этом не сомневался. Он шарахнулся в сторону, попутно втягивая голову в плечи. Подзатыльник пришелся вскользь и сбил синюю вязаную шапку. Белесые волосы взъерошились над макушкой путаным ирокезом.

В глубине инсона Лазарь никогда не верил, что вся эта затея с «пьянчужками» закончится добром. Мальчишка поступает так не из чувства противоречия – вот почему «обратная психология» здесь не прокатывает. Марс ведет себя так потому, что хочет заострить внимание на проблеме, которая его гложет.

Пацан распущенно захихикал и вернулся к носкам.

– Живо в свою комнату, – приказала Дара. – Протрезвеешь – поговорим. Тебя, пьянчужка, ждет такое наказание…

– …что ни в сказке сказать, ни пером описать! – закончил Марсен, сотрясаясь от беззвучного смеха, и получил еще один подзатыльник.

Парень встал и собрался уходить, но Лазарь остановил его:

– Трезветь можно и в другой комнате. Пойдешь с нами.

Марс замер и уставился на Лазаря. Подозревающий взгляд пьяного ребенка – то еще зрелище.

Дара выждала несколько секунд, потом снова обратилась к Марсу:

– В комнату, я сказала!

– А я сказал, нет. Он мне нужен.

Глаза Марса расширились еще больше.

– Заканчивай уже, Лазарь, – устало проговорила Дара. – Потом поиздеваешься. Я не желаю видеть его пьяную физиономию…

– Тогда отвернись. Повторяю еще раз – он мне нужен. Он часть команды. А деньги на спиртное надо отрабатывать.

Марсен повернул к Даре встрепанную голову, как бы испрашивая ее разрешения подчиниться.

Чуть подумав, Дара процедила:

– Сядешь на полу.

3

Теперь в комнате явственно витал запах перегара. Марсен устроился на ковре, привалившись спиной к подлокотнику дивана. Его одолевала жуткая икота – то ли от холода, то ли от градуса. С губ не сползала придурковатая ухмылочка.

Лазарь вернул в левую руку бутерброд, в правую – маркер. Усиленно работая челюстями, жирно выделил вертикальную дугу Дары.

– Итак, возвращаемся к безоару. Что они не поделили с отчимом? От чего или от кого он пытался ее уберечь? И за что не может простить? Все это здесь – наш безоар прячется именно тут.

– Лучше бы там плакат с женской грудью прятался, – вяло пошутил Сенс. – С ним хоть понятно, что делать…

– Кому голая грудь, а кому голый торс в кубиках, – заметила Дара и менторски добавила: – Их сейчас только на плакате и увидишь. В зубатой действительности сплошь пивные брюхи.

Лазарь заговорщически подмигнул Сенсу:

– Это она про нас. Понятное дело, кубики силиконом не накачать. Хотя…

Он вдруг застыл в изумлении, и жующие челюсти остановились вместе с ним. Как обычно, снизошедшее озарение напоминало сильный приступ диареи. Оно скручивало так же невыносимо, и от него так же невыносимо хотелось бежать туда, где оно могло найти себе выход. Пивные брюхи… Ну, конечно! И как он раньше об этом не подумал?

Внезапно все части головоломного механизма, еще минуту назад казавшегося диковинным инопланетным устройством, на глазах превратились в звенья заурядного, по-кулибински земного предмета. И всего-то надо было перевернуть стержневую деталь с головы на ноги. С Играми всегда так. Сначала – темный лес, ничего не понятно. Потом, дерево за деревом, лес начинает валиться, и не успеешь оглянуться – ты уже на открытой просеке.

Приглушенный голос Сенсора вернул Лазаря к действительности:

– Ты там не подавился?

Лазарь дожевал кусок бутерброда и поставил тарелку на пол.

– Вы знали, что дедуктивный метод Шерлока Холмса в действительности был индуктивным? – обратился он к друзьям. – Это когда логический переход осуществляется от частного к общему, а не наоборот.

– Знали, – неожиданно сказал Сенс.

– Серьезно?

– Ну, не совсем. Я всегда думал, что то, о чем ты сейчас говоришь, и есть дедукция. А индукция – это вообще из физики. Ну да ладно, продолжай.

Лазарь размашистым шагом обошел мольберт и отправился к камину. Остановился перед закопченным зевом, отгороженным кованой решеткой, просунул руку в одну из керамических вазочек, выстроенных в ряд на полке.

– Если мои опасения оправдаются, Сенс, продолжение тебе не понравится.

Не нашарив искомого в первой вазочке, Лазарь принялся обыскивать соседнюю.

– Почему? – не понял тот.

– Всякая птица имеет клюв. – Лазарь двигался вдоль полки приставными шагами и запускал руки во все, что попадалось по пути. – Колибри имеет клюв. Колибри – птица. В этом категорическом силлогизме есть две посылки. Первая, про клюв – это предикат. Вторая, про колибри – это субъект. Наш предикат абсолютно правомерен, из чего мы со стопроцентной вероятностью можем заключить, что колибри – птица. Чехарда начинается, когда предикат выражен некорректно. Например, если он не вполне исчерпывающий или, наоборот, слишком общий. Допустим, если утверждать, что каждая птица имеет крылья, то в птицы легко можно записать летучую мышь или самолет. Или твой гроб на колесах.

– Согласен. Но я-то тут при чем?

– Сейчас поймешь. Хуже всего, когда ошибка в субъекте. Если завтра ты заявишь, что у Дары вместо носа клюв – как считаешь, можно будет применить по отношению к ней тот же предикат, чтобы записать ее в курицы?

За спиной послышалось хрюканье Марса, перемежающееся икотой, и звонкий шлепок подзатыльника. Хрюканье и икота прекратились одновременно.

– Ошибка вылезет наружу, когда окажется, что на самом деле то был просто необычный нос, и тебе померещилось с перепою, – закончил мысль Лазарь. Он обыскал последнее, что стояло на каминной полке, – хрустальную пепельницу, полную мелких монет, и повернулся к друзьям: – Когда вернется Матвей?

Дара подозрительно нахмурилась:

– Часов в девять. Они с Аймой… в городе, в общем. А что?

4

– Матвей перепрятал ключ. – Лазарь быстро шагал к выходу из гостиной. – А мне сейчас очень, ну просто позарез нужен его компьютер. Можно сказать, вопрос жизни и смерти. То есть так ему и скажете потом.

– Откуда он узнал, что ты в курсе про ключ? – удивился Сенсор.

Они с Дарой и Марсом бежали вслед за Лазарем – тот пересек прихожую и направился к гостевой комнате, переоборудованной в спальню для Матвея и Аймы.

– Наш юный Штирлиц забыл почистить историю посещений, – объяснил Лазарь. – В длинном, как список Шиндлера, перечне порносайтов Матвей все-таки умудрился найти пару строк о…

Лазарь приостановился, пригвожденный новой догадкой (одно дерево валит другое, а за ним валится весь лес…), и ускорил шаг.

– Да не лазил я по порносайтам! – взвизгнул Марс. – Откуда я знаю, что еще за история? Я вам чо, хакер какой?

– Нет, – не удержалась Дара, – ты мелкий пьянчужка.

Лазарь остановился перед дверью с позолоченной ручкой. Подергал – заперто.

– Что ты собираешься делать? – забеспокоилась Дара.

– Войти, что же еще?

– Интересно, как? Это все еще комната Матвея, и то, что мы с Аймой подруги, ничего не значит, так что, если ты надеешься, что я знаю, где ключ или… – принялась тараторить она.

– Не надеюсь, – остановил ее Лазарь. – Обойдемся без ключа.

– Можно попробовать сделать отмычку из шпильки, – предложил Сенс.

В его инициативности читалось предчувствие чего-то недоброго.

Лазарь бросил на друга насмешливый взгляд:

– Попробуй. Но вместе со шпилькой не забудь прихватить с собой Фиму Жиганца, обученного на «медвежатника». А пока ищешь, я попробую свою отмычку.

– У тебя отмычка? Откуда?

– С рождения. – Лазарь отступил от двери на два шага. – Называется… таран-нога!

Последнее он выкрикнул на манер боевого клича, а потом ударил ногой дверь в область замка. Треск крошащейся древесины смешался с неприятным металлическим скрежетом.

«Таран-нога» начисто выбила замок. Дверь рывком распахнулась в комнату, ударившись о стену. Резкий хлопок лопнувшего металла свидетельствовал о том, что при столкновении со стеной пострадала дверная ручка с другой стороны.

– Рехнулся! – схватилась за лицо Дара.

Марсен позади нее испуганно засмеялся.

Сенс внимательно осмотрел дверной проем и присвистнул:

– Косяк в хлам, – констатировал он и заглянул за дверь. – Фурнитура тоже. Ну и дури же в тебе! Хорошо еще, с петлями не слетела. Сомневаюсь, правда, что это сгладит восторг Матвея. Про сквозняк теперь не наплетешь…

– Я же сказал, вопрос жизни и смерти. Так и передайте, если он начнет бить меня прежде, чем я успею объяснить.

5

Лазарь вошел в комнату и не узнал ее. Примерно с год назад Матвей привел в дом Айму. Дочь японских эмигрантов в третьем поколении, ее семья давно обрусела, почти не помнила родного языка, а в искусстве владения палочками для еды уступала даже навыкам Дары. От предков Айма унаследовала лишь одну национальную черту, присущую всем японцам, – чистоплотность.

С ее приходом в доме очень многое изменилось, и комната Матвея не стала исключением. Куда делся неряшливый холостяцкий угол с гирляндами гардероба, развешанными где угодно, кроме платяного шкафа? С ковром, по которому опасно ходить босиком, с односпальной кроватью и кислым запахом вчерашнего пива? Все это исчезло. На месте старой кровати появилась просторная семейная постель с резным изголовьем сандалового цвета. В узкие зеркала на дверцах шкафа вернулось отражение. Даже запахи поменялись. Вместо прокисшего пива теперь приятно пахло ванилью и кремом для лица. Благодаря Айме характерный Матвею изоляционизм, поначалу отражавшийся даже на Даре с Сенсом, мало-помалу пошел на убыль. Отныне в комнате явственно чувствовалась женская рука.

Перед запуском операционная система вежливо попросила ввести пароль. С нехорошим предчувствием Лазарь настучал на клавиатуре известную ему комбинацию. Система охотно подтвердила его опасения: «Неверный пароль. Попробуйте еще раз».

Лазарь ударил кулаком по кнопкам клавиатуры.

– Опять же, если ты надеешься, что Айма сказала мне пароль… – завела старую пластинку Дара.

– Не надеюсь! – Лазарь бухнул кулаком вторично. – Черт! Черт-черт-черт!

Каждое свое «черт» он подкреплял ударом. От соприкосновения кулака с кнопками клавиатуры в поле для ввода пароля вскакивало сразу по нескольку жирных точек.

Дара робко тронула Лазаря за плечо:

– Уймись, пожалуйста. Не хватало еще компьютер разбить…

– А может, я хочу его разбить! Может, я сейчас вообще разнесу здесь все к чертовой матери!

Лазарь вскочил с места, обхватил руками монитор и приподнял над столом. Подключенные к системному блоку провода угрожающе натянулись. В памяти всплыли видеоролики, где «офисный планктон», доведенный до белого каления выходками капризной машины, разрушает узлы компьютера при помощи физической силы и гравитации.

– Всегда хотел это попробовать… – натужно выговорил Лазарь, стягивая монитор со стола.

– Стой! – закричала Дарения. – Поставь на место!

– И не подумаю.

– Поставь! Я знаю пароль!

6

Система послушно запускалась, шелестя жестким диском.

– Это и есть твои тридцать сребреников? – спросил Лазарь. – «qtdnfv007»?

Некоторые патологически бездарны в вопросе выбора паролей.

– Так это ты нас вломила… – дошло до Марса.

– Не вас, а Лазаря, – невозмутимо уточнила Дара. Она даже забыла, что сердится на мальчишку.

– Зачем? – спросил Сенс.

Дара повернула к нему пушистую голову и очень серьезно сказала:

– Потому что так было правильно, Сенс. А то, что сделал Лазарь, – нет.

В другой раз Лазаря немало повеселил бы такой пассаж. Но не теперь. В преддверии, возможно, первого за последние дни прорыва в этой глухой Игре все веселье куда-то улетучилось.

– Как, говоришь, назывались те пилюли? – обратился он к Сенсу.

– Рисперидон вроде.

– Без вроде.

– Рисперидон!

Лазарь кивнул и опустил ладонь на мышку.

– История посещений? – прочел Сенсор. – Сломал дверь, чтобы поглумиться над Марсом?

Лазарь прокручивал страницу колесиком мышки и медленно говорил:

– Нейролептики принимают шизофреники. Человек покупает нейролептики. Человек – шизофреник, так?

С полминуты Сенсор напряженно соображал. Не обнаружив подвоха, осторожно согласился.

Лазарь указал на монитор:

– «Рисперидон» – антипсихотическое средство. Эту страницу Марс просматривал три дня назад. Едем дальше.

Лазарь снова начал прокручивать историю. Через некоторое время указательный палец завис над колесиком. Сердце перекинулось с рыси на галоп.

– А вот это просматривали неделю назад. И на сей раз это был не Марс.

В длинном списке посещенных веб-сайтов Лазарь нашел нужную запись и выделил курсором мыши.

«„Ригевидон“ – гормональный пероральный контрацептив» – гласила надпись.

Далее следовал адрес страницы и время посещения.

Стараясь не выказывать своего ликования, Лазарь повернулся к друзьям:

– Сходные по звучанию, но разные по назначению. Контрацептивы предотвращают нежелательную беременность. Девчонка покупает контрацептивы. А теперь скажи мне, Сенс, что должно стоять в предикате?

Сенс завороженно вглядывался в монитор.

– Она беременна? – глупо спросил Марс.

– Нет, – ответил Лазарь, твердо решив про себя, что на это проклятущее «вроде», проистекающее от лукавого, с сего момента налагается категорическое и бессрочное вето. – Ее изнасиловали.

Комната погрузилась в тягостное молчание. Лишь жужжащему кулерами компьютеру было глубоко плевать на девчонку и ее проблемы.

Дара первой нарушила тишину:

– Как ты вышел на противозачаточные? Только умоляю, не говори мне про силиконовую грудь.

– Вернемся в гостиную, – предложил Лазарь. – От кремов Аймы у меня начинается стояк.

7

Слово «проблема» в левой части схемы было густо вымарано маркером, а прямо под ним появилось новое – «насилие».

– А теперь объясню, как я на это вышел, и почему именно изнасилование, а не банальная тяга к незащищенному сексу.

Лазарь расхаживал перед мольбертом с видом университетского лектора, читающего на излюбленную тему. Бутерброды давно остыли и заветрились, но он все равно с удовольствием прикончил еще два.

– Ты, Дара, была отчасти права. Когда мы заговорили о силиконовой груди, я вдруг вспомнил об одной интересной особенности инсона Яники, которой раньше не придавал значения. За все время, что пробыл там, я видел много прокаженных – и ни одной женщины. Ни одной! Я бы заметил, уж поверьте, учитывая их хроническую аллергию на одежду. В этом есть что-то симптоматичное, вам не кажется? Тогда-то у меня и появилось первое подозрение. Разгадка где-то рядом, у нас под носом, но мы не видим ее, потому что в исходные данные вкралась ошибка. И говоря «мы», я обобщаю для бонтона. – С этими словами Лазарь издевательски подмигнул Сенсору.

Щеки лучшего друга вспыхнули, как пара сигнальных ракет.

– Когда мы обсуждали список порноизбранного Малого («Пошел на фиг, Лазарь!»), я вспомнил разговор с Матвеем. Тот нашел в истории посещений заметку о нейролептиках и сразу обвинил меня в несанкционированном взломе. На что я, шутки ради, предложил повнимательней приглядеться к Айме. Кстати, если бы не наша Павла Морозова, может, он бы так и поступил? – Теперь дружеского подмигивания удостоилась Дара.

– Это несмешная шутка.

– Матвей тоже не оценил. И пригрозил, что в следующий раз, – Лазарь на секунду задумался, – наверное, это он и был… так вот, в следующий раз мне самому понадобятся таблетки, да не простые, а противозачаточные! С чего вдруг такая экзотическая ассоциация? Если исключить гомосексуальный подтекст, а я надеюсь на лучшее, напрашивается один вывод. Название нашего нейролептика созвучно с названием другого препарата, назначение которого хорошо известно Матвею. «Ригевидон» – он знал о нем! И информацию нашел не где-нибудь, а непременно в Интернете. Думаю, Айма искала сведения о препарате в сети, а он случайно наткнулся. Когда речь зашла о «рисперидоне», Матвей вспомнил о противозачаточных – отсюда и эта пошлая ассоциация.

Лазарь остановился и вопросительно посмотрел на Дару:

– Как думаешь, тот факт, что Айма регулярно травит себя этой гадостью, можно считать еще одним секретом Матвея, отныне известным мне?

– Ты отвратительный, – презрительно поморщилась Дара. – Не имеешь своей личной жизни, так обязательно нужно влезть в чужую?

Лазарь собрался ответить ей, но в последний момент был остановлен внутренним правдолюбом. Она права – что бы он сейчас ни сказал, прозвучит глупо. А потому лучше промолчать.

– Янику изнасиловали, но из-за некомпетентности во всех этих «женских уловках», она купила совсем не то, что нужно. «Ригевидон» не прерывает нежелательную беременность, а предупреждает ее. Но она не знала этого и побежала покупать первое, что запомнила из разговоров с подружками. Следовательно, возникла срочная необходимость. Изнасилование – самое логичное объяснение. Итак, все становится на свои места. – Лазарь обвел рукой схему. – Она изгой в этом мире. Отверженная для себя самой, она не достойна ни людей, ни отца, ни даже этого белобрысого хмыренка. Открыв ему правду, она находит для себя лишнее подтверждение – в стане нормальных людей ей места нет.

Лазарь умолк, как никогда остро ощущая свою беспомощность. Девчонка должна попасть в лагерь. Все что ей нужно – просто захотеть. Она – хозяин инсона, его демиург, альфа и омега. Лагерь – всего-навсего барьер, воздвигнутый ее могуществом. Барьер, который способна преодолеть только она сама. Но как убедить или вынудить ее, если неясно, какие привести аргументы? А главное, чем их подкрепить? Без доказательств она не сдвинется с места, а если упрется – ничто в мире инсона уже не сможет ее сдвинуть.

Лазарь упер указательный палец в верхнюю точку дуги, нарисованной Дарой, и провел им до нижней. Что-то не так было во взаимосвязи между лагерем и отчимом, что-то подозрительное ощущалось в этих взаимоисключающих параграфах. Последний кусочек пазла прятался именно тут, в этом противоречии. Точнее, его спрятал туда Ведущий Игры, как золотой ключик от каморки папы Карло.

– А что, если это он? – протянул Лазарь, зачарованно уставившись в палец.

– Кто – он? – спросил Сенс.

Лазарь обернулся, не отнимая пальца от мольберта:

– Калим. Что, если Калим пытался уберечь ее от себя? И теперь не может простить за то, что она осталась в квартире, когда он велел бежать…

«Хрясь-хрясь-хрясь» – дерево падает на дерево.

– Стой-стой! – Сенсор весь подобрался. – Намекаешь, что ее изнасиловал собственный отец?

– Отчим.

– Неважно! Это нереально, Лазарь. Девчонку изнасиловал сосед – тот, кто укусил ее в инсоне. Два дня назад Дара смотрела на Калима глазами Яники, как я сейчас смотрю на тебя. Допустим, ты прав, допустим. В таком случае Дара должна была увидеть гориллу, которая чуть не порешила тебя в первый же день, правильно? Так вот, она не увидела! Калим выглядел абсолютно нормально.

– Валуев – это нормально? – попытался пошутить Лазарь.

– Конечно, не Ален Делон, но до прокаженных даже ему далеко. Дружище, если ее изнасиловали, это был кто-то другой. Яника не видит в нем зверя. Не ви-дит!

Тут Сенс, конечно, прав.

Лазарь надолго ушел в себя, чувствуя, как замедляется лесоповал. Чтобы не допустить его полной остановки, он окинул взглядом гостиную в поисках новых идей. На глаза ему попался Марс. Мальчишка пытался изображать сосредоточенную задумчивость, но его выдавали чуть приподнятые уголки губ.

Лазарь смотрел на него долго, очень долго. До тех пор, пока Марс не почувствовал на себе его взгляд и не уткнулся носом в ковер. Потом набрался храбрости и снова поднял глаза на Лазаря. Казалось, в эту минуту парень и любил, и ненавидел его. Любил за то, что Лазарь вступился за него перед Дарой, и ненавидел, потому что не понимал, зачем ему это понадобилось. Заметив, что Лазарь изучает его, он заподозрил самое худшее.

А Лазарь тем временем пытался представить, каково сейчас мальчишке, и воображение тут же включилось в работу. На него накатило неприятное двойственное чувство. Так чувствует себя каждый, кто хотя бы раз не спал всю ночь, дожидаясь домой пьяного отца. Когда глаза бы не видели, если бы не были так рады.

– Она не видит, потому что не хочет видеть, – медленно проговорил Лазарь. – Думаю, после смерти жены Калим частенько душит зеленого змия. Знаете, у каждого пьяницы есть одно качество, за которое его неизменно любят дети, – иногда он бывает трезв.

Проговаривая все это, Лазарь не отрывал глаз от Марса, и тот принял все на свой счет. Улыбочка увяла, как водолюбивое растение в пустыне, на конопатое лицо набежали тучи.

– Квартира четырнадцать… – подключилась к разговору Дара. При виде потухшей физиономии Марса до нее тоже стало доходить. – Там никто не живет. И мы решили, что сосед – это плод ее галлюцинации. Мы подумали, что в квартире прячется ее болезнь. А на самом деле там пряталась…

– Чужая болезнь, – сказал Лазарь. – Вот что там было. Дело не в квартире – дело в тамбуре.

– В тамбуре? – переспросил Сенсор и тоже посмотрел на Марса. Раз уж все видят в нем ответ, который никак до него не дойдет, то, может, стоит приглядеться?

Теперь на мальчишку было больно смотреть. Под пристальными взглядами друзей парень совсем сник. Он явно не знал, куда себя деть, – глаза бегали из стороны в сторону, пальцы безостановочно теребили отвороты полосатой рубашки. Скорее всего, он не понимал и половины из того, что здесь говорилось, но от него и не требовалось этого. Как и все дети, он обладал врожденным даром интуитивно улавливать общее настроение происходящего, чувствовать его инсоном, а не умом. И то, что он сейчас ощущал, определенно не входило в список того, что Лазарь хотел бы опробовать на себе.

– Не в самом тамбуре. За ним. За дверью. Там, откуда приходит чудовище.

Калим никогда не напивался дома, но мог в любой момент заявиться «на рогах». А мог и не заявиться – тут уж как повезет. Лазарь снова включил воображение. Вот она ждет отчима вечером дома, час за часом. Вечер переходит в ночь, а его все нет. Она хочет спать, но боится уснуть. Ждет, прислушивается к каждому звуку на лестнице. Не стукнет ли дверь, не шаркнет ли нога? Вот грохнули дверцы лифта – и сердце в пятки. Нет, не он… Вот снова. Закружился в замочной скважине ключ. Сердце остановилось, притихло. Да – это он. Но кто – он? Какой из двух?

И так день ото дня. Пытка, к которой невозможно привыкнуть.

Наконец и до Сенсора дошло.

– Хочешь сказать, он напился… пришел и… и…

Лазарь еще раз посмотрел на Марса. Парень выглядел хуже некуда. Изумление, страх, стыд – все это изобразилось у него на лице, как если бы речь шла о нем.

– Да, – кивнул он. – Вспомни их приятную беседу перед «Гризли». В инсоне Яники подлинным Калимом был сосед. Он был соседом и был отцом. Знаешь, в драке с самим собой ты всегда обречен на поражение. Он боролся – и проиграл. Думаю, наяву он пытался сдержаться, возможно, гнал ее от себя… Но она не ушла. Понадеялась на его силу. И поплатилась… И если ты все еще сомневаешься, то давай спросим Дару. Знакомого в инсоне встретить нельзя, если ты не познакомился с ним там же, так?

Сенсор изогнул бровь:

– К чему этот каламбур?

– Валуев, Сенс! Калим показался Даре странно знакомым – мне тоже. Вот только похож он не на Валуева, а на нашего старого знакомца. Соседа, который преследует Янику, как легавая. Как зверь.

«Хрясь-хрясь-хрясь» – лесоповал с новой силой набирал обороты. Дерево валило дерево по принципу домино, открывая Лазарю все больше закономерностей, причем каждая новая порождала сверхновую.

– Все это косвенно, – отмахнулся Сенсор. – Отец в лагере. Ладно, допустим, Яника не видит в нем зверя. Но ты-то видел. Дара видела. Если настоящий Калим – тварь из соседней квартиры, то кто тогда раздает команды в лагере?

Сенс так самозабвенно выпрыгивал из штанов, стараясь развенчать чудовищную правду, что Лазарь понял – в дело вступила подсознательная защитная реакция. Сейчас он всеми силами старается минимизировать урон, нанесенный общему делу невнимательностью в аптеке, не отдавая себе отчета, что делает только хуже. Стоит ему узнать об этом, как он прикусит язык, надает себе пощечин, а то и придумает епитимью пострашнее. В другой раз Лазарь непременно надавил бы ему на совесть, лишь бы тот поскорее заткнулся – и он непременно бы заткнулся, – но не сейчас. Сейчас Лазарь и сам толком не знал, куда выведет его лесоповал, а упорное нежелание Сенса примириться с истиной подавало наводящие вопросы. Они-то и валили лес.

– В лагере – поддельный Калим, – уверенно заявил Лазарь. – Но Яника считает его настоящим, потому что наяву отчим делает то же, что и в инсоне, – не пускает дочь в лагерь. То, что ему велят.

– С какой стати ему так поступать? – удивился Сенс.

«Хрясь-хрясь-хрясь…»

– С такой, что Калим подвластен Ведущему. Точнее, совсем недавно стал его адептом. А значит, делает то, что угодно Ведущему, и говорит то, что прикажут. В двухступенчатой Игре такое вполне возможно.

Все молчали, не слишком впечатленные услышанным.

– А кто тогда помогает таким, как Калим? – спросил в полной тишине Марсен. Испугавшись, что сморозил глупость, сконфуженно добавил: – Мы же не можем всех спасать. Людей-то до хрена!

Вспышка нового озарения, черт знает какого по счету за последние десять минут, заставила Лазаря разинуть рот. Наверное, это последнее «дерево» на сегодня. Как и во всей Игре в целом.

– В следующий раз, Малой, беру тебя с собой, – в порыве неконтролируемой благожелательности пообещал он.

Друзья продолжали смотреть с недоумением.

– Непонятно? Последней Игрой Матвея был Калим! Матвей не подозревал, что мы работаем с его падчерицей, а мы не подозревали, что он проиграл ее отчима. Его провал – такая же составляющая эпикриза нашей пациентки, – Лазарь указал на доску, – как и все остальное. Можешь выдохнуть, Сенс, ты не единственный, кто подгадил нам в этом деле.

Марс вскочил на ноги и, тыча в Лазаря выпростанным из кулака пальцем, прокричал:

– Ты обещал, обещал! Только попробуй потом съехать!

– Пьянчужек в инсон не берут, – вставила Дара.

– Да не буду я больше! – завопил мальчишка с выражением «неужели еще не понятно?».

Лазарю все стало понятно пятью минутами раньше – когда он только заговорил о Калиме. Когда смотрел мальчишке в глаза. Сегодня Марс извлек урок. И преподал его не Лазарь, а девушка, изнасилованная собственным отчимом.

– Невозможно, – сказал Сенс, краснея уже всем лицом. – Ты забыл. В тот раз вместе с Дарой я тоже видел Калима. Если бы его «играли», я бы почувствовал.

– Нет, если к тому времени он уже проиграл, – неохотно выговорила Дара. Она скрупулезно ковырялась в красиво наращенных ногтях, избегая смотреть на Сенса. – Лазарь прав. Матвей слил в тот же день, когда ты нашел Янику. Он тогда ездил к Симону на ковер отчитываться. Потом они с Аймой пару раз пытались пробиться в инсон Калима, но у них ничего не вышло. После проигрыша там одна сплошная гадость, сами знаете. Думаю, его совесть замучила… – подумав, прибавила она.

Сенсор вытаращил глаза:

– Выходит, все это время ты знала…

– Я была в курсе, что Матвей слил Игру! Но понятия не имела, что это был Калим.

– Секретность Матвея сегодня просто трещит по швам, – усмехнулся Лазарь.

Он зачеркнул «сосед из 14» и прямо под ним записал «отчим». Пустое место, на которое раньше указывала стрелка из «лагеря», теперь заняло слово «жизнь».

– Пока взаимосвязь между лагерем и отчимом остается такой, какой нам ее изобразила Дара, у Яники всегда будет оставаться причина не жить. Лагерь и Калим – вода и масло, несмешивающиеся субстанции. Чтобы Яника смогла… нет, захотела попасть в лагерь, нужно показать ей, где обретается настоящий Калим. Где его настоящее место. Если она поймет и захочет – поддельный отчим исчезнет, и никакая сила уже не сможет помешать ей войти.

В два прыжка Лазарь подскочил к дивану и принялся спихивать оттуда ничего не понимающих друзей. Марсен на четвереньках пополз от дивана, Дара с перепугу выпорхнула сама.

– Волосы! – вскричал Лазарь, стягивая за руку Сенса. – Волосы мне, живо!