Текст книги "Игра Лазаря"

8

Первое, что он увидел, выскочив из завешенной доисторическими коврами спаленки, была открытая входная дверь. В отличие от несчастной двери Матвея, у этой замки и косяк оказались целыми, а значит, ее открыли добровольно. Бегом, но без особых надежд, Лазарь обыскал все комнаты. Убедившись, что квартира пуста, опрометью бросился на лестничную площадку.

Сердце рвалось наружу сквозь грудную клетку.

«Успокойся, Лазарь! – приказала Дара. – Ты здесь так дышишь… тебя удар хватит».

«Ничего, – мысленно увещевал себя Лазарь, сбегая вниз по ступенькам, – ничего. Так дышит каждый футбольный фан на девяностой минуте матча, когда его команда уступает с разницей в один мяч. Еще минута этой пытки – и наступит полная релаксация. Все закончится, схлынет, как волна прибоя, оставляя за собой мокрый, но ровный песок. Скоро все закончится – так или иначе».

Ударом ноги Лазарь распахнул железную дверь на электромагните, уже давно не «электро», и выскочил на сверкающий солнцем тротуар. На улице царило настоящее пекло. Раскаленный воздух плыл впереди дрожащим маревом, отблески на металлических крышах гаражей слепили глаза. Лазаря моментально бросило в пот. Когда он приблизился к Янике, распростертой на заснеженной бумажным мусором дороге в луже крови, рубашку можно было отжимать.

– Десять из десяти… – пробормотал он, опускаясь перед ней на одно колено.

Казалось, ее изорвала свора голодных собак. Все тело испещряли кровоточащие раны, руки и ноги, изогнутые под неестественными углами, напоминали конечности марионетки, брошенной на пол пьяным кукловодом. В животе зияла округлая каверна с рваными краями, проеденная прямо через ткань кофточки, в которую Лазарь не рискнул заглядывать. От Яники и до гаражей тянулась по асфальту цепочка кровавых клякс. Приглядевшись внимательней, Лазарь понял, что это отпечатки босых ступней.

Удивительно, но она все еще была жива. И даже в сознании. Костлявая грудь, продавленная вовнутрь чем-то тяжелым, при дыхании едва шевелилась.

– Почему не дождалась? – спросил Лазарь.

– Думала… ты уже не придешь… – ответила она, кашляя кровью.

– Кто тебя так?

– Сама…

Бледное и полупрозрачное, как папирус, лицо почти не пострадало. Потемневший от запекшейся крови рот и красные зубы контрастировали с бледной кожей, отчего само лицо казалось как будто здоровее, чем прежде.

– Ясно, что сама. Кто это сделал с тобой?

В принципе, он догадывался, но хотелось услышать от нее.

– Он… – в ее горле клокотала жидкость, – вернулся, пока тебя не было. Я не хотела ждать… мне так надоело. Я сама к нему вышла…

– Понятно.

– Хочешь узнать, почему?

– Уже неважно.

Неожиданно Лазарь передумал. Он уже собрался сказать ей, что нет, нет, он хочет, хочет… но не успел.

Веселый голос Леонарда за спиной заставил забыть обо всем и обернуться:

– Отойди от нее, Ванька!

9

Рядом с Леонардом косолапо вышагивал Калим. Тут же на ходу, прямо на глазах у Лазаря, здоровяк начал перевоплощаться. Туловище немного сжалось в плечах и сбавило в росте, но в целом осталось довольно сбитым. Из блестящей на солнце лысины заколосились и закурчавились жесткие черные волосы. Густая щетина муравьиной колонией перебежала с висков на щеки и сомкнулась на подбородке пышными бакенбардами. Дремучие брови срослись в одну полосу и нависли над подвижными глазами. Лоб сузился, практически исчезнув в кудрях. Спустя десять секунд человек, некогда бывший Калимом, напоминал огромного черного пуделя, втиснутого во фланелевую рубашку. Торчавшие из закатанных рукавов косматые ручищи только усиливали собачьи ассоциации.

«Бельфегор!» – ожесточенно проговорила Дара.

Бельфегор – правая рука Ведущего Игры, офицер офицеров, мозг и проектировщик всех маневров в Игре, за исключением основной схемы. Пожалуй, единственный человек из свиты Ведущего, к которому Лазарь испытывал уважение. Его историю он узнал от Матвея около года назад, и она отталкивала Лазаря в той же степени, что и восхищала.

Все, кто когда-либо присягал на верность Ведущему, делали это из трусости или малодушия. Из слабости, распущенности и полной несостоятельности как личность. Всем им не хватило сил принять на себя ответственность. Бельфегор был не таков – он пошел бы за Ведущим независимо от исхода Игры. Добровольно. Он родился таким. В этой предрасположенности не было ничего красивого, доблестного или достойного подражания. Его одержимость являла собой верх аморальности и полнейшей социопатии. Но вместе с тем эта отточенная, непоколебимая уверенность в своих устремлениях и идеалах странным образом внушала почтение.

Детство Бельфегора нельзя было назвать радужным. Отца-дальнобойщика застрелили во время очередного рейса на Тольятти, когда сыну едва исполнилось три. После смерти мужа мать пошла вразнос. Сутками не появлялась дома, пачками водила в дом мужиков, которые спали с ней за деньги, а все заработанное прогуливала в ресторанах и на базах отдыха, где с ней спали уже забесплатно. Чтобы побороть омерзение от предстоящего соития с теми, кто платил, она «обдалбывалась» какими-то таблетками. Пару раз ее чуть не посадили за воровство. В доме постоянно околачивалась ватага шумных, вечно гогочущих подруг с красными оплывшими мордами, влекомых в дом бесплатной выпивкой. Если мать не заветривалась куда-нибудь на всю ночь, они до утра распивали на кухне шампанское или портвейн, горланили песни и периодически забегали в комнату к «дитяте», чтобы, дыша ужасным перегаром, пьяно расцеловать в щеки. Недостающие часы сна Бельфегор добирал за последней партой на уроках. Обладая приличным коэффициентом интеллекта, он едва перебивался с «двойки» на «тройку».

Мать считала его идиотом, поэтому бесконечные жалобы учителей воспринимала как нечто само собой разумеющееся. О сыне она вспоминала, только когда слышала его жалобные стоны. Когда во время очередного периода «амнезии» она забывала кормить его десять дней кряду, ее едва не лишили родительских прав. Органы опеки и попечительства поставили испытательный срок в неделю, о котором она благополучно забыла на третий день.

Тогда, чтобы не оказаться в детдоме, Бельфегор начал ее бить. В свои неполные тринадцать он уже был сильнее матери раза в два. Каждый раз, когда она «слетала с катушек», удары становились все жестче. Дошло до того, что крики на первом этаже прекрасно слышали соседи с девятого. Все понимали причину шума, так что никто не пытался помочь – ни матери, ни сыну. Между тем «кулакотерапия» возымела эффект, превзошедший любое кодирование. Через три месяца мать остепенилась, устроилась кассиршей в местный супермаркет, а по вечерам мыла полы в школе, где учился Бельфегор. Еще через месяц собрала средства, чтобы отправить сына на все лето в лагерь в Краснодарском крае.

Там она не навестила его ни разу. Это было подозрительно, но Бельфегор старался не думать о плохом – мать и так прыгнула выше головы, не стоило требовать от нее большего. Это было самое быстрое лето в его жизни. И самое прекрасное.

На вокзале его никто не встречал. Перепуганному мальчишке с тяжеленными чемоданами пришлось добираться до дома пешком. Вернувшись домой, Бельфегор обнаружил мать в постели абсолютно голой, если не считать пары драных чулок, от одного вида которых тянуло к унитазу. Рядом храпели сразу два мужика, один страшнее другого. За три месяца квартира превратилась в свинарник.

Последние полгода показались дурным сном. Дурным, потому что теперь пришлось проснуться. Игра будущего главного офицера Ведущего достигла апофеоза.

Бельфегор набрал полную ванну ледяной воды и перетащил туда бесчувственное тело матери. Оказавшись в воде, женщина пришла в себя, попыталась вскрикнуть. Чтобы не перебудить ее гостей, Бельфегор опустил руки на грудь матери и немного надавил. Она стала брыкаться – он надавил сильнее. А потом понял, что просто не в силах отпустить.

Нельзя сказать, что Бельфегор сломался тогда. Он просто продвинулся чуть дальше на пути добровольного саморазложения личности – единственного, чему научился от матери. Ведущий лишь форсировал то, что неминуемо случилось бы и без его вмешательства.

Попав в его свиту, Бельфегор открыл в себе редкий талант морфера – Эмпата, способного принимать личину любой проекции, и тут же завоевал себе место первой скрипки. Ни одна сложная Игра с тех пор не проходила без его участия.

10

Бельфегор на ходу выдернул из-за пояса наган и наставил его на Лазаря.

– Сдриснул отсюда, живо! – приказал он бархатным баритоном, разительно отличавшимся от того писка, что издавал Калим. – Теперь она наша, бродяга.

Лазарь мягко сжал плечо Яники, наклонился, прошептал:

– Не слушай, что они будут говорить. Не поддавайся на искушения. Лучше умри.

Потом поднялся с колен на ноги и, прежде чем Бельфегор с Леонардом успели приблизиться, отошел от девушки на несколько шагов:

– Все, все, сдаюсь! Передаю ее в ваши рачительные и чуткие руки.

Глава 7
День открытых дверей

1

– Ты ни в чем не виноват!

Дарения увивалась за Лазарем, как репортер за рок-звездой в надежде получить хоть какой-то материал. Сенсор и Марс не отставали.

– Естественно, не виноват, – на ходу согласился Лазарь.

– И никто не виноват!

– Никто.

– Тогда куда ты собрался?

– Проветриться.

В тамбуре было холодно и накурено. Лазарь зашнуровал ботинки с высоким берцем, набросил на шею шерстяное кашне и уже вдел одну руку в рукав пальто, когда короткие пальцы Сенсора сомкнулись на его запястье.

– Прости. – Он развернул его к себе. – Это я виноват.

Лазарь вгляделся в лицо друга. Карие глаза смотрели искренне, широкий лоб пересекала складка.

– Да, виноват, – неожиданно для себя согласился Лазарь.

Это вырвалось импульсивно, из глубины инсона, но он не испытал стыда, даже когда увидел, как изменилось лицо друга. Сейчас он зол на всех, включая себя самого, – так почему Сенс должен стать исключением?

Он выждал пять секунд для приличия, но Сенс больше ничего не сказал. Тогда Лазарь вырвал руку, дернул дверь и выскочил на промерзший вечерний воздух.

2

Таксист попался молодой и расторопный, а когда увидел пятисотрублевую купюру, да еще узнал, что ему по пути, еще и повеселел. В тот момент Лазарь почти завидовал его искренней беспечности. Наяву дом Яники оказался таким же, как и в инсоне. То же крыльцо, те же гаражи, та же дорога. Только за оградой палисадника у подъезда вместо буйной растительности громоздились подтаявшие и покрытые серым настом сугробы. Впрочем, иным в мегаполисе штампованных людских скворечников ее дом быть просто не мог.

На лавке перед крыльцом грелись четыре нахохленные кошки, по непонятной причине презревшие уют картонной халабуды, выстроенной в закутке у мусоропровода бабкой-контрразведчицей. Праздный флегматизм на пучеглазых мордах вызвал у Лазаря еще один приступ зависти.

Дверь в подъезд была действительно кодовой. Казалось, здесь и слыхом не слыхивали о таких достижениях современного прогресса, как домофоны, магнитные ключи и каналы Ethernet. Впрочем, чего еще ожидать от председательницы, увлекающейся строительством картонных домов для кошек? Но сейчас чудаковатость старушки пришлась даже кстати – ключа у Лазаря не было, а вот код он знал.

Три, четыре, шесть – кольцо вниз.

Он почти не удивился, когда тамбур на четвертом этаже оказался открыт – точь-в-точь как его собрат из инсона. Лазарь вошел внутрь и остановился перед дверью в пятнадцатую квартиру, на мгновение забыв, где находится. Ему почудилось, что вот-вот тренькнет над ухом осуждающий голосок Дарении, станет кричать и стыдить его, призывая одуматься. Одуматься и уйти.

Но нет, Дара была далеко. Лазарь взялся за дверную ручку, нажал. Язычок замка скользнул в гнездо, дверь гостеприимно пропустила в прихожую.

«День открытых дверей», – подумал Лазарь, вспоминая Джуду.

Он расслышал шум воды в ванной, и это его подбодрило. Если Яника не поддалась и осталась умирать, тот факт, что никто не выключил в кране воду, казался вполне логичным. Между порогом и дверью в ванную желтела узкая полоска света.

Лазарь решительно прошел к двери и опустил ладонь на позолоченный рычаг дверной ручки. Металл был холодный и немного мокрый. Лазарь задумчиво растер влагу в пальцах и снова вспомнил о заклинании Джуды. Если оно работает, эта дверь, как и все прочие, должна быть незамкнута.

Лазарь открыл дверь и вошел.

Яника была здесь. Над пунцовой гладью воды торчали голые коленки, рыжая голова лежала затылком на эмалированном бортике. На мокрые лоб и щеки налипли огненно-рыжие пряди, напоминавшие глубокие шрамы. На белых кафельных стенах колыхались красные рефлексы от воды. По всему полу валялись в маслянистых потеках крови обломки лезвий – похоже, Яника извела не меньше пачки.

Увиденное одновременно поразило и удовлетворило Лазаря. Никаких других эмоций он не испытывал, а может, просто блокировал. Девчонка не поддалась, и это главное. Очередная неудачная попытка Ведущего плохо закончилась для испытуемого. В отличие от них с Матвеем – пары практикующих хирургов – Ведущий Игры тяготел к методам Рене Декарта, предпочитавшего анатомировать подопытных живьем.

Лазарь собрался было уходить. Он уже наполовину отвернулся к выходу, но тут краешком глаза заметил, что рыжая голова приподнялась над бортом ванны. Лазарь застыл, с ужасом понимая, что из-под полузакрытых цианозных век на него взирают два живых мутно-синих глаза.

Сердце исполнило тройное сальто-мортале и смачно плюхнулось на толстый зад. Какое-то время Лазарь тупо таращился на Янику, как если бы она воспарила из воды и стала левитировать над ванной в ореоле божественного сияния. Потом ему удалось взять себя в руки.

– Не шевелись. – Он опустился перед ней на колени.

Коснулся ее щеки, почувствовал…

– Тише, тише, тише…

Придерживая одной рукой ее голову, а вторую подсунув под колени, приподнял бесчувственное тело над водой.

«Пальто – кранты», – пронеслось в мозгу.

– Молодец, – похвалил он, сам не зная, за что. – Ты молодец…

Она не ответила, даже не шевельнулась, точно последнее движение головы далось ей из последних сил, и теперь, истратив их, она уснула. Лазарь держал ее на весу – мокрую, липкую, бескровную и окровавленную, и понимал, что жизнь ее теперь в буквальном смысле у него в руках. И эта жизнь вытекала из нее. Вытекала сквозь пальцы алой водой и капала на кафельный пол.

– Молодец, молодец… – негромко повторял он, перетаскивая Янику в гостиную. – Ты все правильно сделала. Но лучше бы дождалась меня.

3

Сирена машины скорой помощи постепенно стихала – бело-красная «Газель» с цифрами «03» на бортах уже скрылась за поворотом соседнего дома. Лазарь провожал ее взглядом, укрывшись между гаражами. Свой звонок в скорую он предпочел оставить анонимным.

У подъезда собралась кучка соседей – из тех, что любят хорошенько обмусолить чужую беду, упиваясь ни с чем не сравнимым удовольствием от осознания того, что у тебя, слава богу, все в порядке. Вой сирены растворился в вечернем гуле еще не уснувшей улицы, и компания стала расходиться. Затрещали и вспыхнули фонари. Размытый туманом свет висел в воздухе густой желтоватой взвесью, почти осязаемой на вид.

Промокшее пальто и природная худоба недвусмысленно намекали Лазарю, что пора бы убраться в тепло. Он поднял озябшими пальцами воротник и зашагал к тротуару. Впереди показалась компания из четырех человек. Леонард и трое подростков в дутых куртках настигли Лазаря на островке между гаражами и подъездной дорогой – как раз в том месте, где пятно света под клюкой фонаря уступало место густеющей зимней мгле.

– Совсем опух! – взял с места в карьер Леонард, в то время как трое остальных брали Лазаря в кольцо.

Одинаковые обветренные лица и бритые налысо головы. Стая степных волков.

– Ванюша, ты, вообще, в курсе, что за этим последует?

Лазарь обежал глазами двор. Тротуары и дорога пусты и неподвижны в обе стороны. Мороз разогнал соседей по домам, оставляя бонусную драму насыщенного событиями вечера без зрителей.

– Ну, объясни, объяснитель.

– Зря скорую отпустил, чудак! – усмехнулся один из лысых, и тут же ударил Лазаря мыском ботинка под колено. Нога подогнулась, но устояла.

Леонард великодушно развел руками:

– Объясняю! Нарушил правила – готовься к ответным действиям. Уговор есть уговор – зуб за зуб, глаз за глаз.

– А бить, стало быть, будете авансом? – уточнил Лазарь.

И, чтобы не оттягивать неизбежное, резко развернулся и влепил кулаком в глаз одному из лысых. Хотелось достать того, кто распустил ноги, но Лазарь не был уверен, что попал в кого нужно, – все трое были неотличимы друг от друга.

Земля с треском ушла из-под ног, и Лазарь кулем рухнул на правый бок. Что-то очень твердое, обладающее ужасающей кинетической силой, выбило из-под него обе ноги. Уже с земли Лазарь разглядел в снегу большой деревянный обломок и несколько щепок поменьше – останки бейсбольной биты, разломившейся о его правую лодыжку.

Ответ Леонарда он услышал, свернувшись в позу эмбриона на снегу и закрывая голову руками. Вставать и сопротивляться было поздно, бесполезно и, кроме того, слишком травмоопасно.

– Бить… тебя… мы будем… ногами…

Все четверо, сопя и отдуваясь, с энтузиазмом охаживали Лазаря по бокам, спине и животу; кто-то особо усердный пытался запрыгнуть на голову.

– Теперь… дошло?.. – пыхтел Леонард.

– Да он не слышит! – сипло закричал кто-то из лысых. – Уши закрыл!

Лазарь почувствовал, как его хватают за запястья и силой разводят руки в стороны, дабы оставить голову неприкрытой. Как только им это удалось, несколько прицельных ударов кулаком достали по скулам и в висок. Все звуки приглохли, словно в уши набралась вода.

Перед тем как отключиться, уже с периферии сознания Лазарь расслышал, как один из нападающих в экстазе предлагает остальным:

– Давайте ему яйца отобьем! Давайте яйца ото…

4

Он отключился ненадолго – секунд на десять. Придя в себя, Лазарь все еще слышал звуки драки, но отстраненно, как будто били совсем не его. Наконец он понял, что его действительно больше не бьют, и открыл глаза.

Удивительно, но драка еще не закончилась. Пока Лазарь отсутствовал, какой-то крепыш в вязаной шапке с помпоном подоспел на подмогу и успел уложить троих лысых. Теперь же он, энергично размахивая короткими руками-мельницами с внушительными кулаками-набалдашниками, жал во весь опор за четвертым. Кажется, за Леонардом.

Как и кто запихнул его на заднее сиденье машины, Лазарь не помнил. Помутненное неожиданной встряской сознание еще не восстановилось до конца. Однако он совсем не удивился, услышав с водительского сиденья озлобленный и чуть истеричный голос Сенса:

– Так и знал! Так и знал, что попрешься!

Шапка с помпоном нервно подрагивала над подголовником. Старенькая «шестерка» резко тронулась и, надрываясь каждой новой передачей, стала рывками набирать ход. Лазарь почти не ощущал боли, все тело словно онемело. Правую ногу как будто отняли.

– Леонарда догнал?

– Куда там! – Сенс в сердцах хлопнул ладонью по рулю. – Улепетывал как газель Томсона. Какого лешего ты творишь?

– Любопытство… Забыл, что ты такой гладиатор, а то непременно взял бы с собой.

Год назад Сенс записался в качалку и с тех пор здорово раздался в плечах. Если бы Лазарю сказали тогда, что через год этот тюфяк без особых проблем уложит в одиночку троих отморозков, он бы рассмеялся предсказателю в лицо.

– Да ведь ты на всех кладешь с прибором! Плюешь с колокольни! Чихаешь без платка! И вдруг – любопытство?

– Давай про глубинную психологическую подоплеку потом потрещим, ага? Башка и так трещит.

– При чем здесь подоплека? – кипятился Сенс. – Я ж не идиот, все понимаю. За одно любопытство так знатно не отделывают.

Машину бросило влево, потом резко вправо – Сенсор, не снижая скорости, выскочил на магистраль.

– Она была еще живая, когда я пришел, – объяснил Лазарь. – Не бросать же так. Позвонил в ноль три – может, откачают. Ей повезло. Из всех способов самоуничтожения она выбрала самый помпезный и малоэффективный.

Сенс ударил по тормозам. Машину дернуло вперед, Лазаря бросило на спинку переднего сиденья. Вот теперь он почувствовал боль – правую ногу словно прошило раскаленным прутом.

Сенсор обернул перекошенное злобой лицо:

– Ну, вот и поболтаете с ней об этом. Мы едем в больницу!

5

В столовую вошел Матвей. Электронный таймер на микроволновой печи показывал полночь. Полумрак комнаты разбавлял свет фонаря с веранды, проникавший в помещение сквозь не зашторенное окно. Лазарь сидел за столом и пил кофе, водрузив загипсованную ногу на стул.

– Будешь?

– Сиди, сам налью. – Матвей прошел к плите и пощупал чайник. – Пьешь холодный или давно сидишь?

– И то и другое.

Лазарь принял от Матвея новую чашку с кофе и посмотрел в окно. Мороз рисовал на стекле ледяные узоры, напоминавшие потертости от диска шлифовальной машинки. За окном свет фонаря выхватывал из мрака стайки мелких снежинок, кружащихся на ветру золотистым конфетти.

– Ее родной отец погиб, – Лазарь перевел взгляд на Матвея. – Был в рейсе – и не вернулся. Даже тела не нашли. Утонул. Никто не знает, как и почему. Ей тогда было меньше, чем Малому сейчас, – лет десять. На место родного пришел приемный. И тоже моряк, близкий друг отца. Не знаю, любила его мать или нет, но мужик в доме нужен. Особенно когда на плечах не лисье манто, а малолетняя дочка. Жизнь пошла дальше, а какая жизнь у моряка? Полгода в рейсе, полгода дома. А иногда и того меньше. Наверное, полюбить падчерицу он так и не смог. Не успел. Это как в спортзал ходить – если через месяц тренироваться, ничего на том месте, где должны быть бицепсы, не вырастет. Вот и у него не выросло…

Когда Янике исполнилось пятнадцать, мать забеременела. Счастья полные штаны, все готовились к пополнению. Да видно, не судьба. Тяжелые роды вышли, преждевременные. Ребенок умер, прихватив на тот свет и мать. Еще один удар по девочке. А у нашего моряка тогда жизнь круто повернулась – несовершеннолетняя падчерица осталась одна. Ничего не поделаешь, пришлось ему профессию свою маятниковую бросать. Думаю, с этого все и началось. Только представь: семью построить не удалось, карьера – псу под хвост, остался один, да еще с чужим ребенком на руках. Неродным ребенком. Калиму нужен был козел отпущения, и он стал искать его.

Дальше – хуже. С работой не клеилось. На судне он, конечно, важным человеком был – старший механик и все такое. Только на большой земле плевать все хотели, что он шарит в устройстве клинкетных дверей и умеет ремонтировать опреснитель воды. Пришлось заняться интеллектуальным трудом. Зимой – грузчиком на склад молочной продукции, летом – на стройку разнорабочим.

Матвей слушал собранно и сумрачно, попивая холодный кофе. Налетавший на холм ветер порывами бил в окно, заставляя золотистые конфетти бросаться врассыпную, точно стайки рыб, спугнутых хищником. Некоторые прилипали к стеклу и там таяли, присоединяясь к композиции морозного рисунка.

– С женщинами тоже не катило. Денег мало, работа ломовая, домой приползал на четвереньках и на майскую розу явно похож не был. И вот он понимает, что ему сорок пять, а в жизни – полный ноль. За полвека ничего не нажил – ни жены, ни детей, ни машины. Одна отдушина…

– …бухать, – опередил Матвей.

– Конечно, – кивнул Лазарь. – Многие поступили бы так же на его месте. Но нашему герою не повезло вдвойне. В его инсоне поселился Ведущий Игры.

Лазарь потянулся к плите за чайником. Матвей забрал у него опустевшую кружку и сам пошел наливать воду.

– И вот тебе картина маслом. Если позвать сюда Дару, она бы так ее расписала: никому не нужный, смердящий беспорточник с паперти с ушанкой для подаяний, а рядом подрастает и наливается, как яблочко, соблазнительная пигалица с попкой сердечком, которая одним своим видом насмехается над его закатом. Не попка – пигалица. Гумберт Гумберт[4]4
  Гумберт Гумберт – главный герой романа «Лолита» Владимира Набокова.


[Закрыть] не устоял.

– Она не пигалица, – раздраженно буркнул Матвей.

В отличие от Лазаря, свои поражения он всегда принимал близко к сердцу. Не самая полезная черта для хирурга.

– Знаю. Но именно такой Калим видел ее в инсоне. Именно такой должен был увидеть ее ты.

Матвей заулыбался:

– О, вот мы и подошли к главной идее монолога. Даже не пытайся. Мы оба облажались, ладно? Оба!

– Ладно. Но ты первый. Сначала не разглядел в нем ненависти к падчерице и позволил ее изнасиловать…

– Пошел ты! – вспыхнул Матвей. – Он нажрался в дым, и дал выход своей похоти. Ты хоть раз бывал в инсоне пьяного?

Лазарь не обратил на него ни малейшего внимания:

– А потом дал ему ее убить!

С последним обвинением он немного перегнул. На самом деле к тому времени, как Яника решилась залезть в ванну и поработать бритвой над венами, Калим уже подчинялся Ведущему. Матвей не мог ничего изменить, хотя и пытался под нажимом совести исправить что-то с помощью Аймы. Но сейчас Лазарю было плевать на это. Его разбирала злость, и ее нужно было на ком-то сорвать.

– Она сама себя убила, тебе бы не знать, – горячился Матвей. – Уже забыл, как вытаскивал ее из кровавой бани? Только ты можешь спрыгнуть на батут, помнишь?

– А еще она сама себя изнасиловала. Если бы не я, ее бы вытаскивали оттуда не врачи, а менты. Чтобы потом запихнуть в мешок!

Разговор перешел на повышенные тона; в тишине ночного дома каждое слово звучало как крик. Наверху послышался шорох, потом щелчок дверного замка и шлепанье босых ног по дощатому полу.

Матвей затих и прислушался.

Лазарь поднял голову к потолку:

– Развернулся на сто восемьдесят градусов и пошел обратно в комнату.

Звук шагов моментально стих.

– Малой, я непонятно выразился? Брысь отсюда!

– Откуда взял, что это я? – после паузы обнаружил себя Марс.

– Девочки надели бы тапочки, а у Сенсора нога тяжелее. Доволен?

Мальчишка помедлил немного, потом не удержался:

– Вы чо там грызетесь?

– Не суй нос в чужие дела, пока не прищемили! – рявкнул Матвей.

Внятно выговорив «уроды», Марс вернулся в комнату. Когда дверь за ним захлопнулась, Матвей отставил пустую кружку и встал.

– Ладно, все с тобой ясно. Я спать.

– Сядь.

– Поуказывай мне.

– Пожалуйста.

Немного подумав, Матвей неохотно присел на край стола. Чтобы видеть его лицо, Лазарю пришлось стащить больную ногу со стула и повернуться. Острая боль пронзила кости от голени до бедра, когда гипс гулко бухнул об пол.

– Твоя правда – мы оба облажались, – признал Лазарь. – Если бы не играли друг с другом в молчанку, уже давно сложили бы два и два.

– Сложили, – согласился Матвей, а потом сделал нечто такое, чего никогда не делал перед сном, – вынул из трико пачку сигарет, вытряс одну и закурил. Затянулся полной грудью, выдохнул и сказал очень серьезно: – Для нее теперь каждый мужик как та горилла.

– Не мужик, а особь мужского пола. Причиндалы под плавками еще не делают тебя мужчиной. Она должна это понять.

Лазарь неловко поднялся, придерживаясь за край стола, и потянулся за костылями. Повис на них, сделал несколько неуверенных шагов и остановился напротив Матвея.

– И еще кое-что, что я собираюсь ей объяснить.

– Слушай, – снисходительно начал Матвей, – если ты запал на девчонку, то так и скажи. Ее неделю как выписали, а ты все ездишь к ней. Зачем? Занимаетесь психотерапией на дому? Ты на себя глянь только! Тоже мне, доктор Курпатов на костылях. Еле ползаешь, калека долбаный.

Лазарь едва сдержал улыбку – оскорбительные замечания Матвея могли быть очень забавными.

– Неплохо, но мимо. Амур здесь ни при чем. Все объясняется проще.

– Да ну?

– Ну да. – Лазарь устроил костыли поудобней под мышками. – Дело в том, что Яника – одна из нас. Она Эмпат.

От удивления Матвей раскрыл рот. Горящая сигарета выскользнула из губ, прокатилась по колену и шлепнулась на пол.

– Ты сдурел… – пробормотал он. – Нет, тебе там окончательно отбили мозги.

Лазарь перенес вес тела на костыли и раздавил тлеющий окурок загипсованной ступней.

– Я понял это, когда вытаскивал ее из ванны. Как только притронулся.

Матвей поморщился и потянулся за новой сигаретой. Тяжелые черты лица снова приняли поучительное выражение:

– Бегуны не чувствуют Эмпатов – только сенсоры. Да и то не всегда. Для полной уверенности нужен тактильный контакт.

– Копчиковый радар здесь ни при чем, – возразил Лазарь. – Только логика. Подумай сам – зачем Ведущему затевать сразу две Игры, да еще между родственниками?

– Старые адепты помогают вербовать новых, – напомнил Матвей. – Бесконечный круг жизни.

– Правильно. Вот только открывать «Макдоналдс», чтобы заработать на киоск с шаурмой, не слишком логично. Намекаю: девушка-подросток, которая и паспорт-то недавно получила, – это киоск. Вкладывать в него деньги нерентабельно. Если, конечно, ты не знаешь, что где-то под полом спрятан лаз в сокровищницу тамплиеров. Ну, или знаешь, что шаурма там идет наулет.

Матвей выглядел обескураженным и оскорбленным одновременно.

– Бред, – упрямо замотал головой он. – Тебе девчонка понравилась, вот и все.

Главное сейчас – не дать ему опомниться. Подготовить почву, выдать одним махом – и сразу наутек. Орать вслед он не посмеет – побоится перебудить весь дом, а бежать следом не позволит гордость. Ну и хорошо. Не смажет концовку.

Смех распирал Лазаря изнутри, но он держался.

– Ты уверишься в этом еще больше, когда узнаешь, что я собираюсь делать дальше.

– И что же? – крякнул Матвей, прикуривая новую сигарету.

Лазарь набрал в грудь побольше воздуха и обрушил:

– Я собираюсь забрать ее у отца, привести сюда, рассказать, чем мы тут занимаемся, а потом ввести в команду и сделать одной из нас.

Не дожидаясь, пока Матвей переварит услышанное, Лазарь развернулся и быстро заковылял прочь из кухни. Второпях он едва не расшибся, зацепившись здоровой ногой за косяк. И, только когда костыли загрохотали по темной прихожей, он все же не выдержал, дал волю чувствам и улыбнулся.