Текст книги "Виток клубка"

3

…Мохини весело вбежала в дом. Ей нравилось играть с Шантой, ведь она не воспринимала его всерьез. Милый юноша, чистый и смущенный… Она не чувствовала его интерес к себе. По крайней мере, сознательно. Ведь внешне Шанта был монахом-йогом, учеником известного Муни… И заподозрить его в том, что он заглядывается на женщин (да еще таких!), было бы оскорблением.

Возвращаясь к себе, Мохини задержалась в небольшой комнатке с тремя дверьми. Две шли в хозяйские комнаты, а одна в спальню Мохини. Девушка остановилась у одной из дверей и прислушалась. Там была хозяйка и три ее дочери (остальные ушли купаться), и Мохини было интересно узнать, о чем там говорят, ведь они тоже слышали и видели (в окно) приход юноши. Мохини на всякий случай хлопнула своей дверью (мол, вернулась к себе) и на цыпочках приблизилась к первой двери.

– …Она опять успела выскочить! – старшая дочь семнадцати лет сердито надулась. – Почему нам не дают послужить этому святому? Что мы, хуже нашей Мохини?

– Кто же вам не дает? – мать усмехнулась. – Просто именно Мохини чаще бывает на кухне и, конечно, успевает первой!

– Ну и что? – сказала самая младшая и самая вредная из присутствующих дочка. – Разве нельзя ей запретить? Сказать, кто она, и что надо уступать старшим по положению. И вообще…

– Прекрати! – прикрикнула на нее мать. – На самом деле, нашей Мохини эти встречи гораздо нужнее… Уж я-то знаю! А вам, если подумать, они совсем и ни к чему! Ведь не святому вы хотите послужить… Ну-ка признавайтесь! Так бы вы рвались, если бы пришел сам Муни?.. Да нравится просто молодой мудрец…

Девушки потупили взоры. Но потом одна, самая разумная, спросила:

– А почему Мохини нужнее?.. Встречаться.

– Да потому как Шанта, хоть и ученик святого, но сам-то из рода простых вайшьев, торговцев. Я их семью знала хорошо. Она не так давно разбогатела. А коль человек не из семьи мудреца, то какой он святой? В семье отреченного брахмана может родиться святой, но разве в семье купца родится кто-то, кроме купца? – Эти обывательские и немножко оскорбительные размышления смутили подслушивающую Мохини, но она, неожиданно для себя, очень заинтересовалась и сильнее прильнула к двери. – Так что Шанта ваш заглядывается на Мохини, как на женщину… Это я давно заметила. Зачем он ходит почти через всю деревню к нашему дому? А?

– Ну и что? Пусть на нас заглядывается… – старшей дочери давно пора было замуж.

– Э! Нет! Вы ему не пара, и ничего здесь не получится. Мы бедны, а его землям конца-края не видно. Слышали, отец-то Шанты умер, и наш монах – единственный наследник. Заберут его от Муни! И тогда – какая он нам пара? А если останется монахом, тогда тем более! Нет, о Шанте даже не думайте!

– Но если мы ему не пара, то Мохини…

– Тут другое дело… Мохини замуж не выйдет. Сами понимаете! Но как получить ребенка без мужа? А что за женщина без сына? Кто позаботится в старости, кто поможет? Так что у Мохини есть хороший шанс получить ребенка от молодого святого, раз он на нее заглядывается, а не от какого-нибудь гуляки, что не умеет контролировать свои чувства! Ведь отец передает свои качества сыну, и чем лучше, достойнее отец, тем лучше сын. А кто лучше и чище йога, который только и занят жертвоприношениями да аскезами?! Он хранит целомудрие и строго исполняет обеты. Такой мужчина может дать великого сына. Даже сам Вьясадева появился у дочери простого рыбака, но от семени великого брахмана-мудреца Парашары.

– Будто мы не хотим хорошего сына…

– И не думайте! Вы обычные девушки и выйдете замуж за хороших парней из нашего круга. Такова наша карма. Шанта – это для Мохини хороший выход, если она сможет добиться. Ведь у нее тоже своя карма…

В комнате немного помолчали.

– На самом деле, я бы тоже хотела, чтобы у кого-нибудь из вас был сын от брахмана, – задумчиво сказала мать, – но сейчас не старые добрые времена!..

Мохини уже не слушала. Она тихонько проскользнула в свою комнату и уселась на коврике, задумчиво подперев голову руками. Мохини принялась мечтательно разглядывать потолок. Она размышляла. То, о чем говорили хозяйка с дочерьми, очень взволновало девушку. Сейчас она понимала, что втайне – втайне даже от самой себя – она давно уже думала… нет, не думала, а… чувствовала все это. А сейчас она стала немного смелее в мыслях. Мачеха пробудила в ней эти чувства, и они оформились в размышления.

«Действительно, что ждет меня дальше? – думала Мохини. – Сейчас я молода и мое тело обеспечивает меня и даже мою старость. Ведь я не трачу заработанные деньги на ветер, как некоторые… Но что с того, даже если я буду богатой старухой?.. У меня не будет поддержки, не будет семейного тепла… Может быть, однажды я не уберегусь, и у меня появится сын. Даже наверняка… Но что это будет за сын? Разве будет он опорой и защитой? Сын от какого-нибудь сластолюбца, не удовлетворенного собственной женой и в бессилии ищущего забвения в вине и женщинах? Что это будет за сын? Благом будет убить его еще в колыбели… Или сын богатого бездельника и распутника, который уже с юношества таскает свой живот далеко впереди себя… Нет, права госпожа. Такой, как я, необходим достойный сын. Даже более необходим, чем любой другой женщине. Ведь у них есть мужья…

…И сын мне нужен сейчас, пока я молода и здорова. Хоть и говорят, что качества ребенка зависят от отца, но тело зависит от матери!»

Мохини поменяла позу. Теперь она подпирала голову левой рукой, локоть которой упирался в колено. Подбородок под давлением ладони поднимался все выше, а в глазах будто бы отражалось то, о чем думала девушка. Мохини продолжала размышлять. Теперь ее мысли обратились к Шанте.

«…Но где найти достойного отца? Неужели хозяйка права, и я нравлюсь этому красивому юноше, молодому мудрецу? – Мохини игриво улыбнулась. – Неужели это так? Наверное, он мог бы стать замечательным отцом. Он молод, здоров, чист. Постоянно занят богоугодными делами, служит возвышенному йогу и обуздывает свои чувства… И красив… Нет, здесь это ни при чем! Главное, найти по-настоящему достойного мужчину. Но кто в нашем княжестве достойнее Шанты?..» И девушка снова замечталась…

4

Воздух тоже бывает неподвижным… Но когда он рванется ветром, что может удержать неуловимый поток? Струится ли медленно, или яростно набегает ураганом, ветер не остановить, раскинув руки в стороны и крикнув: «Стой!» Ум человека, все равно, что ветер…

Муни и Шанта выходили из медитации. Более или менее успешной для одного и полностью бесполезной для другого.

– Я чувствовал, что ты не сосредоточен! – Муни вопросительно взглянул на ученика. – В чем дело? Где блуждает твой ум? Какой смысл в медитации, если ум не сосредоточен на объекте. Это все равно что ловить рыбу в болоте граблями, стоя на голове! Должно соответствовать место, средства, метод, цель… У тебя правильно выбрано место, ты имеешь средства и знаешь метод, но если цель отсутствует, какой во всем этом смысл? Вот и сейчас, ты будто не слушаешь! Спал ты, что ли, во время занятия?

Шанта во время медитации успел подумать о многих вещах. Вместо того чтобы сразу сосредоточиться на Абсолюте, он начал размышлять о карме живых существ, считая, что эта тема не слишком далека от цели медитации, и мысли в этом русле помогут встать уму на верный путь. Но потом Шанта как-то замечтался и стал размышлять о деревенских жителях и вероятной их судьбе. Потом ум прыгнул еще на какую-то тему, потоптался там и начал суживать круги, которыми он упорно ходил вокруг единственно интересного в данный момент предмета. «…Вот интересно, как проявляется карма жителей нашей деревни. Возьмем, к примеру, Горакшу… Нет, лучше Мохини…» Итак, ум как всегда успешно обманул своего хозяина, и послушный Шанта стал мечтать о Мохини. Такова была медитация юного йога. Шанту из нее вывел только окрик гуру.

– Нет, я не спал сегодня, – смущенно ответил Шанта.

– Да, ты не спал! У тебя просто была глубокая медитация… Только вот на кого?!

– Я хотел задать вопрос… И вот все думал… Он мне очень мешал!

– Да, когда ум обеспокоен, хорошей медитации получиться не может, но что так волновало тебя?

– Я…

– О! – Муни взглянул на солнце. – Уже время омовения.

Муни встал и направился к воде, Шанта последовал за ним. Близился вечер. Солнце удовлетворенно глядело с неба, радуясь концу еще одного трудового дня. У солнца редко бывают выходные… Вечерняя прохлада снимала усталость, а теплая вода возвращала силу, растраченную за день. Учитель и ученик совершили положенное омовение и даже с удовольствием искупались, плавая вдоль берега.

– Хорошо. Перед вечерними занятиями у нас есть еще время, так что рассказывай! – Муни посмотрел на солнце. Оно вскоре должно было исчезнуть за горизонтом. Оставалось, наверное, пара часов до наступления темноты: она накрывала землю внезапно, буквально за несколько минут, а с заходом солнца духовные занятия было лучше прекращать. Готовились ко сну и в деревне. Слышно было мычание сытого стада: коровы медленно брели по дороге, останавливаясь у своих домов и взывая к хозяевам. Скоро по всей деревне зазвенят струйки молока: с силой вырываясь из полного вымени, оно постепенно наполнит разнообразную посуду.

В лесу стихало пение птиц, а в траве уже начиналось беспокойное движение – это ночные жители выглядывали из нор, проверяя, скрылось ли солнце. Свирепые хищники отправлялись на покой, но сменялись другими, не менее жестокими. И те, и другие изредка оглашали своими криками лес. Вдруг, видно по ошибке, заухала сова…

Шанта удивленно глянул в сторону леса и продолжил:

– …Вот я и думаю все о ней, вместо Абсолюта! Почему так? Если я уже столько жизней занимаюсь духовной практикой под неусыпным руководством… то почему чувства все равно подчиняют меня себе? Неужели на протяжении стольких жизней я не могу отбросить все и достичь цели? Я хочу достичь цели, и, наверное, искренне хочу, но ум обманывает меня, и я кручусь на одном месте… Почему? Ведь я уже столько жизней занимаюсь контролем ума! Почему он остается неустойчивым? Как мне победить его? Или хотя бы усмирить?

– В каждой твоей жизни, насколько я помню, происходило одно и тоже: ты привлекаешься одним и тем же, бросаешься с головой, погружаешься… А через некоторое время с отвращением выплевываешь, разочаровываешься, возвращаешься ко мне и, подгоняемый разочарованием, пытаешься чего-то достичь… Потом мы снова перевоплощаемся! Почему так происходит? Вспомни, что говорил Кришна во второй главе «Бхагавад-гиты»…

Учитель замолчал.

– Дхйайато вишайан… – Шанта наморщил лоб, пытаясь целиком вспомнить санскритский текст.

– Да. Как только мы видим объект, которым хотим насладиться, будь то жареные пакоры или твоя Мохини, – Муни язвительно усмехнулся, – мы хотим немедленно получить этот объект и попытаться успокоить им чувства. Но как только мы получаем то, что хотим, мы привязываемся к этому. А если мы не получаем желаемого, то все равно развивается привязанность, которая перерастает в отчаянное желание получить объект. Но в любом случае – получил ты желаемое или нет – далее появляется гнев. Гнев из неудовлетворенного вожделения или из болезненной привязанности, которая приносит только разочарование… Гнев все равно возникает! И он подавляет разум: мы впадаем в иллюзию и теряем разум… Гнев можно подавить, но если уж он появился хотя бы единожды, после остаются его семена, найти и сжечь которые очень трудно. Поэтому йог не должен поддаваться гневу ни при каких обстоятельствах! Если нет гнева, то разум чист, умиротворен и способен к пониманию. Если нет объекта для гнева, то нет объекта и для привязанности. Не привязываясь ни к чему, можно вырваться из этого мира, достигнув Высшего!

– Но чувства хотят наслаждаться объектами! Что я могу сделать?! Если я вижу пищу, я хочу ее съесть. Иначе, зачем она мне? И если я вижу красивую девушку… то…

– Ты тоже хочешь ее «съесть»! – весь этот разговор как будто забавлял Муни.

– Да… То есть, нет! Просто я не смотрю на нее как на простой камень, и возникают совсем не монашеские мысли. Получается, что я хочу…

– Начал хорошо, а сейчас ошибся!.. Не ты хочешь, а твои чувства и ум! Здесь большая разница. Подсознательно (а большинство людей – вполне сознательно) мы считаем себя единым целым с чувствами и умом, но то, что хорошо для них, не всегда хорошо для нас – для нас как единой Абсолютной Сущности. Необходимо оторвать себя от ума, а ум от чувств. Каждая из этих частей должна выполнять свои обязанности. Ты – как продукт и одновременно источник сознающего качества, ум – как анализатор внешней и внутренней информации и чувства, как сборщики этой информации. Если каждый выполняет действие без привязанности, то все в порядке! Единственное условие: ты должен быть выше всех составных частей себя, а точнее – составных частей не-себя. Только в этом случае можно избежать цепочки: объект – желание – привязанность – гнев – иллюзия – затмение – разрушение… Но причиной образования этой цепочки являются не чувства, а ум. Значит, победа над ним определяет успех.

Ты видишь разницу между объектами только потому, что ее видит твой ум. Почему, собственно, ты различаешь Мохини и другой подобный объект? Например, ее бабушку? С какой, собственно, стати?

– У Мохини нет бабушки, – угрюмо заметил Шанта.

Муни закатил глаза, вздохнул и, отвесив ученику подзатыльник, с безнадежностью в голосе сказал:

– Нет, это бесполезно… – и, помолчав некоторое время, с напором и горячо продолжил. – Я объясняю уже непонятно на каком уровне! Даже полный идиот давно все понял бы! Или хотя бы начал понимать! Причем здесь бабушка или ее отсутствие?! Болван!..

Муни еще некоторое время распекал ученика, но вскоре счел, что достаточно проявил учебного гнева. На лице учителя немедленно исчезли все его признаки. Муни спокойно уселся, расположившись поудобнее, и с улыбкой сказал:

– Хорошо. Я объясню тебе на уровне ума, раз ты не желаешь или не можешь заглянуть глубже. В сущности своей, что есть твоя Мохини? Это совокупность кожи, волос, мяса, жира, крови, слизи, костей… И прочей дряни. – Шанта сморщил нос, ясно представив описываемое. Муни, довольный результатом, продолжил: – Это просто сочетание всего этого: Мохини – кожаный мешок с разнообразным дерьмом! Так что, когда смотришь на нее, вспоминай, что она есть на самом деле! Такое объяснение тебе понятно?

Шанте стало противно. Он взглянул на свою Мохини как бы чужими глазами. Ему вдруг подумалось: «И что я нашел привлекательного в этом мешке, обтянутом кожей? Ведь она просто мешок с дерьмом, мешок с дерьмом…», – стал повторять он про себя, смакуя слова.

– Да, учитель, – сказал Шанта наконец. – Теперь мне понятно. Как только я буду видеть объект чувств, который привлекает меня, я буду вспоминать, что он есть на самом деле, и все будет в порядке!

– Если бы все было так просто, – тихо сказал Муни. – Что ж, пользуйся этим методом! Он несовершенен и дает слишком временный результат, но на большее ты, по-видимому, пока не способен. Свобода от вожделения – чрезвычайно труднодостижимая вещь. Я стремился к этой цели, наверное, не одну жизнь! А освобождение через отвращение… Оно не надежно, и может даже дать обратный результат. Рано или поздно, ты должен будешь по-настоящему оторвать свои чувства от объектов внешнего наслаждения, заменив его внутренним блаженством самоосознания, наслаждением понимания собственной абсолютной сущности. Только так можно поистине оторваться от внешнего мира и его объектов. Я достиг этого и наслаждаюсь своим внутренним миром, именно поэтому меня вряд ли может что-то привлечь извне, в этом иллюзорном мире. Когда-нибудь и ты достигнешь этого уровня, но пока пользуйся тем, что тебе доступно…

– …Это только мешок с дерьмом! – повторил Шанта, вроде бы не к месту.

Муни с укоризной посмотрел на ученика, опять вздохнул, повернулся к красноватому солнцу и погрузился в медитацию…

5

…Юноша стоял перед внутренним взором Мохини, и она с удовольствием размышляла о нем, но в то же время что-то ей не нравилось… Она никак не могла уловить что. Шанта казался идеальным кандидатом, но… И вдруг Мохини поняла в чем дело. Шанта ей нравился! И она нравилась Шанте. А это значит, во-первых, могла родиться девочка, а во-вторых, Шанта не был свободен от вожделения!

Мохини покраснела и откинулась к стене, обескураженная и смущенная собственными мыслями. Она перестала думать и «молча» уставилась в окно.

В комнате Мохини почти не было вещей. Да и зачем? Бывала она тут чаще ночью. Потому и необходима была одна лишь подстилка для сна. В углу стоял небольшой шкафчик с нескольким сари и «рабочими» украшениями. На шкафчике несколько книг (Мохини училась читать) и краски: как для лица, так и для стен. Мохини иногда любила рисовать, и серые стены в ее комнате тут и там были украшены различными рисунками, часто очень неплохими. Здесь были и Кришна с Арджуной на колеснице (Мохини срисовала эту картинку с иллюстрации из книги), и Господь Шива с грозной супругой, и красавица Шакунтала, отвергнутая собственным мужем… Мохини не знала правил и рисовала все, что ей нравилось.

Окно выходило в сад. Оно было закрыто москитной сеткой, но света проникало достаточно, особенно утром. Почти перед окном стояло могучее дерево ашока. Когда была ветреная погода, оно приятно шелестело, навевая дремоту. Но сегодня было ясно, и дерево неподвижно радовалось солнечным лучам.

Мохини отсутствующим взглядом смотрела на дерево сквозь москитную сетку. Вдруг на ветку ашоки села невзрачная птичка и радостно запрыгала. Но вот она нашла удобное место, уселась, распушилась, на секунду замерла, а потом, очевидно преодолев какие-то сомнения, решилась петь. Сначала неуверенно, с перерывами, но со знанием дела, и, наконец, ее трели стали продолжительными и чистыми.

«Странно, – подумала Мохини. – Такая маленькая птичка сидит на большом дереве. Но разве священный ашока против? Возможно, он даже и не замечает ее. Но птичка обрела и защиту, и дом, и пищу…»

Где-то вдалеке мычали коровы, и слышался шум колодца, из которого кто-то поднимал воду, тихонько напевая при этом. Мохини вернулась к своим размышлениям: «Шанта, конечно, хорошо, но…»

Мохини еще раз взглянула на дерево в саду, на веселую птичку, которая, казалось, ничего не видит и не слышит из-за собственного щебета…

– А зачем ученик йога, если есть сам йог!!! – даже не сама Мохини, а словно бы кто-то другой выкрикнул вдруг. Девушка с минуту не могла выдохнуть! Так поразила ее эта мысль. Но, придя в себя, Мохини стала рассуждать, преодолев сильное смущение: «Да, это лучший отец для моего ребенка из всех возможных! Он зрел, достиг совершенства в йоге, контролирует свои чувства и свободен от греховных желаний. Он может дать великого сына, который не только будет защитой своей матери, но и прославит ее! Это будет герой, подобный самому Вьясе, как сказала хозяйка…»

Мохини вскочила с места и стала ходить в маленькой комнате от стены к стене. Она начала говорить чуть ли не вслух:

– Да, нет никого лучше… Но Муни – отреченный монах, свободный от вожделения. Как я смогу заставить его дать мне сына? Соблазнится ли он моим телом или откликнется на мольбы? Наверное, мои мечты несбыточны!.. Но ведь и Вишмамитра пал перед Менакой!.. Говорится, что мужчина не может противостоять женщине, но разве это так? Что же мне делать?!

Мохини металась по комнате, но внезапно взгляд ее остановился на изображении великого Шивы.

– О Ашутоша! – взмолилась девушка, встав прямо перед изображением. – О исполняющий все желания! Смогу ли я получить достойного сына? Помоги! Ибо ты господин всех йогов, и ты лучший из йогов! Пусть Муни Бабу станет отцом моему сыну! Даже ты, свободный от всех желаний, дал миру Ганешу и Карттикею, которые стали украшением всей Вселенной… Неужели ты не поможешь бедной женщине? Я не знаю другого прибежища… Подобно тебе, Муни не имеет ни дома, ни имущества. Он, наверное, твой верный слуга. Так пусть он поймет мое желание! Ашутоша, пожалуйста, помоги!..

Мохини еще долго молилась Господу Шиве, прося исполнить ее желание. Только позже Мохини сама, а не в молитвенном состоянии, внимательно обдумала свою, столь внезапно пришедшую откуда-то идею. И чем больше она размышляла, тем больше удивлялась собственной дерзости, и все меньше верила в успех. Но идея настолько захватила ее, что вскоре она отбросила все разумные доводы рассудка. Она решилась попробовать…

6

Обычно ученики строят для своего йога-учителя небольшую хижину, чтобы он мог укрываться в ней от ночного холода и полуденного зноя, но Муни со своим единственным учеником не имели даже соломенного шалаша – они всегда оставались под открытым небом. Благодаря могуществу Муни, москиты и другие кусачие твари никогда не беспокоили мудреца и даже случайно не пролетали над обителью под деревом у реки. Удивительное свойство этого места значительно добавляло авторитета Муни. Возможно больше, чем другие достижения йога. Простые люди ценят то, что видят. Их гораздо сильнее впечатлит простая говорящая собака, чем мудрец, достигший в своем сердце лицезрения Параматмы!

Шанту тоже удивляло это: стоило юноше выйти куда-нибудь – в лес ли, в деревню ли, – как на него нападали стаи комаров, но стоило вернуться к гуру, как они куда-то исчезали… Но от холода и жары Муни ученика не спасал. Йога они нисколько не беспокоили, и Шанте приходилось выкручиваться самому. Один из зажиточных крестьян пожертвовал ему тигриную шкуру, которая с тех пор и защищала Шанту от ночного холода. С полуденной жарой было сложнее. Вначале, как хороший ученик, Шанта пытался служить своему гуру и в это ужасное время. Ученик оставался рядом с учителем, пытался обмахивать его смоченными в воде листьями, укрывал от прямых солнечных лучей… Но после нескольких солнечных ударов и нескольких «смен кожи» у Шанты, Муни намекнул, что не нуждается в столь сильной заботе. Шанта обрадовался и с того времени в полуденные часы убегал в лес и сидел там в каком-нибудь из озер, часто нещадно кусаемый пиявками. «Они хоть без боли кусают! – думал он. – А эти летающие бестии!..» В лесу даже днем комары не давали покоя, и Шанта спасался от них под водой. Лучше всего в полдень было прятаться в доме кого-нибудь из крестьян, но Муни запретил делать это.

Муни давно проснулся и медитировал в ожидании рассвета, когда можно будет сделать омовение и снять ночное осквернение невежеством сна. Сегодня Муни не стал будить ученика, хотя время подъема уже наступило. Шанта сам проснулся как раз тогда, когда его будил учитель. Сонно выглянув из-под шкуры, Шанта в уме пожал плечами и снова заснул. До рассвета оставалось совсем немного времени. Муни пришел в себя и с сожалением глянул на спящего ученика, сказав:

– Эй, лентяй! Ты не чувствуешь, что давно должен прекратить сон? – Шанта вздрогнул и открыл глаза. – Или тебе нравится существование дерева? Тебе нравится лежать как бревно? Бесчувственным, без сознания, в невежестве? Хочешь в следующий раз родиться деревом?! У меня еще ни разу не было ученика-дерева!

– Но вы не разбудили меня сегодня, – с хрипотцой ответил Шанта, приподнимаясь и ежась от холода.

– По-твоему, учитель вечно должен выполнять обязанности няньки? Я будил тебя, чтобы приучить, но теперь ты должен сам сбрасывать покров сна. С этого дня я не буду тебя будить. Вставай сам!

– Хорошо, учитель, – Шанта сел и попробовал сосредоточиться на Высшем, как его учили, но холод не позволял ни о чем думать, кроме самого холода. Шанта накрылся шкурой. Холод ушел, но вернулся сон. Борясь с собой, Шанта пытался медитировать и повторять мантры, но то и дело обнаруживал свою голову на собственной же груди. Он с досадой мотал головой, опять выпрямлял позвоночник, сосредоточив взгляд на переносице, но сознание вдруг снова покидало Шанту, и он приходил в себя, падая назад вслед за упрямой головой, перехватывая ее в полете… Закрыв рот, Шанта продолжал пытку. За этим занятием его застал рассвет…

– Пора… – Муни встал и подошел к воде. Поклонившись священной реке, йог вошел в ее воды. Шанта вылез из-под своей шкуры. Утренний холод немедленно проник под кожу: она покрылась пупырышками, а зубы Шанты застучали друг о друга. Он быстро приблизился к воде, судорожно прочитал молитву и залез в воду целиком. Река несла с собой тепло прошедшего дня, и Шанта с наслаждением расположился в ее токах.

Солнце спокойно поднималось, окрашивая все вокруг. Просыпались птицы и, пока еще неуверенно, начинали свои переговоры и перепевы. Начинал гулять ветерок: он как будто таился в лесу всю ночь, а теперь его спугнул неожиданный свет, и ветер заметался в поисках потерянного убежища. Ночной холод быстро отступал. Все знали, что через какой-нибудь час от него не останется и следа, и наступит самая приятная часть дня, когда нет ни холода, ни жары. Поэтому Шанта затягивал омовение, не желая вылезать из теплой воды. Муни уже вышел и ждал ученика на берегу, сменив набедренную повязку и обсыхая.

– Вылазь, – наконец приказал он, и Шанта послушно вышел из реки и сел напротив учителя, безуспешно сдерживая дрожь во всем теле.

Несколько упражнений хатха-йоги быстро согрели тело Шанты. Он перестал дрожать, и холод убрался из-под его кожи, вернув ей гладкость.

Они прозанимались пару часов с одним перерывом, когда Муни обучил ученика новому упражнению и напомнил, что даже в хатха-йоге главное не асаны, а состояние сознания.

– Ну хорошо, закончим на сегодня, – сказал вдруг Муни, видя, что ученик давно ждет этих слов. – Можешь идти в деревню.

– Да, учитель…

– И помни, о чем мы говорили вчера, – Муни усмехнулся. – Обходи дом своей Мохини стороной!

– Но господин, я хотел проверить, как действует метод, который вы мне дали… – сказал Шанта, остановясь на полушаге.

– А? – не сразу понял Муни. – Ты об этом?.. Что же, пробуй…

Йог погрузился в себя, а юноша направился в деревню, повторяя про себя: «Она лишь кожаный мешок с дерьмом! Кожаный мешок, набитый мясом, жиром, костями, мозгом и испражнениями. Кожаный мешок, кожаный мешок… Набитый дерьмом, набитый дерьмом…» Вдохновляемый этими мыслями, Шанта бодро шагал к деревне, намереваясь сразу же обратиться в дом Мохини.

А она уже ждала его. Коровы были подоены, и Мохини готовила утренние молочные сладости. Она как всегда встала раньше сестер, но сегодня не просто раньше – что значат какие-то полчаса? – а много раньше: девушке не спалось, ее тревожили и волновали мысли. Она проснулась еще ночью, и все думала, думала… Она была то уверена в успехе, то полностью теряла всякую надежду. Она была как в горячке!

Теперь Мохини готовила, и она как-то успокоилась, сосредоточась на сладостях. Она думала, как их будут есть Муни с Шантой, и очень старалась.

На кухню несколько раз с завистью заглядывали хозяйские дочки, ругаясь про себя. Мохини не замечала их – она была полностью сосредоточена, помешивая густеющее молоко. Когда у Мохини все было готово, Муни как раз прервал занятия хатхой и отправил ученика за едой. Перед тем как погрузиться в медитацию, Муни вдруг подумал, что вроде бы голоден и не отказался бы от утренних молочных сладостей! Немало удивясь такой мысли, йог все же отбросил ее…

Шанта приближался к дому Мохини, повторяя в уме свою новую «мантру». Ему становилось весело в предвкушении того, как он сейчас победит с помощью замечательного рецепта учителя.

Шанта подошел к дверям и уверенно постучал, гордо и неприступно подняв подбородок. Мохини заметила гостя и засуетилась, добавляя последние штрихи, украшая приготовленное угощение. Она украсила сандеши взбитым маслом, выводя затейливые узоры. Фигурные бурфи покрыла орешками, выложив своеобразную мозаику, и ароматизировала розовой водой йогурт в глиняных чашках.

Пока Мохини все это проделывала, Шанта, в ожидании, постепенно терял уверенность. «Где этот мешок с… костями!» – думал он, переминаясь с ноги на ногу. Наконец Мохини вышла и неуверенной походкой подошла к юноше. Как много изменилось за прошедший день и ночь! Уже не было той беспечной, невинно заигрывающей девушки. Мохини даже хотела надеть свое лучшее сари, в котором она ездила в город на работу, но в последний момент передумала, зная, что за ней наблюдают…

Мохини протянула руки и взяла у юноши поднос. Сейчас в движениях девушки не было той легкости и непринужденности, как раньше. Каждое свое движение Мохини, казалось, продумывала! И получалось неловко…

Шанта же твердил свое. Когда Мохини подходила, он, опасаясь сразу глядеть ей в лицо, думал: «Вот идут две ноги – кости обтянутые жирным, пропитанным кровью мясом…» Его стало слегка подташнивать. Когда Мохини подошла и забрала поднос, Шанта немножко оправился, услышав ее красивый голос:

– Я сейчас, подождите немного, господин…

Мохини повернулась и медленно, профессиональной походкой пошла в дом. Шанта глянул ей вслед и подумал: «…А сзади – два больших куска жира!» Эта мысль вернула юноше потерянную было уверенность, и он стал описывать все прелести Мохини в том же духе…

Вскоре девушка вышла и отдала наполненный поднос. Шанта принял и высокомерно благословил, ликуя внутри: «Вот я какой!» Взглянув еще раз на Мохини сквозь призму отвращения, он повернулся и торжественно отправился восвояси.

Мохини едва заметно пожала плечами и вернулась в дом. К ней вышла хозяйка:

– Что, опять к тебе приходил? Смотри не упусти парня! – засмеялась она, через окно провожая взглядом Шанту.

Мохини смущенно улыбнулась: знал бы кто-нибудь, что в действительности у нее на уме!

– Что-то сегодня не так с молодым господином, – ответила она. – Наверное, не здоров.

– Почему? Вон как бойко ушагал!

– Когда я отдавала поднос со сладостями, у него лицо исказилось… Как будто я кусок мяса ему предложила!

– Показалось, наверное. Все знают, что твои бурфи – самые вкусные в деревне, а юноша сластена еще тот!

– Вот я и думаю, что он нездоров…

– Может, сходишь к нему, узнаешь, не нужно ли чего? Скажешь, мол, показалось нам, что вы не здоровы…

– Ну уж нет!..

– Да чего ты испугалась?! Гнева Муни? Так ты же с добром пойдешь! Или тебе только показалось, что Шанта выглядит больным?

Мохини задумалась: «А ведь это очень кстати. Сказать, что хозяйка послала справиться о здоровье… или просто спросить, не нужно ли чего. Заодно на Муни посмотрю…»

– Ну что задумалась? Хочешь, я тебя пошлю, раз сама боишься?

В комнату заглянула подслушивающая за дверью старшая сестра:

– Давайте, я сха-ажу!

– Нет-нет, – Мохини сразу очнулась. – Я сама!

Хозяйка рассмеялась и, щелкнув дочь по носу, вышла.

– А ты знаешь, что мать про тебя и Шанту говорила? – с досадой бросила старшая дочка.

– Что, Камалакша?

– А то… – В эту минуть из двери высунулась рука хозяйки и утащила упирающуюся дочку.